Каникулы в Годриковой Заднице (гет)

Чарли Уизли — второй по старшинству сын в семействе Уизли — жил в Румынии. Он разводил драконов, но это не значит, что он был бездомным, как может показаться всякому, кто услышит об этой чудной профессии. У Чарли был дом, и даже не один. У него было столько домов, что и не сосчитать. У него имелся дом даже в родной Англии, в местечке под названием Годрикова Задница, о котором среди приличных людей мало кто слышал.

В середине лета от Чарли прилетела сова с письмом, в котором он приглашал всех своих братьев и отца провести отпуск в Северной Европе, в большой мужской компании. Вот и предложил Чарли миссис Уизли и Джинни, чтобы они не скучали вдвоём в Норе, пожить в его доме, в Годриковой Заднице. В окружении милых и интересных соседей.

Сдвинув на затылок козырёк кепки и отмахиваясь от мельтешащей магической щётки, насупившаяся Джинни стояла перед матерью, а та ей наказывала:

— Я поехала с вещами, а ты приберешь Нору. Можешь бровями не дёргать и зубы не скалить. Потом запри дверь. Гномов закопай на перегной в навозную кучу за гаражом. В кладовой не копайся, а заходи сразу в камин. Но сначала пошли папе вот это письмо. Затем отправляйся в Годрикову задницу… Джиневра, ты меня слушаешь? Я твоя мать…

— Нашла чем удивить.

— Да… ладно… смотри не тронь шоколад в кладовке, он на Рождество.

Когда в камине фыркнуло и улеглось зелёное пламя, Джинни вздохнула и оглянулась. Кругом разорение и беспорядок. Она подошла к пыльному зеркалу.

Хорошо! Пусть мама пытается делать из неё Золушку, а братья не взяли с собой бухать с викингами добрую брагу. Но зато у нее, у Джинни, такие ярко-огненные волосы! И, вероятно, такой же пламенный характер!

Она сбросила удушающее платье. Сбросила лифчик. Взяла палочку. Сдернула со стола скатерть, наполнила ведро водой и, повелевая щёткой, поволокла к порогу груду мусора.

Вскоре обуглились края занавесок и загудели хлипкие стены жилища.

Пол был залит водой. В бельевом дубовом корыте шипела и искрилась мыльная пена. А случайно проходивший мимо мистер Лавгуд с улицы шокировано глядел на полуголую девчонку с обнажённой грудью, которая, стоя на подоконнике третьего этажа, смело протирала стёкла распахнутых окон.

* * *

Миссис Уизли стояла перед небольшим, укрытым плющом домиком.

С уютной деревянной террасы был виден большой запущенный сад. В глубине сада торчал неуклюжий деревенский сортир, и над крышею его развевался маленький чёрный флаг.

Миссис Уизли вернулась к багажу. Здесь к ней подскочила старушка — это была соседка, писательница Батильда Бэгшот. Она пришла подарить рыжего котёнка и вызвалась помочь снять несколько охранных заклинаний, которые Чарли наложил на дом.

Пока соседка колдовала, Миссис Уизли взяла котенка и прошла в сад.

На стволах объеденных гномами вишен блестела горячая смола. Крепко пахло мятой, коноплёй и полынью. На истлевшей крыше сортира лежала подушка и обдёрганная ветка со сливами.

Миссис Уизли пробралась через орешник и смахнула с лица паутину.

Что за чертовщина? Чёрного флага над крышей и подушки уже не было.

Тут Миссис Уизли услышала быстрый, тревожный шепот. И вдруг, ломая сухие ветви, маленькая лестница — та, что была приставлена к обратной стене сортира, — с треском полетела вниз и, подминая молодую коноплю, рухнула на землю.

Ветки над крышей задрожали. Царапнув руки, котенок кувыркнулся в крапиву и обиженно запищал. Недоумевая, Миссис Уизли остановилась, осмотрелась, прислушалась. Но ни среди зелени, ни за густыми кустами никого не было ни видно, ни слышно.

Она вернулась к крыльцу.

— Это подростки по чужим садам лазают. На улице всю коноплю посрывали, теперь тут ищут, — объяснила Миссис Уизли соседка. — Вчера у меня две яблони обтрясли, потоптали мандрагору. Такой народ пошел… наркоманы.

* * *

В сумерки, когда обустраивание было закончено, Миссис Уизли вышла на крыльцо. Тут из кожаного футляра бережно достала она алый, сверкающий перламутром зачарованный баян.

Она поставила баян на лавочку, раздвинула меха и полилась весёлая музыка.

Попивая горячий чай с мятой, миссис Уизли подпевала баяну, и несколько раз бросила короткие настороженные взгляды в сторону темного куста, который рос в саду у забора. Когда баян закончил играть, она быстро поднялась и, повернувшись к кусту, громко спросила:

— Послушайте! Зачем вы прячетесь и что вам здесь надо?

Из-за куста вышел известный ей человек в белой мантии. Он наклонил голову и возмущённо ответил:

— Я не прячусь. Я, между прочем, аристократ. Я не хотел показаться невежливым. И вот я стоял и слушал музыку.

— Да, но вы могли стоять и слушать с улицы. Вы же для чего-то перелезли через забор.

— Я?.. Через забор?.. — обиделся человек. — Извините, я не кошка. Там, в углу забора, выломаны доски, и я с улицы проник в эту щёлку.

— Понятно! — усмехнулась миссис Уизли. — Но вот калитка. И будьте добры проникнуть через нее обратно на улицу, лорд Малфой.

Человек не стал препираться. С видом глубоко оскорблённого, он прошел через калитку, запер за собой задвижку, и это миссис Уизли понравилось.

— Погодите! — спускаясь со ступени, остановила его она. — Что вы тут делаете? Неужели поместье Малфоев располагается рядом с Годриковой Задницей?

— Нет, — ответил лорд. — Здесь живут мои родители, и я отправил младшего Малфоя погостить у бабушки с дедушкой.

— Послушайте, — неожиданно предложила ему миссис Уизли. — Проводите меня до вокзала. Я жду дочку, в этом доме камин не подключен к сети, поэтому я отправила её в камин на станции. Уже темно, поздно, а ее все нет и нет. Вы не подумайте, я никого не боюсь, но я еще не знаю здешних улиц. Однако постойте, зачем же вы открываете калитку? Вы можете подождать меня и у забора.

Она отнесла баян, натянула на голову шляпку и вышла на темную, пахнувшую росой и цветами улицу.

* * *

Джинни не нашла дома ни одной адекватной совы, чтобы послать письмо отцу, и поэтому, выйдя из станционного камина, она решила разыскать местную совятню.

Проходя через старое кладбище и собирая букет лютиков, она незаметно вышла на перекресток двух огороженных садами улиц, пустынный вид которых ясно показывал, что попала она совсем не туда, куда ей было надо.

Невдалеке она увидела маленькую проворную девчонку, которая с ругательствами матёрого матроса волокла за поводок упрямого гиппогрифа.

— Скажи, дорогая, пожалуйста, — закричала ей Джинни, — как мне пройти отсюда к совятне?

Но тут гиппогриф рванулся, порвал поводок и бреющим полётом вознёсся над парком, а девчонка с воплем помчалась за ним следом. Джинни огляделась: уже смеркалось, а людей вокруг видно не было. Она открыла калитку чьего-то каменного двухэтажного дома и по тропинке прошла к крыльцу.

— Скажите, пожалуйста, — не открывая дверь, громко, и, ощущая в себе прилив наглости, спросила Джинни: — вы не одолжите вашу сову?

Ей не ответили. Она постояла, подумала, открыла дверь и через коридор прошла в комнату. Хозяев дома не было. Тогда, смутившись, она повернулась, чтобы выйти, но тут из-под стола бесшумно выползла большая чёрная собака. Она внимательно оглядела оторопевшую девочку и, тихо зарычав, легла поперек пути у двери.

— Ты дура! — испуганно завизжала Джинни, а потом, присмотревшись внимательнее, изменила последнее слово на «дурак». — Я не вор! Я ничего не взяла. Это вот моё письмо папе. Мой папа в министерстве работает. Тебе понятно?

Пёс молчал и не шевелился. А Джинни, потихоньку продвигая руку палочке на поясе, продолжала:

— Ну вот! Ты лежишь? И лежи себе… Кто хороший мальчик… симпатяшка.

Но едва Джинни дотронулась пальцем до палочки, как симпатяшка с грозным рычанием вскочила, и, в страхе прыгнув на стол, Джинни поджала ноги.

— Курва окаянная, — чуть не плача, заговорила она. — Ты лови пожирателей смерти и французских шпионов, а я… добрая. Да! — Она показала собаке язык.

Джинни положила письмо и кошель с галлеонами на край стола. Надо было дожидаться хозяев.

Но прошел час, другой… Уже стемнело. Через открытое окно доносились далекие крики пьяниц, лай собак и удары шаманского бубна. Где-то вдалеке играл баян. И только здесь, около серого каменного дома, все было глухо и тихо.

Положив голову на широкую бронзовую чернильницу, Джинни тихонько заплакала.

Через минуту она крепко уснула.

* * *

Она проснулась только утром.

За окном шумела пышная, омытая дождем листва. Неподалеку натужно ревел гиппогриф. Где-то ругались два голоса, мужской и женской, но здесь, в мрачном каменном доме, было по-прежнему тихо.

Под головой у Джинни лежала теперь мягкая кожаная подушка, а ноги ее были накрыты легкой простыней. Пса на полу не было.

Значит, сюда ночью кто-то приходил!

Джинни вскочила, откинула волосы, одернула помятую юбку, взяла неотправленное письмо и кошель, и хотела бежать.

И тут на столе она увидела лист бумаги, на котором крупно чернилам было написано:

«Наглая девчонка, когда будешь уходить, захлопни крепче дверь». Ниже стояла подпись: Леголас».

«Леголас? Кто такой Леголас? Кажется персонаж из какой-то фэнтезийной книги. Да, он вроде бы был из династии Таргариенов».

Джинни заглянула в соседнюю комнату. Здесь стоял письменный стол, на нем пепельница, недопитая бутылка виски. Справа, возле занавешенного портрета, лежал старый, ободранный магловский револьвер. Тут же у стола в облупленных и исцарапанных ножнах стоял большой двуручный меч. Джинни положила письмо, потрогала меч, вынула его из ножен, подняла клинок над своей головой и посмотрелась в зеркало.

Вид получился суровый и грозный. В сердце девушки зажглось желание рубить головы врагов и смотреть, как рекой льётся кровь несогласных с ней! Джинни положила меч и взяла в руки револьвер. Вот так. Так ещё круче. Она до отказа стянула брови, сжала губы и, целясь в серую тряпку на портрете, надавила курок.

Грохот ударил по комнате. Дым заволок окна. Упало на пепельницу и раскололось настольное зеркало. И, оставив на столе кошель с письмом, чуть не описавшаяся Джинни вылетела из комнаты и помчалась прочь от этого опасного, коварного дома.

Каким-то путем она очутилась на берегу реки. Теперь папа уже не получит письма, и галлеоны, которые она собрала во время уборки в доме по щелям и из-под кроватей, пропали. И теперь маме надо было рассказывать все: и про собаку, и про ночевку в пустом доме, и про меч, и, наконец, про выстрел. Скверно! Был бы папа, он бы посмеялся. У мамы с юмором туго. Она рассердится или, чего доброго, заплачет. А это ещё хуже.

Для храбрости Джинни нырнула в тёплую воду речушки, покричала под водой и потом тихонько пошла отыскивать дом Чарли.

Когда она поднималась по крылечку, миссис Уизли стояла на кухне и разводила очаг. Заслышав шаги, миссис Уизли обернулась и молча враждебно уставилась на Джинни.

— Мама, здравствуй! — останавливаясь на верхней ступеньке и пытаясь улыбнуться, сказала Джинни. — Мама, ты ругаться не будешь?

— Буду! — не сводя глаз с дочери, ответила Молли.

— Ну, ругайся, — покорно согласилась Джинни. — Такой, знаешь ли, странный случай приключился! Мама, я тебя прошу, ты бровями не шнырькай, ничего страшного, я у незнакомого мальчика спала, все деньги потеряла, магловским оружием чуть не застрелилась и письмо папе не отправила…

Джинни зажмурила глаза и перевела дух, собираясь разыграть сцену с извинениями, которые звучали бы хоть немного искренними. Но тут крыша дома затрещала. Подлетел и уселся на карнизе, весь в репьях, лохматый гиппогриф и, и издал низкий утробный клич. А за ним с воплем ворвалась уже знакомая Джинни девчонка-матершинница.

Воспользовавшись таким случаем, Джинни прервала опасный разговор и кинулась в сад выгонять гиппогрифа. Она подбежала к девчонке, когда та, тяжело дыша, хлестала гиппогрифа прутом по лапам.

— Слышь, рыжая бестия, ты ничего не потеряла? — быстро сквозь зубы спросила у Джинни девчонка, не переставая лупить гиппогрифа.

— Нет, — не поняла Джинни.

— А это чье? Не твое? — И девчонка показала ей кошель с галлеонами.

— Мое, — шепотом ответила Джинни, робко оглядываясь в сторону террасы.

— Возьми кошель и записку, а письмо уже отправлено, — все так же быстро и сквозь зубы пробормотала девчонка.

И, сунув Джинни в руку кусок пергамента, она ударила гиппогрифа кулаком по громадному когтю вонзённому в деревянный карниз.

Гиппогриф взревел и слетел, а девчонка злостно кляня его мать, прямо через колючки, через крапиву, как тень, понеслась следом.

Сжав плечи, как будто бы поколотили ее, а не гиппогрифа, Джинни развернула пергамент.

На нём было написано:

«Не бзди. Ты застрелила моего прадеда, но всё в порядке, он всё равно был портретом, и никто от меня ничего не узнает». А ниже стояла подпись: «Леголас».

Как завороженная, тихо сунула Джинни записку в карман. Потом выпрямила плечи и уже спокойно пошла к маме.

Молли Уизли стояла все там же, возле неразожженного очага, и на глазах ее уже выступили слезы.

— Мам! — горестно воскликнула Джинни. — Я пошутила. Ну за что ты на меня сердишься? Я прибрала весь дом, я протерла окна, я старалась, я все тряпки, все полы вымыла. Вот тебе деньги которые я по щелям собрала, а письмо к папе уже летит. И дай лучше я тебя поцелую. Знаешь, как я тебя люблю! Хочешь, я для тебя в крапиву с крыши спрыгну?

И, не дожидаясь, пока мама что-либо ответит, Джинни бросилась к ней на шею.

— Да… но я беспокоилась, — с отчаянием заговорила миссис Уизли. — И вечно нелепые у тебя шутки… Джинни, оставь! Джинни, у меня руки в гномьем помёте! Джинни, налей лучше молоко и поставь горшок в печь!

— В сравнении с близнецами шутки невиннее не придумаешь, — пробормотала Джинни.

Она бухнула горшок с молоком в печь, потрогала лежавшую в кармане записку и спросила:

— Мама, а бог есть?

— Зависит от общепринятой точки зрения, вчера утверждали — что есть, сегодня — что нету, завтра они скажут, что бог сидит в коробке вместе с котом Шрёдингера, — ответила миссис Уизли и окунула руки в бочку с водой.

— Квантовая неопределённость — я по ней эссе сдавала, только с нелокальными корреляциями напутала. А у тебя как с этим в школе было?

— Отстань! — с досадой ответила миссис Уизли. — Плохо было!

Джинни помолчала и опять спросила:

— Мам, а кто такой Леголас?

— Это не бог. Это эльф такой. С длинными белыми волосами, — намыливая себе руки и лицо, мечтательно ответила миссис Уизли. — С острым глазом и луком.

— Как наш папа, всё с острым луком ест?

— Отстань! На что это тебе Леголас дался?

— А на то, что, мне кажется, я влюбилась.

— В кого? — И миссис Уизли недоуменно подняла покрытое мыльной пеной лицо. — Что ты там всё бормочешь, выдумываешь! Вот погоди, приедет папа, и он в твоей любви разберется по жопе.

— Папа! — скорбно, с пафосом воскликнула Джинни. — Когда он приедет, то не будет обижать одинокого и беззащитного человека.

— Это ты-то одинокая и беззащитная? — недоверчиво спросила миссис Уизли. — Ох, Джинни, не знаю я, что ты за чебурек такой и в кого только ты уродилась!

Тогда Джинни опустила голову и, разглядывая свое лицо, отражавшееся в цилиндре никелированного чайника, гордо и не раздумывая ответила:

— В себя. Только. В себя. Одну. И больше ни на кого не похожа.

Пожилой мужчина, профессор Альберт Вуд, сидел в своем саду и мастерил колдовское радио для контакта с инопланетянами.

Перед ним с унылым выражением лица стоял его внук Оливер.

Считалось, что он помогает дедушке в работе. На самом же деле вот уже пятый час, как он держал в руке тряпочку смоченную слизью желторогого слизняка, дожидаясь, пока дедушке она понадобится для протирки.

