Пора домой (джен)

Все началось в ясную стылую ночь кануна Дня всех святых. Миссис Брэдфорд, по своему обыкновению, протопила часть холодного неуютного замка — их временного пристанища в казавшейся ей столь негостеприимной Англии, — собрала на стол и с минуты на минуту ждала, когда домой вернется ее сын, Винсент. Это был первый Хэллоуин без отца мальчика, мистера Чарльза Брэдфорда — он уехал заключать какую-то чертовски важную сделку. И прямо перед отъездом совершенно по-американски хохотал от показавшегося ему забавным каламбура.

— Только послушай, Элизабет, — продолжая добродушно смеяться в усы, говорил Чарльз, — чертовски удачная сделка и в сам Хэллоуин, а? Да к нам благоволит сам Дьявол!

Элизабет бледнела, заламывала тонкие бледные руки и качала головой:

— Побойся бога Чарли, право слово. Разве же это смешно?

— Э, дорогая, — на лице Чарльза заиграла добрая улыбка, — ты слишком себя накручиваешь. Жизнь нам дана в удовольствие, слышишь? У меня прекрасная работа, у нас роскошный дом — целый замок! Подумать только, когда это у нас в Пенсильвании мог бы быть такой дом, да еще за жалкие центы?

— В нем холодно, точно в склепе, Чарли, — Элизабет натянула на костлявые плечи шаль и поежилась. — Такой дом ни за что нормально не протопить. И полы вечно холодные. И это кладбище...

Кладбище особенно пугало миссис Брэдфорд. На родине она не раз видела кладбища — ухоженные, с ровными рядами аккуратных могильных камней; на каждом в несколько сухих букв и цифр укладывались воспоминания о прожитых жизнях — коротко, лаконично, точно в новостной сводке.

Это же кладбище было иным. Поросшее бурьяном и деревьями, с каменными стенами старых склепов, неровными мощеными тропками, оно наводило на миссис Брэдфорд такой страх и ужас, точно та вновь была маленькой девчушкой, заблудившейся посередь ночи среди этих самых могил. Но миссис Брэдфорд никогда не заходила на то кладбище. Была бы ее воля — никогда-никогда в жизни ее ноги бы там не было.

— Полно, дорогая! Это всего лишь кладбище, — примирительно обнял жену Чарльз Брэдфорд. — Зато у нас тихо, спокойно, почти нет соседей и дивный сад!

Миссис Брэдфорд покивала, прикусив тонкую бескровную губу. Неподалеку от них стоял еще один дом, не такой роскошный, как тот, что они сняли, по словам Чарльза Брэдфорда, "за жалкие центы", но тоже старый и красивый. В нем жила старуха Уотерс, приезжавшая сюда каждый год ближе к концу октября и уезжавшая сразу после Рождества. Дорис Уотерс неизменно пекла тыквенный пирог и приносила его Брэдфордам; ее линялый фартук был вечно в муке, старомодные юбки смешно топорщились на высохшем старческом теле и придавали Уотерс совершенно непропорциональный вид. Она растягивала впалый, почти беззубый рот в улыбке, похожей на оскал, гладила Винсента по белокурой вихрастой макушке и источала запахи выпечки, тыквы и чего-то гнилостно-сладкого.

— И потом, — Брэдфорд подмигнул, — наверняка скоро снова заявится почтенная миссис Уотерс с тыквенным пирогом. Поверь мне, я уже завтра вернусь, клянусь тебе — с подписанным договором! И пусть Винсент насобирает достаточно сладостей — у него совершенно жуткий костюм!

Миссис Брэдфорд грустно улыбнулась и долго еще смотрела, как Чарльз садился в черный высокий "Шевроле Тахо" — и только пыль серым облачком заклубилась под шуршащими шинами. Мистер Брэдфорд никак не желал сменить машину на нечто более компактное. "Всякий раз, когда я сажусь в их бизнес-авто, у меня такое чувство, будто я еду, восседая прямо на дороге", — жаловался он.

— Удачи, Чарли, — как-то грустно произнесла миссис Брэдфорд вслед стремительно бежавшей к горизонту машине, что уменьшалась, уменьшалась, пока, превратившись в точку, не пропала из видимости.

