Учитель (джен)

— А трава почему зеленая? — спрашивает вихрастый Джонни, едва вскочив с места, и тут же шмыгает носом и вытирает его рукавом.

— Дурак! Нам это на прошлом уроке объясняли! — мгновенно парирует его сосед с передней парты — рыжий и длинный Сэм, в поношенной, но опрятной одежке: его мать работает швеей и перешивает ему отцовские вещи.

— Сам дурак! — справедливо обижается Джонни и тянется, чтобы дать Сэму щелбан.

— Хватит! — вмешивается Тобиас. — Сэмюэль Робертсон, напоминаю в последний раз: никаких оскорблений. Джон Кроуфорд, а тебе стоит быть внимательней. Если бы ты не витал в облаках, а слушал, что я рассказывал на прошлом уроке, то знал бы, что зелеными растения делает хлорофилл.

— А расскажите еще раз, господин учитель! — пищит снизу маленькая Мелани Симс.

Тобиас медлит: ему хотелось поговорить о чем-то другом, новом... Но не даром и остальные — Джейк, Бетти, Фрэнки, Лу, Джим, Мэтти, да почти все они — кивают в такт словам Мелани: значит, не усвоили информацию с первого раза.

Он усаживается поудобнее на край учительского стола и начинает:

— В клетках листьев... вы же помните, что такое "клетки"? Как нет? Да, Сэм?

— Клетки — это такие махонькие штучки, из которых состоит все живое, ну как махонькие кирпичики! — выпаливает Сэм и победно оглядывается вокруг.

Тобиас улыбается, но в то же время качает головой: Сэма другие дети не любят не только за задиристость, но и за то, что он знает больше них. Наверняка опять станут подкарауливать его на улице, чтоб извалять в грязи... Придется снова задержаться и проводить мальчишку до дома. А ведь он обещал Эйлин вернуться вовремя!

— Правильно, Сэм... Но я уверен, что остальные тоже это знали, просто... забыли, так?

Все, конечно же, сразу кивают: ну конечно, они все знали!

— Так вот, в клетках листьев есть такие махонькие гранулы... Все знают, что такое "гранулы"?

Тобиас любит задавать вопросы, давать детям пищу для раздумий. В свое время, ему так этого не хватало — думать самому, а не заучивать наизусть длинные тексты, не понимая и половины, а потом тарабанить их на уроках, лишь бы не получить розог. Нет, на его уроках все было иначе. Он старался заинтересовать, заставить задуматься, говорить и спрашивать...

— ... и именно хлорофилл позволяет растениям поглощать свет, питаться им... Помните, мы учили, что растения превращают свет и углекислый газ в энергию и кислород? Кто не помнит? Мелани? Бо? Джонни?.. Ладно, давайте объясню еще раз.

Они были неглупыми ребятишками, эти малыши из коуквортских рабочих кварталов — таких же, как тот, в котором он вырос в Морли. Но предыдущий учитель, кажется, не особенно был заинтересован в их успехах, поэтому теперь Тобиасу приходилось наверстывать упущенное.

— А теперь, — закончив, наконец, с долгими объяснениями, говорит он, — задание на дом: нарисовать клетку с хлорофильными гранулами так, как вы ее себе представляете. А я на следущем уроке покажу вам, как она на самом деле выглядит...

Воодушевленно застучали грифели по доскам: ученики записывали слова учителя. Этот звук был для Тобиаса лучше любой музыки.

Он еще немного задержался, чтобы доделать наглядные пособия на завтра: по математике и английской литературе. Конечно, многим из этих детей ничто из преподанного им не пригодится в жизни, тут он не питал иллюзий, но Тобиас хотел каждому дать шанс. К тому же, английская литература была слишком прекрасной, чтобы не поделиться ею с ними.

— Господин учитель? — раздался голосок от двери.

Тобиас удивленно поднял голову:

— Мелани? Ты почему еще здесь?

Она мнется, топчется на месте:

— А можно... можно я переночую в школе?

Тобиас молчит. Хмурится. Если Мелани не хочет идти домой, значит, ее отец, Томас Симс, снова в запое... Тобиас тяжело вздыхает. Он бы с радостью согласился на просьбу Мелани, но это запрещено правилами, и если кто-то узнает...

— Я никому-никому не скажу!

