Мой наследник (джен)

Я не знал, что на кладбище может так ярко светить солнце. Мне никогда не приходило в голову, что трава будет такой изумрудно-зеленой, а облака — пушистыми и белоснежными. Не может быть прекрасным мир таким, когда ее больше нет! Моя мама не могла уйти, не могла умереть! Как это возможно?! Как возможно, что не будет больше ее смеха, звонкого голоса, рыжих мягких волос, легких шагов в коридоре, нежных рук, будящих меня по утрам? Не будет тихих вечеров, когда она, склонившись над вязанием, слушала рассказ отчима или мои восторги после победы в квиддич. Она не будет петь колыбельную, склонившись над кроваткой сестры, ту самую маггловскую колыбельную, которую пела и мне, когда я был совсем маленьким. И от которой и сейчас у меня слипались глаза. Почему все эти люди, огромной толпой собравшиеся на кладбище, живы, а ее больше нет?

Мне кажется — надо немного потерпеть, подождать, пока утихнет эта тоскливая музыка, закончатся речи и все вернутся домой, а там все будет по-прежнему: мама выйдет из кухни и спросит, где мы так долго пропадали, ведь она волнуется.

Я зажмуриваю глаза и изо-всех сил прошу, даже не знаю, кого, только бы так и было! Но все равно знаю, что ее не вернешь, что в этом белом, похожем на дорогую шкатулку гробу лежит то, что от нее осталось.

Еще вчера она вышла из дома, весело помахала нам рукой и аппарировала в Лондон. А потом вечером пришла тетя Молли и сказала, что ее больше нет. Разве волшебница может просто погибнуть под колесами маггловской машины? Разве такое возможно? Я сначала не понял, что тетя Молли имеет в виду, почему так судорожно прижимает меня к себе. Как это больше нет мамы?! Ведь на столе стоит кекс, который она испекла утром, у зеркала лежит расческа с ярким рыжим волосом между зубцами, а в ванной пахнет ее шампунем.

И только на кладбище я наконец понимаю, что ее не вернуть.

"Я совсем один", — проносится у меня в голове, и в ту же секунду, как бы в ответ на мои мысли, на мое плечо ложится тяжелая рука. Я, как будто очнувшись ото сна, поднимаю голову и встречаюсь взглядом с черными глазами отчима. Он смотрит на меня долгим, совершенно непроницаемым взглядом, и я вдруг различаю невыносимую боль, затаенную в глубине его глаз. Ту же боль, что терзает и меня. Я невольно делаю полшага назад и поплотнее прижимаюсь к нему спиной; от него исходит тепло, он чуть сжимает мое плечо, и я наконец чувствую, как боль вытекает из моих глаз вместе со слезами. Я чувствую, как к моему локтю прижимается голова сестры. О Мерлин, она же такая маленькая. Ей только шесть лет! Я обнимаю ее и чувствую, как она дрожит.

— Гарри, — шепчет она чуть слышно. — Гарри, как мы будем без мамы?

Я не знаю, что ей ответить, только сильнее обнимаю ее, а сам невольно плотнее прижимаюсь к стоящему позади меня отчиму. Мне кажется, если я оторвусь, меня унесет ветер — туда, где будут только холод и боль.

Оказывается, у этого ветра есть имя, и его зовут Джеймс Поттер; он мой отец. Как только печальная церемония подходит к концу и люди начинают потихоньку расходиться, он решительно подходит к нам и, не говоря ни слова, хватает меня за руку и практически тащит за собой. Его алая мантия аврора развевается по ветру. Вообще на кладбище много авроров в парадной форме, ведь мама работала там до рождения Эйлин, но мне все равно больно смотреть на это неуместное великолепие, быть может, поэтому я оборачиваюсь и смотрю на высокую черную фигуру с маленькой рыжеволосой девочкой на руках. В ту же минуту они исчезают, отчим аппарирует домой. Без меня. Я чувствую холод и сильнее сжимаю руку отца.

— Пойдем, малыш, тебе надо развлечься, ты теперь всегда будешь со мной, вот увидишь, как нам будет весело.