Миссис Брэдфорд огляделась. На землю опускался мрак — точно кто-то пролил синюю краску, и воздух становился все гуще. В последнее время зачастили дожди, хляби небесные разверзались все чаще и чаще, обрушивая вниз крупные, точно слезы исполина, капли. Налетали злые ветра, они-то и посбивали жухлую листву с деревьев, которые теперь стояли голые, причудливо изгибая корявые руки-ветви. Но этот вечер, похоже, обещал быть совершенно иным. В небе всплывала большая луна: желтая, точно масло, полнотелая, она смотрела вниз и лила беспристрастный призрачный свет в густую синь воздуха.

Откуда-то издалека доносились крики и смех детей, где-то галдели птицы. Ночь вступала в свои права, и Винсент вот-вот должен был прийти домой. Часы в прихожей пробили десять — эхо звона разлилось по всему замку, холодному, неуютному, и долго носилось меж каменных стен, отражалось от потемневших зеркал, билось в окна и филенчатые двери, будто бы оно потерялось здесь, заблудилось и теперь отчаянно искало выход. Или Винсента, которого так ждала мать.

Винсент этим вечером ушел навстречу веселым хэллоуинским приключениям в дивном костюмчике графа Дракулы — с самыми что ни на есть настоящими бутафорскими клыками, выкрашенными черной гуашью светлыми волосами; бледный, голенастый, непропорционально длинный, с круглой головой, сидящей на тонкой шее, вокруг которой стоймя стоял ало-черный вампирский воротник, и в развевающемся плаще, он походил то ли на летучую мышь-переростка, то ли на легендарного кровососа, точнее, на его дитя. Миссис Брэдфорд беспокоилась — другие дети не хотели водиться с Винсентом, что, если и в этот вечер они погнали его прочь, вопреки всем традициям?

У Винсента совершенно не было друзей, за исключением старой Дорис Уотерс. За те три года, что они прожили здесь, его не оттолкнула только она. Миссис Брэдфорд отчаянно жалела, что старуха приезжала на столь короткое время, но в оставшиеся месяцы года почтенной леди, по ее словам, надлежало помогать по хозяйству сыну, жившему где-то неподалеку от Манчестера. У того было несколько детишек, и уж они-то, по словам старухи Уотерс, точно не были бы такими поганцами, как местные, и всенепременно подружились бы с мистером Винсентом.

Миссис Брэдфорд принялась мерить шагами холодный зал, кутаясь в шаль. У Винсента была еще одна пугающая привычка — как-то раз он обмолвился, что любит гулять по местному кладбищу. Миссис Брэдфорд тогда пила сердечные капли и утихомиривала разгулявшуюся тахикардию, подносила к влажным глазам платок и дышала часто, с присвистом, точно больная. С той поры Винсент больше не говорил ничего о кладбище — все больше читал книги, гулял по саду да навещал старуху Уотерс, когда та приезжала.

Часы пробили четверть одиннадцатого. Эхо шагов миссис Брэдфорд смешалось с эхом боя часов, и звуки с отзвуками принялись летать из коридора в коридор наперегонки, точно дети, охваченные азартом. Миссис Брэдфорд прошла на кухню и накапала в чашку капель — воздух тот же час наполнился резким запахом мяты и валерианы — и налила из кувшина воды. Вода уже подернулась, точно пленкой, тонюсенькой корочкой льда — в кухне было холоднее всего. Миссис Брэдфорд вздрогнула — каким бы омерзительным ни был климат Англии после солнечной Пенсильвании, она не помнила, чтобы в конце октября хоть раз было настолько холодно. С трудом взяв себя в руки, она решила наведаться к миссис Уотерс — должно быть, Винсент просто засиделся у доброй старушки, а она уже напридумывала себе страстей. Был бы дома Чарли, он всенепременно бы посмеялся над тем, какой нервной она стала. "Это все от того, что здесь вовсе нет солнца, — подумалось ей. Мысли в голове звучали так, словно это говорил Чарли, вечно деловитый, улыбающийся и совершенно уютный. — Будь он дома, вода не замерзла бы".

В доме старухи Уотерс дверь была притворена. На стук в дверь никто не выходил. Миссис Брэдфорд беспомощно оглядела дом — она не знала, закрыта ли дверь на ключ, а вламываться в чужой дом... На родине за такое можно и пулю промеж глаз получить. Миссис Брэдфорд поежилась и пошла вдоль стены — за стеклом, занавешенным плотными шторами, подрагивая, горел свет. На стук в окно тоже никто не ответил, и миссис Брэдфорд пошла дальше, ежась от вязкого холодного воздуха, забиравшегося в рукава пальто и кусавшего бледную кожу так, что на той проступали мурашки. Луна поднялась выше и побагровела. "Какая жуткая, — подумала миссис Брэдфорд, зябко передернув плечами, — будто кровью налилась. Настоящая хэллоуинская луна..."

