Беленое серебро (гет)

Света заворожено смотрит на поблескивающий в искусственном свете многочисленных ламп лед, следит за каждым движением откатывающего программу фигуриста, ловит его искрящиеся озорством взгляды и вздрагивает каждый раз, когда хриплая музыка из телефона на мгновение затихает, и пространство окунается в потрескивающую ледяной стружкой тишину. Одна мелодия сменяется другой резко, тема переворачивается кардинально, и вот уже Света видит легкие плавные движения и мерцающие нежностью глаза. Виктор меняет маски на ходу, кружится в прыжке и приземляется словно другим человеком.

Света тихонько выдыхает, когда музыка затихает совсем, выключает норовящий запустить следующую мелодию плеер и широко улыбается, ловя на себе вопросительный взгляд Виктора. Откатанная им программа идеальна, также, как и каждая другая, и Света вскидывает руки и задорно машет, дожидаясь, когда Никифоров подкатится к бортику. Она широко зевает, стоит только открыть рот, и Виктор тут же заливается смехом и принимается отсыпать ехидные замечания. Наблюдающий издалека Юрий Плисецкий закатывает глаза, а стоящий рядом с ним Юри Кацуки отчего-то заливается краской, хотя едва ли понимает по-русски.

— Еще одно слово, Никифоров, — Света пытается сделать голос максимально серьезным, но теперь уже сама захлебывается смехом.

— И что? — Виктор вскидывает бровь и складывает на груди руки.

Света прикладывает палец к подбородку, делает вид, что глубоко задумалась, тычет Виктора в грудь и закусывает губу:

— И я перестану рисовать тебе модели программ.

На самом деле они оба убили на эти две программы вчерашний вечер и всю сегодняшнюю ночь, так что сейчас Свете впервые представилась возможность прогуляться по тихим улочкам японского Хасецу, и она бездарно потратила ее на стояние в холодном зале и наблюдение за распускающим павлиний хвост Виктором.

— О нет! — Никифоров всплескивает руками и наигранно кривится в отчаянии. — Я не переживу подобного предательства! Но что я могу сделать, чтобы светлячок сменила гнев на милость?

Света прыскает, натягивает пониже рукава викторова свитера и качает головой. Никифоров переваливается через бортик, чмокает Свету в щеку и смотрит вопросительно, точно верный пес, выпрашивающий у хозяина ласку. Света не сдерживается, гладит его по волосам и слегка подталкивает на лед, кивая в сторону затеявших перепалку ребят:

— Иди уже, а то твои потенциальные ученики скоро передерутся.

Виктор стреляет в мальчишек серьезным взглядом, салютует Свете и отталкивается, разом оказываясь почти на середине исчерченного шрамами от коньков льда. Света тяжело выдыхает вставший комом в легких воздух, устало падает на скамейку и пакует в сумку ноутбук и телефон. На пол выпадают несколько зарисовок, и Света замирает, пялится на них невидящим взглядом, а потом сгребает в охапку, мнет в пальцах и засовывает в сумку неразделимым комком.

Перед ней материализуются девочки-тройняшки Аксель, Лутц и Луп, с которыми Света уже успела познакомиться, молча смотрят на нее по-детски огромными глазами и синхронно склоняют головы набок. Света натягивает на лицо приветливую улыбку, неловко машет им ладонью и мотает головой в немой просьбе ненадолго оставить ее одну. Тройняшки понимающе хлопают глазами, также синхронно разворачиваются и скрываются где-то между рядов. Виски нестерпимо пульсируют болью, и Света впивается в них пальцами, роется в сумке и глотает обезболивающее, едва ли вспоминая про воду.

У самого выхода она отмахивается от обернувшегося Виктора, указывает ему на телефон и скрывается, поспешно отрезает себя от сверкающего великолепия льда, ослепляющего улыбкой Виктора и безразличных ей в общем-то людей. Света чувствует себя лишней на этом празднике жизни; она резко вздрагивает, стягивает чужой свитер и остервенело засовывает его в сумку, потому что возвращаться категорически не хочется.

— Ненавижу тебя, — выдыхает она едва слышно, приваливаясь спиной к ближайшему шершавому дереву.

* * *

Общаться с Виктором после того, как они не виделись почти два года, не то чтобы сложно, просто противное, скребущееся внутри чувство бередит старательно зализанные шрамы и откапывает от налипшего ила засунутые в самую глубину души чувства. Света помнит, что именно она инициировала их расставание, и возвращать все на круги своя спустя два года не собирается.