Отец говорит всю эту чушь каким-то неестественным голосом. О каком веселье идет речь? Я удивленно поднимаю на него глаза и всматриваюсь в лицо. О Мерлин, он пытается улыбаться и подмигивает мне. Наверное, он хочет меня успокоить, но к моему горлу поднимается волна тошноты. Когда он склоняется ко мне совсем близко, чтобы прошептать очередную шутку, я явственно ощущаю исходящий от него запах виски. Все понятно, он опять навеселе. Раньше это меня никогда не смущало. Он всегда был такой — после двух-трех бокалов, но сегодня мне тошно от его напускного веселья. Отец, как всегда, ничего не понимает и продолжает что-то нести про квиддич, новую метлу и отличную жизнь. Походя отвешивает какую-то ядовитую остроту в адрес отчима и уверяет, что больше ему до меня не добраться, так что: да здравствует свобода!

— А Эйлин я тоже не увижу? — только успеваю спросить я.

Мой вопрос ставит отца в тупик. Он невольно останавливается и поправляет очки.

— Ну, если захочешь... Но зачем тебе эта малявка? Ты же взрослый парень! Тебе почти пятнадцать!

— Мне почти тринадцать.

— Да? Ну все равно. Пойми, тебе не о чем будет с ней говорить, и потом — она дочь Снейпа! Ну что у тебя с ней общего?

— Она моя сестра! У нас общая мама. Была...

От мысли, что мамы больше нет и дома у меня, похоже, тоже нет, а сестру я не увижу еще очень долго, слезы невольно подступают к моим глазам. Я не хочу, чтобы он их видел. "Ведь он никогда не видел меня плачущим, — проносится у меня в голове, — он никогда не вытирал мой сопливый нос, это сомнительное удовольствие доставалось суровому отчиму".

К отцу я приходил по праздникам в, так сказать, подарочной упаковке. Он всегда был веселым и бесшабашным, часто подвыпившим, но никогда не пьяным. В компании с ним и крестным я проводил очень веселые уик-энды. Отца я воспринимал своим ровесником, бесшабашным приятелем, с которым можно было устраивать сомнительные авантюры. Но праздники быстро заканчивались, и меня вновь сдавали на воспитание Снейпу. Когда я был поменьше, я даже мечтал жить с отцом и Сириусом: без правил и нотаций, без уроков и уборки комнаты, вечные каникулы, вот это была бы жизнь! Я даже пару раз сказал об этом отчиму после очередного наказания. Но тогда мои слова, казалось, не произвели на него никакого впечатления.

Похоже, сегодня мои мечты сбываются, вот только никакой радости я не испытываю. Мне уже не семь лет, и я понимаю, что жизнь — не сплошной праздник, и так получилось, что строгий, даже суровый отчим, которому не раз приходилось укладывать меня на колени и шлепать за шалости, для меня все равно гораздо ближе, чем веселый, бесшабашный отец. Джеймсу Поттеру навсегда останется шестнадцать лет, как говорила когда-то мама. Он никогда не повзрослеет.

Они развелись, когда мне было два года. Наверное, мама поняла, что не справится с двумя детьми, один из которых ее муж. Я не помню, как мы жили вместе. Когда мне исполнилось три, мама вышла замуж за Снейпа, так что мои первые четкие воспоминания сформировались уже с его присутствием в нашей жизни. Они все ровесники: и мама, и отец, и отчим, но самым старшим из них мне всегда казался Снейп. Лишь много позже я с удивлением узнал, что отец старше его на три месяца.

Пока я предаюсь невеселым раздумьям, мы успеваем выйти за ограду кладбища, здесь нас догоняет Сириус, тоже облаченный в форму аврора.

— Привет, Гарри! — таким же неестественно бодрым голосом, как и отец, произносит он. — Не грусти, малыш. Не расстраивайся. Очень жаль Лили, но жизнь продолжается. Держись, — он взъерошивает мои волосы.

— Джеймс, — обращается он к отцу. — Ты домой аппарируешь или к Снейпу?

— На фига мне к Снейпу? — озадаченно спрашивает тот.

— Ну как же, вещи Гарри надо собрать, учебники там, мало ли. Лучше побыстрее с этим покончить, а потом домой.

— Ты прав, Бродяга, мне как-то в голову не пришло. Ну что, сынок, переживешь еще одну встречу с отчимом? Быстренько соберешь вещи, и на свободу. Идет?