Но теллуроцезиевая катушка индуктивности, которой нужно было откалибровать частоту колебаний, была упряма, а дедушка был терпелив. И казалось, что конца-края этому ожиданию не будет. Это было обидно, тем более что из-за соседнего забора вот уже с десяток раз высовывалась бритая голова Гойла, парня обычно пофигистичного, но сейчас сильно возбужденного. И этот Гойл языком, головой и задницей подавал Оливеру знаки, столь возмутительные и требующие немедленного порицания, что даже пятилетняя сестра Оливера Тереза, которая, сидя в густой конопле, сосредоточенно пыталась затолкать драконий навоз в пасть лениво развалившейся собаке, неожиданно завопила и укусила дедушку за пятку, после чего голова Гойла мгновенно исчезла.

Наконец катушка заработала в своём спектре частот.

— Человек должен трудиться не только верхом на метле, — поднимая влажный лоб и почёсывая пуп, обратился к Оливеру с наставлением седовласый Альберт Вуд. — У тебя же такое лицо, будто бы я тебя угощаю палёным огневиски. Подай генератор янтарной ауры и смочи тряпочку в настое Каккули Болотной. Труд облагораживает человека. Тебе же душевного благородства муравей нагадил. Например, вчера ты съел четыре порции мороженого, а с младшей сестрой не поделился.

— Она врет! Бессовестная, нелегитимно родившаяся позорка! — бросая на Терезу полный бессильной ярости взгляд, воскликнул оскорбленный в лучших чувствах Оливер. — Три раза я давал ей хапнуть по два раза. Она же пошла на меня жаловаться да еще по дороге стянула с маминого стола два галлеона.

— А ты ночью на метле из окна улетал, — не поворачивая головы, хладнокровно ляпнула Тереза. — У тебя под подушкой есть пакет забористой марихуаны. А в спальню к нам вчера гулящая Мэри кидала камнем. Кидала — да подзывала томным голосом.

Дух захватило у Оливера при этих подлых словах бессовестной Терезы. Дрожь пронизала тело от головы до самых помидор. Но, слава богам, занятый работой дедушка на такую опасную клевету внимания не обратил или просто ее не расслышал. Очень кстати в сад тут вошла Батильда Бэгшот и начала жаловаться:

— А у меня, господин Альберт, инопланетяне ночью каминную трубу с крыши своротили. А сегодня люди говорят, что чуть свет у меня на крыше двух гуманоидов видели: сидят на коньке, проклятые, и ногами болтают.

— То есть как это, трубу? С какой же это, чёрт возьми, целью? — начал было спрашивать удивленный господин.

Но тут со стороны совятни раздался визг и рёв. Генератор ауры в руке седого старика дрогнул, и плата, на которой была напаяна колдовская схема, вспыхнула, перегорев в одно мгновенье в облако радужного дыма. Все, даже Тереза, даже ленивая собака, разом обернулись, не понимая, откуда шум и в чем дело. А Оливер Вуд, не сказав ни слова, метнулся, как олень, через клумбы с пионами и исчез за ежевичными кустами.

Он остановился возле шалаша-парилки, в котором деда выходил на контакт с духами. Изнутри этого строения, так же как и из совятни, доносились резкие звуки, как будто бы кто-то бил бивнем мамонта по чувствительному заду пещерного медведя. Здесь-то он и столкнулся с Гойлом, у которого взволнованно спросил:

— Слушай… Я не пойму. Какого чёрта это есть?.. Тревога?

— Да нет! Это, кажется, позывной общий по упрощённой версии сигнальной системы.

Они перепрыгнули через забор, нырнули в дыру ограды кладбища. Здесь с ними столкнулся крупный, толстошеий Крэбб. Следом подскочил Терри Бут. Еще и еще кто-то. И бесшумно, проворно, одними только им знакомыми ходами они неслись к какой-то цели, на бегу коротко переговариваясь:

— Это позывной?

— Да нет! Это тревога оранжевого уровня.

— Какая тревога? Это не «вах вах вах ау уауо». Это какой-то болван дёргает хвост без смысла и цели.

— Причиндалы то ему поотрываем!

— Сначала проверим, без самодеятельности!

— Вперед! Кабанчиками!

* * *

А в это время в комнате той самой дачи, где ночевала Джинни, стоял высокий парень с белыми волосам. На нем были черные брюки и темно-синий свитер с вышитой на нём шестирукой обезьянкой.

К нему подошел седой лохматый старик. В одной руке он держал записку, другой сжимал старый, ободранный револьвер.

— «Наглая девчонка, когда будешь уходить, захлопни крепче дверь», — насмешливо прочел старик. — Итак, может быть, ты мне все-таки скажешь, кто сегодня у нас ночевал?

— Одна знакомая девушка, — неохотно ответил парень. — Ее без меня задержал Обалденчик.

— Врёшь неправдивой ложью! — рассердился старик. — Если бы она была тебе знакомая, то здесь, в записке, ты назвал бы ее по имени. Ты трахал в моём доме незнакомую девку, которую притащил с улицы!

— Я не трахал её.

— Да ладно мне заливать-то! И ты оставил ее утром одну… в доме? Ты, друг мой, болен, и тебя следует отправить в Мунго. Эта мерзкая дрянь разбила зеркало, расколотила пепельницу, испачкала своими грязными, недостойными руками семейную реликвию. Но это ладно, но револьвер, он был заряжен шестью последними патронами заколдованными убить кого угодно, даже самого дьявола, а она растратила один, убив единственный портрет моего грёбаного отца!

— Но, деда… ты же ненавидел этот портрет и никак не мог от него избавиться.

Похоже было на то, что старик улыбнулся. Однако, тряхнув лохматой головой, он строго сказал:

— Ты смотри, Драко! Я все замечаю. Помыслы у тебя, как я вижу, примитивны и недостойны нашего славного рода, и как бы я за них не посадил тебя в подвал на всё оставшееся лето.

Постукивая палочкой по ладони, старик пошел вверх по лестнице. Когда он скрылся, парень подпрыгнул, схватил за лапы вбежавшего в комнату пса и поцеловал ее в морду.

— Ну что, Обалденчик! Мы с тобой попались. Ничего, он сегодня добрый. Он сейчас петь будет.

И точно. Сверху из комнаты послышалось радостное «эх». Потом воодушевлённое «ну что, старый ублюдок!». И наконец низкий баритон запел:

«Я свобо-о-оден…»

— Стой, мерзкое отродье! — крикнул Драко. — Что ты мне рвешь штаны, куда ты меня тянешь, сумасшедшая псина?

Вдруг он с шумом захлопнул дверь, которая вела наверх, к деду, и через коридор вслед за собакой выскочил на веранду.

В углу веранды возле небольшого телефона дергался, прыгал и колотился о стену бронзовый колокольчик.

Парень зажал его в руке, затем отпустил. Теперь колокольчик только жалобно вздрагивал — должно быть, сломался. Тогда, удивленный и рассерженный, он схватил трубку телефона.

* * *

Часом раньше, чем все это случилось, миссис Уизли сидела за столом. Перед нею чистилась картошка. Вошла Джинни и достала пузырек с настойкой мухоморов.

— Джинни, — недовольно спросила миссис Уизли, — чего у тебя зрачки такие широкие?

— А я шла, — беспечно ответила Джинни, — а там рос такой кустик белены, большой и красивый. И я один цветочек съела. Теперь мне очень странно…

— Вот дурёха… хорошо хоть мухоморы есть.

Джинни глотнула нейтрализующей настойки, а потом жадно запила водой из большого ковша.

— Вот я в твоём возрасте белену по околицам не ела, да по оврагам конопляными не шастала, — проворчала Молли.

— Неправда! Папа рассказывал, как вы на шестом курсе в Запретный лес по грибы ходили. Вас потом неделю откачивали!.. А твоя недоделанная татуировка на щеке, — заговорила Джинни, снимая маскировочное заклятие и подсовывая матери зеркало. — «I am f»: Кто? Фея? Что ты хотела набить? Фея должна быть — вот… вот… и вот… (Джинни повела глазами, приподняла брови и очень неясно улыбнулась.) А у тебя — вот… вот… и вот… — Тут Джинни вытерла пот со лба, уставила руки в бока и изобразила озабоченный взгляд.

— Глупая! — обнимая ее, целуя и легонько отталкивая, сказала Молли. — Уходи, Джинни, и не мешай. Ты бы лучше сбегала к колодцу за водой.

Джинни взяла из холодильника куриную лапку, отошла в угол, постояла у окна, потом расстегнула футляр баяна и заговорила:

— Знаешь, мам! Подходит ко мне сегодня Люциус Малфой. Такой при наряде весь — с прилизанными волосами, в белой мантии, и спрашивает: «Джинни, тебя кажется, так зовут?» Я говорю: «Зовите меня Моя Госпожа, не ошибётесь…»

— Джинни, не мешай и инструмент не трогай, — не оборачиваясь и не отрываясь от картошки, сказала Молли.

— «А твою мать, — доставая баян, продолжала Джинни, — мать твою, кажется, Молли звать?»

— Джинни, не мешай и убери свои шаловливые ручонки от инструмента! — невольно прислушиваясь, повторила Молли.

— «Потрясающее, — говорит он, — у вас баян настроен. Какие мелодии выдаёт! Матушка твоя ладно как ему подпевает, небось сама заколдовывала?» (Джинни достала баян и перекинула ремень через плечо.) «Нет, — говорю я ему, — наш папа за бутылку его у одного бродяги выменял, тот им на жизнь зарабатывал». А он тогда говорит:

«А-а!» (Тут Джинни нажала один клавиш.) А я ему говорю: «Бэ-э!» (Тут Джинни нажала клавиш на тон ниже.)

— Негодная девчонка! Положи инструмент на место! — вскакивая, крикнула миссис Уизли. — Кто тебе разрешает вступать в разговоры с бывшими пожирателями смерти?

— Ну и положу, — обиделась Джинни. — Я и не вступала. Это он меня склонил вступить. Хотела я тебе рассказать дальше, а теперь не буду. Вот погоди, приедет папа, ему то я всё расскажу!

— Вот он тебе покажет. Ты мешаешь мне картошку чистить.

— Нет, тебе! — хватая пустое ведро, уже с крыльца откликнулась Джинни. — Я ему расскажу, как ты меня по сто раз в день то за углём, то за туалетной бумагой, то за водой гоняешь! Я тебе не домовой эльф.

Она принесла воды, поставила ведро на лавку, но, так как Молли, не обратив на это внимания, сидела, нарезая лук, обиженная Джинни ушла в сад.

Выбравшись на лужайку перед сортиром, Джинни вынула из кармана палочку и, прошептав заклинание, запустила в небо золотистого жаворонка.

Взлетев с щебетаньем, жаворонок перевернулся в воздухе. Одно крыло его оказалось меньше другого и птиц не смог удержаться в воздухе, рванул ветер, жаворонка унесло в сторону, и он исчез за сортиром.

Неудачная трансфигурация! Птичку надо было выручать. Джинни стала обходить сортир кругом, но непроходимые кусты не давали пробраться вглубь. Она подтащила небольшую трухлявую лестницу и, взобравшись по ней на крышу сортира, взглянула на полянку на противоположной стороне.

Очень странно! Эта полянка была обитаема. На стволах деревьев висели живые фотографии, фонарь и карта Годриковой Задницы, вся исчерченная непонятными знаками. Возле деревьев стоял шикарный, пурпурного бархата диван. Рядом был вкопан маленький бассейн с журчащими пузырями. Из-под дырявой, полуистлевшей крыши торчал змеиный хвост. Под хвостом висел самодельный телефон.

Джинни посмотрела вокруг. Перед ней, как волны моря, колыхалась листва густых садов. В небе игрались голуби.

Джинни спрыгнула вниз на полянку, ей стало весело. Она дёрнула змею за хвост. Натянувшись, она издала протяжный неприятный звук. Она настоящая или это какой-то хитроумный артефакт непонятного предназначения? Джинни попыталась вытащить её, но сколько не дёргала, змея так и не поддалась. Только звуки, издаваемые ею, стали совсем уж неприличными.

Пыльной ладонью Джинни вытерла лоб, и вдруг на стене задребезжал звонок телефона. Этого Джинни не ожидала; телефон выглядел старинным, середины XIX века, и совершенно непригодным для работы. Ей стало не по себе. Она сняла трубку.

Голос звонкий и резкий спрашивал:

— Алло! Алло! Что за конченный осёл обрывает линию и подает сигналы лихорадочного больного в припадке эпилепсии?

— Это не осел, — пробормотала озадаченная Джинни. — Это я — Джинни!

— Чокнутая девчонка! — резко и почти испуганно прокричал тот же голос. — Убирайся с сортирной поляны и беги прочь со всех ног. Сейчас примчатся… парни, и они тебя изнасилуют.

Джинни бросила трубку, но было уже поздно. Вот из кустов вылезла чья-то голова: это был Гойл, за ним Крэбб, Оливер Вуд, а вслед лезли еще и еще мальчишки имён которых Джинни не знала.

— Вы чё тут делаете? — пятясь назад, в страхе спросила Джинни. — Не смотрите на меня таким взглядом!.. Идите отсюда, это наш сад. Я вас сюда не звала.

Но плечо к плечу, плотной стеной парни в суровом молчании шли на Джинни. И, очутившись прижатой к углу, она вскрикнула.

В то же мгновение в просвете кустов мелькнула еще одна тень. Все обернулись и расступились. И перед Джинни встал Драко Малфой в синем свитере, на груди которого была вышита шестирукая обезьянка.

— Тише, Джинни! — громко сказал он. — Кричать не надо. Я тебя не трону. Мы с тобой недавно встречались. Я — Леголас.

— Ты Леголас?! — широко раскрывая полные слез глаза, недоверчиво воскликнула Джинни. — Это ты укрыл меня ночью простынёю? Ты оставил мне на столе записку? Ты отправил папеньчику письмо, а мне прислал кошелёк? Но зачем? Я не замечала в школе никакой твоей симпатии ко мне.

Тогда он подошел к ней, взял ее за руку и попытался что-то сказать, но его перебили.

— Сжечь её на костре, она не должна прознать наши секреты! — выкрикнул Оливер.

— Поддерживаю, но сперва можем воспользоваться ею, если вы понимаете о чём я, — добавил Гойл с многозначительным взглядом.

Джинни задрожала. Но Драко не обратил внимания на эти высказывания и закончил:

— Оставайся с нами! Садись и слушай, и тогда тебе все будет понятно.

На мягком бархате увеличенного волшебством дивана, вокруг Драко, который разложил перед собой карту Годриковой Задницы, расположились ребята.

На крыше сортира сидел в позе лотоса наблюдатель. Он внимательно обзирал окрестности в помятый магловский бинокль.

На земле, в ногах у Крэбба и Гойла сидела Джинни и настороженно прислушивалась и приглядывалась ко всему, что происходит на этом странном собрании. Говорил Драко:

— Завтра, на рассвете, пока обыватели спят, я и Вуд исправим обрушенную ею (укоряющий перст уставился на Джинни) сигнальную сеть.

— Он проспит, — хмуро вставил одетый в матросскую тельняшку Гойл. — Если дело не касается квиддича, он не проснётся и к обеду.

— Клевета! Наглая, паскудная ложь! Как ты смеешь! — вскакивая, заикаясь и бледнея, вскричал Оливер Вуд. — Я встаю вместе с первым лучом солнца!

— Я не знаю, какой у солнца луч первый, какой второй, но он проспит обязательно, — равнодушно продолжал Гойл.

Тут сидевший на сортире наблюдатель свистнул. Ребята подняли головы.

В небе струями чёрного дыма мчались пожиратели смерти. Три следа перечертили небо и исчезли.

— Это они в Лондон, в Лютный полетели, — важно сообщил Оливер Вуд. — Я недавно слышал, что им надо прикупить кое-что.

— Слышал — и молчи! — осадил его Гойл. — Мы и сами с ушами. Чай, наши родители, а не твои в организации состоят. Вы знаете, господа, этот охреневший от собственной злокретинности пустомеля надумал стать пожирателем!

— Нельзя, — вмешался Драко. — Это затея совсем пустая.

— Как нельзя? — покраснев, спросил Оливер. — Самому то, небось, тёпленькое местечко уже пригрето? Многие в нашем возрасте вступали.

— То раньше! А теперь Тёмный Лорд всем приказал слать с порога нашего брата в жопу.

— Как в жопу? — вспылив и еще больше покраснев, вскричал Оливер Вуд. — Это… искренно радеющих за святое дело?

— Да вот! — И Драко вздохнул. — Радеющих! А теперь, господа, давайте к делу. Все расселись по местам.

— В саду второго дома по Кривому переулку неизвестные мудаки похитили русалок, которых мы усадили на ветви дуба, — обиженно сообщил Оливер Вуд. — Из русалок была сделана уха, остатки которой были найдены на заливных лугах к востоку от деревни.

— На кой мы их туда садили, чей дом? — И Драко заглянул в карту. — Дом Бэрбоунов. Кто у нас здесь бывший специалист по нечистой силе?

— Я, — раздался сконфуженный голос.

— Что за чудовище могло сотворить подобное?

