Порядки Величин (джен)

Темный Лорд победил.

13 июня, 1992 год. 20:43:24

Замок Хогвартс

Воскрешающий Камень появился в руке Лорда Волдеморта, холодно мерцая в отраженном от зеркала свете, свободный от любого несовершенства.

Резкое движение запястьем.

Быстрое нажатие пальца.

Оглушительный шум пистолетного выстрела.

Глаза Гарри едва успели расшириться, прежде чем пуля попала ему в лоб.

Мальчик-Который-Выжил погиб.

Сама сущность его бытия — его разум, не защищенный ни крестражем, ни каким-либо ритуалом или другом способом сохранить себя, в настоящее время оседал на землю: красный туман из крови, костей и мозга. Остальная часть содержимого его головы была размазана по стенам за зеркалом (само зеркало осталось совершенно незапятнанным) или все еще отчаянно цеплялась за внутреннюю часть его разрушенного черепа. Звук выстрела эхом раздавался по комнате, но лорд Волдеморт уже ушел, не желая рисковать тем, что может случиться после смерти мальчика.

Сейчас, Прежде, После

Стрелец A*⁽¹⁾

Дамблдор вышел из туннеля. Его мир был всеми мирами. Его мир был огнем. Его мир был пустотой. Его мир был бесформенным ничем. Его мир был стагнирующей смертью. Он сосредоточил все свое существо на двух мирах, которые имели значение. В одном из них звезда сгорела, в результате чего мир сошел с ума, сама душа этой звезды бушевала белой плазмой, что делало такие абстрактные понятия, как пространство и время, абсолютно бессмысленными перед лицом ревущего пекла.

Он смотрел сквозь промежутки времени длиной в эоны в другой мир, в котором Мальчик-Который-Выжил был мертв.

У него была целая вечность, чтобы отрепетировать ритуал, и все же он все еще чувствовал крохотную нервозность. С помощью Линии Мерлина он начал использовать магию всех миров в этом завершающем акте. Он был Дамблдором, разрушителем миров, создателем жизни. Всё, что когда-либо было и всё, что когда-либо будет во вселенной, вело его к этому моменту. Этот момент должен произойти, потому что он уже произошел.

Все миры сузились до двух, и из этих двух все они будут рождены. Когда Линия Мерлина перестала выдерживать напряжение магии, она стала светиться белым и начала разрушаться по краям. Дамблдор чувствовал на себе давление пророчества, что было выше всего; пророчества, готового разорваться на части ритуалом сотворения Гарри. Отчаянным усилием Директор соединил последние узлы магии в своем разуме, и наконец, это свершилось.

Стрелец A* сколлапсировал менее чем за секунду. Его ядро провалилось само в себя, искажая саму ткань реальности. В последнее мгновение своей жизни Директор скользнул сквозь некое измерение, которое существует только в сумрачных умах профессоров физики, и возник в месте за пределами Времени, к которому он был привязан силой ритуала.

В мире, который он оставил, родилась галактика. Галактика, в которой баланс мироздания отныне удерживался одной, единственной нитью времени; вселенная, в которой единственным средством, с помощью которого Крукс⁽²⁾ мог добиться успеха, был поиск пути Скорпиона и Лучника. Огни пророчеств будут гореть белым светом истины; они должны будут осуществиться, потому что они уже осуществились.

Он вошел в мир, который только что родился, в мир, где баланс мироздания поддерживался единственной нитью времени, которая была разорвана — до этого момента. Именно в этот момент он появился. Он был вне Зеркала. Или нет, он был внутри? Это было любопытное ощущение — переживать время задом наперед. Волшебник остановился ненадолго рассмотреть руны, которые когда-то были ему непостижимы. Он улыбнулся.

Внутри и снаружи Зеркала мир был туманным, запутанным миазмом абстракции, подобно некоему наполовину осознанному сну, в котором кто-то нажал кнопку перемотки назад. Его брат забрал у него камень. Не у него. У его отражения. Это был не он? Он разговаривал со своим братом. Но это был не он. Он говорил, что война окончена. Они выиграли. Это было правдой, нет? Это было Временем. Временем перестать держаться за камень. Отдай камень. Да.