Миссис Брэдфорд постучала во все окна, до которых смогла дотянуться, еще раз постучала в дверь и пошла прочь. На миг ей почудилось, что дом старухи Уотерс будто бы вздохнул с облегчением, а двери и окна его намертво заколочены; миссис Брэдфорд обернулась — резко, порывисто, так, что шляпка едва не слетела с ее головы, а в шее что-то хрустнуло. "Показалось, — с облегчением выдохнула она, потирая шею сзади — от резкого движения перед глазами поплыло, а в ушах зашумело. — Перенервничала — вот и привиделось, — оправдывалась она вполголоса сама перед собой. — Это все боковое зрение, да. Обман бокового зрения, не иначе".

Миссис Брэдфорд оглядела улицу — пусто, только вдали девчушка с тыквенным фонарем куда-то шла за руку с высокой женщиной и заливисто смеялась — должно быть, мать забрала припозднившееся и заигравшееся чадо. Миссис Брэдфорд шумно вздохнула — должно быть, и ее Винсент уже дома, попросту заигрался. А старуха Уотерс легла спать. Конечно, иначе быть и не могло — все же Винсент всего-то ребенок, а старуха — и есть старуха. С давлением, подагрой и, конечно же, старческой тугоухостью.

В доме было тихо и пусто. Только эхо от боя часов гуляло по стылым коридорам, да в высокие стрельчатые окна засматривалась круглолицая побагровевшая луна.

— Винсент! — позвала миссис Брэдфорд — ей отчаянно захотелось разорвать эту зловещую тишину, пусть и наполненную звуками и шорохами, но какую-то совершенно мертвую.

— Винсент! Сент-сент-сент! — загремело эхо, уносясь по коридорам, взвиваясь к потолку и путаясь меж хрустальных подернутых пылью и паутиной висюлек старинной люстры.

Миссис Брэдфорд тяжело вздохнула и направилась к спальне сына. Никого. Дом был пуст — хотя и полон теней, свиста ветра, странных шорохов. Казалось, еще немного — и мороз начнет рисовать на окнах узоры. Стало так холодно, что у миссис Брэдфорд пар пошел изо рта. Она потерла слезящиеся глаза — одиночество подступило к горлу, тревога сжала грудь. Будто бы она осталась совершенно одна — потерянная, в мире призраков, в старом холодном замке, где из соседей — только багровый лунный диск, кладбище с криворукими деревьями-великанами да дом старухи Уотерс — неприветливый, с заколоченными окнами и дверями. Хотелось расплакаться, горько, навзрыд, но миссис Брэдфорд отчетливо осознавала — где-то там в стылой синеве ночи был Винсент, был совершенно один и, должно быть, отчаянно нуждался в ней, в ее тепле, ее спокойствии.

Выйдя из замка, миссис Брэдфорд огляделась, думая, откуда же начать. Сначала она посмотрела на дом старухи Уотерс — и вовсе никакой не дом-призрак, самый обычный дом! Но подходить отчего-то не хотелось. Решив, что там она уже была, миссис Брэдфорд направилась в другую сторону, к дому Ларсонов. У Ларсонов было трое детей, и все как на подбор — толстые, жадные и невероятно злые. Они швыряли в Винсента палками, а однажды даже подожгли его самодельный сарайчик в лесу, заботливо сложенный из веточек. Как признались позже, забавы ради. Но делать было нечего — эти самые Ларсоны могли знать, где Винсент. Подумав, не усовестить ли их родителей тем, что их отпрыски не давали проходу Винсенту уже три года кряду и, вполне вероятно, могут быть виноваты в исчезновении ее мальчика, миссис Брэдфорд ускорила шаг.

Ларсоны жили в небольшом доме с кособокой пристройкой-флигелем. Весь двор их был украшен тыквами. Тыквы смотрели злобно, их глаза-прорези зло горели огнем, а раззявленные рты будто бы кричали: "Убирайся! Убирайся!" Миссис Брэдфорд, оглядываясь и ощущая спиной недоброжелательные взгляды десятков пар глаз, постучала в дверь.