— Это работал Невилл Долгопупс и его зверь, под названием «Дэстроер». Русалки — обычные речные, разговаривать не умели, но всё равно их жалко.

— Опять и опять Невилл! — Драко задумался. — Гойл! У тебя с ним разговор был?

— Был.

— Ну и что же?

— Дал ему два раза.

— А он?

— Ну и он сунул мне раза два тоже своей палочкой.

— Эк у тебя все — «дал» да «сунул»… А толку что-то нету. Ладно! Невиллом мы займемся особо. Давайте дальше.

— Старуха Бэгшот смотрит по магловскому телехэзару фильмы про инопланетян, — сообщил из угла кто-то.

— Вот актуал хренов! — И Драко насмешливо качнул головой. — Это мы ещё три дня назад прознали и вчерась у неё трубу каминную спилили. А кто пилил? Вуд, ты?

— Я.

— Так зачем же ты трубу в чистом поле выкинул? Надо было в наш сортир вкопать. Края то у ямы пообсыпались — вот-вот провалится. Давайте дальше.

Вскочил Крэбб и заговорил уверенно, быстро и с чувством:

— В доме по улице Раскидистых Кедров гиппогриф пропал. Я иду, вижу — старуха девчонку колотит. «Я кричу: «Старая, ты чего до маленькой докопалась?» Она говорит: «Гиппогриф пропал. Ах, будь ты проклята!» — «Да куда же он пропал?» — «Да брачный сезон, будь он не ладен. Перегрыз веревку и улетел подругу искать!»

— Погоди! Чей дом?

— Дом свободного кашевара Аморалия Нотта. Девчонка — его дочь, зовут Бесстыда. Колотила ее бабка. Как зовут, не знаю. Гиппогриф серый, на спине чёрные кляксы Роршаха. Зовут Цецеря.

— Будет ему подруга! — приказал Драко. — Пойдет команда в четыре человека. Ты… ты и ты. Ну все, ребята?

— В доме номер четырнадцать восемьдесят восемь девица хохочет, — как бы нехотя сообщил Гойл.

— Как хохочет — без остановки?

— Не знаю — типа того.

— Может у неё кокаин забористый. Давно это с ней?

— Не знаю — типа давно.

— А велика ли девица?

— В смысле? Я её рост не измерял, а по возрасту года четыре.

— Вот еще беда! Кабы человек… а то — четыре! Постой, а чей это дом?

— Дом мистера Пайнса. Того, которому недавно твоя тётка Белла голову оторвала за то, что он с перепою ей интимные услуги предложил.

— «Так у девочки, небось, крыша поехала», — огорченно вздохнул Драко. Он нахмурился, подумал. — Ладно… Это я сам. Вы этого дела не касайтесь.

— На горизонте показался Невилл Долгопупс! — громко доложил наблюдатель.

— Идет по той стороне улицы. Жрет яблоко. Драко! Выслать команду: пусть дадут ему круциатуса или обжигающим по жопе!

— Не надо. Все оставайтесь тут. Я вернусь быстрее, чем вы успеете сказать слово «сиськи».

Он прыгнул из окна на лестницу и исчез в кустах. А наблюдатель сообщил снова:

— У калитки, в поле моего зрения, неизвестная дама, красивого вида, стоит с кувшином и покупает кумыс. Это, наверное, мать нашей пленницы.

— Это твоя мать? — дергая Джинни за рукав, спросил Оливер. И, не получив ответа, он важно и обиженно предостерег: — Ты смотри. Не вздумай звать её отсюда на помощь.

— Захлопнись! — выдергивая рукав, насмешливо ответила ему Джинни. — По твоему, мы сидим на поле для квиддича? Нет. Так-то! Здесь не твой курятник, петушок.

— Не лезь к ней, — поддразнил Гойл Оливера, — а то она на тебя сглаз нашлёт.

— На меня? — Оливер обиделся. — Да я даже торчащей из задницы палочкой его отобью! Если, только, она когтями своими грязными царапаться не начнёт…

— Она тебя и когтями, и сглазом, и палочку так глубоко запихает, что ты её не вытащишь. Господа, внимание! Драко подходит к Долгопупсу.

* * *

Легко помахивая палочкой, Драко шел к Долгопупсу наперерез. Заметив это, Долгопупс остановился. Круглое лицо его не показывало ни удивления, ни испуга.

— Здравия вам, мистер Малфой! Чтоб вы им захлебнулись! — склонив голову в поклоне, негромко сказал он. — Куда так торопитесь?

— И тебе не болеть, пухлячок! Лучше б сразу сдохнуть, — в тон ему ответил Драко. — А иду я к тебе навстречу.

— Рад гостю, да угощать нечем. Разве вот это? — Он сунул руку за пазуху и протянул Драко яблоко.

— Отравленные? — спросил Драко, надкусывая яблоко.

— Ещё бы, — подмигнул Долгопупс. — Весь вечер в слабительном зелье вымачивал. Да вот беда — синильная кислота от этой процедуры так и не выветрилась.

— Неплохо! — бросая яблоко, сказал Драко. — Послушай: ты на заборе дома номер сорок два вот такой знак видел? — И Драко нарисовал палочкой в воздухе чёрную свастику с красно-золотой каймой.

— Ну, видел, — насторожился Долгопупс. — Я, как кошка, и днем и ночью все вижу.

— Ну раз ты такая кошка: если ты днем или ночью еще раз такой знак где-либо увидишь, ты беги прочь от этого места, словно тебе на хвост наступили, ледяной водой облили, да в ухо рявкнули.

— Ой, какие мы умные! А не напомнить ли вам, господин Малфой, что вы не в Хогвартсе, а деревне! Де-юре Годриковой, но де-факто Долгопупсовой. — С чувством превосходства сказал Невилл. — Здесь всем моя бабуська заправляет и ежели кто меня тронет, для него наступит бесславный конец!

— Ой, пухлячок, какой ты тупой и самонадеянный, — не повышая голоса, ответил Драко. — Запомни — этот разговор у нас с тобой последний.

Никто со стороны и не подумал бы, что это разговаривают враги, а не два теплых друга. И поэтому Молли, державшая в руках кувшин, спросила старушку Бэгшот, чего это Долгопупс совещается с этим наглым младшим Малфоем.

— Не знаю, — с сердцем ответила Бэгшот. — Наверное, засранец-альбинос склонил-таки милашку Невю в свою банду минипожирателей. Он что-то все возле вашего дома околачивается. Ты смотри, дорогая, как бы они твою дочурку не совратили. Они же в этом возрасте одним местом думают, уволокут в кусты и обесчестят, а та и не сильно сопротивляться будет.

Беспокойство охватило Молли. С ненавистью взглянула она на мальчишек, прошла на террасу, поставила кувшин, заперла дверь и вышла на улицу разыскивать Джинни, которая вот уже два часа как не показывала глаз домой.

* * *

Вернувшись на поляну в кустах, Драко рассказал о своей встрече ребятам. Было решено завтра отправить Невиллу письмо с ультиматумом.

Бесшумно соскакивали ребята с деревьев и через дыры в заборах, а то и прямо через заборы разбегались по домам в разные стороны. Драко подошел к Джинни.

— Ну что? — спросил он — Теперь тебе все понятно?

— Ни хрена, — ответила Джинни, — последний раз я так не въезжала в суть происходящего, с того урока, когда Снейп учил нас правильно заваривать чайные пакетики. Ты объясни мне попроще.

— А тогда слазь с ветки и иди за мной. Твоей матери все равно сейчас нет дома.

Когда они перелезли через сортир, Драко повалил лестницу.

Уже стемнело, но Джинни доверчиво пошла за ним по улице следом.

Они остановились у домика, напротив того, где жила старуха Бэгшот. Драко оглянулся. Людей вблизи не было. Он вынул из штанов палочку и подошел к воротам, где была нарисована свастика, верхний левый конец которой упирался в сучок и выглядел криво.

Он уверенно сучок срезал и конец дорисовал.

— Скажи, зачем? — спросила его Джинни. — Ты объясни мне проще: какого дементора все это значит?

Драко сунул палочку за пояс. Сорвал сочную ягоду с куста малины, вытер об штанину, и, дав Джинни укусить, сказал:

— А это значит, что это дом чистокровных. И с этого времени никто не смеет на него покушаться. У тебя кровь на сколько поколений чистая?

— Не знаю! — с гордостью ответила Джинни. — Я девушка без комплексов… в смысле, без предрассудков! И чистоте крови придаю значения не больше, чем чистоте ног!

— И ногтей. Дура! Сама-то хоть поняла, что сказала? В любом случае ты находишься под нашей охраной и опекой тоже.

— И всё-таки я не догоняю, как это связано с тем, о чём вы говорили там, у нужника?

— Да блин, я создал тайную организацию. Её цель — заботится не только о физическом, но и психологическом благополучии чистокровного населения. Например, именно для этого мы инсценировали для Батильды Бэгшот проделки инопланетян, чтобы она с ума не сошла от скуки.

Они остановились перед воротами другой дачи. И здесь на заборе была начерчена свастика. Однако концы её уныло провисали.

— Вот! — сказал Драко. — И в этом дому жил чистокровный. Но его уже нет. Это дача мистера Пайнса, у которого от моей тёти Беллы голову снесло. Тут живет его кот Зырька и маленькая девочка-полукровка, у которой дурак Гойл так и не добился, отчего она без конца хохочет. И если тебе случится, то сделай ей, Джинни, что-нибудь гадкое, чтоб не до смеху ей стало.

Он сказал все это очень просто, но мурашки едкого страха пробежали по груди и по рукам Джинни, и она спросила:

— А… зачем?

— Зачем?! — возмущённо воскликнул Драко. У этого магловского отродья папку убили, а она смеётся! Смеётся над смертью чистокровного! Она должна плакать! Ну что это такое, Джинни, почему я тебя должен элементарным нормам морали учить?

Окрик резкий и даже гневный заставил их обернуться. Неподалеку стояла миссис Уизли. Джинни дотронулась до руки Драко: она хотела подвести его и представить маме. Но новый окрик, строгий и холодный, заставил ее от этого отказаться.

Виновато кивнув Драко головой и недоуменно пожав плечами, она пошла к матери.

— Джиневра! — тяжело дыша, со слезами в голосе сказала миссис Уизли. — Я запрещаю тебе разговаривать с этим мальчишкой. Тебе понятно?

— Но, мама, — пробормотала Джинни, — что с тобою?

— Я запрещаю тебе подходить к этому мальчишке, — твердо повторила Молли. — Или я запру тебя в комнате и буду кормить картофельными очистками до тех пор, пока не вернётся папа…

— Но, мама, ты ничего не понимаешь! — с отчаянием воскликнула Джинни. Она вздрагивала. Она хотела объяснить, оправдаться. Но и сама чувствовала себя виноватой. И, махнув рукой, она не сказала матери больше ни слова.

Сразу же она легла в постель. Но уснуть не могла долго. А когда уснула, то так и не слыхала, как ночью сова постучала в окно и оставила письмо от отца.

Рассвело. Прозвучал истомный вой гиппогрифа с вершины пихты. Старуха магла открыла калитку и почесала за колодезной водой с ведёрком. Не успела она завернуть за угол, как из-за куста акации, стараясь не греметь пустыми бутылками, выскочило пятеро парней, и они бросились к дымящему на веранде самогонному аппарату.

— Переливай!

— Давай!

— Не пролей!

— Хватай! Да не пей!

Обливая свежим самогоном босые ноги, мальчишки мчались во двор, складывали наполненные бутылки в ящик, привязанный к метле и, не задерживаясь, неслись обратно к аппарату.

К вспотевшему Гойлу, который с огромной концентрацией, тщательно, но быстро, переливал самогон через воронку, подбежал Драко и спросил:

— Вы Вуда здесь не видали? Нет? Значит, он проспал. Скорей, торопитесь! Старуха пойдет сейчас обратно.

Очутившись в саду перед домом Вудов, Драко стал под деревом и свистнул. Не дождавшись ответа, он полез на дерево и заглянул в окно ванной комнаты. С дерева ему была видна только половина стоящей у подоконника ванны да расслабляющееся в воде наглые ноги.

Драко кинул в воду кусочек коры и тихонько позвал:

— Оливер! Оливер, хватить играть со своей висюлькой!

Ноги не пошевельнулись. Тогда Драко вынул палочку.

Ноги вздёрнулись и полетели в окно. В комнате раздался захлёбывающийся изумленный вопль. Мотая намыленной головой, уцепившись животом за подоконник, матерился пожилой господин Альберт Вуд.

Очутившись лицом к лицу с почтенным стариком, Драко разом слетел с дерева.

А Альберт Вуд схватил с тумбочки волшебную палочку, поспешно надел очки и, прицелившись в улепётывающего парня, проорал: — Авада Кедавра!

…Только у колодца перепуганный Драко остановился. Вышла ошибка. Он принял старого господина за Оливера, а тот, конечно же, принял его за извращенца.

Тут Драко увидел, что старуха магла с коромыслом и ведрами входить с колодезной водой. Он юркнул за акацию и стал наблюдать.

Старуха подняла ведро, опрокинула его в бочку со змеевиком и тут заверещала дурным голосом, потому что только сейчас увидела разбросанные и опустошённые банки из-под самогона.

Охая, недоумевая и оглядываясь, старуха обошла аппарат. Она подняла банку в которой на донышке ещё что-то плескалось. Потом побежала к крыльцу проверить, цел ли замок у двери. И, наконец, не зная, кого проклинать, она стала стучать в окно соседке.

Драко засмеялся и вышел из своей засады. Надо было спешить. Уже поднималось солнце. Оливер Вуд не явился, и система связи все еще исправлена не была.

…Пробираясь к сортиру, Драко заглянул в распахнутое, выходящее в сад окно.

У стола, на кровати, в трусиках и маечке сидела Джинни и, нетерпеливо откидывая сползавшие на лоб волосы, что-то писала.

Увидав Драко, она не испугалась и даже не удивилась. Она только погрозила ему пальцем, чтобы он не разбудил миссис Уизли, сунула недоконченное письмо в ящик и, забыв одеться, вылезла в сад.

Здесь, узнав от Драко, какая с ним сегодня случилась беда, она долго хохотала и охотно вызвалась помочь ему наладить ею же самой испорченную магию.

Когда работа была закончена и Драко уже стоял по ту сторону изгороди, Джинни ему сказала:

— Не знаю за что, но моя мама тебя люто ненавидит.

— Ну вот, — огорченно ответил Драко, — и мой дедушка тебя тоже!

Он хотел уйти, но она его остановила:

— Постой, дай я тебя причешу. Ты сегодня очень лохматый.

Она вынула палочку, взмахнула над головой Драко, и тотчас же позади, из окна, раздался негодующий окрик миссис Уизли:

— Джинни! Что ты делаешь? Ты почему не одета?

Мать и дочь стояли на террасе.

— Чья бы корова мычала, — с отчаянием защищалась Джинни. — Чья корова? Я имею ввиду длинноволосого аристократишку. «Ах, как ваша мама прекрасно поёт!» Прекрасно! Вы бы лучше послушали, как она прекрасно материться. Вот смотри! Я уже обо всем пишу папе.

— Джиневра! Этот мальчишка — наркоман, нацист и извращенец, а ты глупа, — холодно выговаривала, стараясь казаться спокойной, миссис Уизли. — Хочешь, пиши хоть самому Мерлину, пожалуйста, но если я хоть еще раз увижу тебя с ним рядом, то в тот же день я брошу дачу, и мы уедем в Нору, поверь. Знаешь в кого ты такая упёртая? В меня! Так вот, у меня эта упёртость в оригинальном, концентрированном виде.

— Да… мучительница! — со слезами ответила Джинни. — Это-то я знаю.

— На вот тебе, почитай. — Миссис Уизли положила на стол полученное ночью письмо и вышла.

В письме было написано:

«Мы на древнем драккаре викингов плывем в Исландию, купаться голышом в гейзерах и курить вулканический дым! По пути на пару часов пристанем в Эдинбурге, оттуда заскочим к вам. Целую, папа. Эй, Рагнвальд, забери своё самопишущие перо и зови сюда жриц любви с самыми большими буферами!».

Джинни вытерла слезы и улыбнулась.

* * *

Во двор того дома, откуда улетел гиппогриф и где жила бабка, которая поколотила девочку Бесстыду, привезли три бочки нитрата аммония.

Ругая беспечных возчиков, которые оставили удобрение посреди двора, кряхтя и матерясь, бабка попыталась приподнять одну бочку заклятием левитации. Но эта работа оказалась ей не под силу. Откашливаясь, она села на ступеньку, выкурила косячок, взяла туалетную бумагу и пошла в нужник. Во дворе остался теперь только трёхлетний братишка Бесстыды — человек, как видно, начитанный и самоуверенный, потому что едва бабка скрылась, как он вытащил щепотку нитрата аммония и попытался поджечь это взрывоопасное вещество.

Тогда Захария Смит, только что охотившийся в лесу за дикой гиппогрифихой, которая никак не хотела совокупляться с домашним Цецерей, одного человека из своей команды оставил в осиновой роще, а с четырьмя другими вихрем ворвался во двор.