Вы всегда можете изменить прошлое, просто подумайте об этом в нужное время.

Пока Дамблдор двигался назад во времени, он рассматривал инструменты своего творения, которые все еще были при нем. Линия Мерлина. Камень Постоянства. Старшая палочка. Любопытная стеклянная бутылка.

Любопытная стеклянная бутылка с вязкой темной жидкостью.

Середина осени, 1999 год

Уилбрахам, Массачусетс

"Эверетт, это ты?"

Сара Снайпс мыла посуду на кухне, когда услышала щелчок. Или то был хлопок? Скорее всего, это просто ее муж игрался в своей лаборатории. Он был фармацевтом-исследователем и владел собственным магазином, поэтому часто экспериментировал с составами для различных кремов или паст, которыми торговал.

Однако, Эверетт Снайпс не был в лаборатории. На самом деле, он был в своем кабинете.

"Да, дорогая. У одного из моих флаконов вылетела пробка", — прокричал он явную ложь.

"Ладно, тогда уберись там, прежде чем впустить туда Лили. Ты же знаешь, какая она любопытная!"

Как будто по сигналу Лили ворвалась в кабинет отца. Ее волосы были огненно-рыжие и вьющиеся, а глаза были насыщенного изумрудно-зеленого цвета. Она была полным энергии пятилетним ребенком, а также умным и развитым не по годам. Она посмотрела на своего отца, который сидел в Удобном Кресле, и на странного человека, сидящего в Кресле-Из-За-Которого-Мама-Ругается-Когда-Я-Взбираюсь-На-Него.

"Привет папа! Здравствуйте, Мистер. Угадайте что? Я узнала, что Куайн был сегодня в школе. Могу поспорить, что вы не знаете, что такое Куайн, Мистер!"

Она впилась взглядом в незнакомца. Он задумался на мгновение, а затем ответил: "Если я этого не знаю, то это утверждение ложно".

Она помедлила, немного подумала, а затем хихикнула: "Вы смешной, Мистер. Но у вас девчачьи волосы".

При этих словах ее собеседник машинально поправил свои волосы, собранные в хвост. Чтобы нарушить наступившую тишину, он протянул руку и схватил толстую стеклянную бутылку, наполненную вязкой темной жидкостью, и положил ее в карман. Это создало неловкий комок в силуэте его фигуры.

"Я надеюсь,вы понимаете, эээ, ‘Эверетт’, что…"

Лили тут же перебила:

"Вообще-то, его зовут Папа!"

"Что ж, я надеюсь, вы понимаете, ‘Папа’, что я действительно осознаю всю серьезность своего вторжения. И я надеюсь, вы понимаете, что необходимость сделать это была столь же серьезна".

Эверетт кивнул.

Незнакомец заговорил снова:

"Я бы сказал вам, что то, что вы сделали сегодня, почтит память моей матери больше, чем все, что вы сделали в своей жизни. Но", — он посмотрел на Лили, которая уже успела заскучать и растянулась на полу, лениво играя с ковром. Он широко улыбнулся:

"Я вижу, что это уже не так".

Эверетт улыбнулся, по-настоящему искренне: "Спасибо".

"Кроме того, у меня есть подарок для вас взамен. Бутылка моей собственной магии, которая, надеюсь, поможет вам в вашем жизненном пути", — с этими словами незнакомец достал пластиковую бутылку из расширяемого пространства в своих одеждах и передал ее Эверетту, который посмотрел на этикетку:

«Хед энд Шолдерс»

Эверетт засмеялся: "Очень уморительно".

Ранняя осень, 1999 год

Тауэр

Гарри сообщил Шичинину, что, особенно учитывая, кому они доставляли сообщение, они ни при каких обстоятельствах не должны читать его содержимое. Что, конечно, означало — особенно если учесть, кому они его доставляли — что они обязательно его прочтут. На самом деле, они даже не успели уйти далеко от Тауэра, прежде чем уже вскрыли конверт.