— Я думаю, твоя мама очень испугается и расстроится, если ты не вернешься сегодня домой, — говорит Тобиас.

На личике Мелани проявляется отчаяние. Тобиас колеблется.

— Давай сделаем так... Я пойду с тобой и поговорю, если понадобится, с твоим отцом.

Мелани колеблется. Ее отец и впрямь уважает учителя, возможно, он немного образумится при встрече с ним.

— Идем, — Тобиас берет ее за руку и ведет к двери. Пока он запирает замок, вдалеке церковный колокол начинает отбивать уходящие минуты.

Они бредут по дороге, сначала вдоль пустыря — школу построили в отделении от домов, в рассчете, что когда-нибудь здесь появится новый район. Затем начинаются кирпичные таунхаусы, потемневшие от времени и от фабричного дыма. Из двориков и окон раздаются людские голоса, детский смех, звон посуды.

— Здравствуйте, мистер Снейп! — кричит ему пухленькая, хорошенькая Молли Мэллори, сестра Джима, его ученика.

Тобиас кивает ей, улыбается. Молли всегда улыбается — и в лавке старого Пита, где она продает скобяные изделия, и на танцах, и вот сейчас, развешивая белье на длинной веревке. Иногда Тобиасу даже закрадываются не совсем подобающие мысли о ней, хотя, видит Бог, любит он одну Эйлин...

— ... я ему выскажу! Все-о-о... Я! Да я! Да кто он такой?! Уволить меня грозился, ишь ты! — издалека слышен Томас Симс. В пьяном состоянии этот обычно тихий человек становится агрессивным и громким.

Тобиас стискивает зубы, велит Мелани оставаться пока на улице, а сам решительно стучит в дверь. Ругань Томаса стихает ненадолго, слышатся шаги, и дверь отпирает Джуди — мать Мелани и жена Томаса. Джуди, высокая, но очень худая женщина, выглядит в противоположность Молли Мэллори всегда печально. Очень набожная, она любит вышивать на библейские мотивы, и их дом весь увешан этими вышивками. Тобиасу они кажутся не слишком красивыми, но старательно выполненными.

Томас работает в угольной шахте, и сейчас он, видимо, еще не мылся — на лице у него черные разводы, руки грязны — он протягивает Тобиасу правую, но тут же смущенно начинает вытирать ее о штаны.

"Если он пьет не первый день, стало быть, и в шахту являлся пьяным. Наверное, поэтому его и хотели уволить", — понимает Тобиас.

— Учитель! Рад видеть, рад! — кивает ему Томас и жестом указывает на бутылку. — Дай еще стакан, для хорошего человека! — велит он жене.

Тобиас, конечно же, протестует. Он пришел вовсе не затем, чтобы присоединиться к Томасу, а...

— Слышал, что мне этот урод управляющий сказал? — перебивает Томас, разливая по стаканам жидкость из бутылки — по запаху, кажется, джин. — Поганец каков, а!

Путаясь, все сильнее повышая голос, Томас пересказывает историю о том, как был недоволен управляющий, увидев его выпившим.

— Или я ему не работаю? Не может, что ли, нормальный человек уже опохмелиться с утра?! — кричит Томас, раскрасневшись, постукивая кулаком по столу...

Джуди подает на стол еду — кашу с мясом. Тобиас снова протестует: нет же, он не будет отбирать порцию у детишек, которые таращатся на него из-за дверей (и Мелани с ними). И вообще, его ждет к ужину Эйлин...

— Ох, я совсем запамятовал! — подскакивает он. — Мне надо сегодня пораньше вернуться домой... надо было... Я ведь... Я ведь зашел ненадолго, только поговорить о Мелани.

— Что эта поганка натворила?! — тут же ревет Томас, а головы ребятишек мигом скрываются из виду.

Джуди втягивает голову в плечи.

— Нет же, нет, она ничего не натворила! — спешит исправиться Тобиас. — Я, наоборот, по поводу... Мелани очень умная девочка, очень прилежная, интересуется всем...

— В меня пошла, — сразу впадает в добродушное состояние Томас.

— И... и я хотел поговорить о ее будущем... Я думаю, ей стоит после начальной школы учиться дальше, — выпаливает заготовленные слова Тобиас. В принципе, этот разговор у него был давно запланирован — правда, он думал провести его в более спокойной обстановке и с трезвым Томасом.