— Чего надо в такой час? — грубо ответила открывшая ей дверь женщина — дебелая, с красноватым оплывшим лицом, окруженным бесцветными безвкусными кудряшками.

— П-простите, — миссис Брэдфорд ссутулилась и поймала себя на мысли, что никак не сможет усовестить хамоватую миссис Ларсон. — Я хотела... Хотела спросить, может...

— Чего мнешься? — скривилась миссис Ларсон — лицо ее стало похоже на перезрелую грушу. — Коль надо чего — говори, нет — выметайся!

— Винсент, — миссис Брэдфорд сморгнула влагу с глаз. — Он не вернулся. Ваши дети его не видели?

— Фред! Элли! Джек! — рявкнула женщина, смерив миссис Брэдфорд презрительным взглядом. — Вы Винсента не видели?

— Винсента-урода? Винсента-головастика? Бледную моль-Винса? Винса-пенса? — наперебой загалдели дети, и миссис Брэдфорд ощутила, как поднимается в ней волна возмущения — неудивительно, что ее сын стал таким нелюдимым! Если эти изверги так же донимали его — уйдешь тут и на кладбище, и куда угодно! Тем более, ее Винсент всегда был таким чувствительным...

— Да-да, того странного придурка, — ответила миссис Ларсон.

— Как вы можете? — миссис Брэдфорд задохнулась от возмущения. — Они — дети неразумные, но вы, взрослая женщина...

— Заткнись, дорогуша, — припечатала миссис Ларсон. — А то и спрашивать не буду. Скажи спасибо, что я тебе вообще открыла — ломятся всякие посреди ночи... Лучше бы за своим отпрыском следила.

— Не-а! — отозвался самый старший басовито.

— Да видели мы его! Он к этой старой карге пошел! — перебил его младший.

— Вот там его и ищи, кукушка, — отрезала миссис Ларсон, со стуком захлопывая дверь.

Миссис Брэдфорд побрела прочь, глотая слезы обиды. Она и представить себе не могла, что ее Винсента на самом деле так сильно не любят.

— Тетя! Тетя! — детский шепоток послышался из открытого окна кособокого флигеля.

Миссис Брэдфорд повернулась и подошла ближе. Из окна высунулась девочка лет семи, такая же бледная, как мать, но пока красивая совершенно сказочной красотой: очерченные коралловой пастелью пухлые губки и восковая бледность щек в обрамлении золотистых кудряшек делали ее похожей на фарфоровую куклу.

— Я видела Винсента, — прошептала девчушка, оглядываясь. — Он хороший у вас, только меня братья бьют, если я с ним гуляю... Поэтому мы больше не разговариваем...

Девчушка повесила нос и всхлипнула.

— И их не ругают? — ошеломленно переспросила миссис Брэдфорд — ей отчего-то захотелось обнять эту девочку и унести прочь из этой обители грубости и варварства.

— Маменька говорит мне не спорить с братиками, они старше, умнее и все правильно говорят. А если они меня и бьют, то это от того, что я несносная глупая девчонка и не слушаюсь.

— Ты не глупая, — возразила миссис Брэдфорд. — Но где ты видела Винсента?

— На кладбище, — оглядевшись по сторонам, прошептала девочка. — Он шел на кладбище. С какой-то старухой.

— Давно? — у миссис Брэдфорд оборвалось сердце.

— Мы уже домой шли, — проговорила девочка задумчиво. — Не знаю, который был час — часов у меня нет...

Поблагодарив девочку, миссис Брэдфорд побежала обратно. Сердце стучало в горле, ладони вспотели. Впереди прорисовывались очертания их дома-замка; залитый светом багровой луны, взиравшей с самого небесного дна, он казался зловещим призраком, как и дом по соседству. Дом старухи Уотерс. Миссис Брэдфорд остановилась, чтобы перевести дух. Должно быть, совсем нервы расшалились. Иначе с чего она поверила девчонке? Ей самой едва ли семь-восемь, сегодня Хэллоуин, мало ли, что могло родиться в детской фантазии? Сам Винсент сколько небылиц рассказывал! А сколько писал в заветной тетрадке, сколько рисовал в альбоме... Он просил не заглядывать, и миссис Брэдфорд с пониманием относилась к потребности сына, но теперь дело принимало иной оборот. Она направилась домой — и точно знала, с чего начнет.