Он дал малышу по рукам, отобрал палочку, и когда тот заревел, то не придумал ничего лучше, чем накурить его окурком от косячка, оставленного бабкой. У малыша спустя минуту кайфа пошла изо рта пена.

Захария чуть не описался от страха, оставил парней откачивать ребёнка, а сам понесся кругом вдоль забора, чтобы задержать на это время бабку в сортире. Остановившись у забора, возле того места, где к нему вплотную примыкал старый, полуистлевший нужник, Захария заглянул в щелку.

Бабка уже подтёрлась и собиралась идти во двор.

Захария тихонько прошептал томным голосом: — О да-а.

Бабка насторожилась. Тогда парень издал ещё несколько сексуальных стонов.

Бабке тотчас же показалось, что кто-то подсматривает за ней. Она вытащила палочку, подкралась и притаилась у забора.

Захария опять заглянул в щель, но бабки теперь он не увидел. Обеспокоенный, он подпрыгнул, схватился за край забора и осторожно стал подтягиваться. Но в то же время бабка с торжествующим криком выскочила из своей засады.

— Сиккум дигнитас маскулум!

Шипя от нестерпимого жжения в паху, Захария помчался к воротам, откуда уже выбегали остальные.

Во дворе опять остался только один малыш. У него был ошарашенный вид. Он поднял с земли дымящийся окурок, рассмотрел на просвет, потом сделал затяжку.

За этим занятием и застала его вернувшаяся бабка. Вытаращив глаза, она вырвала окурок и выбросила в траву:

— Это кто же тебя недоумка надоумил этакой гадости?

Малыш, почесав подбородок, изрёк:

— Когда в нашу жизнь вторгаются существа высшего порядка, имеем ли мы права судить те семена, которые они в нас посеяли, не ведая своим ограниченным разумом, когда и во что они впоследствии вырастут?

Во двор вошла самогонщица, и обе старухи оживленно начали обсуждать испорченность современной молодёжи. Пробовали они выбить информацию из малыша, однако добились немногого. Он объяснил им, что прискочили из ворот черти, да не простые черти, а боги языческие, сунули ему в рот сладкого дыму, дали по жопе и еще пообещали сосватать ему жену с большими бёдрами и тремя сиськами. В калитку вошла Бесстыда.

— Тварюга, — спросила ее бабка, — ты не видала, кто к нам сейчас во двор заскакивал?

— Я Цецерю искала, — уныло ответила Бесстыда. — Я все утро по лесу сама скакала.

— Издох! — горестно пожаловалась бабка самогонщице. — А какой была гиппогриф! Ну, голубь, а не гиппогриф. Голубь!

— Голубь, — отодвигаясь от бабки, огрызнулась Бесстыда. — Как полоснёт по морде когтями, так на всю жизнь со шрамами останешься. У голубей когтей не бывает.

— Молчи, Бесстыда! Молчи, говно бесстыжое! — закричала бабка. — Оно, конечно, гиппогриф был с характером. И я его, паскудёнка, продать хотела. А теперь вот моего голубушки и нету.

Калитка со скрипом распахнулась. Вбежал дикая гиппогрифиха, оседланная Цецерей и устремилась прямо на самогонщицу.

Самогонщица с визгом вскочила на крыльцо, а пара влюблённых, остановилась посреди двора и продолжила совокупляться.

И тут все увидали, что крылья Цецери скованы цепью, а на цепи деревянная табличка, на которой выжжено:

Я птица страшная,

В гневе опасная,

Кто Бесстыду будет обзывать,

Тому буду в тапки срать.

А на углу за забором ржали ребята, названные малышом языческими богами.

Веселье правда продлилось недолго, поскольку Захария Смит всерьёз опасаясь, что его бубенцы отсохнут от заклятия бабки, надавал всем щелбанов и отправил работать, а сам поспешил в лекарню.

Работы на сегодня было еще немало, но, главное, сейчас надо было составить и отослать Невиллу Долгопупсу ультиматум.

Оскорбительные выражения уже были представлены в огромном многообразии идей, а вот каким словами выразить суть послания, ребята додуматься не могли.

* * *

За серыми воротами с черно-красной свастикой, в тенистом саду того дома, что стоял напротив дачи, где жили миссис Уизли и Джинни, по песчаной аллейке шла маленькая белокурая девчушка. Ее кот, молодой, с красивым лоснящимся мехом, но с лицом уставшего от жизни старца, сидел на окне, рядом с вазой, в которой стоял пышный букет полевых цветов. Перед его носом прыгали наглые воробьи.

Держа куклу кверху ногами, так, что деревянные руки и пеньковые косы ее волочились по песку, белокурая девочка остановилась перед забором. По забору текла кровь и спускалась отрезанная голова козла, выколотые глаза которого сияли багровым светом.

Восхищенная таким необъяснимым чудом, равного которому, конечно, и нет на свете, девочка выронила куклу, подошла к забору и обмакнула ладошки в яркую кровь. Голова козла упала и выглянуло недовольное лицо Джинни.

Девочка посмотрела на Джинни и завороженным шёпотом спросила:

— Ты проводишь ритуал тёмной магии?

— Нет, я тупо прикалываюсь. Тебе что, совсем не страшно?

— Это интересно.

— Ну тогда я к тебе сейчас спрыгну и начну убивать.

— Здесь крапива, — подумав, предупредила девочка. — И здесь я вчера обожгла руку.

— Ничего, — спрыгивая с забора, сказала Джинни, — я даже заклятия Круцио не боюсь. Покажи, какая тебя вчера обожгла крапива? Вот эта? Видишь, я её вырвала и не пикнула даже, а теперь совью из неё верёвку и повешу тебя за шею на этой ветке. Ай — ой. Ай, чёрт, жжётся то как! А-а-а! А-А-А-А-А!

Миссис Уизли видела с крыльца террасы, как Джинни вертелась около чужих заборов, но она не хотела лезть к дочери, потому что та и так сегодня утром расплакалась. Но, когда Джинни полезла на забор с отрезанной головой козла и ведёрком крови, обеспокоенная Молли вышла из дома, пошла к соседнему участку и открыла калитку. Джинни прыгала по саду, шипела и тыкала палочкой в свою правую руку, а мелкая девчурка стояла с котом на плече и смеялась.

— Какая-то она глупенькая у вас, — заявила девчурка Молли. — Я ей говорила, что тут крапива, а она всё равно спрыгнула, чтобы меня убивать.

Миссис Уизли смутилась, а Джинни посмотрела на нее обречённо и укоризненно.

— А я одна живу, с котом, — продолжала девчурка. — Мать у меня в горах, в Шотландиии, злые чары ворожит, про меня забыла, а папке голову оторвали.

Она ухватила за ногу успокоившеюся Джинни и, указывая на окно, спросила:

— Девочка, а это не ты ночью мне в окно собакую выла и скреблася?

— Нет, — быстро ответила Джинни. — Это не я. Но это, наверное, кто-нибудь из наших.

— Кто? — И миссис Уизли непонимающе взглянула на Джинни.

— Я не знаю, — испугавшись, заговорила Джинни, — это не я. Я ничего не знаю. Смотрите, сюда маглы идут.

За воротами послышался хлопок дверей магловского автомобиля, а по дорожке от калитки приближались двое мужчин в форме.

— Это ко мне, — сказала девочка. — Они, конечно, опять будут пытаться забрать меня в сиротский приют…

Оба мужчины подошли, положили руки на пояс, и, очевидно, расслышав ее последние слова, старший сказал:

— Никаких больше сиротских приютов. Мы из ФБР. Если вы откажитесь добровольно отправиться с нами на территорию Соединённых Штатов, мы будем вынуждены применить силу. Специальный самолёт уже ждёт.

— Чего? — растерянно воскликнула миссис Уизли. — Чего вы пристали к маленькой девочке?

— Не встревайте не в своё дело, миссис, — ответил агент, — Согласно нашим данным, это существо является взрослой карликовой мутанткой с паранормальными способностями. Вы только взгляните в её глаза. Глаза не человека — чудовища!

Агент с вызовом взглянул в страшные глазища и вдруг обмяк, развернулся и вместе с напарником пошёл обратно к машине.

— Я не карлик, — обиделась девочка, — мне четыре годика. Я просто самостоятельная очень.

— А Чарли не врал, когда говорил, что здесь интересные соседи! — махая обожжённой ладонью по ветру, воскликнула Джинни.

— Так, дорогая, нам пора подробно обсудить компанию с которой ты водишься.

На улице Незабудок, позади древнего храма с почти истлевшей росписью, изображавшей суровых волосатых старцев и прекрасных обнажённых дев, правей картины, где бог Локи наяривает гнедую кобылицу, на ромашковой поляне ребята-маглы под предводительством Невилла Долгопупса играли в шахматы.

Деньги игроков давно были пропиты, и они играли на «съешь его ухо», на «плетью по лбу» и на «сон с мертвецом». Для проигравшего разрывали старую могилу, ложили его в обнимку со скелетом и оставляли на ночь вместе с караулом. Ежели тот пытался ночью выбраться, то караульные избивали его вениками из местной разновидности крапивы, у которой в листьях была соляная кислота. Подобные условия превращали шахматы в игру с чрезвычайно острыми ощущениями!

Игра была в самом разгаре, когда из-за ограды выстрелил сноп красных искр.

Это снаружи у стены стояли посланцы от команды Драко.

Бледный Оливер Вуд сжимал в руке палочку с таким напряжением, будто бы она была бревном, а босоногий суровый Гойл держал свиток пергамента.

— Это что же тут — цирк, или парочка обкурившихся хиппи? — перегибаясь через ограду, спросил парень, которого называли Дэстроером. — Невилл! — оборачиваясь, заорал он. — Брось эти задроченные шахматы, тут к тебе какая-то церемония пришла!

— Я тут, — залезая на ограду, отозвался Долгопупс. — Хе, Гойл, здорово! А у этого дятла что, понос, что-ли? Так пусть не терпит и не стесняется. У нас тут туалет везде!

— Возьми свиток, — протягивая пергамент, сказал Гойл. — Сроку на размышление вам двадцать четыре часа дано. За ответом приду завтра в такое же время.

Обиженный тем, что его назвали дятлом, Оливер Вуд вскинул палочку и, раздувая щеки, яростно выплюнул чёрную метку. И, не сказав больше ни слова, под любопытными взглядами рассыпавшихся по ограде мальчишек оба парня с достоинством удалились.

— Это что же такое? — переворачивая пакет и оглядывая разинувших рты ребят, спросил Долгопупс. — Жили счастливо и долго… Вдруг… свитки, метки! Я, господа, нихренашеньки не понимаю!..

Он развернул свиток, и, не слезая с ограды, стал читать:

— «Предводителю шайки магловского отродья чистокровному Невиллу Долгопупсу…». Это мне, — громко объяснил Долгопупс. — С полным титулом, по всей форме, «…и его, — продолжал он читать, — приматоподобному ручному маглу из семейства Шепардов, с кличкой Дэстроер…» Это тебе, — с удовлетворением объяснил Долгопупс Дэстроеру. — Эк они завернули: «приматоподобный»!, «…а также ко всем членам этой позорной компании ультиматум». Это что такое, я не знаю, — насмешливо объявил Долгопупс. — Вероятно, ругательство их пожирательское.

— Это такое международное слово. Драть наши задницы собираются, — объяснил стоявший рядом с Дэстроером бритоголовый мальчуган в очках Лоренс.

— А, так бы и писали! — сказал Долгопупс. — Читаю дальше. Ввиду того что близкий к сквибу Долгопупс, пользуясь своими жалкими магическими способностями, завоевал авторитет среди немагической шпаны, мы — представители чистокровных семейств — чувствуем себя обязанными выразить своё возмущение. Эта бесспорно омерзительная, противоестественная шайка должна быть распущена, как того требует мораль и закон магического мира Британии. Для этого Невиллу Долгопупсу следует;

Пункт первый: предоставить список со всеми именами совращённых им маглов, с адресами их проживания, чтобы специалисты провели среди них зачистку памяти.

Второе: Невил Долгопупс ни в коем случае не должен ябедничать госпоже Авугсте Долгопупс, иначе он… Ты посмотри, как, собаки, ругаются! — Смутившись, но пытаясь улыбнуться, запнулся Долгопупс и продолжил.

— Пропустим нецензурную часть и перейдём к сути. Пункт третий: ежели всё-таки Невилл Долгопупс признает истинность всех вышеприведённых эпитетов в его адрес и наябедничает, то будет объявлена полноценная война на истребление, исход которой предрешён (полусквиб с маглами против группы отборных чистокровных) и авторитет уважаемой Августы Долгопупс уже не поможет её подлому и недостойному внуку.

— Ах вы ж черти чистокровные! — с досадой выругался Долгопупс. — Жаль, что ушел Гойл; видно, давно мы его на Дэстроеровский хер не насаживали.

— Он больше задницу не подставит, — сказал Лоренс, — у него пятки босые.

— Ну?

— У него обе пятки босые. Он больше зад не подставит.

— Где логика, о чём ты говоришь?

— Да у него дед тоже с босыми пятками ходит.

— Вот кретин — заладил! — рассердился Долгопупс. — До пяток чего-то докопался. Отрасти, Лоренс, волосы, а то тебе солнце напекло затылок. А ты что там мычишь, Дэстроер?

— Гонцов надо завтра изловить, а Драко и его компанию излупить, — коротко и угрюмо предложил обиженный ультиматумом Дэстроер.

На том и порешили.

Отойдя в тень храма и остановившись вдвоем возле картины, где величественные мускулистые старцы впятером развлекались с русалкой, Долгопупс спросил у Дэстроера:

— Слушай, помнишь я вам показывал дом одного профессора, у него на грядках волшебные огурцы росли, он ими от геморроя лечится. Не ты, случайно, все эти огруцы потоптал?

— Ну, я. Какие потоптал, а какие сожрал. А чё? Пусть старикашка помучается.

— Так вот… — с досадой пробормотал Долгопупс, доставая из кармана палочку. — Мне, конечно, на чистокровную дребедень Драко плевать, и его я всегда буду ненавидеть…

— Хорошо, — согласился Дэстроер. — А что ты в меня палочкой тычешь?

— А то, — скривив губы, ответил ему Долгопупс, — что ты мне хоть и друг, Дэстроер, но ты, скотина, обычный магл. И если ты будешь поганить этот мир, который я вам так великодушно открыл, я тебя сам прикончу и закопаю.

* * *

Утром старушка-самогонщица не дождалась дома троих постоянных покупателей. Делать было нечего, и, взвалив бочонок на плечи, она отправилась по улицам.

Она ходила долго без толку и наконец остановилась возле дома, где жили Малфои.

За забором она услышала густой приятный голос: кто-то негромко пел. Значит, хозяева были дома и здесь можно было ожидать удачи.

Пройдя через калитку, старуха нараспев закричала:

— Самогонки не надо ли, самогоночки?

— Две рюмки! — раздался в ответ сосредоточенный, серьёзный голос. Скинув с плеча бочонок, самогонщица обернулась и увидела выходящего из кустов прилизанного, одетого в белую мантию элегантного мужчину с бородой. В руке он держал сияющую зелёным светом палочку.

— А чего это, батюшка, две всего, бери сразу бутылку, — оробев и попятившись, предложила самогонщица. — Экий ты, отец, с виду, выпить профессионал! Только чего это ты своей деревяшкой светишь?

— Две рюмки. Стоят вон на столе, — коротко ответил мужчина и взмахом палочки испарил кусок почвы. Посреди сада появилась неглубокая, по колено, яма.

— Ты бы, батюшка, купил лопату, — торопливо наливая самогон в рюмку и опасливо поглядывая на бородача, говорила самогонщица. — А палочку лучше брось. Этакой палочкой простого человека и до смерти напугать можно.

— Платить сколько? — засовывая руку в карман широченной мантии, спросил мужчина.

— Ну у вас всё не как у людей, — ответила ему самогонщица. — Девять сиклей. И чаевых сколько не жалко.

Мужчина стал одной рукой шарить в кармане, а палочкой наколдовал столб фиолетового огня.

— Да ладно, батюшка, не надо. — Подхватывая бочонок и поспешно удаляясь, заговорила самогонщица. — Ты, дорогой мой, не трудись! — прибавляя ходу и не переставая оборачиваться, продолжала она. — Мне, старой, деньги не к чему. Она выскочила за калитку, захлопнула ее и сердито с улицы закричала:

— В больницах вас, чертей, держать надо, а не пускать на волю. Да-да! В больнице, аль в темнице.

Мужчина пожал плечами, сунул обратно в карман вынутые оттуда монеты и тотчас же встал в боевую стойку, потому что в сад аппарировал пожилой джентльмен, профессор Альберт Вуд.

С лицом сосредоточенным и серьезным, опираясь на волшебный посох, прямою, несколько деревянною походкой он шагал по песчаной аллее.

Увидав чудного волшебника, мужчина кашлянул, поправил очки и спросил:

— Не скажешь ли ты, любезный, где мне найти владельца этого дома?

— В этом доме живу я, — коротко ответил волшебник.