— Да, папа, — я стараюсь не выдать волнения. О Мерлин, я хоть ненадолго вернусь домой и смогу попрощаться с Эйлин, ну, и с отчимом тоже. При мысли о Снейпе у меня сжимается сердце, я вспоминаю боль в его глазах и понимаю, что мой отец с крестным — последние люди на Земле, которых он сейчас хотел бы видеть. Но желание оказаться дома пересиливают мои сомнения. В конце концов, отец же в своем уме, не станет же он затевать ссору с человеком, только что похоронившим любимую жену.

Отец крепко прижимает меня к себе, и я чувствую, как что-то обрывается у меня внутри. Через мгновение мы оказываемся возле крыльца нашего дома. Я, едва одолев тошноту после аппарации, отрываюсь от отца и взбегаю на крыльцо. Меня на миг посещает безумная надежда: а вдруг сейчас действительно из кухни выйдет мама? Но чудес не бывает, даже в волшебном мире.

Я влетаю в гостиную и застываю на пороге. В глубоком кресле у окна сидит отчим, на его руках спит Эйлин, ее личико не просохло от слез, глаза Снейпа тоже подозрительно блестят, впрочем, в этом я не уверен, я ведь никогда не видел его слез. Он как-то странно смотрит, и мне кажется, что он рад меня видеть, но я не успеваю понять, так ли это: из-за моей спины выходят отец и Сириус.

— Мы за вещами Гарри, Снейп, — отрывисто бросает отец, не позаботившись приглушить голос. — Гарри, иди собирайся!

Я делаю шаг к двери и вдруг понимаю, что не хочу жить с отцом, не хочу покидать этот дом. Совсем не хочу! Это же мой дом! И если я сейчас соберу вещи, я потеряю последнюю возможность жить так, как я привык, так, как должен. Да, без мамы все будет не так, будет больно и тяжело, но я смогу хотя бы оплакать ее вместе с теми, кому она была так же дорога, как и мне. И потом я нужен Эйлин, она же такая маленькая, а Снейп все время занят. Он председатель Гильдии зельеваров и постоянно пропадает в лаборатории, занимаясь разработкой новых зелий. Он не сможет быть все время рядом с Эйлин. Я не могу ее бросить.

Эта мысль придает мне мужества, я решительно возвращаюсь от двери и подхожу вплотную к креслу отчима.

— Сэр, я могу с вами поговорить наедине? Пожалуйста! — он смотрит на меня своим непроницаемым взглядом, затем слегка кивает.

— Жди меня в кабинете, я только уложу Эйлин, — он поднимается и уносит ее в спальню.

— Зачем тебе с ним говорить, Гарри? — голос отца звучит неожиданно; я как-то не подумал, что он стоит в двух шагах от меня. — Что ты хочешь ему такое сказать, сынок? Он тебе теперь никто, не трать зря время, иди собирайся! Может, тебе помочь?

— Нет, папа. Я справлюсь. Ждите меня здесь или во дворе. Я скоро, — я стремительно поворачиваюсь и бегу из гостиной. К счастью, отец не очень хорошо знает дом, и я могу беспрепятственно отправиться прямиком в кабинет отчима.

Закрыв за собой дверь, я наконец перевожу дыхание. Джеймс Поттер не сможет сюда войти, охранные чары отчима ему не по зубам, это уж точно. Сюда могут войти лишь те, кого он хочет видеть, а отца нет в этом списке. По правде говоря, я не очень люблю эту комнату.

Именно здесь, подальше от маминых ушей, отчим проводил со мной воспитательную работу. Хотя, если честно, без дела он меня никогда не наказывал и не придирался по пустякам. Это было всегда справедливо. И шлепал он меня только за очень серьезные проступки, в основном же ограничивался словесным внушением или ставил меня в угол, от чего мне тоже было очень стыдно.

Я останавливаюсь посреди кабинета и мучительно соображаю, что мне сказать отчиму? Как уговорить его оставить меня дома? Нужен ли я ему? Эта мысль внезапно поражает меня. Может быть он только рад избавиться от обузы? Нет, не может быть! Мои сомнения прерывает скрип открывающейся двери. Отчим входит, пересекает кабинет и останавливается напротив меня, прислонившись к письменному столу.