Виктор улыбается ей как ни в чем не бывало, общается также, как и со всеми остальными, и именно от этого у Светы неприязненно сводит скулы и поджимаются в судороге пальцы. Виктор ведет себя с ней также, как с любым другим человеком, сверкает широкой улыбкой и не пускает дальше приклеенной к лицу осточертевшей маски.

Света сплевывает скопившуюся во рту желчь на жухлую траву, перехватывает поудобнее сумку и направляется в противоположную от отеля сторону.

Виктор позвонил ей неожиданно, разлился соловьем о своих планах и неожиданно попросил о помощи. О, Света помнит охватившее ее тогда чувство гнева, смешанное с отвращением, и точно также помнит, как не смогла отказать. Потому что это все еще Виктор, ее чертов Никифоров, а у нее даже не хватило сил вернуть девичью фамилию после развода.

Света доходит до пляжа, усаживается прямо на мокрый песок, ежится от холода и вздыхает. К черту, терять ей уже все равно нечего.

Волны накатывают размеренно, совсем не так, как бьется всполошившееся сердце, совсем не так, как мечутся в голове мысли. Света предпочла бы вовсе ничего не чувствовать, чем видеть перед собой такого Виктора, от пронзительной улыбки которого холодеет внутри и волоски на теле становятся дыбом.

Света поднимается с места, только когда на город опускаются промозглые сумерки. Она отряхивает промокшие штаны, думает, что можно было подложить под попу скомканный в сумке свитер Виктора и незаметно поглаживает его пальцами, фыркая себе под нос. Нет, на такие коварства она, пожалуй, еще не способна.

По дороге в отель Света просматривает расписание рейсов до Питера, цокает, потому что ближайший вылетает через полтора часа, и прибавляет шагу. Ю-топия встречает ее нестройными возгласами и намечающейся дракой, вопросительным взглядом Виктора и новой порцией головной боли. Света копается в сумке, швыряет Никифорову его чертов свитер и бросает как бы между прочим:

— Я улетаю через час.

Виктор замирает на мгновение и опускает глаза, Кацуки и Плисецкий останавливают перепалку: первый, снова ничего не поняв, удивленно хлопает глазами, а второй отталкивает Юри в сторону и приближается к Свете почти вплотную.

— Какого хрена?! — рычит Юрий, тыча в Виктора пальцем. — Сделай так, чтобы он тренировал меня! Он обещал!

— Он обещал тебе программу, — хмыкает Света, устало вздыхая, — и он тебе ее дал. Хотя я все еще считаю, что он не прав и поступил безответственно.

— Ну так скажи ему! — Плисецкий распаляется все больше и теперь уже рвано дышит едва ли не перед самым лицом Светы. — Ты же его жена!

Они оба — Виктор и Света — вздрагивают от этих слов. Виктор натягивает на лицо самую широкую свою фальшивую улыбку, и от нее у Светы сводит зубы. Она делает глубокий вдох, кладет ладонь на плечо разъяренного Плисецкого и слегка отталкивает его от себя.

— Бывшая жена, Юра, — слова получаются хриплыми, и Света тихо прокашливается, — и мне, в общем-то, все равно.

Юрий отшатывается, оглядывается на беспечного Виктора и кривится. Юри и его семья смотрят непонимающе, Виктор изображает чертова клоуна, и Света снова вздыхает, потирая переносицу.

— Тогда какого черта ты здесь? — спрашивает Плисецкий гораздо тише.

Света снова вздрагивает, ругается себе под нос и чувствует, как на глазах выступают горячие слезы. Она смаргивает и отворачивается, ничего не отвечает и поднимается по лестнице только для того, чтобы забрать оставленные в номере вещи. В спину ей летит презрительный смешок, Юри что-то спрашивает растерянно, а Виктор смеется как ни в чем не бывало и отвечает ему по-японски. Света не понимает японский, зато понимает Виктора, и буквально кожей чувствует, что он несет очередную чушь.

Когда она спускается вниз, ей улыбается приветливая мама Кацуки, и больше на первом этаже нет никого. Света прощается с ней на английском, просит вызвать такси и оглядывается, будто кто-то в самом деле может ее останавливать.

Света фыркает, отмахивается от назойливо жужжащей над ухом мухи и усаживается в подъехавшую машину. В голове гудит зарождающаяся мигрень, и Света едва разбирает направление. У самого аэропорта водитель окликает ее несколько раз, Света вздрагивает, потирает воспаленные глаза и устало слушает неразборчивую японскую речь. Она отвечает по-английски, путается в словах и то и дело переходит на русский, и водитель смотрит на нее удивленно сквозь зеркало заднего вида, что-то бурчит себе под нос, блокирует двери и трогается с места.

