Я, может, на скрипке хочу играть (гет)

Жили-были Старик со Старухой. Неплохо жили, надо сказать, дом свой у них, ипотека уже выплачена, скотина какая-никакая есть, корыто новенькое, не хлам какой-нибудь, как у соседки. Да стало им скучно жить-поживать, словно не хватает в жизни чего-то.

— Давай сделаем Колобка, а, Старуха, — сказал Старик. — Смотри, ты ж ещё молодая совсем у меня, поскребёшь по амбарам, пометёшь по сусекам, слепишь, сжаришь, помощничка себе воспитаем.

— Фе, — ответила Старуха. — Вот ты говоришь "сделаем", а почти вся работа опять на мне.

Но она ворчала исключительно для приличия, в уме уже представляя, какие у Колобка будут глазки, носик, ножки и ручки. Старик знал её очень хорошо, поэтому только усмехнулся в усы и пошёл в магазин. За пивом, конечно, — надо же что-то делать, пока Старуха будет малóго собирать из всякого, что ей под руку попадётся. (Здесь можно упомянуть, что представление о том, как деляются Колобки и из чего, было у Старика весьма смутное, но он точно знал, что от него там требуется минимум усилий.)

Вот Старуха помела-поскребла, наносила воды из колодца, замесила тесто, слепила Колобка, полюбовалась делом рук своих, чмокнула его в нос да поставила в печку доходить. Старик тем временем смотрел телевизор под пиво, а в рекламные паузы приходил на кухню, хвалил работящую Старуху, поправлял маленькие оплошности (которые Старуха всё равно потом переделывала по-своему, когда он снова уходил к телевизору), да потом в печку пару раз заглянул, чтобы всё нормально было. Но его присутствие там не требовалось, печка-то не простая, современная, с контролем температуры.

Рос в этой печке Колобок ну прямо как на дрожжах. (Хотя почему "как"? Мы ведь не знаем, что хитрая Старуха там намешала.) Но вот пришла пора, и достали его Старик со Старухой, сели с двух сторон, стали рассматривать, пальцами тыкать.

— Ах, какой ты у нас красивый, — сказала Старуха, тыкая Колобка в румяный бочок. — Какие у тебя щёчки, какие ручки!

— Богатырём вырастешь, — поддакнул Старик, неловко теребя Колобку волосы на затылке. — Помогать по хозяйству будешь. Ни у кого такого замечательного мальчика нет, соседи обзавидуются!

— Мы тебя в колледж отдадим, — мечтательно добавила Старуха, теребя Колобка за щёку. — Может быть, лесорубом станешь, а может быть, даже программистом!

— Лучше на юриста, — рассудительно произнёс Старик, разглядывая маленькие Колобковые ручки. — Это востребованная профессия, всегда была и всегда будет.

— Тогда уж лучше в медики! — вскинулась Старуха, щекоча Колобка под мышками — её забавляло, как он дёргается и смеётся. — Медикам везде слава и почёт!

— А иногда даже большая зарплата, — ехидно продолжил Старик. — Если очень повезёт.

И начали Старик со Старухой между собой решать, кем должен быть Колобок в будущем, и делали это так эмоционально, с душой, с криками и матами, аж заслушаешься. Но Колобок шоу не оценил, под шумок выбрался из эпицентра событий, с грустью посмотрел на своих новоиспечённых (или новоиспекших?) родителей и грустно сказал:

— А я, может, не хочу всего этого.

Потом подумал немного и добавил:

— Я, может, на скрипке хочу играть.

Но Старик со Старухой были слишком увлечены спором и не обратили на него никакого внимания. Не заметили они и то, как Колобок собрал вещи, помахал им ручкой и вышел, тихонько закрыв за собой дверь.

Долго ли, коротко ль, скоро сказка сказывается, а несколько лет прошло с тех пор, как Колобок раздобыл себе скрипочку да и выучился на ней играть. Катался себе по белому свету, играл в переходах, тем и промышлял, тем и корку хлеба себе на ужин имел, а иногда и тарелку супа. И вот как-то шёл мимо Заяц в сером двубортном пальто да с оранжевым шарфом, и приглянулся ему молодой Колобок, игравший какой-то простенький мотивчик.