— В таком случае, — прикладывая руку ко лбу, продолжал пожилой джентльмен, — вы мне скажите: не приходится ли вам некий мальчик, Драко Малфой, родственником?

— Ну да, родственник, — ответил мужчина. — Сын он мне.

— Мне очень прискорбно, — откашливаясь и недоуменно косясь на бороду, начал Альберт, — но ваш сын вчера утром подсматривал за мной в ванной, а потом предпринял попытку изнасилования.

— Что?! — изумился Люциус. — Мой Драко хотел вас изнасиловать?

— Да, представьте! — заглядываясь на вспыхнувшую светом палочку и начиная волноваться, продолжал мужчина. — Он сделал попытку обездвижить меня и уволочь на улицу голышом в свои похотливые лапы.

— Кто? Драко? Как вы сказали… похотливые?! — растерялся и покраснел страший Малфой. И рука с палочкой невольно поднялась.

Волнение овладело почтенным профессором, и, с достоинством пятясь к выходу, он заговорил:

— Я, конечно, не утверждал бы, но факты… факты! Милостивый господин! Я вас прошу, вы ко мне не приближайтесь. Я, конечно, не хотел оскорбить вас.

— Послушайте, — шагая к нему, произнес Люциус Малфой, — но все это, очевидно, недоразумение.

— Милостивый господин! — не спуская глаз с искрящей палочки и не переставая пятиться, вскричал пожилой мужчина. — Наш разговор принимает нежелательное и, я бы сказал, недостойное нашего возраста направление.

Он выскочил за калитку и быстро пошел прочь, повторяя:

— Нет, нет, нежелательное и недостойное направление…

Люциус подошел к калитке как раз в ту минуту, когда шедшая купаться миссис Уизли поравнялась с взволнованным профессором.

Тут Малфой замахал руками и закричал Молли, чтобы она остановилась. Но профессор проворно, как козел, подпрыгнул, схватил миссис Уизли за руку, и вместе с ней аппарировал прочь.

Тогда Люциус расхохотался. Возбужденный и обрадованный, он пропел нечто непристойное.

После чего хлебнул из пузырька зелье голубоватого оттенка и запил самогоном. Лицо его пошло пятнами и борода отпала, оставив гладко выбритый подбородок и румяные щёчки.

Через десять минут нарядный, блистающий изыском Люциус Малфой вывел лошадь из загона, крикнул псу Обалденчику, чтобы он караулил дом и, вскочив в седло, помчался к реке разыскивать напуганную им миссис Уизли.

* * *

В одиннадцать часов Гойл и Оливер Вуд отправились за ответом на ультиматум.

— Ты иди по-человечески, говно, — ворчал Гойл на Оливера. — Ты шагай легко! Расслабься, чувствуй себя в гармонии с миром. А то привык жопой на метлу насаживаться, а ногами как шевелить позабыл. И все у тебя, брат, хорошо — и штаны, и футболка, и галстук, а виду у тебя все равно нет. Ты, брат, не обижайся, я тебе дело говорю. Ну, вот скажи: зачем ты идешь по улице и на кошек бросаешься? Ты оставь их в покое, пусть сидят себе… А ты зачем появился? — спросил Гойл, увидав выскочившего наперерез Захарию Смита.

— Меня Драко послал для связи, — затараторил Смит. — Так надо, и ты ничего не понимаешь, дуболом. Вам свое, а у меня свое дело. Оливер, дай-ка я тебе в ухо дуну. Экий ты сегодня важный! А ты знаешь, что чувство собственной важности не самый лучший советчик на жизненном пути? Гойл, дурак! Идешь по делу — надел бы сандали, ботинки. Разве послы босиком ходят? Ну ладно, вы туда, а я сюда. Гоп-стоп, живи быстро — умри молодым!

— Вот придурок же! — покачал головой Гойл. — Скажет сто слов, а можно бы четыре. Пускай салют, деловая оливерная колбаса.

— Подавай наверх Невилла Долгопупса! — приказал Гойл высунувшемуся сверху парню.

— А заходите сзади! — закричал из-за ограды Долгопупс. — Там для вас нарочно ворота открыты.

— Не ходи, — дергая за руку Гойла, прошептал Вуд. — Они нас поймают и изнасилуют.

— Это нас двоих-то на такую толпу? — надменно спросил Гойл. — Напряги булки, Оливер. Наша банда везде без смазки пройдёт.

Они прошли через ржавую железную калитку и очутились перед группой ребят, впереди которых стояли Дэстроер и Долгопупс.

— Ответ на письмо давайте, — твердо сказал Гойл. Долгопупс улыбался, Дэстроер хмурился.

— Переговоры, парламентёры? — предложил Долгопупс. — Ну, сядь посиди, куда торопишься, Голый?

— Ответ на письмо давайте, — в том же холодном тоне повторил Гойл. — А разговаривать с нами у вас разговаривалка не доросла.

И было непонятно: играет ли он, шутит ли, этот простой, крепкий парень в матросской тельняшке, возле которого стоит на две головы более высокий, но уже побледневший напарник? Или, прищурив маленькие серые глаза свои, он на самом деле чувствует лишь презрение, без единой капельки страха, к этой компании маглов с битами, ржавыми кувалдами и цепями.

— На, возьми, — протягивая бумагу, сказал Долгопупс.

Гойл развернул лист. Там был грубо нарисован мужской половой орган, под которым стояло ругательство.

Спокойно, не изменившись в лице, Гойл разорвал бумагу. В ту же минуту он и Оливер были свалены крепкими ударами в грудь.

Они не сопротивлялись, когда отобрали палочки.

— За такие ультиматумы надо бы вас на кол посадить, — подходя к Гойлу, сказал Долгопупс. — И мы вполне серьёзно обсуждали этот вариант. Но… мы люди добрые. До ночи мы запрем вас вот сюда, — он показал на заброшенный храм, — а ночью мы подожжем дома семейств Гойлов, Вудов и Малфоев.

— Этого не будет, — без тени эмоций в голосе ответил Гойл.

— Слышь, хватит тупить! — крикнул Дэстроер и ударил Гойла по лицу.

— Бей хоть сто раз, — зажмурившись и вновь открывая глаза, сказал Гойл. — Оливер, — подбадривающие буркнул он, — ты не бзди. Чую я, что будет сегодня у нас тревога красного уровня.

Пленников втолкнули внутрь маленького храма с наглухо закрытыми железными ставнями. Обе двери за ними закрыли, задвинули засов, навесили замок, а Долгопупс наложил заклятие.

— Ну что? — подходя к двери и прикладывая ко рту ладонь, закричал Дэстроер. — Кто теперь будет праздновать победу и плясать, ликуя?

И из-за двери глухо, едва слышно донеслось:

— Вы, погань, скоро никогда уже не попляшете.

Дэстроер плюнул.

— У него дед — шаман, — хмуро объяснил бритоголовый Лоренс. — Он может босым ногами такой танец сплясать, что ты помрёшь от панической атаки.

— Да ну, — угрожающе спросил Дэстроер, — а ты откуда знаешь?

— Его дед моего деда от алкоголизма вылечил. Хорошо ли внука его бить?

— На и тебе тоже! — обозлился Дэстроер и ударил Лоренса наотмашь.

Тут оба парня покатились на траву. Их тянули за руки, за ноги, разнимали…

И никто не посмотрел наверх, где в густой листве липы, что росла близ ограды, мелькнуло лицо Захарии Смита.

Яблочком Ньютона рванулся он на землю. И напрямик, через чужие сады, помчался к Драко, к своей банде на речку.

* * *

Прикрыв голову полотенцем, миссис Уизли лежала на горячем песке пляжа и читала.

Джинни купалась. Неожиданно кто-то обнял ее за плечи.

Она обернулась.

— Здравствуй, — прошептала ей полностью обнажённая, лохматая, с дикими тёмными глазами девочка. — Я приплыла от Драко. Меня зовут Терва, и я тоже из его банды. Он жалеет, что тебе из-за него от мамы попало. У тебя мама, наверное, очень злая?

— Пусть он не жалеет, — покраснев, пробормотала Джинни. — Мама совсем не злая, у нее такой характер. — И, всплеснув руками, Джинни с отчаянием добавила: — Ну, мать, твою мать! Вот погодите, приедут братья и папа…

Они вышли из воды и забрались на крутой берег, левей песчаного пляжа. Здесь они наткнулись на Бесстыду.

— Девочка, ты меня узнала? — как всегда быстро и сквозь зубы, спросила она у Джинни. — Да! Я тебя узнала сразу. А вон Драко! — сбросив платье, показала она на усыпанный подвывающими и присвистывающими парнями противоположный берег. — Я знаю, кто мне поймал гиппогрифа и кто научил моего братишку курить травку. И тебя я тоже знаю, — обернулась она к Терве. — Ты один раз сидела на дереве голая, охотилась на синиц и ругалася. А ты не ругайся. Что толку?.. Срань господня! Сиди, сучара, или я тебя сброшу в реку! — закричала она на привязанного к кустам гиппогрифа. — Девочки, давайте в воду прыгнем!

Джинни и Терва переглянулись. Очень уж она была смешная, эта маленькая, загорелая, похожая на негритёнка Бесстыда.

Взявшись за руки, они подошли к самому краю обрыва, под которым плескалась ясная голубая вода.

— Ну, прыгнули?

— Прыгнули!

И они разом бросились в воду.

Но не успели девчонки вынырнуть, как вслед за ними бултыхнулся кто-то четвертый.

Это, как он был — в кроссовках, штанах и кофте, — Захария Смит с разбегу кинулся в реку. Запутавшись в длинных мокрых волосах Джинни и Тервы, отплевываясь, отфыркиваясь от них, и глядя бешеными глазами на берег, где сидели парни, он заголосил.

— Беда, Драко! Беда! Гойл и Оливер попали в засаду!

Читая книгу, миссис Уизли поднималась в гору. И там, где крутая тропка пересекала маковую полянку, её встретил сидевший на коне Люциус Малфой. Они поздоровались.

— Я тут дышу свежим воздухом, решил вспомнить старые навыки, — объяснил ей Люциус, — смотрю, вы идёте. Дай, думаю, прокачу.

— Неправда! — не поверила миссис Уизли. — Вы стоите и поджидаете меня уже сорок минут, я вашего коня ещё на речке заметила.

— Ну, верно, — согласился Люциус. — Хотел соврать, да не вышло. Я должен перед вами извиниться за то, что напугал вас утром. А ведь тот сумасшедший с бородой, от которого вас спасал мистер Вуд — это был я. Накануне мой столетний отец уделал меня в дуэли. Я вот и подумал, может это от бороды у стариков такие силы? Принял бородящего зелья, примерил модный нынче образ. Сил побольше стало, да, но к моей роже борода совсем не идёт. А вы садитесь, я подвезу вас на своём коне.

Молли отрицательно качнула головой.

Он положил ей букет на книгу.

Букет был хорош. Миссис Уизли покраснела, растерялась и... бросила его на дорогу.

Этого Малфой не ожидал.

— Послушайте! — огорченно сказал он. — Вы хорошо готовите, поёте, глаза у вас умнющие, светлые. Я вас ничем не обидел. Но так как вы, мне думается, не поступают даже маглы.

— Цветов не надо! — сама устыдившись своего поступка, виновато ответила Молли. — Я... и так, без цветов, с вами покатаюсь.

Она залезла на седло, и конь полетел вперёд, взрывая копытами землю и мак.

Дорога впереди делала резкий поворот к деревне, но, игнорируя его, Люциус помчался в поле.

— Вы не туда повернули, — крикнула Молли, — нам надо направо!

— Здесь дорога лучше, — отвечал Люциус, — здесь полевые цветочки и овцами не насрано.

Они перескочили ручей и промчались через шумливую тенистую рощу. Выскочила из-за чёрных, корявых стволов стая акромантулов и попыталась остановить такой вкусный и обильный завтрак, но куда там. Несколько зелёных лучей с палочки Люциуса разом перебили всю голодную компанию.

Как тяжелый снаряд, прогудел в небе дракон. И тогда Люциус и Молли поспешили убраться с открытого пространства в лес.

— Это из местных Хвосторог, у них тут гнездовье неподалёку! — прокричал Молли Люциус. — Три года назад я уже завалил одного. Может этого тоже прикончить? Вам как, Молли, перчаток новых из драконьей кожи не нужно?

Подстегнув коня Люциус помчался в обратную сторону ещё быстрее.

— Прямо! — предостерегающе кричала Молли. — Пригнитесь, ветка прямо по курсу!

Люциус повернул голову, чтобы получше расслышать, что кричит его спутница, но в тот же миг, ударился грудью об ветку и слетел с коня, увлекая за собой Молли.

— Не шевелитесь, — вскакивая и подбегая к хрипящему Малфою приказала она, — тоже мне — казак лихой!

Она положила его на траву под березой, расстегнула рубашку и осмотрела грудь, но не обнаружила ничего опасного, кроме содранной кожи.

— Послушайте, думаете я не понимаю, что этих пауков и дракона вы специально подстроили? — присаживаясь на траву, спросила миссис Уизли. — Вы меня совсем за дурочку держите?

— Там ещё Немейский лев нас ждёт, — морщась и массируя плечо, огорчённо ответил Малфой. — С гривой, как у Муфасы и клыками, длиннее моей руки. Вы не обижайтесь, Молли, я ведь просто хотел устроить вам небольшое развлечение. Да только эту дурацкую ветку не просчитал. Перивинкл!

В ответ на зов появилась домовая эльфийка.

— Отменяй льва. Дракона там тоже приберите, а то ещё подожжёт что-нибудь.

Эльфийка исчезла.

Тут Люциус переменил голос и пропел:

«Ветерок. Вишнёво фантазирует

Тысячью солнц разочарование

Я на мху»

— Дайте-ка я вам затылок проверю, похоже знатно вас всё-таки приложило, — утирая платком запыленные губы, сказала Молли.

— Вы не поняли, это такое поэтическое искусство, хокку называется, — продолжая массировать шею, объяснял Люциус, — смысл этих строк вот такой: э-э... э... сиди на жопе ровно, старый дурак! Вот так вот. Молли, ваша дочь о моей с ней встрече вам говорила?

— Ещё бы она не говорила. Я её выругала.

— Напрасно. Очень забавная девочка. Я ей говорю «а», она мне «бэ»!

— С этой забавной девочкой хлебнешь горя, — снова повторила Молли. — К ней привязался ваш сын Драко. Он её тёмной магии научит, или того хуже — курить. И никак я его от нашего дома не могу отвадить.

— Драко!.. Гм... — Люциус смущенно кашлянул. — Разве он такой уж... Он, кажется, не того... не очень... Ну ладно! Вы не беспокойтесь... Я его от вашего дома отважу. Молли, почему вы ни в какой организации не состоите и нигде не работаете? Подумаешь — детей воспитывать! Я и сам родитель, а толку?

— Разве вы плохой родитель?

— Зачем плохой? — пододвигаясь к Молли и очищая с её мантии траву и веточки, ответил Люциус. — Совсем не плохой, но вы ещё довольно молодая и вон как хорошо поете.

— Послушайте, Люциус, — смущенно отодвигаясь, сказала Молли. — Я не знаю, какой вы родитель, но... наездник вы просто ужасный. Так что, я пожалуй домой.

И Молли достала палочку, приготовившись взмахнуть и аппарировать.

— Подождите! Назад я вас потихоньку повезу, мы поплывём как облака в голубеньком небе! — Он вскочил и присвистнул коню. — Ну вот, садитесь! Молли, не бойтесь!

— А я буду.

— Ну и бойтесь. Мне самому теперь в кошмарах будут деревья сниться.

И опять перед ними замелькали поля, рощи, речки. Наконец вот и дом.

На лошадиное ржание с террасы выскочила Джинни. Увидав Люциуса, она смутилась, но когда он умчался, то, глядя ему вслед, Джинни подошла к Молли, обняла ее и с завистью сказала:

— Фига, какая ты сегодня счастливая!

* * *

Условившись встретиться неподалеку от сада дома Вудов, Невилловские маглы из-за ограды разбежались.

Задержался только один Дэстроер. Его злило и удивляло молчание внутри храмика. Пленники не кричали, не стучали и на вопросы и оскорбления Дэстроера не отзывались.

Тогда Дэстроер пустился на хитрость. Забравшись по лестнице к чердачному окну, он тихо разгрёб солому на полу и замер у щели между досками.

И так, уткнувшись глазом в щёлку, он стоял до тех пор, пока лестница с треском не вылетела у него из-под ног.

— Эй, вы там осатанели? — еле удержавшись локтями за подоконник, заорал Дэстроер. — Щас кто-то звездюлей отхватит!

Но ему не отвечали. Послышались чужие голоса. Заскрипели петли ставен. Кто-то через решетку окна переговаривался с пленниками.

Затем внутри храма раздался дикий смех. И от этого смеха Дэстроеру поплохело. До мокрых штанов поплохело.

Наконец Дэстроеру удалось развернуться и посмотреть вниз. Под ним стояли Драко, Захария Смит и Кормак Маклагген.

— Кидай ключ! — не двигаясь, приказал Драко. — Кидай по хорошему, твой зад у нас на прицеле висит!