— Я слушаю тебя, Гарри, — спокойно произносит он. — Что ты хотел мне сказать?

Я медленно выдыхаю и практически шепчу, не отрывая глаз от пола:

— Сэр, я хотел спросить, можно я, можно мне... — о Мерлин, как же это страшно произнести! — Можно мне остаться жить с вами?

Я наконец произношу это, но никак не решаюсь поднять на него глаза. А он молчит, и тут меня просто прорывает, терять-то уже все равно нечего.

— Сэр, пожалуйста, я не буду вам мешать, я буду во всем слушаться, правда! Я хочу остаться дома, с вами и Эйлин! Я постараюсь хорошо себя вести и учиться буду хорошо.

Усилием воли я стараюсь прогнать подступающие к глазам слезы.

— Пап, ну пожалуйста!

Я решаюсь, наконец, поднять на него глаза и вижу, как слезы катятся по его щекам; от этого невероятного зрелища я совершенно теряю голову, делаю шаг к нему навстречу и беспомощно оседаю у его ног, прижимаюсь лицом к коленям и плачу навзрыд, намертво вцепившись в его мантию. В ту же минуту горячие руки обнимают меня; отчим садится возле меня на пол и судорожно прижимает меня к груди.

От его крепких объятий у меня перехватывает дыхание, я стараюсь как можно глубже зарыться лицом в его мантию и чувствую, как он целует мою взлохмаченную голову.

— Гарри, малыш. Мальчик мой родной, — шепчет он в мою макушку. — Сыночек мой.

Я продолжаю рыдать, но слезы несут с собой облегчение. Он не пытается их остановить, позволяет выплакать мою боль, мой страх. И мне не стыдно, что я, такой взрослый, реву как младенец, вытирая сопли о мантию отчима. Ему можно видеть меня таким, пожалуй, после ухода мамы только ему и можно.

Вскоре я успокаиваюсь и могу оторваться от его основательно промокшей мантии, он серьезно смотрит на меня, и я наконец могу спросить.

— Пап, зачем ты ему позволил увести меня?!

— Малыш,— он как-то виновато смотрит мне в глаза,— прости, но мне казалось, что ты сам этого хотел. Как я мог заставить тебя остаться со мной? Ведь ты говорил, что хочешь жить с отцом.

— Но ведь я тогда был совсем маленьким! Просто дулся на тебя и захотел сказать какую-нибудь гадость, — я всматриваюсь в его лицо и наконец решаюсь: — Я люблю тебя, папочка, очень люблю. Я никогда не хотел жить где-нибудь, без тебя и без мамы. Я не хочу потерять еще и тебя! Пожалуйста, позволь мне остаться с тобой! Я правда постараюсь хорошо себя вести.

Мои глаза вновь наполняются слезами, и Снейп касается указательным пальцем моих губ, заставляя замолчать.

— Запомни, малыш, я никому тебя не отдам, если ты сам не захочешь уйти. И буду любить тебя всегда, как бы ты себя не вел. Ты и Эйлин — самое дорогое, что у меня есть, единственный смысл моей жизни. И, разумеется, ты будешь жить дома, со мной и с Эйлин, и это не обсуждается.

— Но я не знаю, как об этом сказать папе Джеймсу! Он, наверное, обидится на меня и не разрешит остаться с тобой.

На эти слова отчим как-то криво усмехается, встает с пола и легко поднимает меня на руки, а я совсем не сопротивляюсь, хотя давно вышел из того возраста, когда он носил меня на руках. И даже когда он садится в кресло и усаживает меня себе на колени, у меня нет никаких возражений, я слишком устал, слишком подавлен, так что благодарно утыкаюсь в его плечо и вздыхаю.

— Джеймс Поттер не может тебе запретить жить со мной. Я твой опекун, Гарри, и я собираюсь им оставаться до твоего совершеннолетия. Он может подать в суд, но я сомневаюсь, что он пойдет на это. В любом случае, у тебя будет право на выбор. А до этого времени решать буду я. Так что успокойся, малыш, тебе не надо никому ничего объяснять, ты пойдешь в свою комнату, а я растолкую твоим родственникам, что не намерен тебя отпускать.