— Здравствуй, Колобок, — сказал Заяц, оглядывая бедненько одетого Колобка с ног до головы.

— Здравствуй, Заяц, — в тон ему почтительно ответил Колобок, не отрывая взгляд от ярко-оранжевого шарфа. Он ему напомнил об апельсинах, и Колобок внезапно вспомнил, что давно уже ничего не ел. И уже полгода как не ел апельсинов...

— Неплохо играешь, — заметил Заяц, — да только техники-то у тебя и нет... я сам не профессионал, больше по фортепиано, но я знаю, к кому обратиться, чтобы он тебя подучил немного. Талант-то у тебя есть, грех ему пропадать.

Колобок смущённо потупил взгляд.

— Я бы... наверное... не отказался от помощи знающего человека.

Заяц повеселел.

— Вот и ладушки! Пойдём со мной жить, я тебя со всем, кем надо, познакомлю.

— Хорошо, — ответил Колобок. — Только можно... можно мне сначала апельсин?

— Да хоть десять, — пообещал Заяц с оранжевым шарфом и увёл Колобка за собой.

Жили они в тесной однушке, где Заяц занимался со своими учениками фортепиано частным образом, а по утрам к нему заходили Дрозд и Белочка. Белочка всё вышивала цветочки на салфеточках да обсуждала с Зайцем современную классику, а Дрозд учил Колобка сольфеджио и технике игры на скрипке. Хорошо там жилось Колобку! Только через какое-то время Заяц стал вредный и раздражительный, перестал носить Колобку апельсины, и шарф свой апельсинового цвета тоже перестал носить. Очень огорчался Колобок и не знал, что делать, оттого старался лишь играть ещё лучше, а Заяц становился всё злее и злее: то отругает, то мусор в полночь отправит выкидывать, то полы мыть заставит в воскресенье. Но вот как-то Колобок, погружённый в свои мысли, возвращался домой через парк и встретил там Белочку.

— Здравствуй, Белочка, — сказал Колобок, неловко отводя глаза — она ему нравилась, но Белочка была сильно старше и, насколько Колобок знал, Дрозд уже за ней ухаживал.

— Привет, Колобок, — дружелюбно отозвалась Белочка, отложила свою вышивку и похлопала рядом с собой по скамейке лапкой — садись, мол.

Колобок сел рядом, понурившись.

— Что тебя тревожит? — вежливо спросила Белочка, но Колобок только покачал головой в ответ. — По поводу Зайца, наверное?

— Как ты догадалась? — удивился Колобок. Белочка грустно улыбнулась.

— А что тут догадываться? Видно же невооружённым взглядом... Хочешь знать, отчего он так себя ведёт?

— Хочу, конечно! Я бы очень хотел, чтобы оно снова было как раньше... и сделаю всё, что смогу! Я и так... так стараюсь оправдать его ожидания, так стараюсь быть лучше!

Белочка только печально покачала головой.

— В этом-то и проблема... Понимаешь, Колобок, ты уже лучше. Лучше него. Зайца то есть. Он парень хороший, но чужой талант бьёт его по самооценке больнее, чем он готов себе признаться. Он тебя, конечно, очень любит, но вместе с тем ненавидит за то, что ты одарён в музыке гораздо больше его самого.

Колобок остолбенел.

— То есть... — медленно произнёс он. — Мне надо... играть хуже?

Но Белочка только отмахнулась.

— Нет, что ты, это бесполезно. Ты уже не сможешь стать хуже, да и Заяц тебя за такие крамольным мысли собственными лапами бы придушил. Может быть, если бы ты бросил музыку и занялся чем-нибудь ещё, но...

— Нет, — решительно отрезал Колобок. — Так я не согласен. Может быть, есть ещё какое-то средство?

— Увы, — Белочка опустила голову.

— Значит, мне придётся уйти, — решил Колобок и пошёл собирать вещи.

Зайца как раз не было дома, а у Колобка вещей было раз-два и обчёлся, поэтому времени это заняло совсем мало и он ушёл, оставив только записку на столе. В ней он благодарил Зайца за всё, просил его не искать и выразил надежду встретиться в будущем.