Нехотя Дэстроер сбросил ключ. Из храма вышли Оливер и Гойл.

— Слушай, Дэстроер, как твое настоящее имя? — спросил Драко.

— Кристиан Клементина Шепард.

— Хорошо, теперь не буду ночами мучится мыслями, «а как же его звали на самом деле?». Больше тебя не жалко. Сейчас, гадина, узнаешь с кем связался! — сжимая кулаки, крикнул он. — За работу, господа!

Лестница была сломана, а оставшаяся четырёхметровая палка обстругана на одном конце. Противоположным концом её крепко воткнули в землю и на верхушку усадили Дэстроера. Потом Драко, не обращая внимания на визг, взял лист бумаги, и написал:

«Долгопупс, когда будешь снимать, не вытаскивай кол, а то он помрёт. Транспортируй его к лекарю прямо в таком виде, медленно и без тряски».

Затем все скрылись. Дальше события развертывались так.

Перед заходом солнца Драко и Захария наведывались в старинный дом Высокой Культуры. Там, в беспорядке, вперемешку со строительным мусором лежали известные картины — Ван Гога, Пикассо, Кесады, да Винчи, Йиндрибубы Тупотопороголового, — ими был завален старый камин. У камина этого Драко и Захария пробыли около двадцати минут.

В сумерках на полянке у сортира задёргался змеиный хвост. По всей деревне, везде где были, зазвенели колокольчики, заорали оралки и запищали пищалки.

Подходили подкрепления. Собралась большая часть чистокровной молодёжи в графстве, их было уже много — двадцать — тридцать. А через дыры заборов тихо и бесшумно проскальзывали все новые и новые люди.

Терву и Бесстыду послали к дементору. Джинни сидела дома. Она должна была задерживать и не пускать в туалет Молли. Скрывающийся за ним Драко всё дёргал и дёргал змею.

— Повтори сигнал по шестой линии, — озабоченно попросил просунувшийся в дырку забора Захария Смит. — На ней три придурка с Гриффиндора сидят, что-то не отвечают.

Двое когтевранцов чертили в воздухе какую-то схему. Группа мальчишек, окончивших лишь младшие курсы в Хогвартсе, мастерила бутылки с напалмом.

Наконец пришли разведчики. Шайка Долгопупса собралась на пустыре близ сада Вудов. — Пора, — сказал Драко. — Всем приготовиться!

Он выпустил из рук свою змею и взялся за нефритовый жезл.

Жезл медленно увеличился в длину, из него выстрелило чёрное полотно и над старым сортиром под неровным светом бегущей меж облаков луны заколыхался флаг организации — сигнал к бою.

...Вдоль забора дома Вудов двигалась на карачках цепочка из десятка мальчишек маглов. Остановившись в тени, Долгопупс сказал:

— Все на месте, а Дэстроера нет.

— Он хитрое ссыкло, — ответил кто-то. — Он, наверное, с родителями дома чай пьет. А ведь, засранец, когда за девками в баню подсматривать ходим всегда вперед лезет.

Долгопупс взмахом палочки разогнул железные прутья ограды и пролез через дыру. За ним полезли и остальные. На улице под кустиком остался на шухере Лоренс.

Из поросшей крапивой и коноплёй канавы по другой стороне улицы выглянуло пять голов. Четыре из них сразу же спрятались. Пятая — Оливера Вуда — задержалась, но чья-то рука грубо рванула её за ухо вниз, и голова исчезла.

Лоренс оглянулся. Все было тихо, и он решил откупорить бутылку шнапса, распитием которой ребята собирались отметить первый подожжённый дом.

От канавы отделилось трое. И в следующее мгновение шухерной почувствовал, как неведомая сила рванула его в сторону. И, не успев крикнуть, он отлетел от забора.

— Гойл, — пробормотал он, поднимая лицо, — ты откуда?

— Ночным ветром надуло, — прошипел Гойл. — Смотрю, бутылку открыл. Своих же кидаешь, погань! Чего ещё ждать от магловского отродья. Будешь сидеть молча, мы тут не шутки шутим!

— Хорошо, — согласился Лоренс, — я молчу. — И неожиданно он пронзительно свистнул.

Но тотчас же свист остановил зелёный луч бесшумно скользнувший с палочки Гойла. Крэбб и Маклагген подхватили труп за плечи, за ноги и уволокли прочь.

Свист в саду услыхали. Долгопупс обернулся. За оградой никого не было видно. Долгопупс внимательно оглядывался по сторонам. Теперь ему показалось, что в кустах за забором мелькнул белый призрачный силуэт.

— Дэстроер! — негромко окликнул Долгопупс. — Это ты там, дурак, прикалываешься?

— Невилл! Поджигай! — крикнул вдруг кто-то. — Это идёт хозяин!

Но это был не хозяин.

Позади, в гуще листвы, вспыхнуло не меньше десятка ярких люмосов. И, слепя глаза, они стремительно надвигались на растерявшихся налетчиков.

— Бей, бей толпой! — выхватывая из кармана палочку и швыряя по огням ступефаи, завизжал Долгопупс. — Вырывайте палочки у них из рук! Это всего лишь Малфой!

— Авахта Кедавра! — гаркнул, вырываясь из-за куста, Смит.

И еще несколько зелёных лучей полетели с других сторон.

— Срань господня! — заорал Долгопупс. — Они обезумели! Сваливаем, чуваки!

Попавшая в засаду шайка в панике метнулась к забору. Толкаясь, сшибаясь лбами, мальчишки выскакивали на улицу и попадали прямо в руки Кормака и Гойла.

Луна совсем спряталась за тучи. Слышны были только голоса:

— Пощади!

— Отсоси!

— Нет! Он не влазит! Хватит!

— Все заткнулись! — раздался в темноте голос Драко. — Пленных убить! Где Гойл?

— Здесь Гойл!

— Тащи труп бритоголового в общую кучу.

— Трое маглов прорвались, догнать?

— Нет времени, плевать на них.

— Пустите, звери! — раздался чей-то плачущий голос.

— Кто ревёт? — гневно спросил Драко. — Назови своё имя, и я сделаю так, что оно веками будет использоваться в качестве оскорбления! Разве можно пасть ниже, чем плакать перед лицом кончины? А понтоваться-то вы все были мастера! Боишься? Парни, давайте бутылки с напалмом!

Трупы свалили в канаву на краю пустыря. Тут их облили напалмовой смесью.

— Невилла Долгопупса ко мне, — попросил Драко. Подвели Долгопупса.

— Готовы? — спросил Драко.

— Все готовы.

Оставшегося без отряда командира поставили на колени лицом к куче. Из десяти палочек вырвались струи пламени и заполыхал жаркий костёр.

— Ступай, — сказал тогда Драко Долгопупсу. — Ты смешон и жалок. Ты обрёк маглов на гибель, собрав их вокруг себя, чтобы тупо самоутвердиться.

Долгопупс стоял, опустив голову.

— Ступай, — повторил Драко. — Иди к храму, сними с кола своего друга Кристиана Клементона.

Долгопупс не уходил.

— Кого? — хмуро спросил он. — Нету у меня таких друзей.

— Ты привык называть его Дэстроером, — ответил Драко, — Возможно теперь его действительно больше нет. Проваливай, нам с тобой больше делать нечего.

Под свист, шум и улюлюканье, спрятав голову в плечи, Долгопупс медленно пошел прочь. Отойдя десяток шагов, он остановился и выпрямился.

— Убью, сука! — злобно закричал он, оборачиваясь к Драко. — Отомщу тебе одному. Бойся теперь по улице ходить, ибо в любой момент я выпрыгну из куста! — И скрылся галопом в темноте.

— Кормак и твои новички, вы свободны, — сказал Драко. Ну, а остальные пойдёмте на полянку, праздновать. У меня какаушко есть с печенюшками. Шоколадными!

По правде говоря, помимо предводителей, большинство ребят были в ужасе от свершившейся расправы. Но вожаки выглядели такими спокойными, такими сосредоточено деловитыми, что каждый с перепугу старался вести себя также. Вот и теперь они бодро пошли за Драко, Смитом и Гойлом.

Гулко ревело высокое пламя костра. Из-за кустов, в которых Невилл заметил белый силуэт перед началом боя, выбралась девушка. Это была Луна Лавгуд. Она улыбнулась, задумчиво покачала головой, и неспешно зашагала по улице, где не было запаха дыма, лишь сладко веяло петуниями да фиалками.

* * *

Глубокая ночь. Чёрной, мрачной тенью на фоне зловещих облаков вырисовывается дом Уизли. Яблоня беспощадно бьёт своим ветвями ни в чем не повинный сортир, а на крыше его сидит парень. Жалобно постанывают доски, равнодушно шуршит листва. Вспорхнула, пища, встревоженная кошмаром птица и парень от неожиданности падает вниз.

Но он не ругается, а всего лишь грустно продолжает вслушиваться в звуки ночи.

Сладко спят его товарищи: обалдуй Захария, недалёкий Гойл, мощный Кормак. Ворочается, храпит и бормочет во сне дурашка Оливер. Странствуют по стране грёз и миссис Уизли, и Джинни, и их гостья, которая заявилась посреди ночи, ничего толком не объяснила и завалилась спать в свободной комнате.

Небо на востоке светлеет.

Парень встает, достаёт из-за пазухи две бутылки; с напалмом и с недопитым шнапсом.

Осторожно, чтобы не разбудить спящую, он подходит к раскрытому окну Джинни и бережно ставит алкогольный трофей рядом с цветочным горшком. В другую же бутылку он обмакивает палец и поджигает. В свете безобидного щекочущего пламени появляется лицо Драко.

Было утро выходного дня. В честь грядущей ночи на Ивана Купала славянская диаспора Годриковой Задницы устраивала праздничное гулянье.

Девчонки убежали в рощу еще спозаранку. Миссис Уизли неторопливо бродила по дому в поисках белых трусов, носков и вуалей. Убираясь в комнате Джинни, она достала из-под матраса чёрную тетрадку с надписью «Мой дневник».

Мисисс Уизли открыла его и прочла последнюю запись:

«Сегодня мне приснился забавный сон. Рон стал римским императором и взял меня в жёны. Мы с ним так сказочно занимались любовью, а потом пришли близнецы и всё опошлили. Я проснулась и начала фантазировать на эту тему, а мама кричит — Джинни тебе пельмени на завтрак с кетчупом или с майонезом делать? Нет, ну вот что за сучка!»

Миссис Уизли перелистала тетрадь и из неё выпало две записки, на первой было вот что:

«Не бзди. Ты застрелила моего прадеда, но всё в порядке, он всё равно был портретом, и никто от меня ничего не узнает. Леголас».

Вторая была написана ещё совсем свежими чернилами.

«Задержи мать. Мы готовимся расправиться с ублюдками. Потом будем с тобой квасить в честь победы. Ну по крайней мере ты, я же не пью. Твой Леголаська»

«Вот это уже никуда не годится. Во что ввязались эта обалдевшая девчонка? Что за бандит её домогается, спаивает, заставляет замышлять против матери? А как неприлично быстро развиваются их отношения судя по подписи! Этому надо положить конец!»

В окно постучал Люциус Малфой.

— Молли, — сказал он, — выручайте! Ко мне пришла делегация. Просят подпевать хороводу. Говорят, откажусь — меня маглам на растерзание отдадут, а у них сегодня способности против нечистой силы! Я что, дурак один корячится? Давайте вы со своим баяном со мной!

— Молли, я с Нарциссой не хочу, она только на бас-гитаре бренчать умеет. Хочу с вами! У нас получится хорошо. Можно, я к вам через окно прыгну? Суньте бельё в корзину и выньте инструмент. Ну вот, я вам сам сунул и вынул. Вам только остается нажимать на клавиши пальцами, да подпевать за мной ртом.

— Послушайте, Люциус, — обиженно сказала миссис Уизли, — в конце концов вы могли не лезть в окно, когда есть двери…

К вечеру в лесу за деревней стало шумно. Паровозиком ходили и танцевали какие-то люди во главе с Августой Долгопупс. Тащились предприимчивые торговцы с лепёшками, пивом, сыром, конфетами, сбитнем. Строили друг другу глазки двое голубых старичков, косивших под Дамблдора и продавали мороженное. На поляне разводили костёр, по традиции огонь для него должен был быть добыт без всякого волшебства, древним способом — трением дерева об дерево. Вокруг столпился народ и хохотал над криворукостью тех, кто пытался это провернуть.

У ворот кладбища стоял старичок-охранник и бранил парней, которые хотели пройти к могилам с лопатами, мешками и дохлой кошкой.

— Знаем мы таких — за могильной землицей направились. В прошлом году всё кладбище за ночь перекопали. Идите вон с девками на речку колдуйте, они всё вас привораживают.

— Так ведь, папаша, кошку похоронить идём!

— Ну конечно, а пентаграмму козлиной кровью вы на лбах тоже для похорон намалевали? Проваливайте. Эй, уважаемый профессор, а что у вас из штанов торчит?

— Так, стыдно и сказать-то, — смутившись, отвечал Гораций Слагхорн, — красавиц тут много… вот и торчит.

— Бутылка у вас торчит, — возразил старичок. — Со своим у нас тут нельзя, хотите на праздник, покупайте пиво или медовуху.

Джинни бессмысленно шаталась по берегу речки, когда к ней подбежал Оливер Вуд и сунул под нос букет полыни.

— Страшно? Руки, ноги огнём жжет? На глаза слёзы наворачиваются?

— Нет.

— Ладно, значит поверье, что полынь отпугивает ведьм — полная лажа. Но ещё слыхал я у маглов, что, мол, если посыпать порог конопляным цветом то ведьма не сможет пройти. Проверим-ка этот трюк!

Оливер достал из карман невзрачные цветочки и начал тщательно насыпать окружность. Вернувшись к исходной точке он обнаружил, что Джинни половину цветков подобрала и набивает ими самокрутку из сухого лопуха.

Подошли Крэбб и Гойл, утащили Оливера, а Джинни сообщили, что её мать вот-вот выйдет на люди с баяном. Джинни перепугалась и побежала к толпе на поляне.

Показались Люциус и миссис Уизли. Джинни было страшно: ей показалось, что над мамой сейчас начнут смеяться. Но никто не смеялся.

Люциус и миссис Уизли взгромоздились на большой пень и встали, такие наивные, старые и неуклюжие, что Джинни захотелось расхохотался. Но вот Молли накинула ремень на плечо. Громко прокашлялся Люциус, расправил плечи, высоко поднял подбородок, и низким звучным голосом запел:

Спать сегодня ночью было бы негоже

Глаза богов я вижу в вышине

Внизу что-т жжёт, страсть сердечко гложет

Я оборотень пьяный при луне

Ох, если я сейчас встречуся с тобою

А может и с другою? Какая разница!

Прижал бы силой к дереву

И в задницу, и в задницу, и в задницу!

На последних строках Молли сильно смутилась, перестала подпевать и даже приглушила баян. Но народу песня очень понравилась и их заставили играть дальше.

— Ах, как хорошо! Какой Малфой молодец, однако… — бормотала Джинни. — Так, так. Играй, мама! Хорошо, что не слышит этого наш папа.

После концерта, дружно взявшись за руки, Люциус и Молли шли по дорожке вокруг кладбища.

— Было здорово, — говорила Молли. — Но я не заметила, куда пропала Джинни.

— Она стояла на крыше афта… ахтымобиля, — запнулся Люциус, — и кричала: «Браво, браво!» Потом к ней подошел один парень и уволок.

— Какой парень? — встревожилась Молли. — Люциус, вы разумный человек, скажите, что мне с ней делать? Смотрите! Утром я у нее нашла вот эту бумажку!

Люциус прочел записку. Он растерялся, а потом задумался и нахмурился.

— Ох, и попадись мне этот Леголас под руку, то-то бы я с ним поговорила!

Молли спрятала записку. Некоторое время они молчали. Но люди на поляне визжали очень весело, все смеялись, и, опять взявшись за руки, они пошли ещё один круг вдоль ограды кладбища.

Вдруг на углу в упор они столкнулись с другой парой, которая, так же чинно держась за руки, шла им навстречу. Это были Драко и Джинни.

Растерявшись, обе пары, совершенно невежливо, хором выругались.

— Вот кто такой Леголас! — отдёргивая руку, с отчаянием сказала Молли. — Вот кто тот сраный мальчишка.

— Вообще, Леголас моя кличка, — смутился Люциус, — не знаю, почему сын взял её себе.

— Так вы всё сразу поняли! — рассердилась Молли. — И вы мне ничего не говорили!

Оттолкнув его, она побежала на кладбище куда шмыгнули Драко и Джинни. Но их уже видно не было. Поблуждав, она свернула на узкую кривую тропку, и только тут она наткнулась на Драко, который стоял внутри разрытой могилки перед Невиллом и Дэстроером.

— Послушай, — подходя к нему вплотную, сказала миссис Уизли. — Мало вам того, что вы облазили и обворовали все дома, даже у старухи самогон, даже у осиротевшей девчурки айфон утащили; мало тебе того, что вас стремаются уже даже собаки, — ты портишь и настраиваешь против меня дочь! У тебя на футболке написано «истинный ариец», но в душе ты просто… говно.