— Нет, я должен все сам объяснить! Он же подумает, что ты удерживаешь меня силой! Он не поверит, что я сам решил жить дома, — тут меня посещает еще одна мысль, от которой я краснею от стыда. — Пап, прости, но Джеймс уверен, что я боюсь и ненавижу тебя. Только не подумай, я не жаловался, ну, в последнее время точно нет, просто старался не говорить о тебе. И еще, он не знает, что я называю тебя отцом.

Я смущенно смотрю в лицо отчима и не вижу ни удивления, ни гнева.

— Прости, я не должен был позволять ему так думать...

— Ты ни в чем не виноват, сынок, поверь мне. Джеймс Поттер все равно бы тебя не послушал. Хотя... Он что, правда считает, что ты называешь меня "сэр" или "лорд Снейп" с трехлетнего возраста? Чудак. Если твоему отцу легче жить, думая, что тебя воспитывает монстр, то на здоровье, меня это не задевает. Гораздо важнее твое мнение. А как ты ко мне обращаешься в нашем доме, касается только нас.

— Ты знаешь, мама почти так же мне все объяснила, когда я был совсем маленьким. Ведь сознательно я стал называть тебя папой раньше, чем его, вначале я его почти не знал. А потом он появился, такой веселый и шумный, с ним можно было играть, он никогда не ругал меня. Он мне понравился, и мама мне объяснила, что он тоже папа, только для праздника, а то, что у меня есть другой, то есть ты, ему лучше не говорить, ведь он может обидеться.

— Твоя мама была очень мудрой женщиной, — тихо проговорил отчим.— Конечно, тебе было весело с Джеймсом, я никогда не был таким легким человеком, как он. А с тобой, наверное, был иногда слишком строг, малыш, но я все равно любил тебя, даже когда был вынужден наказывать.

— Ну что ты, пап, я разве не понимаю? Я же был с тобой не по праздникам, а постоянно. И характер у меня далеко не сахар, а если вспомнить все мои проделки в детстве, то вообще вряд ли я бы остался целым и невредимым, если бы ты не был всегда начеку и не пресекал мои безобразия. Так что получал я всегда за дело и всерьез никогда на тебя не обижался. Я знал, что ты меня любишь. И потом, я же хочу жить с тобой, а не с веселым Джеймсом, это ведь что-то означает, правда?

Я вновь прижимаюсь к его плечу и вдыхаю запах сухих трав, навсегда пропитавший зельеварскую мантию.

— Я и не заметил, как ты повзрослел, мой малыш, — задумчиво произносит Снейп и тут же, как будто очнувшись, продолжает: — Гарри, давай поступим так: сегодня ты не будешь ничего объяснять Поттеру. Пойми, ты слишком устал, а он не будет щадить твоих чувств. Я не хочу, чтобы ты испытал еще и боль от его слов. А когда ты чуть-чуть придешь в себя, а он привыкнет к мысли, что я тебя не отдам, тогда и поговорите. Согласен?

Искушение переложить все проблемы на отчима велико, но я почти уверен, что Джеймс закатит скандал, а ведь отдых нужен не только мне, Снейп тоже на пределе. И, поразмыслив, я предлагаю:

— Пап, давай я выйду сегодня ненадолго, только скажу, что сам хочу остаться, и все. А позже ему подробно все объясню. Я не хочу, чтобы он орал на тебя! Ты тоже устал.

Снейп ерошит мне волосы и ссаживает на пол.

— Ладно, герой, только на пару слов, хорошо? И постарайся не расстраиваться, чего бы он не наплел.

Мы идем в гостиную, и у самой двери отчим ободряюще похлопывает меня по плечу.

Судя по виду отца и крестного, они отнюдь не скучали в мое отсутствие: я застаю их сидящими в креслах у журнального столика, на котором стоят полупустая бутылка коньяка и блюдо с черным шоколадом, а в руках они держат наполненные бокалы. При виде меня отец салютует мне, но обращается сначала к отчиму.

— Твой домовик более радушный хозяин, чем ты, Снейп. Гарри, ты уже собрался? Где твои вещи?

— Папа, выслушай меня, пожалуйста!— мой голос слегка дрожит, но я быстро успокаиваюсь. — Я не поеду с тобой. Я останусь жить дома. Так будет лучше, поверь. Если захочешь, я буду приезжать к тебе, как раньше.

