Палка в колесе (джен)

Медленное покачивание... тьма за приоткрывающейся дверцей... оглушающий щелчок метронома — и я открыла глаза, которые тут же резануло светом до слез, и крепко зажмурилась. Где-то глубоко в мозгу зудела зловредная песня про эхо и никак не желала покидать мои мысли, раз за разом повторяя:

Как бритвой по нервам,

Свихнусь я, на-вер-ное...

Хорошо ещё, что хоть не та часть, в которой про "хочу спалить свой дом я: пускай дотла сгорит!" На редкость привязчивая песенка, надо сказать... Как я ни старалась, но практически в каждой из прожитых жизней, рано или поздно, в моей буйной головушке всплывал этот текст. Нет, тот клип по "Андертейл", конечно, был просто потрясающим, "Санс — любовь до гроба!" и всё такое, но... но как итог я получила личную мозголипучую песню. И если бы только одну... не-е-етушки! Таких песенок со временем поднабралось примерно с десяток!

Медленно вдохнула, выдохнула... на удивление, пахло весьма недурно — чем-то кукольно-сладким и немного выпечкой. Да уж, давненько у меня не было подобных "пробуждений", обычно либо просто лесом пахнет, либо... чем похуже...

Занятно. Значит, я нахожусь в доме, да? Под крышей? Для детского дома мне слишком комфортно и мягко лежать, а значит, этот вариант отбрасываем. Но что тогда? Какая-то патронажная семья?

Щ-щёлк!

Ой. Ну вот, начинается!..

Щ-щёлк! Щёлк-щёлк-щёлк-щёлк!

Меня тошнит, у меня всё ноет, даже то, что принципе не может ныть! Нужно лишь перетерпеть... Это похоже на сборку паззла — щелчок, ещё один и ещё!.. Просто р-раз — и как прозрела... и вроде бы ничего особо не изменилось, но... я до сих пор не знаю, как описать ощущения, когда ты будто бы взрослеешь всего за одну секунду. Старые и новые воспоминания перемешивались друг с другом, наслаиваясь и дробясь — "кусочки паззла" сталкивались и разлетались в стороны, порой теряя мельчайшие осколки. И в один момент, с неслышным ни для кого, кроме меня самой, треском сошлись, намертво склеиваясь между собой. Крепко — не разбить, рождая совершенно новую-старую личность.

— Ну, с пробуждением меня, что ли?.. — пробормотала я, приоткрывая слезящиеся глаза. И, попытавшись перевернуться на бок, неуклюже рухнула с кровати, сопровождая это такими словами, которые детям моего возраста, вообще-то, знать ну вот никак не полагалось.

— С-с-с!.. С-сар-раз-с-са! — прошипела под конец, потирая пострадавший затылок и, перекатившись на спину, уставилась куда-то вверх. — Э-э-эм-м... незнакомый потолок, — пробормотала я, прислушиваясь к собственному, слегка картавому голосу. — Очень незнакомый потолок. И-и-и... мне, пожалуй, надо завязывать с плагиатом!

Кряхтя и ругаясь сквозь зубы, я сперва перевернулась на живот, а затем, поднявшись на четвереньки, оттолкнулась ладошками от пола и, используя постель как опору, подтянулась, кряхтя и карабкаясь, обратно. Спустя несколько минут мучений я развалилась поверх одеяла, раскинув руки в стороны — будто не на кровать лезла, а как минимум вершину Эвереста покоряла. В голове царила блаженная ватная пустота и не хотелось даже моргать лишний раз... просто закрыть глаза и лежать...

Реджина Грэйс МакБрайт. Реджина, в переводе с латыни, означает "королева". А ещё — так называют ферзь. А в скандинавских легендах встречается имя Регин-Лейв — принадлежавшее валькирии, известной своим крутым нравом и кровожадностью. И теперь это я — Реджина, Реггс, Джинни, Реджи.

Элизабет, Лиззи, Бетси и Бесс

С огромной корзинкой отправились в лес.

И вот, под кустом, там, где не было птиц,

Нашли они пять розоватых яиц.

И всем четверым по яичку досталось,

Но всё же — четыре на месте осталось...

Некстати вспомнившийся стишок заставил невольно хихикнуть — опять эти параллели. Как же они раздражают!

— Реджина, Джинни, Реджи и Реггс

С огромной корзинкой отправились в лес...