У них давненько не было заданий в стиле старых добрых старомодных фильмов про поиски пропавших людей. А уж человек, которого им предстояло разыскать... О, это будет захватывающе. К сожалению, они были слегка ошеломлены (хотя и немного заинтригованы) содержанием сообщения:

«Ступор Баля, 1 неделя»⁽³⁾

Вокзал Кингс-Кросс

Вне Времени

"Нет, — выдохнул Альбус Дамблдор. — Нет, нет, НЕТ!"

Нарастающее чувство Силы возросло до невероятного уровня, и резко исчезло.

А затем не стало ничего.

Он лежал лицом вниз, слушая тишину. Он был совершенно один. Больше не было никого. Спустя долгое время, или, может быть, спустя совсем никакое время, ему пришло в голову, что он должен существовать; должен быть чем-то большим, чем бестелесная мысль, потому что у него было чувство осязания, а значит, материя, на которой он лежал, тоже существовала.

Он сел. Его тело оказалось невредимым. Он коснулся своего лица. Он больше не носил очки. Его борода исчезла. Как и морщины.

Альбус Дамблдор медленно повернулся на месте, и окружающее, казалось, выдумало и воплотило себя прямо на его глазах. Широко открытое пространство, светлое и чистое. Он был единственным человеком, кроме…

Он отпрянул. Он заметил его сидящим на скамейке и праздно читающим странную толстую книгу. Том Риддл. Казалось, его совершенно не волновала эта ситуация.

"Он не может вам навредить». Альбус обернулся. Гарри Джеймс Поттер-Эванс-Веррес шел к нему, легко и спокойно, в широкой мантии поверх маггловского костюма. «Пророчество оказалось верным. Я пришел спасти вас, директор".

"Гарри. Ты... Ты повзрослел... Сколько прошло времени?"

"О, около 20.000 лет, объективно. Субъективно? Ну, для вас это было всего лишь несколько секунд, не так ли?"

"Да, но я в ловушке вне Времени. Я бы боялся за тебя, но ты — Крукс, Некогда Король и Будущий Король. Ты не несешь грусти в своих глазах, что сильно облегчает мое сердце. Смею спросить: тебе удалось? Ты разорвал на части сами звезды на небесах, чтобы спасти людей?"

"Ах… Ну... Не совсем", — от смущения Гарри немного покрутил носком ноги: "На самом деле, нам еще многое предстоит".

"Признаюсь, я не понимаю. Но опять же, это более чем справедливый поворот. Не могли бы вы почтить старика и объяснить, что я должен делать?"

Вокзал Кингс-Кросс

Позднее

Голова директора все еще гудела от масштабности плана. Но все же, это соответствовало всем пророчествам. Впервые с того момента, как Николас Фламель передал ему завещанные Слова Первого Чародея, открывшие ключи ко всей Сети Пророчеств, происходящее стало обретать смысл.

"И, наконец, последние две вещи, которые, я полагаю, вам весьма понадобятся", — Гарри вытащил из глубин мантии тонкий каменный жезл. "Непрерывная Линия Мерлина", — Гарри почтительно передал директору жезл.

Том Риддл встал со скамейки, отложил книгу и шагнул вперед. "И, директор, мой старый враг и будущий друг, у меня тоже есть подарок для вас", — он достал толстую стеклянную бутылку, наполненную вязкой темной жидкостью, и протянул ее Дамблдору.

Дамблдор понял.

"Директор, — сказал Гарри, — вам нужно кое-что осознать. В данный момент у вас есть выбор. В конечном итоге все миры сузились до этого одного выбора. Хотя я, как вы говорите, Крукс, вы все равно должны сделать этот выбор по собственному желанию. Если вы согласитесь, вы пожертвуете своей Жизнью и своим Временем. По-настоящему".

"Гарри. Ты знаешь мое мнение. Я уже однажды пожертвовал своей Жизнью и Временем ради тебя, ради всего мира. Кроме того, ты Мальчик-Который-Выжил. Уверен, ты найдешь способ спасти меня вновь". Он улыбнулся, и его глаза блеснули.

"Теперь, как мне покинуть это место?"

"О, да, — Гарри улыбнулся ему, — Мы на Кингс-Кросс, не так ли? Я думаю, если вы решите двигаться дальше, вы сможете... так сказать... сесть на поезд".