Света приходит в себя в белоснежном помещении, пялится на гладкий потолок долгую минуту и делает глубокий вдох, тут же заходясь надрывным кашлем. Голова все еще болит, но мир перед глазами больше не расплывается, и она может рассмотреть занавешенные легким тюлем окна, тянущуюся к потолку стойку капельницы и покачивающий ядовито-зелеными листьями стоящий в углу помещения цветок.

Она лежит в кровати с высокими бортиками, трубка капельницы теряется под рукавом кофты, а в окно светит яркое солнце. Света морщится, понимая, что пропустила рейс, и резко выдыхает, когда дверь распахивается и на пороге показываются двое.

Виктор разговаривает с врачом на японском так, будто знает этот язык едва ли не с самого рождения. Вообще-то это была идея Светы — выучить японский пару лет назад, однако сама она теперь едва разбирает несколько слов. От обиды и злости тугой ком снова подкатывает к горлу, и Света морщится, дергает ладонью, и стойка капельницы звякает о бортик и покачивается.

На нее тут же обращают внимание. Врач говорит что-то быстро, оказывается совсем рядом и принимается осматривать сглотнувшую Свету. Виктор вздыхает и качает головой, сверкает глазами как-то укоризненно и складывает руки на груди. Света фыркает, ловит его взгляд и закатывает глаза, выслушивая непонятные слова. Виктор обрывает врача на полуслове, улыбается широко, и тот понятливо складывает руки и удаляется, прикрывая за собой дверь.

— Он говорит, это стресс, — Виктор присаживается на табуретку и разом теряет всю свою ослепительность, — тебе нужно отдохнуть.

— Кто бы сомневался, — хриплый смешок вырывается сам собой, — кто, по-твоему, неожиданно выдернул меня в Японию?

— Ты могла отказаться, — выдыхает Виктор, и Света вскидывает брови, — давно у тебя это?

Света смотрит на него долго, сканирует пронзительным взглядом и отвечает вопросом на вопрос только тогда, когда Виктор отводит глаза:

— А у тебя?

Виктор теряется на мгновение, горько усмехается и складывает руки на коленях. Света фыркает, отворачиваясь, впивается взглядом в трепещущие занавески и изо всех сил старается не смотреть на притихшего Никифорова. Скрип стула заставляет ее вздрогнуть, а оборвавшиеся у самой двери шаги — подавить пульсирующие в горле эмоции.

— Отдыхай.

— Иди к черту.

Дверь захлопывается с легким щелчком, сдавленное проклятие врезается в белоснежную поверхность, и Света надрывно всхлипывает, впиваясь пальцами в пульсирующие болью виски.

Из больницы ее выпускают уже к вечеру, и Виктор, точно курица-наседка, встречает ее у палаты с самым отвратительным выражением лица. Он широко улыбается, раздает комплименты направо и налево, а рядом с ним подобно малолетнему сыночку переминается с ноги на ногу Кацуки Юри. Света неприязненно фыркает, ловит смущенный взгляд японца и натягивает на лицо почти такую же как у Виктора улыбку.

Пальцы мелко подрагивают, и Света поспешно сует руки в карманы. Виктор предупредительно отбирает у нее сумку, и она меряет его долгим взглядом. Воздух на улице холодит щеки и путается в волосах вечерней росой, Света смотрит на выдыхаемые клубы полупрозрачного пара, косит глаза и морщится от очередной порции головной боли.

Таблетки покоятся в сумке, сумка — на плече наигранно беззаботного Виктора, так что Света не предпринимает никаких действий, шаркает подошвами ботинок по асфальту и старательно не обращает внимания на косящегося в ее сторону Кацуки.

— Извините, Света-сан, — Юри обращается к ней по-английски, а подслушивающий Виктор тут же заливается смехом.

— Сувета-сан, — передразнивает он, растягивая гласные.

Юри заливается стыдливым румянцем, Света закатывает глаза, а Виктор продолжает смеяться, предусмотрительно отходя на несколько шагов в сторону.

— Заткнись, будь любезен, — шипит она в сторону разошедшегося Никифорова, — и отдай мои вещи, я поеду в аэропорт.

Виктор останавливается, стирает с лица улыбку, бросает Кацуки несколько фраз и не двигается с места. Света склоняет голову набок, морщится от волны боли и тянется к собственной сумке. Виктор не шевелится, но сжимает ручки до побелевших костяшек, так что все слабые попытки Светы отобрать у него личное имущество оканчиваются провалом. Никифоров смотрит на нее застывшим взглядом, и по спине Светы пробегают табуны ледяных мурашек. Она отступает на шаг, оступается и ощущает обхватившие запястье цепкие пальцы.

