Сестра (джен)

Цветом Маройки были: алый, рыжий и ржаво-коричневый.

И белый.

Если первые три просто въедались, казалось, под самую кожу, то последний выедал глаза и слепил, не давая понять, разглядеть, куда идти и что делать.

Девочка в зелёном платьице — худенькая, малорослая, с коротко остриженными чёрными волосами, из-за которых бледная её кожа казалась только бледнее, — была здесь чужой. И всё же она здесь была: стояла, глядя прямо перед собой. Ждала чего-то.

Кого-то.

Кто-то не шёл.

* * *

Когда-то в Маройке испытывали новейшее оружие. Все эти ракеты на анобтаниевом топливе, тоталкилловые дожди с небес, пойзонитовые обработки местности…  зачем кому-то могла понадобиться такая всеми богами проклятая дырища? Ан нет ведь, понадобилась.

Доминион и Империя воевали за полоску земли — отравленного песка — у моря так страстно, словно каждая песчинка тут была золотая.

«Вопрос престижа», — говорил Карел Вандер Петеру, и тот кивал, потому что привык во всём соглашаться со старшим братом. «И те, и другие — они уцепились за Маройку, как за последний шанс доказать, что сильнее, вот и не отпускают её». Петер снова кивал, соглашаясь — спорить тут было решительно не с чем, тем более что повторял эти нехитрые выкладки старший брат по нескольку раз на дню. «Но мы умнее. Мы не будем больше играть в эти игры. Мы имперские неогены, а не идиоты какие-нибудь!» — и это Петер тоже слышал.

Они были имперскими неогенами, суперсолдатами, биоинженерным чудом, созданным в противовес просто инженерным чудесам Доминиона. Вот только, как доказала Маройка, чудеса гибнут — и гибнут с замечательной лёгкостью: кто-то в разрывах гранат, кто-то в огне бластеров, а кто-то от старого-доброго твёрдо-зарядного оружия, потому что никакой фактор регенерации не спасает от дыры в груди размером с… «С грудь», — мрачно хмыкнул про себя Петер. Иллюзий у него не было, патриотическая горячка давно угасла. Хотелось только, чтобы Карел поскорее перешёл от слов к делу.

Ему казалось, после побега что-то изменится. Ничего не изменилось. 

Вокруг был всё тот же проклятый, дрянной, ядовитый песок, всё те же доминионцы прятались где-то за барханами, всё та же бело-ржавая пустота выедала глаза. Петер мог заметить прожилки на листе дерева, растущего во многих километрах от него, но не мог разглядеть дороги в песках Маройки.

— Не отчаивайся, — говорил ему брат Карел. — Может, ещё привыкнем.

Петер пожимал плечами; он не был в этом уверен, но брату ведь виднее, не так ли?

Всё-таки он старший.

Но Петеру привыкать не хотелось.

* * *

Зелень её платья среди алого песка смотрелась нелепо, случайно, почти дерзко. 

Девочка стояла, не двигаясь, стояла уже давно — ноги её по самое колено занесло песком, песок похоронил сбитую ветром с головы шляпу-матроску и брошенную поодаль сумку. 

— Она живая и мыслит, — сказал Карел, задумчиво. Он был телепат.

— Её сердце бьётся, — согласился Петер. Он умел видеть вещи насквозь.

«Всё хорошо, Меро. Я жду».

— Меро? Это что? — спросил Петер.

Девочка не ответила. Продолжала смотреть в никуда усталыми зелёными глазами.

Ответила её память — Карелу: показала красавца в синем сьюте и красной куртке, блондина с кокетливым взором и насмешливым низким голосом. Зачем такому бросать ребёнка в военной зоне?

— Просто так, по приколу? — спросил Петер.

Может быть. На красном песке, изрытом воронками от взрывов, Меро сказал девочке: «Подожди!» — и запрыгнул в лёгкий одноместный космобиль, взмывший ввысь и скрывшийся в пронзительно-синем небе. А девочка осталась стоять — у ног дурацкий рюкзачок с нелепым жёлтым мишкой и кучей брелочков, на голове матросская шляпа, волосы шевелит ветер, на губах улыбка.

— Она уже давно тут стоит, — покачал головой Карел. — Пойдём, братец. Нам время дорого.

— Ну да, — согласился Петер. — Давно стоит, ещё постоит.

В Маройке хватало странных и жутких вещей.

Девочка, ждущая своего Меро, была даже не самым занятным явлением.

* * *

Братья переглянулись.

Один заметил алое на алом — форму Доминиона на песке. Другой услышал шум чужих мыслей — мыслей командиров и солдат, безрадостно месивших песок приблизительно в направлении позиций Империи. 

Ешё одно бессмысленное сражение, ещё пара десятков — сотен — тысяч бессмысленных смертей.

— Там девочка, — задумчиво сказал Петер.

— Она давно там стоит… — одновременно с ним обронил Карел.

Братья снова переглянулись.

— Мы собирались сбежать от войны, ты не забыл?

— Но не от совести же.

— При чём тут совесть?

— В самом деле, при чём?

Братья переглянулись ещё раз.

— Я вижу, туда приближается отряд, — вздохнул Петер.

— Они не слишком торопятся. Если мы сможем, мы успеем её забрать, — размял плечи Карел.

* * *

Девочка, как и следовало ожидать, не сдвинулась с места. Зато с места сдвинулся песок, поднятый боевым доспехом доминионского офицера. Среди множества усталых и разочарованных нашёлся один свежий и полный сил.

Так они и замерли: доминионец в красном доспехе, безликий, похожий на шахматную фигуру, девочка в возмутительно гражданском платье и два брата в обрывках имперского мундира. 

Ни Петер, ни Карел не были собственно боевыми офицерами. Зачем на поле боя ясновидец или телепат? Им место там, где нужно что-то увидеть или услышать — на допросе или в разведке. 

А офицер напротив был молод и силён, тяжёлой табельной булавой он поигрывал с неимоверной лёгкостью.

А девочка всё стояла, всё ждала чего-то.

Кого-то.

Кто не приходил.

А потом булава пошла вниз — не на братьев, нет. Доминионцу не интересно было убивать двух дезертиров. Он больше хотел их подразнить. А вот девчонка, такая мирная здесь, в этом немирном мире, такая зелёная здесь, среди алого песка…

Булава пошла вниз и опустилась на плечи Петера и Карела.

Петера, заметившего её движение ещё до того, как оно началось.

Карела, услышавшего мысль доминионца, когда она только зародилась.

Девочка вздрогнула и моргнула.

— Брат, — прошептала она. — Братик вернулся…