— Учиться? — Томас задумывается. — А работать кто будет, ежели все учиться пойдут?

Тобиас нервно прикусывает губу. Кажется, он все только испортил...

— Вы поймите, она девочка одаренная, ей нужны знания... Может... Может она добьется куда больше, чем кто-либо другой из всей вашей семьи!

Томас хмыкает:

— Это Мелли-то?.. Хотя, знаете, учитель, у меня ведь дядька в аптеке работает — сам-то не аптекарь, нет, но человек тоже ученый, знает страсть как много всего, названия всякие, что и не выговоришь...

— Вот видите! — обрадованно подхватывает Тобиас. — А если Мелани выучится, возможно, и она выйдет в люди.

Томас вдруг смурнеет:

— Только... Я вот, знаете, и своей работы не стыжусь, нет. Честному трудяге стыдиться нечего.

— Я вовсе не имел ничего такого в виду! — протестует Тобиас. — Я хотел сказать...

Но Томаса уже несет: подливая себе джина, он громко принимается нахваливать свою работу.

— Я... ну, вы подумайте насчет Мелани, — Тобиас пятится к двери: — Мне, правда, пора, Эйлин уже заждалась...

Сопровождаемый громкогласым, но хотя бы свернувшим на более спокойную тему Томасом, он спешит к калитке, споткнувшись о какой-то таз в крошечном дворике и чуть не навернувшись со ступеньки.

Церковный колокол снова звонит и это означает, что Тобиас безнадежно опаздывает... Эйлин же что-то говорила о назначенной встрече с кем-то там...

Торопливо, впопыхах здороваясь со знакомыми, Тобиас кидается к дому. Вот уже показывается и синяя калитка такого же таунхауса, как и у родителей Мелани — пристанища Тобиаса и Эйлин в последние семь лет. Петли жалобно скрипят ("Надо бы смазать", — в который раз подумалось Тобиасу), и Тобиас взбегает по каменным, сбитым ступеням к двери. Он не успевает постучать, как она распахивается: Эйлин всегда угадывала его приход каким-то седьмым чувством... Которому, впрочем, было одно объяснение — если бы Тобиас нашел в себе силу в него поверить.

— Ты опоздал, — холодно говорит Эйлин.

Невысокая, но из-за стройности кажущаяся выше, с чуть длинноватым носом и прямыми черными волосами она смотрелась и без того строго, а сейчас выражение ее лица и вовсе не сулит Тобиасу ничего хорошего.

— Прости... Я... Отец Мелли снова запил, пришлось проводить ее домой, ну и... — Тобиас проходит за женой в дом и тут же осекается.

В их маленькой гостиной, с двумя довольно обшарпанными креслами и чуть кособоким столом, с маленьким стеклянным сервантом, места было довольно мало. И сейчас его все занимает... кажется, это был "кринолин" — иного слова и не подберешь — незнакомой Тобиасу дамы. Длиннолицая, в летах, но несомненно бывшая в прошлом красавицей, темноволосая дама сидит в одном из кресел и двумя пальцами, отставив мизинец, изящно держит в руках одну из чашек, которые были у Снейпов в доме.

— Вот, — после неловкого молчания произносит Эйлин, — это он... Мой муж, Тобиас... Тобиас Снейп.

Дама смотрит на Тобиаса, словно на насекомое.

— А это, — продолжает Эйлин, — Адальберта Принц, моя... двоюродная тетушка.

Тобиас в изумлении таращится на даму. Сама по себе ситуация из ряда вон выходящая: дело в том, что он еще ни разу не видел родственников Эйлин. Он знает, что она была поздним и единственным ребенком и ее родители погибли от несчастного случая (взрыв каких-то там зелий или что-то типа того). И, разумеется, у них были родственники, но... но никто из них раньше не общался с Эйлин.

"У нас случились разногласия, — рассказывала она, — Меня, "несчастную сироту", решили срочно выдать замуж... А когда я отказалась — самым решительным образом, едва не отравив жениха... жаль, что едва... Когда я отказалась, меня прокляли и вычеркнули с семейных гобеленов. С тех пор я не могу нормально колдовать".