Я не успеваю глазом моргнуть, как Джеймс стремительно срывается с места, хватает меня за руку и с недоверием всматривается в глаза.

— Гарри, сынок, он чем-то опоил тебя? Скажи мне, он насылал на тебя проклятье? Бродяга! — кричит он крестному. — Вызывай авроров, Гарри под Империо! Ты сгниешь в Азкабане, Снейп!

— Полегче, Поттер, ты в моем доме, — отчим остается стоять у самой двери, прислонившись спиной к косяку. — По-моему, здесь уже есть два аврора; что, проверить ауру Гарри вам не по силам? Может, помочь?

Отец быстро достает палочку и проводит у меня над головой.

— Папа, поверь, я сам решил остаться дома! Меня никто не заставлял! — я стараюсь говорить убедительно, но он как будто не слышит моих слов. — Пойми же, здесь мой дом. Здесь моя сестра!

— Гарри, но так не бывает! Ты же не можешь хотеть жить с ним! И ты не нянька, чтобы возиться с ребенком! Не упрямься, пойдем со мной. Хочешь, будем жить на Гриммо вместе с Бродягой, в нашей холостяцкой берлоге?

Я слышу как отчим презрительно фыркает; ему однажды пришлось забирать меня из упомянутого дома, и впечатлений от этого ему хватило надолго. Мне приходит в голову, что даже если бы я не просил оставить меня дома, то услышав, где меня собираются поселить, отчим все равно никуда бы меня не отпустил. К кровати бы привязал. И решетки на окна поставил.

Но отца, похоже, не смущает фырканье Северуса, и он пылко продолжает:

— Ну вспомни, как нам было весело! Мы закатим вечеринку по случаю твоего приезда, девчонок позовем...

— Джеймс, опомнись, — Сириус вовремя заставляет отца замолчать. — Гарри сейчас явно не до веселья.

— А? Ну да, я не подумал! Ну просто сами посидим. Все, пойдем, сынок. Вещи я потом сам заберу.

— Папа, услышь меня, наконец: Я ХОЧУ ЖИТЬ В ЭТОМ ДОМЕ! Я НИКУДА НЕ ПОЙДУ!

— Гарри! Вспомни, мамы здесь больше нет. Здесь только Снейп. Ты же ненавидишь его!

— Да с чего ты взял, что я его ненавижу? Я никогда не говорил тебе этого! Ты сам все придумал, — я уже почти кричу, я правда устал объяснять ему; наверное, Северус был прав, не стоило даже начинать.

— Да, ты храбрый мальчик, никогда не жаловался, я горжусь тобой! Но я знаю, он ненавидит меня, значит, и тебя тоже, он отыгрывался на тебе все эти годы, издевался над тобой. А сейчас наконец появилась возможность уйти из этого ада!

— Но если ты думал, что он издевается надо мной, то почему позволил воспитывать двенадцать лет?! Почему появлялся три-четыре раза в год?! — мой вопрос явно застает его врасплох, он растерянно молчит, и я продолжаю: — Северус никогда не обижал меня, он всегда был рядом. Я уважаю его, поверь, он это заслужил!

— Ты называешь его по имени? — отец явно пользуется возможностью не отвечать на мой вопрос. — Я же запретил тебе! Это мать тебя научила?

От этого заявления гнев наполняет меня. А я еще не хотел его обижать!

— А как я должен называть человека, воспитывающего меня с трех лет? Снейп? Или Сопливус, как ты учил меня, пятилетнего? Слава Мерлину, у меня уже тогда хватило ума не повторить это дома. И к твоему сведению, я не называю его по имени, я зову его папой или отцом, причем стал называть гораздо раньше, чем тебя! И он имеет на это право!

Я вдруг вижу, как глаза отца наполняются бешенством. Я никогда не видел его таким и невольно пытаюсь отступить назад. Его лицо бледнеет, а губы произносят слова, от которых у меня холодеет все внутри:

— Ты, маленький ублюдок, лгал мне все эти годы! Лебезил передо мной, я как дурак тратил на тебя время, развлекал, покупал подарки, думал, у меня есть сын. Маленький Поттер! А ты за моей спиной лизал задницу моему злейшему врагу! Ничтожество, снейповский выкормыш! Ты весь в мать, такой же предатель, как она! Не будь ты так похож на меня, я был бы уверен, что она нагуляла тебя со Снейпом!