Драко побледнел.

— Возмутительная ложь, — сказал он. — Вы ничего не понимаете.

Миссис Уизли махнула рукой и побежала разыскивать Джинни.

Драко стоял и молчал. Молчали озадаченные Дэстроер и Долгопупс.

— Фига се, наезд, — прибалдел Долгопупс. — Похоже, тебе весь мир решил отомстить перед твоим концом, да?

— Да, пухляш, — медленно поднимая глаза, ответил Драко. — Мне сейчас тяжело. А всё потому, что я единственный лучик света в этом тёмном, безумном мире. Но знаешь, я всегда готов к тому, чтобы меня поймали, избили, отодрали, я даже этому буду рад… ведь всё это за-ради праведного дела.

— Чего же ты молчал? — усмехнулся Долгопупс. — Отодрать, избить. Ты бы сразу сказал, и мы тебе каждый день бы помогали почувствовать свою праведность.

— Да! Ты бы сразу сказал, и мы бы тебе каждый день помогали бы почувствовать свою праведность бы, — добавил обрадованный Дэстроер.

Не ожидавший такого тупого повторения реплики Долгопупс молча и холодно посмотрел на своего товарища. А Драко положил руку на лицо и сделал вид, что ему жутко стыдно за Дэстроера.

— Драко, гордый, — тихо сказал Долгопупс. — Ему бы визжать, на помощь звать, а молчит.

— Давай-ка сунем ему по разу, вот и завизжит, — сказал Дэстроер, начав снимать штаны.

— Он… гордый и смелый — хрипло повторил Долгопупс, — а ты… ты — тупой магл!

И, развернувшись, он двинул Дэстроеру кулаком в лоб. Дэстроер опешил, потом взвыл и кинулся бежать. Достав палочку, семь проклятий Невилл послал ему в спину.

Драко вылез из могилки, поднял свою палочку оброненную Дэстроером и отряхнулся от земли.

— Понял, наконец, какие они — эти маглы. И знай, тех твоих придурков вчера мы просто оглушили, а огонь в костре был ненастоящий. Я просто хотел напугать тебя. В качестве наказания.

Долгопупс отвернулся, плюнул, пошел к ларькам, взял шестнадцать больших пирожных с кремом и шоколадом, сел посреди дороги на землю и, тяжело дыша, жадно стал поглощать их большими кусками.

На поляне возле статуи гомострептипедикуса Драко нашел Крэбба и Гойла.

— Драко! — предупредил его Крэбб. — Тебя ищет твой отец. Злой, как гомострептипедикус перед случкой.

— Да иду я, знаю.

— Ты живым-то вернешься?

— Не уверен.

— Драко! — неожиданно озабоченно сказал Гойл и взял Малфоя за руку. — Что это? Ведь мы же всё правильно сделали. Что сожгли этих маглов. Не может твой отец…

— Да не сжигали мы никого! Я прикололся над вами.

Драко ушел.

К миссис Уизли, которая несла домой баян, подошла Джинни.

— Мама!

— Уйди! — не глядя на дочь, ответила Молли. — Я с тобой больше не разговариваю. Я сейчас возвращаюсь в Нору, и ты без меня можешь гулять с кем хочешь. Хоть залети, мне похрен.

— Но, мама…

— Я с тобой не разговариваю. После рассвета всё встанет на свои места. А там подождем отца.

— Да! Папа нормальный чувак, не то что ты! — в гневе и слезах крикнула Джинни и помчалась разыскивать Драко.

Она разыскала Крэбба и Гойла и спросила, где их дурацкий предводитель.

— Его позвали домой, — сказал Гойл. — На него за что-то из-за тебя очень сердит дед и батя.

В бешенстве топнула Джинни ногой и, сжимая кулаки, вскричала:

— Вот так… ни за что… и попадают люди в ад! Ну ведь не хочешь же брать грех на душу, а всё равно заставляют.

Она наколдовала ствол из ветки и патроны из камушков, и собралась уж было пойти мочить Малфоев старших, но тут к ней подскочили Терва и Бесстыда.

— Жжинька! — закричала Терва. — Что с тобой? Джинни, бежим! Там пришел диджей, такой клубняк крутит — уже мертвецы с могил повылезали отжигать!

Они схватили ее, отобрали пистолет и, тормоша, потащили к поляне, где мелькали яркие, цветастые пятна лазеров, и где в середине танцпола жгла неистовей всех Лили Поттер, иссохшая вся, серая, совсем скелет, одной рукой вертит трусы над головой, а в другой держит оторванную руку своего мужа Джеймса и колошматит ею толпу.

— Джинни, ну фули ты плачешь?! — так же, как всегда, быстро и сквозь зубы сказала Бесстыда. — Меня когда бабка колотит, и то я не плачу! Я просто представляю, как её в тюрьме по кругу пускают, и всё! Ты чё, хошь шоб я тя ножичком пырнула, чтоб ты ожила?

— «П-пы-пырнула»! — передразнила Бесстыду Джинни сквозь рёв. И, ворвавшись в толпу, они закружились, завертелись в отчаянно веселом танце.

Когда Драко вернулся домой, его подозвал дед.

— Мне надоели твои голубые похождения, — говорил Абраксас. — Надоело, что тебя видят всегда только в компании других парней. Что это была за странная история со стариком в ванной?

— Это была ошибка.

— Хороша ошибка! И кстати, к той девочке ты больше не лезь: тебя ее мать не любит.

— Так с кем же мне быть, если ни с мальчиками, ни с девочками нельзя?

— Не знаю. И вообще, перед тем как с кем-то быть, нужно сперва заслужит привилегию быть вообще! Ты, Драко, всё ещё очень сомнительное приобретение нашего рода. Чем ты вообще живёшь? Какой у тебя интерес был красть с чужого сада малину на рассвете? Отец говорит, что ты учишь бедную девочку сатанизму.

— Он лжёт, — возмутился Драко, — или ему наврали! Если ему интересно, чем я занимаюсь, он мог бы позвать меня и просто спросить. И я бы все ответил честно. Это и к тебе, дедушка, относится.

— Молчать! Щ-щенок! Ещё удумал тут, старого человека учить. Я жизнь знаю. Сто сорок лет говно с лопаты ел не для того, чтобы меня какая-то козявка уму-разуму учила!

Абраксас плюнул и повернулся, чтобы уйти.

— Деда, — остановил его Драко, — а когда вы были мальчишкой, что вы делали? Как жили?

— Мы?.. Мы в ножичек рубились, курили, нищих камнями забивали, много дрались. Наши дела были простыми и понятными, а вы… ваше поколение… чёрт пойми, что за люди.

Чтобы проучить Джинни, ночью, так и не сказав дочери ни слова, Молли уехала в Нору.

В Норе никакого дела у нее не было. И поэтому, постояв и потупив в своём камине минуту, она отправилась к Минерве МакГонагалл, просидела за ночным чаепитием пять часов и только потом вернулась обратно. Она отряхнулась от золы, зажгла свет и тут же вздрогнула: к двери туалета был пришпилен копьям и распят садовый гном. На кухне обнаружились совиные перья и остатки трапезы других садовых гномов. Одно из было окон разбито, видимо через него и пролезли эти маленькие паразиты. Молли взяла со стола совиную лапку, сжимающую письмо и распечатала. Оно оказалось от её сына Рона.

К полуночи, когда народ начал разогреваться, Джинни и Терва забежали за Луной Лавгуд. Затевалась игра в квиддич над озером, чтобы потроллить маглов и Джинни должна была сменить платье на что-то более непромокаемое и спортивное.

Она натягивала наспех сшитые из брезента от палатки джинсы, когда в комнату вошла ведьма — мать белокурой девчурки-соседки. Девочка сидела у неё на плечах, напевала весёлый стишок и пукала под мышкой.

Узнав, что миссис Уизли нет дома, грязная и лохматая женщина опечалилась.

— Я хотела оставить у вас дочку, — сказала она. — Как она меня задолбала, господи… На кой-чёрт я сюда вообще приехала.

— Да оставьте вы ее, — сказала Джинни. — Она у вас такая боевая… я по сравнению с ней недоразвитый, инфантильный гном. Хотите я её с собой на тусу возьму? У меня и подруга есть, с которой она сойдётся.

— Ой, да пожалуйста, — обрадовалась ведьма. — Только когда она спит, изредка нужно подходить и менять под ее головой подушку, иначе от её снов перья превращаются в бритвенные лезвия.

Девчурка была скинута с плеч. Ведьма ушла. Джинни сдернула занавеску, сшила по-быстрому из неё кофту с дерзким капюшоном, захлопнула дверь дома, и они вчетвером побежали играть в квиддич на озеро. Джинни заранее потирала ручонки — Луну и белокурую четырёхлетку она собиралась отправить в команду противников, а значит игра обещала быть замечательной.

Только они убежали, как на крыльцо прилетела синяя в полосочку сова. Она стучала клювом во все окна, но никто не вышел.

Прошло часа четыре. Прилетела ещё одна сова, жёлтая в дырочку.

— Слышь, подруга, — сказала она на совином языке. — У тебя тоже срочное сюда?

— Да. Нету никого.

— Это всё из-за брексита. Вот если бы Британия не решила выходить из Евросюза, такой херни было бы гораздо меньше.

— Да они с дубу рухнули.

— Ну, блин, не говори…

Совы принялись оживленно ворчать и сетовать, до тех пор, пока совсем не начало светать. Задолбавшись ждать, совы разбили окно и аккуратно положили письма на подоконник. Потом подговорили рыжего котёнка спавшего на холодильнике написять рядом с разбитым окном, чтобы вернувшаяся хозяйка уж точно сразу бы заметила письма.

Но Джинни их не заметила. Придя домой, в рассветных сумерках она скинула с плеч наглую девчурку, пнула котенка, разделась, попереживала за Луну, которую напоили ребята и увели в лес, после чего намертво уснула.

Спала она недолго, всего четырнадцать часов, и проснулась, потому что ей страшно захотелось булки с маковой соломкой. Она спрыгнула с кровати, подошла к холодильнику, зажевала булку, ударилась мизинцем ноги о стул и тут, наконец, увидела на подоконнике письма.

Ей почему-то стало неприятно. Непонятно откуда пришедший страх ёкнул в её животе. Испачканными маком руками она разорвала конверты и прочла.

В первом письме было вот что:

«Чё-то мне хреново, дочка, помираю я. Без шуток, в самом деле помираю. В моем ангаре есть сейф, пароль «папяха». В нём лежит тетрадь. Возьми её. Это мои мемуары, в них описаны все ошибки моей жизни, ошибки, которые могут чему-то научить. Я завещаю эти мемуары тебе, так как ты мой самый любимый ребёнок из всех и именно тебе они понадобятся в наибольшей степени. Папа».

Во втором:

«Приезжай немедленно, папа траванулся брагой. Всё очень плохо, друиды борются за его жизнь, но надежд на благополучный исход мало. Мама».

С ужасом глянула на часы. Было без четверти пять. Накинув платье и схватив спрей от комаров, Джинни, как полоумная, бросилась к крыльцу. Одумалась. Вернулась, оставила спрей и вместо него взяла палочку. Выскочила на улицу и помчалась к дому старухи-самогонщицы. Она грохала в дверь кулаком и ногой до тех пор, пока не показалась в окне голова соседки.

— Чё надо? — злым голосом спросила она. — Чё припёрлась, позорница? Я малявкам не продаю.

— Я не позорница, — умоляюще заговорила Джинни. — Мне нужно знать, чем нужно лечить отравление брагой. У меня папа умирает. Вы же должны по профессии знать, что в таких случаях можно сделать.

— И что городишь? — захлопывая окно, ответила старуха. — Ничего страшного, умрёт и умрёт твой папка, тоже мне трагедия. У меня вон — брат недавно умер. Берёзу сожгите да скормите её целиком папке своему.

Со стороны вокзала донесся гулкий звук взрыва. Джинни выбежала на улицу и столкнулась с пожилым джентльменом, Альбертом Вудом.

— Простите! — пробормотала она. — Вы не знаете, что это был сейчас за звук?

— Это, наверное, мой дом взорвался.

Джентльмен вынул часы.

— Шестнадцать пятьдесят четыре, — задумчиво сказал он. — Нет, если прошло только сорок две минуты, то нет. Теллуроцезиевый сплав не охлаждается так быстро, значит это не дом, а вокзал взорвался! Его ещё в девятом веке собирались сносить, новый строить.

— Как — вокзал? — глотая слезы, прошептала Джинни. — А у вас дома есть камин подключённый к каминной сети?

— Есть, да только домой я тебя не пущу. Он ведь может взлететь на воздух в любую минуту! Девочка, что с тобой? — хватая за плечо покачнувшуюся Джинни, участливо спросил джентльмен. — Ты плачешь? Может быть, я тебе чем-нибудь смогу помочь?

— Ах нет! — сдерживая рыдания и убегая, ответила Джинни. — Теперь мне уже не поможет и вся сила мира.

На вокзале Джинни обнаружила дымящиеся руины станционного домика и единственного камина, через который она могла добраться до умирающего отца. Рядом ловили маленького братишку Бесстыды — это он устроил взрыв, утащив с бабкиного огорода мешок нитрата аммония.

Дома Джинни уткнулась головой в подушку, но тотчас же вскочила и с гневом пнула спящую девчурку. Получила люлей, опомнилась, спряталась под одеяло и зарыдала.

Когда ворчащая девчурка ушла, Джинни вышла на террасу, села на диван и покачала головой. Так сидела она долго и, кажется, ни о чем не думала. Нечаянно она задела валявшийся тут же баян. Машинально подняла его и стала перебирать клавиши. Зазвучала мелодия — мрачная, печальная и убийственная для всякого человека, обладающего музыкальным слухом. Джинни грубо оборвала игру и вышла в сад. Плечи ее вздрагивали.

Нет! Ничего не делать и терпеть такую муку сил у нее больше нет. Она зажгла пламя на кончике палочки и, спотыкаясь, бросилась к сортиру.

Вот тебе. Карта, бассейн, диван, фотографии — всё объяло пламя. Она подожгла сортир, схватила змею и вырвала её из-под козырька с такой силой, что растянула связки руки.

Драко спал, когда Обалденчик поднял над ним заднюю лапу и напрудил. Драко ничего не почувствовал. И, схватив зубами одеяло, Обалденчик стащил его на пол.

Драко вскочил.

— Ты что? — спросил он, не понимая. — Совсем обалдел?

Собака смотрела ему в глаза, шевелила хвостом, мотала мордой. Тут Драко услыхал звон бронзового колокольчика.

Недоумевая, кому он мог понадобиться, он вышел на террасу и взял трубку телефона.

— Да, я, Драко. Драко. Дэ, эр, а, кэ, о. Нет, первая «дэ». Нет не «эс». Это кто такой остроумный? Это ты… Джинни, ты совсем, что-ли?

Сначала Драко слушал спокойно. Но вот губы его зашевелились, по лицу пошли красноватые пятна. Он задышал часто и отрывисто.

— Ну ты дура, Джинни, — волнуясь, закричал он. — Ты же могла подойти к любому волшебнику и попросить аппарировать до ближайшего камина. Беги скорее ко мне, у нас есть камин. Джинни, ты плачешь? Я слышу… Чё плачешь. Руку сломала?! Пятки обожгла?! Ну ты даёшь. Я приду скоро…

Он повесил трубку и выскочил на улицу, нарвал подорожника и через несколько минут он уже стоял перед крыльцом дома Вудов. Драко постучался. Ему открыли.

— Попался! — удивленно вскрикнул пожилой джентльмен.

— А я к вам, — заявил Драко.

— Да я так-то догадываюсь, — джентльмен подумал, потом аристократичным жестом распахнул свой плащ: — Ну как я тебе… нравится?

Они говорили недолго.

— Вот и все, что мне было нужно, — поблескивая глазами, закончил свой рассказ Драко. — Вот и все, что мы делаем. Мы последняя надежда человечества, вот почему я подглядывал за вами в ванной, и вот зачем мне нужен сейчас ваш Оливер.

Молча старик встал. Резким движением он взял Драко за подбородок, поднял его голову, заглянул ему в глаза и вышел.

Он прошел в комнату, где читал книгу ничего не подозревающий Оливер, и положил руку ему на плечо.

— Давай, — сказал он, — время пришло.

— Чё, — недоуменно тараща глаза, заговорил Оливер. — Куда пришло? О чём ты?

— Я всё знаю. Давай, — сухо повторил ему джентльмен. — За тобой пришел твой нежный круассан с лакомым джемом.

Рядом с горящим сортиром на охапке соломы, обхватив пятки руками, сидела Джинни. Она ждала Драко. Но вместо него из кустов высунулась взъерошенная голова Оливера Вуда.

— Это ты? — удивилась Джинни. — Пошёл вон! Чё те тут надо?

— Я не знаю, — тихо и испуганно ответил Оливер. — Я книжку читал. Он пришел, какую-то херню деду наговорил. Он меня послал. Дед теперь обо мне что-то нехорошее думает. Он велел, чтобы я понёс тебя на руках к дому.