"И куда он меня повезет?"

"Вперед", — просто сказал Гарри.

Снова молчание.

"До свидания, директор. И спасибо, правда".

"Не жалей умерших, Гарри. Жалей тех, кто живет без любви".

И с этими словами он сел на поезд и исчез в туннеле.

72:34:02 .дог 2991, янюи 31

стравгоХ комаЗ

Мальчик-Который-Выжил погиб.

Глаза Гарри едва успели расшириться, прежде чем пуля попала ему в лоб.

Оглушительный шум пистолетного выстрела.

Быстрое нажатие пальца.

Резкое движение запястьем.

Воскрешающий Камень появился в руке Лорда Волдеморта, холодно мерцая в отраженном от зеркала свете, покрытый вязкой темной жидкостью.

Темный Лорд смеялся.

1) произносится "Стрелец А со звёздочкой" — компактный радиоисточник, находящийся в центре Млечного Пути

Вернуться к тексту

2) крукс ( из лат. crux "крест") — критический или переходный момент или проблема, поворотный момент

Вернуться к тексту

3) зелье, упоминается в ГПиМРМ, глава 63

Вернуться к тексту

Лондон

Невилл был уставшим. Он всегда был уставшим, когда приходил домой с работы. Его работа была физически и умственно изматывающей, и он был рад быть дома. С другого конца квартиры доносились скрипучие звуки мелодии: он оставил радио включенным. Он делал это время от времени. Невилл направился прямиком в свой кабинет, и музыка медленно плыла по воздуху вслед его движению.

...Подай мне тот небольшой милый пистолет, моя родная, моя дорогая⁽¹⁾

Чистильщики идут один за другим, ты не захочешь даже, чтобы они начали свою работу...

Он перебрал несколько бутылок в своем мини-баре и выбрал бренди. Откупорил бутылку и кратко прикинул объем мерного стаканчика, лежащего рядом. Хотя нет. На самом деле, он просто смотрел на него, без мысли в голове. Он начал наливать бренди в стакан, который услужливо сам наполнялся льдом. Бульк. Бульк. Один палец. Два пальца. Три пальца. Четыре.

Он посчитал, что прямо так пить напиток не стоит, и плеснул в стакан немного содовой. Ему было лень заморачиваться и нарезать лимон, поэтому он просто достал вишенку из банки в холодильнике и положил ее в коктейль. Он размешал напиток пальцем и сел в свое кресло.

...Они уже стучат в твою дверь, они меряют комнату, они знают счет

Они чистят пол в бойне наших разбитых сердец...

Он уже почти наполовину прикончил напиток, прежде чем действительно осознал это. Его разум был в другом месте; он думал о своем пути и куда ему идти дальше. Что ты делаешь после победы?

Никто никогда не говорил ему, что месть совсем не похожа на то, как описывается в книгах. В них всё, что вы можете увидеть, это момент прекрасного финального возмездия. Вы победно вскидываете кулак и аплодируете свершившейся справедливости, и вам становится тепло и хорошо внутри себя. В историях не показывают, что происходит после финала. Они не показывают пресловутое «долго и счастливо». Невилл гадал, будет ли когда-нибудь и у него свое «долго и счастливо».

...О дети... Простите нас за то, что мы наделали; сначала это было немножко забавно

Вот возьмите, пока мы не ушли; это ключи от гулага...

Ему не было тепло и хорошо. Да, это было приятно, на мгновение. Она заслужила то, что получила, несмотря на все, что сказал Гарри. Тот факт, что она когда-то была милой, хорошей девушкой, ничего не изменил. Никакая трагическая предыстория ничего не изменит. Она сделала то, что сделала, и за это она заслуживала смерти. Это было так просто. Но ее смерть.... Ее смерть не изменила ничего.

Его родители все еще были мертвы.

Он завидовал Драко. Память о Люциусе Малфое была сохранена, цельная и нетронутая, написанная где-то в глубине мира. Фрэнк и Алиса Лонгботтом же просто продолжали существовать; их старая, чистая сущность была переписана этими разбитыми, поврежденными оболочками, что остались от них. Драко повезло, что его отец действительно умер. Драко уверовал в Гарри, и Гарри избавил его от мучений.