— Не смей трогать мою маму, негодяй! — только успеваю выкрикнуть я, как Джеймс с размаха бьет меня по лицу, и я падаю.

В ту же секунду красная молния ударяет отца в грудь, и он валится на руки подскочившего крестного. А надо мной склоняется встревоженный отчим.

— Гарри, тебе больно? Прости, я не думал, что он тебя может ударить.

— Со мной все в порядке, — он берет меня на руки и укладывает на диван, вытирает платком кровь с губы, быстро проводит палочкой и шепчет исцеляющее.

— А ты случайно не убил его? — я с беспокойством оглядываюсь на крестного, которому никак не удается нейтрализовать проклятие, поразившее Джеймса.

— Ничего с ним не случиться, оклемается. Я думаю, с тебя достаточно разговоров на сегодня. Ты сам до спальни дойдешь? Или тебя проводить?

— Дойду. Пап, ты был прав: не стоило даже заводить этот разговор. Надо и правда начинать тебя слушаться.

— Глубокая мысль, — Снейп помогает мне подняться. — Жди меня наверху, я скоро, и проверь, как там Эйлин.

Я иду к дверям. Когда я прохожу мимо крестного, он окликает меня:

— Гарри! Джеймс не хотел, поверь, он так не думает, просто вспылил, выпил лишнего, ну, ты же знаешь его!

— Оказывается, не знаю. Пока, Сириус. Спасибо, что пришел.

Когда я выхожу в холл, меня вновь охватывает беспокойство. Я никогда не видел Джеймса Поттера в такой ярости! Если он ударил меня, то что же он может сделать с отчимом, когда очнется? Конечно, Северус сильный маг, но мне все равно страшно. Мой взгляд натыкается на портьеры у дверей гостиной, и я быстро прячусь за темной тканью; к счастью, Снейп стоит спиной, а крестный слишком занят поверженным другом, так что мой маневр никто не замечает.

— Снейп, чем ты ударил его?! Немедленно нейтрализуй! — Сириус устает бестолково махать палочкой и, поправ гордость, обращается к Северусу.

— Что, мозгов не хватает? О Мерлин, если бы вы мне так не надоели, возился бы ты с ним до ночи, — Северус делает шаг и быстрым движением освобождает Джеймса от невидимых пут. — Оклемался? Валите отсюда оба! А ты, Поттер, запомни: еще раз коснешься Гарри хоть пальцем, и я тебя на куски порежу, и это не пустая угроза!

— Трус! Ударил исподтишка и победу празднуешь? Скользкая гадюка! — Джеймс мгновенно подрывается на ноги и направляет палочку на Снейпа. — Как я воспитываю сына, тебя вообще не касается! Зови его сюда, я с ним еще не закончил!

— Уймись, Джеймс, ты и так тут наворотил — не расхлебаешь! — Блэк убирает руку Джеймса и вырывает его палочку. — Остынь. Пойдем отсюда!

— Нет, Сириус, пусть он мне за все ответит! Он настроил Гарри против меня!

— Так ты называешь воспитанием то, что здесь происходило? Ты еще больший псих, чем я думал! Молись всем богам, чтобы твой сын простил тебя! — Снейп почти шипит, буравя яростным взглядом насупленного Джеймса. — Сегодня твой ребенок похоронил мать, ты это хоть помнишь? И что он услышал от тебя? Кучу нежных слов, море сочувствия? Ты что, совсем мозги пропил?

— Да пошел ты, слюнтяй, развел тут мелодраму! Парень получил за дело! Он предал меня! На хрена мне сын, зовущий папочкой такого мерзавца, как ты? Пошли отсюда, Бродяга, тут дерьмом воняет!

— Проваливай отсюда, Поттер, чтобы духу твоего здесь не было! И на, возьми на память: кровь твоего сына, пролитая его отцом в день похорон матери!— с этими словами Северус всовывает в руки Джеймса платок с моей кровью.

— Не суй мне всякую гадость! Мне на хрен не нужна кровь сына, себе забери, в рамку вставь, сентиментальный болван!