На выходе из дома Колобок столкнулся с Дроздом. Тот оглядел Колобка, обратил внимание на рюкзак и спросил:

— Уже уходишь? Впрочем, давно пора. Я тебя чему смог, научил, а дальше ты как-нибудь сам давай.

Они обнялись и попрощались, но тут Дрозд хлопнул себя крылом по лбу, пошарил по карманам, достал откуда-то из глубин своего пиджака апельсин и протянул Колобку:

— Кстати, это тебе.

Колобок взял апельсин, поблагодарил Дрозда и, изрядно повеселев, покатился по своему пути.

Долго ли, коротко ль, а вот в этот раз не очень-то много времени и прошло до того, как повстречался Колобок с Волком. Волк был сер, зубаст и красив, и Колобок был очарован тем, как тот двигался в танце. Волк всегда танцевал с таким упоением, так самозабвенно, что ноги Колобка сами пытались пуститься в пляс, но он лишь растерянно переминался с ноги на ногу. Поначалу Колобок, конечно, только издали наблюдал за хищным красавцем, но потом решился подойти и выразить своё восхищение.

— А я тебя знаю, — легко и непринуждённо ответил ему Волк.

Колобок раскрыл было рот в удивлении, но потом собрался с мыслями и спросил:

— Как?

— Ну как, — улыбнулся (и вовсе даже по-доброму!) Волк, закинув лапу на лапу и закуривая. — Ты играешь вторую скрипку в ансамбле, который иногда выступает в нашем клубе, и всегда следишь за тем, как я танцую. А я, ты знаешь, — Волк подмигнул, отчего у Колобка затряслись все поджилки, — очень чувствителен к посторонним взглядам, которые останавливаются на моей шкуре.

Колобок хотел было отметить, что вовсе это не шкура, а восхитительная шуба, достойная богов и героев, но постеснялся.

Их роман был недолог. Колобок любил Волка и музыку, а Волк — внимание, танцы, и совсем немного — Колобка.

— Понимаешь, Колобок, — говорил Волк иногда. — Я очень тепло к тебе отношусь, но мой образ жизни... не предполагает серьёзных отношений.

Колобок слушал и соглашался, но уйти всё никак не решался, пока однажды не встретил большого и неуклюжего косолапого Медведя. Медведь танцевать не умел, зато он был тёплый и очень добрый. Он посмотрел на Колобка поверх очков и сказал ему:

— Почему такие как ты всегда живут с такими как он? Вы же совсем друг другу не подходите.

Колобок вздохнул, мысленно согласился, но вслух начал было доказывать Медведю, что Волк на самом деле хороший, просто его, Волка, никто не понимает. Медведь от этого только отмахнулся.

— Да что ты думаешь, я твоего Волка не знаю? Мы с ним с детства дружим, я его насквозь вижу. Он мне, кстати, денег должен.

Волк беспрекословно вернул Медведю долг, а заодно организовал переезд к нему Колобка. Он уже успел положить глаз на какую-то Газель, и Колобок его совсем не осуждал.

С Медведем было хорошо и безопасно, да только косолапый очень любил тишину и поспать, и заниматься музыкой Колобку можно было всего пару часов в день. Вообще, Медведь предпочитал строгий распорядок дня, распечатки которого висели на каждой двери в доме (на некоторых даже с обеих сторон), и хоть поначалу это спасало Колобка от тоски, очень скоро начало напрягать. К тому же Медведь в своей прямолинейности как-то обмолвился, что, мол, стоило Колобку и чему-нибудь нормальному научиться, не всё ж на скрипке пиликать. Такой уж он был, Медведь, прагматичный и от искусства далёкий. Поэтому в итоге Колобок и от него съехал на вольные хлеба.