Голосок тоненький, писклявенький. Ручки как спичечки, а ножки от них не отстают. И всё это снова я.

* * *

Ну надо же, сама не заметила, как уснула. Снова открывать глаза было... немного странно. Особенно, учитывая окружавшую меня обстановку: нежно-персиковый потолок, светлые, лавандовые занавески полощущиеся на легком ветру, светлые стены, не то кремовые, не то просто бежевые. Вот уж в чём никогда не была сильна, так это в различении всяких там оттенков и отливов. Фиолетовый — значит фиолетовый, бордовый — значит бордовый, а не какие-то там "марсала" или "бургундия"!

Приподнявшись на локтях, досадливо поморщилась, разглядывая собственную ночную рубашку — Человек-Капуста, прошу любить и жаловать! И как я ещё не взопрела во всём этом обилии оборок и кружев?! Но, возможно, всё дело в привычке? Ни чесоткой, ни каким-либо ещё дискомфортом тело на этот наряд не отзывалось. Хотя, помнится, бывали случаи, когда даже простые вставки из гипюра вызывали такую почесуху, что даже вспоминать страшно! Вспоминать...

От осознания перехватило дыхание, а тело рефлекторно дёрнулось в сторону! Снова короткий полёт, окончившийся на прикроватном коврике, но... но...

— М-мам?! П-папа?! — всё ещё не веря своему счастью, но... просто сумасшедшая надежда буквально несла меня к расписанной единорожками двери! Короткий коридор, ковровая дорожка, о которую я запнулась на бегу, кувыркнувшись через голову, но плевать, плевать на ссадины, впереди была она — дверь в комнату...

— О, господи, детка, что случилось?! — рывком распахнутая дверь едва не сшибла меня с ног и только чудом удалось отскочить, но плевать! Плевать! Мне наплевать!!!

— Мамочка! Мамочка!!! — я рыдала, ревела, не стесняясь ни слёз, ни соплей, главное, что она... ОНИ здесь!!! — Мамочка-а-а-а-а!!!

— Конрад, Конрад, дорогой, скорее, сюда!

— Милая, что за крики?.. Боже, солнышко, что с тобой?! Что случилось? Плохой сон? Ну-ну, иди сюда, детка, папа здесь, папа рядом, теперь всё будет хорошо!

И я наконец поверила... я не могла остановить собственные слёзы, меня трясло от рыданий, но я жалась к таким родным, таким тёплым и живым! Милые мои, как же я по вам скучала! Я так скучала!!!

— Мама, папа! Папа, мама! — повторяла я как заведённая, боясь того, что это сон, что это всего лишь выверт моего сознания, что я, наконец, сошла с ума! Но если это и было сумасшествие, то я не хотела, чтобы оно прекращалось, я не желала исцеления!

* * *

Стоя перед зеркалом, я внимательно рассматривала себя... вроде бы привычный портрет. Ха-ха... можно даже сказать, что приевшийся. По-детски округлые щёчки, шапка то ли тёмно-русых, то ли русо-пепельных кудряшек, вздёрнутый носик — всё та же "я", что и в предыдущие разы, но что-то всё равно цепляло, постоянно ускользая от внимания. Но вот что?

Дверь в ванную приоткрылась, и в образовавшуюся щель заглянула мама:

— Реджи, детка, что-то ты долго... ох, милая, как высоко ты взобралась! — меня подхватили под мышки и стащили с раковины, на которую я так долго карабкалась, рискуя загрохотать в ванну и переломать себе всё что только можно и нельзя.

— Но мам, зеркало!..

— Я дам тебе зеркальце, при условии, что ты больше не будешь штурмовать раковину и прочие высокие объекты! — вроде бы и отчитала, но при этом и без поощрения не обошлось. Невольно улыбнулась, прижимаясь к ней потеснее. С того достопамятного дня прошло уже примерно полгода. Первое время я везде и всюду следовала за родителями, сопровождая их во всех передвижениях по дому, разве что в туалет не совалась, но это только потому, что меня оттуда ласково, но бескомпромиссно выставили. А потом записали на приём к детскому психологу. Ну что тут сказать — Америка. Тут если не так чихнёшь, тебя либо тащат к врачу, либо к психологу, потому как у "нетудачихания" может быть какая-то стр-р-рашная причина, которая обязательно должна аукнуться в будущем! Нет, я не отрицаю, что сама перегнула палку, но ничего с собой поделать всё равно не могла — это же мои родители! Живые! И мои!