"Не влезай! Убьет!" — гласила надпись на обложке. Миссис Брэдфорд набрала в грудь побольше воздуха и открыла тетрадь.

Жила-была девушка-красавица. Она была незнатная, простая девушка. А в соседнем богатом доме жил знатный лорд. Влюбился он в эту девушку, души в ней не чаял. И девушка ответила ему взаимностью, и сердце свое подарила.

Кривые строчки плыли перед глазами миссис Брэдфорд. Она и не думала, что ее Винсент пишет что-то подобное!

Родители запретили ему жениться на простячке. Не зря же был он лорд. От горя он занемог и вскоре умер. Девушка утопилась с горя — не хотела жить без него. Похоронили ее за церковной оградой...

Миссис Брэдфорд смахнула слезу. Ее Винсент, конечно, много читал, но она стремилась оградить его от таких ужасов — вырастет, хлебнет горя! А он, оказывается, знал, как хоронили самоубийц...

А потом, после Хэллоуина, в склепе его фамильном нашли ее тело. Даже скелетом она пришла к любимому. Но на этом чудеса не закончились. Потому что еще через несколько лет в том же склепе нашли не только их двоих, но и ребенка-скелетенка. И, говорят, ходит он по кладбищу в Хэллоуин и ищет себе братика или сестричку. И никак не найдет.

Миссис Брэдфорд показалось, что она слышит гулкие шаги этого самого скелетенка. Она рвано вздохнула и, прихватив альбом с рисунками, пошла вниз — накапать себе еще сердечных капель. Всматриваясь в исчерченные черным карандашом линии, миссис Брэдфорд узнавала кладбище и деревья. На всех рисунках находилось место лишь одному цвету, кроме черного и пергаментно-желтого. Везде неизменно алела полная, круглолицая луна.

Миссис Брэдфорд поняла — делать нечего. Прижимая одну руку к груди, из которой норовило выпрыгнуть сердце, а второй удерживая злосчастный альбом, она направилась на кладбище.

Улица застыла — ни движения облаков на небе, ни ветерка, казалось, даже листва под ногами застыла и перестала шуршать. Только безмолвно стояли и изгибали изломанные ветви-руки корявые голые деревья, да луна лила вниз кровавый свет. Миссис Брэдфорд дрожала, пыталась совладать со свистящим дыханием, не дать волю слезам, но горячие дорожки все же побежали по щекам. Где-то за левым плечом остался дом-призрак, и на сей раз миссис Брэдфорд была готова поклясться собственной жизнью — окна и двери его были заколочены.

Миссис Брэдфорд направлялась к склепу, нарисованному в альбоме ее сына. Судя по картинке, это был фамильный склеп семьи Пауэллов, заросший и неухоженный, покорившийся четырем ветрам, безжалостным дождям и прочим природным силам. Но не дошла миссис Брэдфорд до склепа совсем немного — взгляд ее зацепился за другую могилу.

Дорис Элис Уотерс.

Она вгляделась в портрет. Сомнений не было — с надгробной плиты ей улыбалась старуха Уотерс. Похороненная здесь в канун Хэллоуина четыре года назад.

Похолодевшая миссис Брэдфорд выронила альбом и принялась озираться. Нет же, чертовщина. Должно быть, ей померещилось в темноте — такая ночь, этот лунный свет, нервы разыгрались, Винсент пропал — где тут не померещится? Она еще раз всмотрелась в надгробие. Ущипнула себя. Всмотрелась снова. Сомнения выветрились из ее головы, истаяли туманом, канули в воду — даже круги не пошли.

Миссис Брэдфорт принялась листать альбом. Вот по кладбищу гуляет семья: папа-скелет, мама-скелет и ребенок-скелетенок. Вот старуха Уотерс несет им тыквенный пирог. Вот он, Винсент, играет со скелетенком в догонялки меж могил. Миссис Брэдфорд сунула альбом за пазуху и упрямо направилась к склепу.

Энтони Джонатан Пауэлл.

Выгравировано красиво, портрет ниже — дорогая работа, хорошая. Молодой человек с тонкими чертами лица, ничем не похожий ни на кого из знакомых. Хотя взгляд... Миссис Брэдфорд пригляделась — такой же взгляд был у ее мужа, Чарли — волевой, добрый, честный. Сразу вспомнилось, как агент что-то рассказывал о том, что их дом раньше принадлежал некоей семье Пауэллов, которым пришлось уехать потому, что их сын поступил в какой-то жутко престижный университет в Швейцарии, а семья Пауэллов могла позволить себе поехать с ним.