— Кто, дед?

— Драко.

— Зачем?

— Я не знаю. Я вообще абсолютно ни хрена не понимаю. Джинни, что ты натворила?

Спрашивать позволения было не у кого. Отец всё ещё не вернулся с гулянки на Ивана-Купала. Драко попробовал палочкой, но не вышло, тогда он взял топор, выгнал пса Обалденчика и остановился перед закрытой дверью в кабинет отца. Он перевел взгляд с топора на замочную скважину. Чёрт! Он не знал как — ни разу в жизни он не брал в руки топора и даже молотка, но другого выхода не было. Неумелыми ударами он расколошматил замок и открыл дверь. Вытащил безоаровый камень, маховик времени, флакончик с зельем удачи, сметану и бросился в загон.

Джинни и Оливер шли возле кладбища. Издалека показался галопом скачущий конь. Конь летел прямо на них, послышалось ржание. Испуганный Оливер выронил Джинни из своих рук, и тут же получил затрещину от соскочившего с коня Драко.

— Оливер, — сказал он, доставая из карманов то, что стащил из кабинета отца, — ты своё дело сделал, можешь валить отсюда. Чё ты рот раззявил? Вали давай. Чё ты на неё смотришь? Не смотри сказал. Она всё равно сказочная недавалка. Пошёл, говорю. Джинни, на, пей. Это зелье удачи. Теперь одевай. Вперед! Вернёмся в сегодняшнее утро и будем считать, что ты не проспала и не протупила потом полдня.

Джинни вскрикнула, когда Драко накинул ей на шею цепочку с маховиком времени и что было у нее силы обняла Драко и поцеловала.

— Не вертись, Джинни. Стой, нормально-о-о! — стараясь казаться суровым, кричал Драко. — Держись крепче! Ну, вперед!

Маховик завертелся, мир вокруг помутнел, и вскоре снова стал чётким.

Драко сдёрнул цепочку маховика, сунул в карман, отпил остаток зелья из флакончика, снова схватил Джинни и приготовился совершить свою первую аппарацию.

* * *

Было раннее утро. Мистер Уизли лежал в палате в больнице Святого Мунго, в полубессознательном состоянии. Рядом с его кроватью собралась почти вся семья. Перед ними был стол, на котором стоял остывший чайник и лежали обрезки колбасы, сыра и пудинга.

— Через полчаса я умру, — пробормотал Артур сыновьям и жене. — Жаль, что так и не удалось мне повидаться в последний раз с Джинни. Молли, ты плачешь?

— Я не знаю, почему она не приехала. И не говори так. Мы тебя вытащим. Джинни сойдет с ума если не успеет с тобой повидаться. А она и так сумасшедшая. Ты этого хочешь?

— Молли, — прохрипел Артур, — ты знаешь, что чары, которые ещё удерживают меня на этом свете не вечны. Передай Джинни, пусть остаётся в своей плохой компании… она всё равно её не испортит, не сделает хуже, потому что… хуже дочери уже не придумаешь.

— Папа! — огорчился Чарли. — Вот ты ей об этом и скажешь. Не помрёшь ты, зуб даю. У меня в Румынии есть знакомый вампир, ты только скажи, он тебя обратит.

— Нет! Не вздумай, сынок. Не хочу… чтобы было… как в Сумерках.

Мистер Уизли закатил глаза и отключился. Молли разрыдалась.

Вдруг дверь в палату распахнулась. Появился Драко, а за ним Джинни. Вся грязная, виноватые глаза косит.

Но, вместо того чтобы заплакать, подбежать, прыгнуть, она бесшумно, быстро подошла и молча уткнулась лицом в грудь отца. Лоб ее был забрызган чей-то кровью, помятое платье в копоти. И Молли, вытерев слёзы, спросила:

— Джинни, ты где застряла, блин?

Не поворачивая головы, Джинни отмахнулась кистью руки, и за неё ответил Малфой.

— Там какой-то замес на первом этаже был, мы пока пробились… Вот возьмите, это безоаровый камень, должно помочь.

— Уже не поможет, — грустно ответил едва стоявший на ногах Билл. — Друиды уже вычистили все яды в его теле. Но к тому времени уже отказала печень и остановилось сердце. Заклятия пока ещё гоняют кровь по сосудам, но сердце уже погибло, почти все органы уже погибли, и долго он так не продержится. Хочешь перекусить?

— Но ведь это была всего лишь брага, — поражённо сказал Драко и, взяв протянутый бутерброд, принялся автоматически жевать.

— О нет, там была не просто брага, — откликнулся Рон. — Там было много браги… и пива, и водки, и ещё той зелёной дряни, названия которой я не помню.

Неожиданно мистер Уизли очнулся, взял Джинни за руку, открыл глаза, заглянул ей в лицо и вытер ладонью ее запачканный лоб.

— Вот ты дурёха, Джинни. Вся в меня.

— Папусёныш! — от радости Джинни подскочила и заехала ногой по лицу Гарри Поттера.

— Ты никому не верь! Они ничего не знают. А вот Драко — он чудо какой спаситель. Он круче всякого Христа. Он тебе поможет.

Джинни встала и, не раздумывая, взяла Драко за руку и усадила на кровати рядом с отцом. Улыбка мольбы и надежды скользнула по лицу Джинни — целую вечность во мгновеньи котятчьими глазищами глядела она на Малфоя. И тот, растерявшийся, недоумевающий, только и смог, что вякнуть:

— Ну… это, уголь тут уже явно не поможет… наверное, это… блин… кровью единорогов только ещё можно что-то сделать.

Волшебный петух в изголовьи кровати, который до этого издавал ритмичные «ко-ко-ко-ко-ко» вдруг резко сменил ноту на жуткий ровный писк.

— Папа, — испугалась Джинни, — что это? Задушить этого петуха?

— Нет, Джинни. Он всё.

Билл закрыл ладонью глаза мистера Уизли.

Джинни упала на грудь почившего папки и не нашла в себе сил разрыдаться. Лица родных заволокло туманом. Навалившаяся темнота скрыла от неё появление в дверях палаты ещё одной взлохмаченной персоны.

В чулане было черным-черно и пусто. Луна и Драко ударились друг об друга лбами и только тогда догадались зажечь свет волшебных палочек.

— Что ты хочешь мне показать? — спросил, раздираемый любопытством Драко.

— Как спасти мистера Уизли, — пояснила Луна, скидывая с себя мантию. Она осталась в легком шерстяном свитере и тяжёлых кожаных сапогах, с которых ручьями текла вода.

— Там на первом этаже замес какой-то был, я пока до палаты добралась... приготовься.

— Хорошо, — согласился Драко, стараясь не допустить в голосе откровенного недоверия, коим были полны его мысли.

— Так… — Луна подняла волшебную палочку и жестом указала Драко убрать свою. — Заклинание, которое я собираюсь на тебе испытать, Драко — это магия Древнего Рима, времён его упадка. Оно называется заклинание Внутреннего единорожика.

— И как оно действует? — нервно спросил Драко. — Если всё сделать правильно, заклинание вызовет внутреннего единорожика, который есть в каждом из нас, — пояснила Луна. — А по окончанию внутренний единорожик вернётся обратно в глубины подсознания. Но если хоть чуток напортачить — пиши пропало. Ты навсегда останешься рогатым. Я прочитала об этом заклинании в книжке "Квиддич сквозь кумар", какой-то ученик описал его на полях, на двадцать третьей странице.

— Отвали ты, глупая девчонка! — плюнул Драко. — Я не собираюсь на это подписываться!

— Драко!

— Отвали!

— Ты хочешь спасти мистера Уизли?

— Уже нет.

— Он отец Джинни!

— Хммм.

— Он чистокровный маг!

— Ладно. — С огромным трудом выдавил Драко, трижды прокляв себя за то, что не захватил с собой Оливера. Вот над кем было бы в пору позволить этой девчонке ставить эксперименты.

— Итак, приготовься. Сейчас я превращу тебя в единорога и мы возьмём твою кровь, чтобы излечить мистера Уизли.

Луна достала заткнутый за щиколотку в ботинке огромный обсидиановый нож. Он был грубой работы, но с острым и блестящим кончиком.

— Чистая кровь за чистую кровь. Справедливо, — пробормотал про себя Драко.

— Убирайтесь, мозгошмыги, пожалуйста, — так же про себя прошептала одним губами Луна.

— Что?

— Ничего. Нужно больше света.

* * *

К Джинни возвращалось сознание. Она лежала на полу. Из комнаты выветрился запах горя и у собравшихся в ней весельем и счастьем облегчения горели глаза. Она не стал спрашивать, что произошло.

— Папусёныш, — пробормотала она, садясь на кровать и чувствуя, как холодная дрожь отпускает её руки. Отец кашлянул и тонкая струйка серебряной крови пробежала из уголка его губ по щеке.

— Как ты? — спросила Джинни.

— Нормалды... — мистер Уизли погладил дочку по длинным волосам и очень-очень тяжело вздохнул.

* * *

Утром, не найдя дома ни Драко, ни лошади, вернувшийся с коньячного чаепития Абраксас Малфой тут же решил посадить Драко в подвал до конца лета. Он сел писать письмо гоблинам в Гринготтс, с наказанием заморозить личный счёт внука, но через окно увидел идущего по дорожке борзого поцика.

Борзый поцик выкинул перед его носом пакет и спросил:

— Мистер Малфой?

— Да.

— Абраксас Кветвурий?

— Да.

— Примите пакет и распишитесь.

Борзый поцик ушел. Абраксас посмотрел на пакет и понимающе свистнул. Да! Вот и оно, то самое, чего он уже давно ждал. Он вскрыл пакет, прочел и скомкал начатое письмо. Теперь не надо было садить Драко в подвал, надо было вызывать экзорциста!

В комнату вошел Драко — и разгневанный Абраксас стукнул кулаком по столу. Но следом за Драко вошли миссис Уизли и Джинни.

— Тише! — сказала Молли. — Ни кричать, ни стучать не надо. Драко не виноват. Виноваты вы, и ещё моя дочка. Но вы больше.

— Да, — подхватила Джинни, — вы больше. Мама, держи наготове палочку. Вон у него револьвер. Очень громко стреляет.

Абраксас посмотрел на Джинни, потом на револьвер, на прострелянный портрет. Он что-то начинает понимать, он догадывается, и он спрашивает:

— Так это тебя всё лето он драл здесь по ночам, Джинни?

— Да. То есть нет! Ничего такого не было, я провела здесь всего одну ночь! Мама, расскажи этому старому дурню все толком, а мы возьмем ведро, тряпку и пойдем мыть коняшку.

Через несколько дней, когда Молли сидела на террасе, через калитку прошел Люциус Малфой. Он шагал твердо, уверенно, как будто бы шел к себе домой, и удивленная Молли поднялась ему навстречу. Под глазом у гостя сиял лазурной синевой приличный синяк.

— Это что же? — тихо спросила Молли. — Это опять… на лошади покатались?

— Нет, — отвечал Люциус. — Я на минуту зашел проститься. Отец теперь любить и целует в попу Драко, а меня отколотил и выгнал из дому.

— Почему? — спросила Молли, недоумевая.

— Не знаю, — честно ответил Люциус. — Да и хрен с ним. Спойте мне и сыграйте, Молли, что-нибудь на прощанье. А то у Нарциссы дома скука смертная.

Он сел. Молли взяла баян. Полился её тихий, но твёрдый голос в такт ритмичной мелодии:

Ты...

Ты зол...

Ты так зол

Ты...

Ты зол...

Ты так зол

Ты так зол

Ты зол, узнав ответ

Ты зол, узнав ответ

Ты зол, узнав ответ, я прошептала нет!

Nein

Nein

Буду ли всегда я верной?

До конца дней моих нервных?

Найн!

Найн!

Буду ли всегда я верной?

До конца дней моих нервных?

Нет!

Нет!

Нет!

— Вот, — сказала она. — Больше ничего на ум не идёт, простите, никакой прощальной песни я не знаю.

— Ничего, — сказал Люциус. — Всё здорово. Разве от Нарциссы я когда-нибудь услышал бы перепевку Rammstein-а?

Молли задумалась, и, отыскивая хорошую, но не глупую и не грубую остроту, она притихла, внимательно поглядывая на его серые и смеющиеся глаза.

* * *

Джинни, Драко и Терва сидели в саду и пили чай за маленьким пластиковым столиком.

— Слушайте, — предложила Джинни. — Папу сегодня выписывают из Мунго. Давайте встретим его всей командой. Давайте херанём позывной общий. То-то будет переполоху!

— Фигню придумала, — отказался Драко.

— Почему?

— Почему?! Нам что, потом каждого выписанного из вытрезвителя пьянчугу так встречать?

— Ну, не хочешь, как хочешь, — согласилась Джинни. — Вы тут посидите, а я пойду в озере топиться. Она ушла, а Терва рассмеялась.

— Чё смешного-то? — не понял Драко. Терва поперхнулась чаем, вконец разоржалась, да так, что грохнулась со стула, обрушив за собой стол.

— Ну и молодец, ну и хитра у нас Джинька! «Я пойду в озере топиться»!

— Внимание! — раздался с поляны за обугленным сортиром звонкий голос Джинни.

— Подаю позывной сигнал общий.

— Дура! — подскочил Драко. — Да сейчас сюда примчится триста пятьдесят человек! Прекрати!

Но уже зашлась в ритмичных извивах сигнальная змея, «бау — чики, чики», «бау — чики, чики», бау, бау, бау! И загремели под крышами домов, в чуланах, в курятниках сигнальные звонки. Пускай и не триста пятьдесят, а, как минимум, тридцать ребят быстро мчались на зов знакомого сигнала.

— Мама, — ворвалась Джинни на террасу, — мы пойдем встречать папу тоже! Нас много. Выгляни в окошко.

— Ох, дела-с, — отдергивая занавеску, удивился Люциус Малфой. — Да у вас команда большая. Пойду я, пожалуй. Тёмный Лорд без меня там заскучал. Людей мало, лето, все в отпусках, некому ему служить. Вашей ватаге меточки бы проставить, может и времени у меня свободного бы побольше появилось.

— Нельзя! — вздохнула, повторяя слова Драко, Джинни. — Тёмный Лорд всем приказал слать с порога нашего брата в жопу. А жаль! Я бы и то куда-нибудь там… в бой, в атаку. Смерть грязнокровкам!.. Пер-р-рдарде Максиме!

— Дура ты! И ничего не понимаешь! — огрела ее полотенцем Молли, и, перекидывая через плечо ремень баяна, она сказала. — Ну что ж, если уж с ума сходить, так сходить под музяку. Они вышли на улицу. Молли стала играла на баяне. Потом захрипели и заскрипели вразнобой луженые глотки — это ребята, которые мнили себе, что умеют петь, подали голос. Грянула песня.

Они шли по зеленым улицам, обрастая все новыми и новыми встречающими. Сначала посторонние люди не понимали: к чему шум, гром, визг? Что это вообще за песня и для кого? А, услышав ответ, они оседали на землю в немом удивлении и кто в глубине души, а кто и вслух завидовали мистеру Уизли, и желали, чтобы и их так встречали по-возвращению домой после грандиозной попойки. Когда толпа подошла к новенькому вокзалу, старушка-прораб в испуге забежала внутрь и закрылась. Но через минуту и там послышался беспокойный шум, а потом отворилась дверь, и на пороге возникло забинтованное, рыжее, избитое чудо.

К мистеру Уизли подошла жена.

— Ну, здравствуй! — сказала она. — Больше не будешь уезжать надолго без меня и дочки?

Он покачал головой и пожал ей руку:

— Не знаю… Как карта ляжет!

— ААААА! — завизжал кто-то от переизбытка чувств. Хохот, свист, шум, и снова занялось пение. Опирающегося на трость мистера Уизли повели домой. Миссис Уизли шла задумчивая. В голове у Джинни вихрилось большое и ей самой непонятное счастье. Драко мрачный, как какашка, но в глазах у него тоже маленько мерцают радостные искорки.

— Ну вот, — сказал он, — ещё недельку и обратно в Хогвартс. Хорошо. — И, тотчас же споткнувшись, он добавил: — Впрочем, там этот поганый Поттер, так что я лучше не буду торопить время.

— А я? — закричала Джинни. — Разве я тебя не достала? А они? — Она показала на ребят. — А это? — И она ткнула пальцем на чёрно-золотую свастику.

— Будь спокоен! — отряхиваясь от раздумья, сказала Драко Молли. — Тебе вечно какая-то хрень лезет в голову, не даст эта голова покоя твоей заднице. Не даст. Ох, не даст!

Драко поднял взгляд. Ах, и тут не мог он ответить иначе, этот злой и циничный мальчишка!

Он окинул взглядом ребят, плюнул и сказал:

— Вот стою я... смотрю. Всем хорошо. Все довольные, как пьяные воробьи на кормушке! Ну и хрен с вами! Пойду я лучше на речку, бобрам хатки крушить.

Свернул с дороги и ушёл гордо в чащу. Скрылся за стволами дубов и осинок. И никому до этого не было никакого дела.