Ведь я ни разу с того самого "первого пробуждения", ни разу... не заставала их живыми...

Сколько раз я корила себя за то, что так мало времени провела с ними в той, самой первой жизни: то моталась по свету, то выдумывала себе ещё какое-то новое развлечение, вроде прыжков с парашютом. Какой же дурой я была! Если бы только знать, если бы я только проводила с ними больше времени!..

И, как итог, я разбилась о дно ущелья, оттого, что оборвались крепления, а они остались где-то там, за множество смертей от меня.

Я была этакой "вечной сиротой" — не было ни одного Пробуждения, где я бы жила в любящей семье. Ни разу! Девочка. Четыре года — сирота. Как приговор или проклятие. Но сейчас...

Неохотно отпустила маму, когда она, усадив меня на специальный высокий стульчик, направилась к холодильнику, и во все глаза уставилась на неё, впитывая каждую чёрточку её облика. Совсем не изменилась. Да, её зовут Сильвия, да, она шотландка, а не молдаванка, как ТОГДА, но это всё равно Она. Моя мамочка, моя милая, дорогая мамочка.

* * *

— А теперь слушайте сюда, сосунки! — рослый мужчина, лет эдак сорока на вид, расхаживал перед строем шестилеток, одетых в скаутскую форму, подражая стилю незабвенного майора. — Приближаются соревнования, и наша цель — не посрамить честь отряда Юные Гризли! В кровопролитной борьбе сойдутся лучшие из лучших, признанные профи со всего штата, и что мы должны с ними сделать?!

— Порвать их на части, сэр! — это звучало бы внушительнее, если бы только не писклявые детские голоса.

Вожатый же — ну а, собственно, кем еще мог быть бугай, облаченный в схожую с нашей форму? — угрожающе навис над нами:

— То ли я глуховат, то ли медведи обмельчали?

— Порвать их на части, сэр!!!

— Я не слы-ы-ышу-у-у!!!

— ПОРВАТЬ ИХ НА ЧАСТИ, СЭР!!! А-А-АР-Р-Р-Р!!! — под конец толпа младшеклашек, подчиняясь эмоциональному настрою вожатого, даже громогласно рявкнула, от чего с ближайших деревьев вспорхнула стая птиц, а директор школы, сидя в своем кабинете, подпрыгнул на месте, пролил себе на штаны горячий кофе и, вполголоса костеря проклятого Сандэрса с его методами, потянулся за пакетом бумажных полотенец.

* * *

— Кто шагает дружно в ряд? — горланил здоровенный мужик, сверкая на солнце бритым затылком.

— Кто шагает дружно в ряд? — выводили марширующие вслед за ним ребятишки, один другого меньше. Коричневые ботинки выбивали пыль из плаца, а из-под широких полей форменных шляп с нашивкой в виде скаутской лилии решительно сверкали глазенки членов смешанного отряда Юные Гризли.

Вот уже два года прошло, началась младшая школа, позади остался детский ад... то есть, сад. Хотя мои мучения только начинались. Как бы я была рада, если б удалось выбить из родителей домашнее обучение, но не-е-е-ет! Сперва я целый год провела в компании "ровесников", от которых хотелось сбежать на другой конец континента, а потом — привет, школа! С шести лет! В школу с шести лет! Невольно с ностальгией вспомнилась Япония и повальный трудоголизм её населения... Одно радует — в Америке каникулы куда длиннее! Но с шести лет в школу...

Единственной отдушиной стало уже знакомое и родное тхэквондо. Правда, в четыре года выглядело это, мягко говоря... забавно. И я впервые увидела со стороны потуги правильно ударить ногой, при этом не заваливаясь в сторону, повинуясь детской координации и силе земного притяжения. Пресвятые бутерброды, неужели я тоже так выглядела?! Быть ребёнком — отстой! В школе же и того хуже — ни дисциплины (я вспомнила о дисциплине, в лесу вымерли все мамонты!!!), ни тишины — ни-че-го! Выжить удалось исключительно благодаря Колину Сандэрсу, по прозвищу Полковник. И отряду Юных Гризли, которые стали настоящим спасением в мире школьной рутины.

Эти постоянные занятия, выезды на природу и просто гонка за значками, как ни странно, увлекли, если не сказать больше — пришлись по нраву.

А я ведь начала забывать о том, что оно есть — детство.