Синтия Дорис Уотерс.

Нацарапано ниже, криво, портрета нет. "Уотерс", — с ужасом подумала миссис Брэдфорд, глядя на дату рождения Синтии. "Дорис Уоттерс! Дочка старой ведьмы, — пронеслось у миссис Брэдфорд в голове. — А она еще и моего Винса внучком называла!" Миссис Брэдфорд принялась обходить склеп, чтобы найти вход. Тяжелая каменная дверь была приоткрыта, а у входа валялся обрывок чего-то. Чего-то черного с алой подкладкой.

Миссис Брэдфорд лишилась чувств.

* * *

— Мистер Брэдфорд, вы же понимаете, — инспектор полиции устало потер переносицу, — мы займемся этим делом, разумеется, но доверять показаниям вашей жены... Пригласите ей хорошего врача. Бедная женщина перенервничала, а тут такое...

Инспектор был сер и невыразителен, как и туманное осеннее утро. Он только плотнее запахнул видавший виды бежевый плащ, нахлобучил потертую шляпу и огляделся еще раз.

— Холодно у вас, — отметил он. — Может, к вам отрядить моего знакомого? Он замечательно разбирается в каминах. Должно быть, надо прочистить трубы. Да, прочистить трубы...

— Благодарю, инспектор, — раздраженно ответил мистер Брэдфорд. У него такое горе, а этот служака о трубах! Верно говорят — черствеет человек от такой работенки.

— И врача найдите, — прищурился инспектор. — И еще момент... — он задумался. — Как, говорите, соседку вашу звали?

— Старуху? — непонимающе отозвался Брэдфорд.

— Ее самую.

— Уотерс. Дорис Уотерс.

Инспектор покивал.

— А вы с ней общались?

— Нет, — покачал головой Брэдфорд. — Ни разу ее не видел. С ней общались только Элизабет и Винс.

— А того, что у нее в доме окна заколочены, стало быть, тоже не видели... — пробормотал инспектор себе под нос — мистер Брэдфорд так и не понял, было ли это вопросом, но на всякий случай решил ответить.

— Не видел, сэр. Никогда не обращал внимания.

— Не обращали внимания, — эхом отозвался инспектор, стянув шляпу и теребя ее поля. — Понял. Да, понял.

— Это имеет отношение к делу?

— Не знаю. Пока не знаю, — покачал головой он. — Но постараюсь разобраться. Сэр, может, вам все-таки нужен специалист по каминам? Уж очень холодно.

Когда инспектор ушел, мистер Брэдфорд долго бездумно смотрел ему вслед, а после направился к комнате, где лежала его жена. Дверь отворилась, и на пороге спальни показался усталый врач, похожий на богомола.

— Ей нужна помощь, мистер Брэдфорд, — проговорил богомол задумчиво. — Помощь специалиста по расстройствам... душевным. Она пережила тяжелое потрясение...

— Вы можете... Можете кого-то порекомендовать? — Брэдфорд выпрямился.

— Я позвоню вам... скажем... — богомол пошевелил беззвучно губами, что-то прикидывая. — Завтра.

Они шли по лестнице вниз молча, не глядя друг на друга.

— Я очень надеюсь на вас, доктор, — Брэдфорд горячо пожал руку, больше похожую на тонкую богомолью лапу. Хватка той оказалась неожиданно крепкой.

— Понимаю, сэр, — кивнул врач маленькой головой. — Понимаю.

Мистер Брэдфорд остался один в неприветливой огромной гостиной, пристанище эха, шорохов и шепотков, пробиравших до самых костей. "Будь я проклят, — думал он. — И верно, не стоило поминать Дьявола". Он ругал себя последними словами до того самого момента, пока не услышал откуда-то сверху негромкий плач. Брэдфорд побежал наверх, подгоняемый внезапно воспрявшей в нем надеждой — быть может, все это нелепая случайность и Винсент нашелся, и Элизабет, конечно, поправится, потому что иначе быть попросту не могло, не может и никогда не будет.