Слова ее насчет колдовства, Тобиас, конечно, воспринимал скептически. Еще с первых дней их знакомства Эйлин поведала ему, что она — ведьма, так, мол, повелось в их роду. Тобиас тогда расхохотался: в наш ли просвещенный век верить в ведьм?! Но Эйлин, кажется, была уверена, что раньше обладала влиянием на потусторонние силы, и Тобиас, со временем, привык к ее причудам. Правда, его немного настораживало, что она вбивала это в голову и сыну, Северусу — а мальчонке ведь уже шестой год, уже понимает, что к чему (смышленый, надо сказать, малый).

— Ну что ж, Эйлин, дорогая, — дама, Адальберта Принц, степенно поднимается из кресла. — Было приятно провести с тобой время.

На Тобиаса она уже больше не смотрит.

— И подумай над моими словами, — бросает на прощанье она, направляясь к двери, которую Эйлин с неприятным Тобиасу подобострастием распахивает перед ней.

Как только дверь за гостьей захлопывается, Тобиас тут же спрашивает:

— Что ей было нужно от нас?

Но Эйлин смотрит все так же холодно и даже чуть враждебно:

— Ты опоздал! — снова говорит она. — Как ты мог?! Я ведь тебе всю неделю напоминала, что...

— Ты не сказала, что придет твоя родственница! — защищается Тобиас. — Если бы я знал — я бы обязательно пришел пораньше, хотя бы из любопытства!

— То есть, если я тебя прошу, то ты исполнять это не обязательно, а вот из любопытства?.. — понимает его слова по-своему Эйлин, и швыряет на пол полотенце, которым она протирала ополоснутую чашку. — Это было важно для меня! — восклицает она со злостью. — Это было так важно!

— Да что же было важно? Что она хотела? Или... что ты хотела от нее? — искренне недоумевает Тобиас.

Эйлин вдруг падает в кресло, еще недавно занимаемое дамой, и начинает рыдать. У Тобиаса сжимается сердце, он бросается к ней:

— Что? Прости... Я не хотел... прости, прости меня!

Она рыдает и, между рыданиями, поясняет: семья, кажется, хочет примириться с ней.

Тобиас не знает, радует ли его эта новость или вызывает досаду.

— Твоя семья? Те люди, которые хотели выдать тебя, шестнадцатилетнюю, за старика?! И рассердились, когда ты отказалась?

Эйлин, шмыгая носом, поправляет:

— Мне было семнадцать... Я уже закончила школу и... у меня было не так уж и много перспектив. Я... Они могли бы вернуть мне мои силы!

Тут уже досада переполняет Тобиаса: несомненно, она говорит об этой дурости, о так называемых "волшебных силах", которых, конечно же, не существует!

— Лин, перестань же! Ты опять за свое! Сколько раз я тебе объяснял суть процессов живой и неживой природы! — возмущается он. — И вообще... с чего это им, твоим родичам, вздумалось тебя прощать?

— Не знаю... — качает головой она. — Но... они пригласили меня в гости...

Тобиас хмурится:

— Послушай... Я знаю, Лин, это для тебя важно. Хорошо, давай сходим к ним, посмотрим, что да как.

Эйлин смотрит на него настороженно:

— Тоби... Они... Я думаю... То есть, они пока пригласили только меня.

Тут уже Тобиас сердится не на шутку:

— Что значит, только тебя?! Я твой муж, я имею право сопровождать тебя, куда угодно!

Она кусает губы в нерешительности:

— Но... Я могла бы сходить сначала одна и... если они согласятся потом принять тебя...

— Согласятся принять меня?! — взрывается Тобиас. — Ты с ума сошла?! Да кто они такие?! Зачем они тебе вообще нужны?!

Эйлин снова принимается рыдать, Тобиас наворачивает круги по маленькой комнате... Он вдруг вспоминает об ужине — желудок тут же сводит спазмом... Конечно же, оказывается, что ужин еще не готов, и недовольство все больше охватывает Тобиаса. Эйлин суетится у плиты, вкусные ароматы успокаивают... За стол Тобиас садится уже почти в благодушном настроении, хотя, конечно, о посещении Эйлин в одиночестве ее родственников по прежнему не может быть и речи.

Из соседней комнаты выглядывает Северус. Во время ужин Тобиас успевает переброситься с сыном парой фраз, но Северус больше отмалчивается и смотрит исподлобья...

"Никак, подслушал нашу ссору, — с сожалением думает Тобиас. — Да и не мудрено — мы так шумели".