— Вить? — Света тянет руку и смотрит оцепеневшему Виктору в глаза.

— Нет, — чеканит он тихим голосом, отпускает ее запястье и натягивает на лицо улыбчивую маску, — врач сказал, горячие источники могут быть полезны, так что останься ненадолго.

— Какие еще таблетки ты принимаешь? — Виктор лениво потрошит Светину сумку, выбрасывает из нее немногочисленные вещи прямо на пол и в конце концов добирается до заветного пузырька. — Антидепрессанты?

Света давит желание огрызнуться, вырывает из его рук повисшую бесформенным мешком сумку и принимается запихивать туда разбросанные вещи. Виктор смотрит на нее вопросительно, но отвечать она не собирается, подскакивает, застегивая молнию на ходу, и растягивает губы в ухмылке.

— Можешь оставить себе, — Света фыркает и сглатывает горькую слюну, — пригодится.

В руке она сжимает несколько корявых рисунков, на которых линии пляшут невпопад, перечеркивают суть и складываются в прерывистые, впивающиеся в края листов иглы.

Хочется вернуться домой прямо сейчас, оказаться в тихой уютной квартире, где нет никого и ничего, кроме тишины и заполняющих голову мыслей. Света морщится, едва не роняя сумку, сжимает трясущиеся пальцы в кулак и громко фыркает, отгоняя наползающую на глаза пелену. Паническая атака настигает ее на лестнице, мир взрывается звуками, в ушах звенит так, что, кажется, голова вот-вот лопнет, ступеньки превращаются в непреодолимую, скачущую вверх-вниз преграду, и Света падает, усаживается на теплое дерево, прижимает холодные ладони к вискам и стирает заливающийся в глаза холодный пот.

Она не слышит шаги за спиной, вместо этого чувствует сотрясающую тело дрожь, разрастающийся в груди колючий шар, напрочь вспарывающий органы. Воздух застревает в глотке, вырывается из горла хрипами и расползается перед глазами сизой дымкой, застилающей взор и напускающей иллюзии. Света цепенеет, окунается в прошлое с головой и вовсе не чувствует разворачивающуюся вокруг нее суету.

* * *

Около двух лет назад.

— После этого соревнования возьму перерыв, — Виктор растягивает губы в широкой улыбке, касается ладонями пока еще довольно плоского живота Светы и выдыхает, скашивая глаза на стоящего поодаль Якова.

Тренер закатывает глаза и машет ладонью, словно показывая, что ему-то уж точно все равно, и Света смеется и склоняет голову набок.

— Ну конечно, — хихикает она, — ты же жить без льда не можешь.

— Не могу, — подтверждает Виктор, заправляя прядь волос Свете за ухо, — а знаешь, без чего еще не могу?

— Дай подумать, — Света давит смешки и вздрагивает от громкого звука вспышки, начиная загибать пальцы, — без внимания публики, например, или без…

— Я понял, — обрывает ее Виктор, хохоча, и обхватывает ладонями талию, — дам тебе подсказку. Она потрясающе рисует, смотрит все мои выступления и благодаря ей у меня такие замечательные программы. Ну что, есть идеи?

Света разводит руки в стороны и смеется, качает головой, и Виктор делает удивленное, неверящее лицо и даже приоткрывает рот.

— Кто бы это мог быть? Понятия не имею, не знаю такого человека, надо у Якова спросить, может он в курсе.

Света говорит скороговоркой, потому что Виктор делает все более и более обиженное лицо, так что она просто не может сдержать рвущийся из груди хохот. Виктор на мгновение отстраняется, выдыхает со смешком и касается губами ее виска.

— Я люблю тебя, вас обоих, — шепчет он куда-то в ее волосы, — вернусь, как только получу золото.

Света снова прыскает, толкает Виктора в грудь, но не отстраняется, нежится в теплых объятиях. Яков показывает на часы и подает знаки, и Виктор разочарованно вздыхает, оставляет на губах Светы короткий влажный отпечаток и подхватывает почти забытый чемодан.

Света машет ему вслед, поджимает губы, наблюдая, как Виктор скрывается в толпе, и вздыхает от накатившего тут же одиночества.

— Вить, — Света прижимает телефон плечом к уху, растягивает губы в улыбке и теребит подол домашнего платья, вырисовывая на равном листке замысловатые узоры.