Шаги его — громкие, торопливые — подхватывало эхо и, будто бы паяц, хохоча и глумясь, бросало от стены в стене, от окна к окну, к потемневшим зеркалам и старой штукатурке на потолке. Но для Брэдфорда это не значило ровным счетом ничего. Он ворвался в спальню к жене и замер, вглядываясь и прислушиваясь.

Элизабет лежала на постели, волосы ее разметались по казавшейся синеватой в лунном свете подушке — и откуда только снова выплыла эта круглолицая бледная луна? Теперь она не была ни багровой, ни желтой; лунный диск светился холодным серебром и, хотя и казался полным, совершенно точно уже был ущербным с одной из сторон. Брэдфорд на мгновение задумался — с какой же? Но вскоре принялся пожирать спальню глазами пуще прежнего. Кроме Элизабет, ни одной живой души в комнате не было. Брэдфорд вгляделся в ее лицо. Если и можно за день постареть лет на десять, то это произошло сейчас с ней, его женой. Худое лицо казалось изможденным, заострившимся; светлая кожа казалась землистой; под глазами залегли тени так, что в призрачном свете луны лицо Элизабет казалось черепом с провалами-глазницами. Жуткое впечатление смягчали только ее губы, слегка растянутые в нежной материнской полуулыбке. Она что-то бормотала сквозь сон. Брэдфорд вслушался — но не смог разобрать ни слова. Подошел ближе, подумав, что стоит поправить сбившееся одеяло — в доме и правда было чертовски холодно. И заметил на белой простыне комья влажной земли.

Брэдфорд похолодел. Он, не веря своим глазам, взял ком в руки — тот рассыпался, оставляя на его пальцах влагу и грязь. Запахло кладбищем. "Что за черт, — подумал Брэдфорд. — Должно быть этот богомол на подошвах прихватил". На полу тоже были следы от земли, и вели они как раз к выходу из комнаты. Брэдфорд с облегчение выдохнул — по всему выходило, что и правда врач. О том, что следы из-за размеров никак не могли принадлежать взрослому мужчине, Брэдфорду думать вовсе не хотелось.

Элизабет становилось хуже день ото дня. Порой она впадала в тревожное забытье, взгляд ее в такие моменты был обращен куда-то вовнутрь, и разговаривала она либо сама с собой, либо с Винсентом. Который так и не вернулся домой. Богомол и правда позвонил и дал контакты превосходного психиатра, но дело не ладилось. Брэдфорд никак не мог понять, почему, врач, кряжистый седой мужчина в очках, — тоже. Пока однажды не посоветовал Брэдфорду проверить, точно ли миссис Брэдфорд пьет таблетки, а не прячет их в укромное местечко.

— Элизабет! — ахнул Брэдфорд, обнаружив в прикроватной тумбочке шкатулку с двойным дном — все секретное отделение заполнили белые кругляши. "Как маленькие луны, — подумалось Брэдфорду. — Как маленькие круглолицые ненасытные луны".

— Ах, Чарли... — лицо ее — восковое, изможденное, с печатью скорби — скривилось и пошло красными пятнами. — Ах, Чарли... Когда я их пью, он не приходит ко мне... Позволь... Не заставляй...

Ее хрупкие плечи содрогались в беззвучных рыданиях. Брэдфорд тяжело вздохнул и вышел прочь.

— Я не могу заставить ее, — простонал Брэдфорд, обхватив руками голову. Седина поблескивала в тусклом свете хрустальных бра.

— Тогда от лечения не будет проку, — посетовал доктор. — Если вы не заставите ее пить таблетки, я не смогу ей помочь, понимаете? И вы не сможете...

Брэдфорд опустошил бокал с резко пахнущим можжевельником джином.

Тянулись серые дни. Элизабет больше не вставала с кровати, только разговаривала с пустотой и надтреснутым голосом пела колыбельные.

— Если я умру... — начала она однажды. — Ах, Чарли, похорони меня здесь.

— Не говори такого, — он нахмурил поседевшие брови. — Ты поправишься. И Винсента мы найдем.

— Ах, Чарли...

Элизабет умерла в канун Рождества. В день похорон у гроба не было почти никого. Под одним из суковатых голых деревьев, словно зуб, теперь белел надгробный камень.

— Мистер Брэдфорд, — к нему подошел давешний инспектор в неизменном плаще. — Простите, что беспокою вас в столь скорбный час...

— Вы что-то выяснили?