Надо бы поговорить с сыном, но Тобиаса ждет еще проверка тетрадей и подготовка к завтрашнему уроку. К тому же, завтра придут чинить окна в школе, надо составить предварительную смету. Да еще и подготовить речь, с которой он думает обратиться к мэру, насчет пристройки к школе — тогда можно будет набрать еще детей и, может, нанять второго учителя...

— Северус, иди спать, — гонит сына в постель Эйлин.

Тобиас не слышит ее, склонившись под лампой над тетрадями.

Тобиас настолько увлечен проверкой эссе — хотелось закончить побыстрее, чтобы не брать их домой — что и не замечает, как в классе наступила тишина.

"...таким образам... — "-зом"... дальнейшее развития... "-тие"... индустрийного... "индустриального"... общества", — читает и одновременно исправляет ошибки Тобиас, — "зависет... "-сит"... от економичиских... нет, ну это уж совсем ни в какие ворота не лезет, как можно так искалечить слово!"

Он притоптывает ногой в такт незамысловатой мелодии, которая становится все громче, разливается по классу, кружит голову, манит за собой...

Тобиас вскидывает голову: "Мелодия?! Откуда здесь взяться мелодии?". Он пробегает глазами по классу и видит, что все головы повернуты в одну сторону, к Джейкобу Смиту, а тот, усевшись на парту, залихватски выводит свистом эту самую мелодию, что захватила Тобиаса.

"Это же... это же потрясающе", — восхищается Тобиас, не в силах шевельнуться. У мальчика определенно талант — и как же до сих пор он его не проявлял?! По крайней мере, Тобиасу о способностях Джейка к музыке ничего не было известно, да и на уроках хорового пения он не блещет... Впрочем, Джейк вообще очень тихий, молчаливый, пока его разговоришь на уроке — всякое терпение потеряешь, а сам он нипочем по собственной инициативе голоса не подаст... А тут вот, поди ж ты, такой мастерский свистун, оказывается!

Мелодия смолкает, и класс разражается аплодисментами, и Тобиас не отстает от них.

— Давай еще! — требует Джонни Кроуфорд, но Джейк вдруг смущается, опускает голову, сползает с парты на свое место на стуле, и затихает.

— Ну давай же! — не унимается Джонни, и Тобиасу приходится прийти Джейку на помощь.

— Все, перемена окончена, — объявляет он, — доставайте грифельные доски и тетради!

После урока — к счастью, он последний, — Тобиас зорко следит за Джейком, и подлавливает момент, когда тот уже собрал свои нехитрые школьные принадлежности и готов покинуть класс.

— Джейкоб, иди-ка сюда, — говорит Тобиас, и голос его от волнения становится хриплым. Он не уверен в своем решении: возможно, мальчик обидится, воспримет это как подачку, как милостыню... Да и Северус... Но нет, решение принято и менять его Тобиас не будет.

— Джейкоб... — Тобиас смотрит на мальчика, а тот мнется, теребит холщовую сумку.

— Ты знаешь... у тебя настоящий музыкальный талант. И его просто необходимо развивать. Ты... Ты поешь в церковном хоре?

Джейкоб качает головой

— Нет, сэр...

— Почему же? — удивляется Тобиас.

— Папка... с тех пор, как мамка померла, папка церковь не любит, — помолчав, объясняет Джейкоб.

Тобиас задумчиво кивает. Мотив ему понятен, да он и сам не очень жалует церковь, но церковный хор — единственная возможность для Джейка упражняться в музыка под руководством какого-никакого, а профессионала.

Впрочем, есть еще одно решение.

— Вот, это тебе, — говорит Тобиас и протягивает Джейкобу блестящую, лакированную, металлическую губную гармонику.

Джейк молчит, не двигается, завороженно смотрит на ладонь Тобиаса.

— Мне?! — наконец выдавливает он, все еще не взяв подарок.

— Тебе, — улыбается Тобиас. И Джейк, неожиданно, улыбается ему в ответ. Радость от подарка пересиливает его застенчивость и скромность, и он хватает гармонику.

— А как... Как на ней играть? — растерянно вертит он ее в руках.

— Вот, смотри, берешь вот так, и дуешь вот сюда, — объясняет Тобиас.

Джейк неумело дудит, и гармоника издает странные звуки, но Тобиас уверен: немного опыта, и у Джейка все получится.