...О дети, кричите громче, кричите громче...

К этому моменту он закончил пить. Он грыз кубики льда и размышлял над тем, почему мир такой, какой он есть. Почему всё должно быть именно так? Он подошел к мини-бару и попытался найти другую бутылку, чтобы наполнить стакан. На этот раз никакого притворства, только чистая водка, разлитая по растаявшему льду, небрежно заполненная до краев. Он посмотрел на себя в зеркало, установленное за барной стойкой.

Алкоголь притуплял его чувства, но где-то в глубине его сознания две независимые, разрозненные идеи объединились, чтобы создать совершенно новую концепцию. Это была крохотная искра, но она привлекла внимание Невилла, и он не позволил ей погаснуть. Разглядывая свое лицо, он увидел, как слезы начали заполнять глаза и стекать с его щеки. Но то не были слезы горя или жалости к себе. То были гневные, горячие слезы решимости.

Почему мир должен быть именно таким?

Нечто в бесконечных поучительных лекциях Гарри внезапно стало ясно Невиллу. Гарри и Гермиона бросили вызов всему, что Невилл знал о понятии смерти. Когда Гермиона вернулась в мир живых, она нарушила все правила. Но по какой-то причине разум Невилла просто изобрел новые, чуть измененные правила, чтобы заменить предыдущие. Но зачем вообще эти правила?

На самом деле, нет никаких причин, чтобы мир был таким, каким он есть. Нет никаких причин, по которым он не мог бы вернуться в глубины Времени и вернуть своих родителей такими, какие они есть, какими они должны быть. Это будет его настоящей местью; он не будет доволен тем, что просто съел вражеского слона. Нет, он поставит мат самому Черному Королю.

...О дети, веселитесь, веселитесь...

Невилл вылил содержимое стакана и резко развернулся. Он даже не остановился выключить радио или смыть остатки льда из раковины. Ему предстояло многое сделать, и нельзя было терять ни минуты.

Усадьба Малфоев

Драко в одиночестве сидел в своем кабинете, делая пометки на пергаменте. Комната была освещена несколькими факелами, чьи постаменты были утоплены в стенах, и мерцающим серебристым светом Патронуса, лениво скользящим вокруг его стола. Война закончилась, и они практически "победили". Остальное было просто формальностью. Несколько политических маневров, но они будут сделаны. Эта глава в их истории могла бы быть завершена, и они могли бы перестроить мир, вместе.

Было поздно, хотя ночь только начиналась. Маггловская радиопередача о сводках дня закончилась. В ней говорилось об ужасах и войнах по всему миру; миру, который был временно безумен, но который был восстановлен. Они отстраивали разрушенное — так же, как и Драко. Новости сменились разнообразными поп-песням, но Драко было лень их выключать.

...Приходят Фрэнк и бедняга Джим, они собрали вместе всех моих друзей

Мы стали старше, свет потускнел, а вы всё еще только начинаете...

Кое-что, что Гарри сказал ему однажды, застряло в его голове на долгие годы. Это было когда он пересказывал историю своего последнего противостояния с Лордом Волдемортом. То, что Альбус Дамблдор сказал Тому Риддлу: "Любой, кто способен сыграть роль Волдеморта, и есть Волдеморт".

Он играл роль монстра уже почти полдесятилетия. Он играл роль кого-то, кто активно противостоял жизни, того, кто защищал застой, энтропию и смерть. Маска, которую он носил, не была ложной, она опиралась на истинные эмоции, которые скрывались глубоко внутри него, эмоции, которые он должен был стремиться подавить. Он не мог лгать самому себе; он ощущал странное чувство свободы, когда позволял этим чувствам разгораться, наполнять его действия.

...О дети... У нас есть причины для всех ваших страхов. Все легко, просто и яснее ясного.

Все лежит на поверхности, все здесь, проигравшие среди наших побед...

Вот почему он наслаждался обществом своего Патронуса. Он служил напоминанием, гарантией, своего рода краеугольным камнем. Счастливые, жизнеутверждающие воспоминания все еще существовали. В Драко было достаточно Добра, чтобы он мог вызывать мягкий, серебристый свет, который теперь отбрасывал смутную тень от стола, в то время как радио продолжало бормотать в окружающем безмолвии комнаты.