Джеймс швыряет платок на пол и отбрасывает его носком туфли. Меня что-то ощутимо бьет в грудь, я хватаюсь за косяк двери и перевожу дыхание. К моему удивлению, платок начинает светится мягким розоватым светом.

— Ты отрекаешься от крови сына?! — глухим, безжизненным голосом переспрашивает Снейп.

— Джеймс, прекрати, это слишком серьезно! — Сириус с ужасом смотрит на платок.

— Заткнись, Бродяга, и ты туда же? Да, Сопливус, отрекаюсь от гребаной крови гребаного сына! В обморок не упади! Нет, ну чисто бабы!

Платок загорается красным, и я ощущаю, как ледяная пустота наполняет мою грудь, но в ту же минуту отчим бросается к платку, падает на колени и шепчет заклинания. От тихих слов Снейпа холод отпускает меня, и я чувствую, как магия окутывает меня горячей волной. Платок вновь ярко вспыхивает и гаснет. Снейп бережно поднимает его и прячет в нагрудный карман. Затем встает и поворачивается к застывшему в ужасе Сириусу и ничего не понимающему Поттеру.

— Поздравляю, лорд Поттер! Ваш род только что лишился наследника!

— Что ты мелешь, идиот?

— Это ты идиот, Джеймс! — голос Сириуса звенит от ярости. — Ты только что отрекся от крови сына в присутствии двух свидетелей, и магия это подтвердила! Я же просил тебя заткнуться! Что теперь будет с мальчиком? Он теперь изгой, отверженный! Снейп, — он, не помня себя, хватает отчима за рукав мантии. — Ты успел хоть что-то сделать?

Отчим молча смотрит на потрясенного Сириуса, затем его взгляд смягчается, и он спокойно произносит:

— Разумеется, Блэк. Только не думаю, что это понравится твоему дружку. Я принял Гарри в свой род. Он теперь мой сын, мой наследник. Я успел вовремя, и это прошло почти безболезненно; а сейчас, если тебя не затруднит, убери отсюда этого придурка, мне надо проверить, как там мой ребенок, он мог что-то почувствовать.

Сириус кивает и облегченно выдыхает, затем без лишних слов волочет совершенно ошарашенного Поттера к выходу. У дверей они чуть не задевают меня, а я продолжаю стоять, держась за дверной косяк, и не могу отвести глаз от фигуры отца. Да, теперь уже не отчима, а отца. А тот, едва за гостями захлопывается входная дверь, не поворачивая головы, произносит:

— Выходи, Гарри. Сядь на диван. Похоже, нам надо решить еще одну проблему.

Когда я устраиваюсь на диване, он подходит вплотную и смотрит на меня. Я опускаю голову и шепчу:

— Папа, прости, я не мог тебя одного оставить. Ну, правда не мог.

Он продолжает молча сверлить меня взглядом, и мне становится не по себе.

— Папа, а я что, уже не Поттер, да?

— Ты очень расстроился? — к моему удивлению, он совсем не сердится. — Малыш, я не хотел, чтобы так получилось.

— То есть ты не хотел, чтобы я был твоим сыном?!

Мне становится жутко. А он устало качает головой, садится рядом со мной и обнимает за плечи.

— Ну что ты, сынок, я очень хотел. Да ты и был всегда для меня сыном. Я не хотел, чтобы тебе причинили боль, чтобы ты видел все это. Ну почему ты опять меня не послушал? Что мне с тобой делать, а?

Я опускаю глаза и вздыхаю, но у меня слишком много вопросов, так много, что начинает кружится голова; она такая тяжелая, что я невольно прислоняюсь к его плечу и чувствую, как его рука касается моего лба.

— По-моему, ты совсем без сил. Пойдем-ка спать, малыш. Поговорим завтра.

Он опять подхватывает меня на руки и несет в спальню. Через минуту я чувствую, что одет в пижаму, а отец укрывает меня одеялом, садится рядом на постель и подносит к моим губам пузырек с янтарной жидкостью. Я послушно пью и почти сразу ощущаю теплую волну покоя. Уже засыпая, я чувствую, как Снейп тихо гладит мои волосы; я перехватываю его руку и прижимаюсь к ней щекой, целую ладонь и чуть слышно шепчу:

— Пап, я рад, что смог вернутся домой.

— Я тоже сынок, я тоже...