— Доброе утро, светик, — Виктор осекается, заходится наигранным кашлем и хохочет в трубку, — нет, погоди, у тебя же сейчас поздний вечер.

Света оглядывается на темень за окном, фыркает и щелкает выключателем. Теперь единственным источником света остается холодное тусклое свечение телефона, и Света может представить, что любимый голос звучит рядом, а не на другом конце света.

— Как долетели? — спрашивает она, тут же руша выстроенную иллюзию. — Держу пари, ты уже опробовал местный лед.

На том конце раздается сдавленный смешок, Света подозрительно щурится и откидывается на подушки.

— Нет ничего лучше питерского катка, — серьезно заявляет Виктор мгновение спустя и тут же добавляет со смешком, — того, на котором мы познакомились.

— Того крошечного открытого, который заливают хорошо если раз в день? — Света смеется и откладывает в сторону мешающиеся под спиной бумажки. — Я тоже от него в восторге. Я завтра пойду в больницу.

Последняя фраза срывается с губ сама собой, Света замирает, слыша тихое дыхание в трубке. Виктор издает смешок неожиданно, и Света вздыхает, наматывая на палец прядь волос.

— Все в порядке? — его голос звучит обеспокоенно, на заднем плане что-то с хрустом падает.

— Да, — поспешно отвечает Света, — всего лишь плановый осмотр.

Ложь. Она врет Виктору, потому что не хочет отвлекать от соревнований, потому что знает, насколько это для него важно. Света закусывает губу, гладит ладонью живот и морщится от странного тянущего чувства пустоты.

— Я люблю тебя, Вить, — выдыхает она, когда Виктор удовлетворенно хмыкает.

— А я люблю вас обоих, — вторит Никифоров тихо, — спокойно ночи, светлячок.

Света вслушивается в ровные, сводящие с ума гудки, кусает губы и цепляется пальцами за спинку холодного металлического стула. Перед глазами плывет, а в голове до сих пор эхом звучат слова врача. Света мотает головой, сбрасывает звонок и тут же набирает снова, ощущая подкатывающую к горлу отвратительную тошноту.

— Светлана Александровна? — медсестра кладет ей руку на плечо, и Света вздрагивает и покачивается.

Ноги предательски не держат, и девушка усаживает ее на стул, садится перед ней на корточки и кладет теплые ладони Свете на колени. Света смаргивает белесую пелену перед глазами, снова слышит въевшийся в подкорку голос и отталкивает от себя чужие руки.

— Не трогайте меня! — пелена перед глазами постепенно окрашивается в алый, Света беспорядочно моргает и смотрит в пустоту перед собой. — Это неправда! Скажите, что это неправда… этого не может быть…

Мягкие, но сильные ладони смыкаются на ее запястьях, Света заваливается на бок, слышит только яростно стучащую в висках кровь и ровные, отвратительно пустые гудки и проваливается в глубокую, засасывающую яму отчаяния.

* * *

Настоящее время.

Света моргает, приходя в себя, ощущает спиной теплую деревянную перегородку, хватается пальцами за ручки сумки и фыркает, находя глазами Виктора. Она сидит перед ней на той же лестнице, смотрит обеспокоенно и поглаживает пальцами ее запястья. Света вырывает руки, зло усмехается и смотрит ему прямо в глаза.

— Замершая беременность, — она выплевывает слова и наслаждается выражением лица бывшего мужа, — знаешь, сколько раз я тебе звонила?

— Сто тридцать восемь в тот день, — тихо отвечает Виктор, — и еще шестьдесят шесть после.

Света моргает, растягивая губы в ухмылке, сглатывает горькую слюну и качает головой, подтягивая к себе сумку. Виктор не двигается, сидит перед ней на корточках, вскинув руки, и смотрит взглядом побитой собаки.

— Я видела его, — хрипит Света, силой вырывая слова из собственного горла, — тело нашего ребенка. Его останки. И ты даже представить себе не можешь, как мне было страшно.

Виктор молчит, застывает безмолвным и бездвижным памятником, только грудь его едва заметно вздымается. Света громко фыркает, хлопает его по плечу и грузно поднимается.

— И знаешь, я даже не виню тебя. Это ведь Яков тогда тебе ничего не сказал, — Виктор вздрагивает, поворачивает к ней словно негнущуюся шею и медленно моргает, — а то выступление было потрясающим, как всегда.