Блуждал Колобок по городу, по съёмным квартирам да по мелким оркестрам, нигде надолго не задерживался, завёл себе оранжевый шарф и серое пальто с опушкой. И вот как-то на одном из творческих вечеров подсела к нему Лиса — юная красавица в зелёном платье — и до того её черты напомнили Колобку Волка, что он снова затосковал и чуть не прослезился. Лиса же решила, что это так на Колобка произвёл впечатление выступающий, и восхищённо прошептала ему на ушко:

— Правда, замечательный поэт? Я очень ценю его творчество, мне кажется, оно ещё оставит свой неизгладимый след на культуре нашего общества... — и так далее, и тому подобное. В общем, у Колобка не было другого выбора, кроме как прислушаться к очередному безвестному стихотворцу и, на удивление, ему понравилось.

А Лиса всё не унималась.

— Вы, наверное, тоже здесь неспроста, не просто зрителем? Не говорите, дайте я угадаю! Тааак, — призадумалась она. Я Вас раньше не видела, значит, если Вы пишете, то выступать начали недавно, но по Вам видно, что всё это вам знакомо, и очень давно. Значит, Вы не поэт. Для прозаика у Вас слишком одухотворённое лицо, остаётся музыка...

— Я скрипач, — просто сказал Колобок. Ему было неловко, что Лиса уделяет его персоне так много внимания.

— Ну вот, — расстроилась Лиса. — Ещё немного, и я бы совсем угадала. А Вы давно занимаетесь музыкой?

В общем, слово за слово, и вечером они уже пили вино в квартире Колобка, обсуждая современные тенденции в искусстве, осуждая постмодернизм как течение и восхищаясь им как явлением, да так и проболтали до утра. Утром Лиса всё же откланялась, обещала зайти на днях и принести мандаринов, которые ей присылали с юга добрые родственники. Вместе с мандаринами она привезла зубную щётку ("А то вдруг опять будем всю ночь болтать, а чистить зубы надо утром и вечером!"), а уже через месяц прочно обосновалась в колобковой лачуге, принеся в дом уют и странную комбинацию хаоса и порядка. Колобок поначалу переживал, но очень скоро привык и уже даже перестал мыслить своё жилище без рыжей шерсти, валяющейся тут и там.

И вот как-то вечером Лиса, устроившись поудобнее на коленках у Колобка, попросила его рассказать о себе.

— Расскажи, — попросила она, хитро сощурившись. — У такого интересного человека как ты просто обязана быть интересная жизнь!

— Да что там, — скромно ответил Колобок, обнимая её за талию. — Жизнь как жизнь. Родители хотели, чтобы я был медиком, или юристом, или кем там ещё сейчас модно, вот я от них и сбежал...

— Понимаю, — сказала Лиса. — Сама бы сбежала, но мне было полегче, всё-таки два старших брата.

— А я совсем один был, — то ли похвастался, то ли пожаловался Колобок. Он и сам был не уверен в том, что именно хотел этим сказать. — Потом встретил Зайца, он меня познакомил с Дроздом, который учил меня игре на скрипке, но от него я тоже ушёл...

— Перекати-поле, — усмехнулась Лиса и поцеловала Колобка в лоб. Колобок покраснел.

— Ну нет. От Волка я не сколько ушёл, сколько меня унесли, хотя, конечно, ещё немного — и ушёл бы. Он меня, правда, чрезвычайно вдохновлял...

— Волк это умеет, — вздохнула Лиса, задумавшись о чём-то. — Но вы, конечно, совсем не пара. Ему музыканты не нужны, ему нужно движение.

— Я уже и сам понял, — махнул рукой Колобок. — Пережили уже, что вспоминать. Потом я с Медведем жил, он умный — жуть, и товарищ отличный, но все эти его загоны... в общем, от него я тоже сбежал, а потом...

— А потом встретил меня, — сощурилась Лиса, и Колобка поглотило какое-то странное чувство дежа вю: а не рассказывал ли он это всё уже? Вроде бы нет...

— А потом я встретил тебя, — подтвердил Колобок и прижал Лису к себе покрепче. Она обняла его в ответ и промурлыкала на ушко:

— И от меня ты уже никуда не уйдёшь.

Колобок только рассмеялся.

— Если ты вдруг встанешь между мною и музыкой — и от тебя уйду.

* * *

Лиса, конечно, была мудрой, и не пыталась конкурировать с музыкой за Колобка. Да и какой смысл влюбляться в музыканта потому что он музыкант, а потом запрещать ему заниматься музыкой?