— А теперь, извини, но мне пора, я опять опаздываю, — спохватывается Тобиас.

Джейкоб вдруг перестает улыбаться:

— Постойте, сэр... Это ж, наверное, дорого! Как же я вам отдам-то...

— Глупости, — смеется Тобиас, как будто может покупать такие гармоники десятками в день. — Твой талант в тысячу раз дороже, — он мимолетно пожимает костлявое плечо Джейка и спешит к выходу, подхватывая так и не проверенные эссе.

Тобиас не зря так торопится: надо успеть в магазин до закрытия, купить другой подарок Северусу: одиннадцать лет, как-никак! Губная гармоника предназначалась изначально ему, но, конечно, Джейку она куда нужнее: у Северуса особых музыкальных талантов и нет... Кажется. Тобиас задумывается: видел ли он сына поющим? Кажется, нет... Но он его и видит так редко — после уроков, когда Тобиас приходит домой, Северус занят своими домашними заданиями, а потом убегает гулять... И, когда возвращается, то занят уже Тобиас — проверяет тетради своих учеников.

Если бы Эйлин не заартачилась, и не потребовала послать Северуса в другую школу, не в эту, где преподает Тобиас, они с сыном виделись бы куда чаще. Но вот поди ж ты, захотелось ей, чтобы он получил "приличное образование, чтоб потом над ним из-за неграмотности не насмехались". Тобиас тогда обиделся на то, что жена считает его малоспособным учителем, но уступил... Эйлин в последнее время, с тех пор, как помирилась со своими родственничками, стала нервной и раздражительной — по крайней мере, куда больше, чем раньше. Весь день она сидит дома и варит какие-то травы в медных котлах — словно ведьма какая, ей-богу! Говорит, что это от простуды и еще каких-то ерундовых болезней, но Тобиас теперь ужасно боится, что она кого-то отравит по неумелости, ведь она далеко не фармацевт, и вообще никакого медицинского образования у нее нет...

И, словно бы отвечая на эти его мысли, чуть было не сбив его, налетает, накидывается Фрэнки Уильямс — рыжий и веснусчатый, но теперь бледный настолько, что веснушек и не видно:

— Учитель! Учитель! Там... мама... помогите!

— Что случилось?! — Тобиас хватает его, встряхивает: — Успокойся и объясни, что случилось!

— Задыхается! — выпаливает, наконец, Фрэнки. — Она... ела что-то... подавилась... задыхается!

— Беги за мистером Фордсом! — толкает его Тобиас в направлении к дому местного врача — до которого, правда, еще бежать и бежать. Сам же спешит к Уильямсам.

Мэри Уильямс он находит у стола — дышит она с хрипами, хватается за грудь, шатается. Не теряя времени, Тобиас обхватывает ее сзади и начинает толкать руками вверх — маневр Геймлиха. Пара движений — и Мэри громко кашляет, выплевывает что-то, и начинает дышать свободно. Девочки двойняшки на полу, младшие сестренки Фрэнки, словно по команде начинают реветь.

Тобиас утирает пот со лба: обошлось. Мэри невнятно благодарит его, еле держась на ногах, и Тобиас помогает ей сесть. В дверь влетает Фрэнки с воплем, что доктор уехал в Лидс, и, увидев, что мать в порядке, от облегчения начинает шмыгать носом.

Мэри, отдышавшись, даже не знает, как ей благодарить "господина учителя".

— Глупости, тут и благодарности не нужно, — отмахивается Тобиас, но ему наливают вина и буквально требуют выпить, а на закуску подают свежеиспеченный хлеб. Из вежливости он еще немного говорит о школьных успехах Фрэнки — но на математику все же надо подналечь! — и лишь потом спохватывается: магазин!

— Заходите еще! — машут ему Мэри, Фрэнк и наревевшиеся близняшки.

Тобиас спешит, но, конечно, не успевает: дверь магазина закрыта. Безнадежно постучав (старый Джо, владелец, глух, да и принципиально не открывает двери кому бы ни было вне рабочих часов магазина), Тобиас медленно спускается по ступеням.

"ЧТо же делать?" — о том, чтобы прийти с пустыми руками в день рождения сына, не может быть и речи. И тут Тобиас вспоминает о собственном детстве: ну конечно, у него есть идея подарка! Как же он сразу не додумался!