Он знал, что сказал бы Гарри. Гарри бы сказал, что ты не можешь быть своим собственным мерилом добра. Гарри бы сказал, что каждый считает себя героем своей истории, и, конечно, ты будешь думать, что поступаешь правильно. Иначе зачем бы тебе вообще так поступать? Драко знал, что это правда, безусловно. Но Патронус утешал его не взирая ни на что.

Драко посмотрел на факелы на стенах. Он щелкнул пальцами один за другим, и факелы погасли. Единственный свет, оставшийся в комнате, был от его Патронуса, который медленно поднял голову, чтобы взглянуть на него. Это было все равно что смотреть на потрескивающий камин; закрученные, фрактальные формы тумана и тени, извивающиеся под формой змеи... Это практически гипнотизировало.

"Я хороший человек?"

...О дети, кричите громче, кричите громче.

О дети, веселитесь, веселитесь...

Он знал, глупо было спрашивать вслух. Но никого не было рядом, кто мог бы услышать. Патронус казался таким… разумным, когда смотрел на него. Драко знал, однако, что не его собственное суждение имело значение. Потому что Гарри был прав. Ему нужен был кто-то еще; кто-то, кто послужил бы в качестве резонатора, а не эхо-камеры. Он положил голову на стол.

Через некоторое время он поднял голову и вновь посмотрел на своего Патронуса, который все еще смотрел на него своим странным взглядом. Когда настроение Драко изменилось, Патронус начал мерцать и тускнеть, а затем растворился в висящем в воздухе тумане. Нет, он не позволит ему погаснуть. Только не сейчас. Это было слишком важно. Его глаза наполнились слезами; но то не были слезы горя или жалости к себе. То были гневные, горячие слезы решимости.

Он стиснул зубы, и он боролся, он думал обо всем хорошем, обо всем счастливом, обо всем, ради чего стоит жить и бороться. Серебристый туман не рассеивался, но и не восстанавливался. Он продолжал вливать свое сердце и душу в этот туман, отчаянно пытаясь сохранить всё то, что этот туман олицетворял. Через некоторое время туман начал сливаться обратно в телесную форму.

Он воссоздался ... как выдра?

..Чистильщики поработали над тобой, они в этом знают толк, приятель, для них это привычно

Они окатили тебя из шланга, и теперь ты совсем как новенький, и они начнут за тобой следить...

Это было ... Странно. Он никогда раньше не видел, чтобы Патронус так делал. Это не было совсем неслыханным; людские Патронусы иногда меняли форму в ответ на эмоции своих хозяев. Выдра весело плыла сквозь невидимую воду, которая была воздухом в комнате. Несколько раз она покружилась вокруг Драко, а затем подплыла до уровня глаз и прошептала единственное слово:

"Драко..."

Сердце Драко остановилось. Это был не голос его Патронуса. Это было... Это была она? Его Патронус бросился вперед, в грудь Драко, наполняя его прекрасным неземным светом. Он не понимал, что происходит. Но опять же, нужно ли было понимать? Каким-то образом, хоть он и не знал, что это и как оно работает, каким-то образом он понимал, что этот серебряный свет приведет его в то место, где он должен быть.

Он встал, вобрал в себя весь свет и с негромким хлопком аппарировал.

...О дети, веселитесь, веселитесь...

Тауэр

Гарри сидел за терминалом и печатал, печатал, печатал. Его глаза воспалились и налились кровью. Он работал почти двенадцать часов подряд. Предстояло еще так много сделать. Конечно, он вернулся, Гермиона знала, что он вернется. Они с Профессором многого добились, но им требовалось несколько рабочих прогонов, чтобы гарантировать воспроизводимость результатов за пределами их песочницы.

Было так много проектов, как краткосрочных, так и долгосрочных, так много слабых звеньев, которые нужно было укрепить, так много переплетений, которые до сих пор отключались при работе с ним в качестве центрального ядра. Существовал так же физический аспект, биологический, ментальный, метафизический, логический и многие другие. В этом драгоценном камне их работы было еще столько граней, нуждающихся в шлифовке.