Света лениво наблюдает за откатывающим старую программу Виктором, смотрит на него сквозь полуопущенные ресницы и теребит в пальцах край свитера. Она снова не смогла уехать, потому что взгляд намертво прикипел к пепельным волосам и голубым глазам, а еще потому что сердце всполошено билось на каждый звук его голоса. Света все еще любила Виктора, любила больше всего на свете, но сжирающие изнутри обида и злость (даже не на него — на саму себя) не позволяли признать этого вслух.

Это та самая программа, сначала короткая, затем произвольная, Виктор не останавливается, раз за разом приземляется все хуже, покачивается, едва удерживая равновесие, откатывает снова и снова, словно бередит старые, незаживающие раны. Света глубоко вдыхает ледяной воздух, жмурится и тут же распахивает глаза.

Ей не больно. Ни капельки, только каждый неосторожный шаг эхом отдается в груди, а скрежет лезвий по льду кажется звуком разрывающихся снарядов. Света морщится, когда Виктор останавливается, оглядывается на выход из раздевалки и качает головой. Юри и Юра должно быть уже пришли, потому что отдаленно слышатся голоса и сменяющийся ругательствами грохот.

— Отвратительно, — усмехается Света, когда Виктор присаживается рядом.

— Все настолько плохо? — он на мгновение натягивает маску беззаботности и тут же ее сбрасывает, оставаясь перед Светой точно обнаженным.

— Худшее твое выступление, — отрезает Света, поджимая губы, — хотя мне понравилось.

Виктор издает удивленное «О?», но не продолжает, потому что в зал врываются мальчишки. Юрий выглядит раздраженным, а Юри в противовес ему — стесненным и подавленным. Виктор тут же преображается, на лице его не остается ни капли растерянности, губы растягиваются в широкой улыбке, а глаза начинают почти лихорадочно сверкать. Света машет ребятам рукой, ловит ехидный взгляд Плисецкого и вскидывает брови. Юри неловко кивает, отвечая на приветствие, и переводит взгляд на чересчур сияющего Виктора. Света пихает Никифорова в бок, закатывает глаза и криво усмехается, когда он перехватывает ее ладонь и осторожно касается запястья губами.

— Позер, — фыркает Света, чувствуя, как румянец наползает на щеки, и проваливается в бездну дыхание.

— Таков уж я, — усмехается Виктор, поднимаясь и приглашающе взмахивая ладонью.

Света так и не уезжает. Просматривает рейсы из Хасецу или откуда угодно каждый день, выстраивает планы и плюет на все раз за разом, стоит только услышать приглушенный тонкими стенами голос Виктора. Света закатывает глаза каждый раз, когда Плисецкий молчаливо смеется над ней, и соглашается, что стоило сделать это раньше.

Понимание на самом деле — страшная вещь. Света ловит короткие взгляды голубых глаз, вслушивается в голос и вздыхает, запираясь в собственном номере. Да, она собственными руками разрушила все, что у нее было, она понимала это тогда, понимает это и сейчас. Однако тянущее чувство в животе не позволяет ей раскрыть рот и просто-напросто вернуть все на свои места.

Потому что вернуть ничего уже невозможно. Так, как два года назад, уже никогда не будет, и Света понимает это лучше, чем кто-либо еще. Сейчас ей остается лишь соглашаться со всеми нападками и думать о том, какая она идиотка.

Света не может рисовать. Руки, чертовы предатели, по-прежнему беспощадно трясутся, вырисовывая ломанные линии и разрывая листы чересчур резкими рывками. Света закусывает губы, берет новый лист взамен разорванного и продолжает, и ей даже кажется, что получается чуточку лучше.

Виктор вытаскивает неудавшиеся рисунки из мусорки, перебирает их и разглаживает, прячет куда-то, словно главное свое сокровище, и Света захлебывается в собственной беспомощности. Она хочет нарисовать хоть что-то, пытается вообразить сюжет и видит лишь отпечатавшееся на веках изломанное тельце, крохотный комочек, даже отдаленно не похожий на человека.

Виктор отбирает у нее таблетки, без конца советуется с японскими врачами и звонит куда-то. Виктор контролирует каждый ее шаг, едва ли не заглядывает в рот и отрывается только тогда, когда разрезает лед лезвиями коньков. И теперь уже Света не отрывает от него взгляд, следит за каждым движением и вздрагивает, ловя искрящийся голубой взгляд. В глазах Виктора серебром отражается лед, вспыхивают софиты, и разливается торжество, скрытое, спрятанное так глубоко, что никто не может увидеть. Света видит, потому что она все еще чертова Никифорова, пусть больше и не его жена.