Для этого приходится спуститься к реке — там растут крепкие вербы. Тобиас выбирает ветвь попрямее, срезает ее — благо, перочинный нож у него всегда с собой. Ободрав зеленую кору, он принимается вырезать. Время летит незаметно, но и результат налицо: длинная, изящная шпага с резной ручкой, такая, о которой Тобиас сам мечтал когда-то в свои одиннадцать лет...

Размахивая шпагой, напевая что-то себе под нос, Тобиас приближается к дому. Эйлин, словно почувствовав его приближение, уже стоит на крыльце. И, не успевает Тобиас поздороваться, набрасывается на него:

— Где ты был?! Ты что, не знаешь, какой сегодня праздник?! Как ты мог, даже в такой день, опоздать?!

Тобиас в растерянности смотрит на нее, пытается объяснить:

— Мэри Уильямс...

— Какая, мать твою, Мэри Уильямс?! — перебивает его Эйлин, хватает за руку и тащит в дом, одновременно принюхивается: — Да ты еще и выпивший?! Живо, мой руки и иди к столу! И выкинь, ради всего святого, выкинь ты эту палку!

Тобиас смотрит на нее, на свой подарок.

— Это для Северуса, — говорит он.

Взгляд Эйлин говорит сам за себя. Но Тобиас уже собрался духом, он вырывает руку из ладони жены и сам шагает через порог:

— Северус?

Сына он находит в гостиной, за накрытым столом. Рядом с ним — рыжеволосая девочка, видимо, подружка, Тобиас уже, кажется, ее когда-то видел.

— Папа, это Лили, помнишь? — говорит Северус — высокий для своих лет, тощий, чуть менее угрюмый, чем обычно.

Тобиас кивает и протягивает ему деревянную шпагу:

— Вот... Сынок, с днем рождения!

Идея подарка еще с реакции Эйлин нравится ему все меньше, но вид Северуса — удивленный, недоумевающий — окончательно ставит точки над "и": нужно было купить другую губную гармонику... Ну или что-то иное.

— Спасибо, — Северус смущенно косится на девочку, а та улыбается краешками рта.

Шпагу он так и не берет, и Тобиасу приходится поставить ее у стены.

— Садись, — подталкивает его в спину Эйлин. В руках у нее торт — большущий, со свечками, явно покупной и дорогой. "Наверное, весь год деньги откладывала", — думает Тобиас о жене с нежностью.

Северус явно обрадован торту больше, чем деревянной шпаге. Он ерзает на стуле, как и его подружка, пока Эйлин режет торт на тонкие ломти. Она уже собирается переложить первый на тарелку Северуса, как раздается стук в окно.

— Прилетела, — со странным выражением — словно бы одновременно радостно, удивленно и испуганно — произносит Эйлин.

— Кто? — не понимает Тобиас, но тут Северус вскакивает и кидается прочь из комнаты, хлопает входная дверь.

Девочка подбегает к окну, за ней — Эйлин, и Тобиас тоже с любопытством следует за ними. Во дворе происходит странное: Северус стоит перед домом, а на руке у него большущая сова. Кажется, он говорит с ней и что-то отвязывает с лапы.

— Прилетела! — повторяет Эйлин и вдруг всхлипывает.

Тобиас недоуменно смотрит на нее.

В дверь вбегает Северус — в руках у него скрученный свиток:

— Мам! Пришло!

Тобиас совершенно ничего не понимает. Что пришло, почему и откуда прилетела сова?!

— У тебя царапины на руке... — замечает он у сына следы от когтей, но тот только отмахивается.

Девочка повисает у Северуса на шее:

— Поздравляю! Ты молодчина!

— Я же говорил! — самодовольно отвечает он.

— Что здесь происходит?! — повышает голос Тобиас, потому что, кажется, он единственный, кто не в курсе ситуации.

Эйлин протягивает ему чашку с чаем и кусок торта на тарелке:

— Я тебе пото все объясню, а пока давайте праздновать.

Тобиас пьет чай — он вкусно пахнет травами — и тревога и недовольство отступают, рассеиваются, становится спокойно и хорошо. И уже неважно, что это была за сова, и что за свиток, и почему все этому так радовались...

Только Северус почему-то смотрит на него снисходительно и словно бы даже жалеюще.