— Нет, сэр, — покачал головой инспектор. — Если, конечно, вы не верите в мистику.

— А вы в нее верите, инспектор? — вопрос прозвучал резко.

— Нет, что вы, сэр. Конечно же, нет.

— О чем тогда речь?

— Пойдемте со мной, сэр.

Они остановились у входа в склеп, где был похоронен Пауэлл.

— Что вы делаете? — изумился Брэдфорд, когда инспектор принялся открывать каменную дверь.

— Увидите. Лучше помогите мне, сэр.

На одной каменной полке, костями вперемежку, лежали два скелета. А на полке пониже — еще два. Два детских скелета.

— И?.. — покачал головой Брэдфорд.

— Сэр, — инспектор замялся. — Видите ли... До этого Хэллоуина в этом склепе лежал только один детский скелет.

— Вы хотите сказать, что тело здесь за такое время способно истлеть до костей?

— Нет, сэр. Не способно. Но, может, вы бы хотели провести анализы...

— Нет, — Брэдфорд выпрямился во весь рост и едва не ударился головой о каменный свод. — Это не Винсент.

— Хорошо, сэр. На такие вещи всегда нужно разрешение...

* * *

В канун дня всех святых детвора бегала с корзинками, ряженная в костюмы чудищ, упырей и привидений. Багровая луна светила ярко, заливая красноватыми лучами всю округу. В доме у Ларсонов горел свет. Было шумно — играла музыка, дети носились друг за другом и считали, сколько кому дали конфет.

— Элли, маленькая вредина! — закричал толстый мальчишка, из тех, что вечно досаждал Винсенту. — Отдавай конфеты!

— Они мои, — тихо проговорила девочка, прижимая корзинку к груди.

— Не-ет, — гадко протянул мальчишка. — Я — твой брат. Значит, они и мои тоже!

Завязалась потасовка. Миссис Ларсон, пахнущая джином, смотрела телевизор и не обращала внимания на детей.

— Ну и пожалуйста! — сквозь слезы проронила Элли — она так и осталась фарфоровой куклой с золотыми кудряшками, взросление пока не тронуло ее детских черт. — Подавись этими конфетами!

Топнув ножкой, она убежала во флигель и залилась горькими слезами обиды. И сразу не заметила, как в окно постучали. Стук повторился. Элли, утерев слезы, неохотно высунулась в окно.

— Здравствуй, это же ты — Элли? — за окном стояла прошлогодняя тетя — красивая и должно быть, очень добрая.

— Я, — девочка шмыгнула носом.

— Я принесла тебе тыквенный пирог, Элли, — женщина улыбнулась.

Элли заметила, что подле нее стояло двое мальчишек. Одного девочка даже узнала.

— Винсент! — ахнула она. — А мы думали, ты пропал... Говорили, что ты умер...

— Я не умер, Элли, — Винсент покачал круглой головой — Элли показалось, что он даже не вырос за этот год. — Пойдем с нами? Мы не станем тебя обижать. Мы тоже хорошие старшие братья, правда?

Мальчонка рядом с Винсентом серьезно покивал.

— Пойдемте, — легко согласилась Элли. — Вы уж точно лучше этих несносных поганцев! — она кивнула головой в сторону двери.

Чарльз Брэдфорд сидел в гостиной и пил коньяк, он уже изрядно захмелел и вспоминал, как клялся Элизабет быть с ней и в горе, и в радости, пока смерть... Но старуха с косой оказалась неумолима.

Мистер Брэдфорд и сам теперь походил на призрака — он поседел, осунулся, стал больше пить и постоянно ходил на могилу к Элизабет. Бизнес его шел плохо, новенький "Шевроле" пришлось сменить на бюджетную малолитражку, доходов стало едва хватать, чтобы покрывать аренду дома, в котором стало еще холоднее, чем прежде.

Он сразу даже не услышал, как в дверь постучали. Но стук стал настойчивее, и он нехотя поднялся, чтобы открыть дверь.

На пороге его дома стояла Элизабет. Счастливая, прекрасная — как раньше. От нее дивно пахло тыквенным пирогом, луговыми травами и сыростью, а еще — чем-то приторно-сладким. Рядом с ней стоял Винсент, какой-то мальчонка и девчушка, кажется, из одного из окрестных домов.

— Чарли... — она улыбнулась — лицо ее осветила багровая луна. — Чарли... Пойдем домой, нам пора.