Она ловит себя на том, что не выпускает из рук карандаш, таскает с собой бумагу и даже откапывает откуда-то из недр чемодана графический планшет. Что тянет ее рыться в вещах Виктора, Света не знает, но неожиданная находка заставляет оцепенеть на долгое мгновение, растерять остаток мыслей и потеряться в поблескивающем чернотой экране.

Виктор тянет ее на каток и, отправляясь на лед, ставит рядом со скамейкой пару коньков Светиного размера. Света фыркает, каждый раз подсаживаясь все ближе, и в конце концов касается шершавой шнуровки кончиками пальцев.

Виктор поднимается ни свет ни заря, врывается в ее комнату точно к себе домой, отмахивается от скептических взглядов и тянет туда, куда сама Света ни за что бы не явилась. Он откатывает одно и тоже, раз за разом оступается, почти теряет равновесие и выправляется, переходит из недокрученного прыжка в дорожку шагов и жадно ловит скрытые ресницами взгляды сидящей на трибунах Светы.

Света громко фыркает, напоминая себе, что как раньше уже не будет, поспешно натягивает коньки и выскакивает на лед под восторженный взгляд замершего на мгновение Виктора.

День соревнования Юри и Юрия наступает неожиданно, так, что Света не успевает даже задуматься об этом. Суета и копошение встречают ее с самого утра, сегодняшние противники сидят за столом друг напротив друга. Плисецкий сверлит Кацуки раздраженным и вместе с тем торжествующим взглядом, а тот в свою очередь сидит, уткнувшись носом в стол и сложив обмякшие руки на коленях. Даже отсюда слышатся возгласы папарацци и бесполезные вспышки фотокамер, так что Света с ужасом думает, что не выйдет из гостиницы как минимум следующие несколько дней.

Вот только дурацкое предсказание не сбывается, потому что спустившийся позже обычного Виктор сверлит ее пронзительным взглядом и мимоходом бросает, что без нее все рухнет к чертям. Свете хочется съязвить, что все уже давно там, но прищуренный взгляд сложившего руки на груди Плисецкого заставляет ее оступиться и раздраженно захлопнуть рот.

И Света в конце концов сдается, выскакивает на улицу первой и тут же оказывается погребенной под тонной вспышек и сливающихся в неразборчивый гул назойливых вопросов. Репортеры ничуть не теряются, видя ее вместо фигуристов, и напирают все разом, выдавая словно заученные наизусть вопросы.

— Вы не появлялись на публике два года…

— Скажите, когда вы презентуете новые картины?

— Какие у вас отношения с Виктором Никифоровым после развода?

— Поклонники ждут ваших работ…

— Это правда, что вы снова вместе?

— Вы приехали сюда, чтобы возобновить отношения?

Имя Виктора мелькает едва ли в каждом вопросе, и Света теряется, отмахивается от лезущих под нос диктофонов и плотно сжимает зубы, чтобы не ляпнуть какую-нибудь ерунду. Разговаривать с прессой не хочется совсем, однако вырваться из образовавшейся вокруг Светы мясорубки оказывается не так-то просто.

— Без комментариев, — отрезает голос за ее спиной.

Виктор обхватывает Свету за плечи, тянет ее в сторону от толпы и улыбается так ослепительно, что, кажется, камеры не могут уловить ничего, кроме окружающего его свечения. Внимание прессы как-то само собой переключается на показавшихся на улице Юри и Юрия, и Виктор тянет Свету дальше, пока они не скрываются на почти безлюдной улочке.

— На некоторые их вопросы и я бы хотел знать ответы, — неожиданно выдыхает Виктор.

Света фыркает, со странным смятением понимая, что он все это время держал ее за руку, ладонью зачесывает волосы назад и фыркает, выдыхая облачко пара.

— Так спроси, — бросает она нечто само собой разумеющееся.

Виктор моргает, задумчиво склоняет голову набок и улыбается едва заметно. Света закатывает глаза, отчего-то продолжает наслаждаться теплом его пальцев и тихо вздыхает.

— Где картины, Никифорова? — со смешком спрашивает Виктор, когда они проходят уже половину пути до Ледового Дворца. — Хочу сходить на твою выставку.

Света вздрагивает и сдавленно смеется, ощущает, как это странное неловкое тепло между ними разрастается в пожар, и не отнимает руку.

Холодный воздух раскрашивает румянцем щеки, от гула множества голосов закладывает уши, и Света морщится, ежась от пробирающего до костей холода. Не то чтобы она отвыкла от подобного, просто накатившее с самого утра чувство растерянности и рассеянности заставило ее напрочь позабыть о специально выложенном на стул теплом свитере. Света устало падает на скамейку, оглядывается на заполненные народом трибуны и вздыхает.

Клубочек пара вырывается изо рта и растворяется в пропитанном морозным льдом воздухе, Света думает, что народу на это дурацкое соревнование пришло чересчур много, и вздрагивает, когда на плечи опускается что-то теплое.

Виктор укрывает ее своей курткой, растягивает губы в широкой улыбке и тут же куда-то исчезает, оставляя на плечах отпечаток сводящего скулы тепла и въедающегося в ноздри запаха. Света фыркает, надевает куртку нормально и сует руки в карманы, сцепляя пальцы через ткань. Что-то колет кожу и мешается, но положение уж слишком уютное, и Света думает, что выкинет мусор из карманов Никифорова после.

Света уходит в свои мысли настолько, что едва не пропускает выступления ребят, машинально отмечает несколько ошибок в действиях Юри и пристально следит за выражением лица и тела Юрия. Свете неожиданно кажется, что она чертов эксперт в фигурном катании, хотя на самом деле единственное, что она видела — это бесконечные тренировки и выступления Виктора.

Света рисовала ему модельки программ на компьютере с тех пор, как научилась этому. Сначала схематично склеивала отрисованные движения, а после наловчилась прорабатывать детали вроде выражение лица или мелких движений. Это было чем-то сродни созданию мультфильмов и увлекало настолько, что Света могла, увлекшись, создать десятки незначительно различающихся версий. Виктор закатывал глаза на ее увлечение, но принимал безоговорочно, советовался едва ли не на каждом шагу и непременно хвастался, что большая часть его победы — ее заслуга.

Света ведет плечами и вздрагивает, когда арену накрывает шквал аплодисментов, вглядывается в лицо уставшего Юри и понимает, что вырисовывает его портрет на клочке бумаги. Света не в курсе, откуда в ее руках появился карандаш, не в курсе, когда она начала рисовать, не отрывая взгляда ото льда, но точно уверена, что это та самая колючая бумажка из кармана Виктора, которую она только что собиралась выбросить.

Линии на листе на удивление плавные, соединяющиеся в лукавый изгиб губ и соблазнительный блеск глаз. Яркий свет софитов просвечивает листок насквозь, и Света видит едва различимые на той стороне буквы. Она переворачивает бумагу, когда арена снова наполняется звонким звуком аплодисментов, отрывает взгляд от листа и встречает самую капельку неуверенную улыбку Виктора.

Он стоит на льду в обычных черных штанах и сером свитере, разминает пальцы, и только белоснежные коньки сливаются с его искрящимися серебром глазами. Света резко выдыхает, сжимает в пальцах записку и замирает, когда музыка отражается от зеркальной поверхности льда.

«Смотри на меня».

Виктор разворачивается, оказываясь к ней спиной, сразу начинает с прыжка, откатывается и быстро шагает, крутясь словно в танце. Взмах ладони вызывает новую волну хлопков и возгласов, Виктор прикрывает глаза всего на мгновение, одаряет зал ослепительной улыбкой и тут же скрывает ее, опустив голову. Еще одно приземление разрезает лед искрами и стружкой, силуэт смазывается во вращении, и только пепельные волосы ловят отражение сияющих сверху ламп.

Виктор останавливается плавно, опускает руки с последними аккордами, осторожно поднимает голову и обводит взглядом трибуны. Света ловит его взгляд, растягивает губы в улыбке, комкает бумажку в пальцах и сует ее обратно в карман. В груди у нее разливается странное, словно сдобренное перцем колючее тепло, и уже вовсе нет сил, чтобы отвести взгляд.

Виктор оказывается рядом словно призрак, едва не вываливается за ограждение, перескакивает бортик и поднимает на Свету по-прежнему смущенный, несмелый взгляд. Юри рядом с ней что-то говорит, но Виктор отмахивается, нависает над Светой и тянет ее за руки.

— С нашей первой встречи я катался для тебя, — Виктор выдыхает слова едва слышно, поднимает Свету на ноги и заглядывает ей в глаза, — ты позволишь мне продолжать?

Света издает неловкий смешок, чувствует, как обдает жаром уши, опускает голову так, чтобы Виктор не мог видеть выражения ее лица, и не может перестать улыбаться. Над ухом раздаются щелканье фотоаппаратов и смущенные возгласы несчастного Юри, Виктор перебирает ее ладони, греет озябшие пальцы и вовсе не обращает внимания на развернувшуюся вокруг вакханалию. Света перекатывается с пятки на носок, утыкается лбом в его грудь и тихо смеется.

— Будто я когда-то могла тебе отказать.