Прямо сейчас он работал над проблемой рекурсии, включавшей его самого. Он решил ее несколько лет назад, но лишь относительно более простой системы. Магия была проста по своей сути, но она выросла до чего-то умопомрачительно бестолкового. Например, было достаточно легко симулировать крупную физическую систему. Вы можете отслеживать траекторию брошенного шара, или течение воды через трубу под давлением, или таяние льда, и так далее, и так далее. Но симуляция физики, настоящей физики, с требуемой точностью, ради достижения своей цели? Это было просто невозможно по условию. Он должен был найти способ обмануть систему.

Но казалось, вселенная не хочет, чтобы он ее обманул. Она хотела, чтобы он умер, старым добрым способом. Продолжал бежать, пока все не увянет, и затем сложился в большое, пустое Ничто.

Разумеется, он не станет так поступать. Он будет продолжать бороться.

Он боролся сегодня часами и даже не заметил, как утро медленно перешло в полдень, а полдень сменился вечером. Он не замечал ни звука радиоприемника в углу, ни резкого хлопка, который раздался из Приемной Комнаты несколько минут назад, ни мягкого стука в дверь его кабинета.

...Бедняга Джим бледен словно приведение, он нашел ответ, который был потерян

Теперь мы все плачем, мы плачем потому, что мы не сможем ничего сделать, чтобы защитить вас...

Постукивание стало более настойчивым. "Войдите", — сказал он.

Дверь открылась, и Гермиона вошла внутрь. "Это несколько грубо вот так приветствовать гостей, не думаешь?"

Гарри был погружен в себя и не поднял глаз. Он все еще смотрел на бесконечные строки кода, заполнявшие его экран. «А? О. Да. Извини. Эээ... Привет, Луна".

Гермиона кашлянула. "Привет, Гарри".

Он наконец посмотрел на нее и смутился. Гарри пробормотал слабые извинения и снова повернулся к компьютеру. Она оглядела комнату, вдумчиво разглядывая всё вокруг. Пока она наблюдала за работой Гарри, на ее лице застыла мягкая, спокойная улыбка. Он продолжал печатать, печатать и печатать дальше, пока она молча стояла. В конце концов он снова почувствовал ее присутствие, и набор текста замедлился, потом совсем прекратился, и Гарри наконец-то выжидательно обернулся на нее.

Гермиона ничего не сказала. Она подошла к его столу, наклонилась и выключила монитор компьютера.

"Гермиона, что..."

Она взяла его за руки и потянула с кресла. Несмотря на то, что этот жест был чисто символическим, он возымел эффект. Несколько отстраненно, Гарри почувствовал, будто бы нёс тяжелый груз на шее. С выключенным монитором стало казаться, что вес временно снят. Он посмотрел на Гермиону.

Она все еще ничего не говорила. Гарри выглядел уставшим, очень уставшим. Очень уставшим и очень одиноким. Он находился в собственноручной одиночной камере, в прямом и переносном смысле, много долгих лет. Гермиона слабо улыбнулась тихой музыке, эхом раздававшейся из радиоприёмника.

"Эта песня немного не подходит, не так ли?" — заметила она.

...О дети, кричите громче, кричите громче...

Она держала обе его руки и сделала шаг назад. Начала раскачивать плечи взад-вперед в такт музыке.

...О дети, веселитесь, веселитесь...

Она склонила голову к Гарри, который неохотно присоединился к ней. Они держали друг друга за руки, двигаясь в неловком маленьком танце. Это немного напомнило ему неуклюжих четверокурсников, которых он видел на Святочном Балу много лет назад, во время его первого года в Хогвартсе. Гарри не умел танцевать, никто никогда не учил его, и конечно, у него никогда не было опыта или повода для практики.

Гермиону, похоже, это не волновало. Она подняла его руку и развернула его.

...Эй, паровозик! Мы садимся на поезд, который идет в Королевство

Мы счастливы, мама, мы веселимся, а поезд еще даже не тронулся...

Он тихо смеялся, пока они вальсировали по комнате, иногда совершенно не в такт мелодии, которая начала немного набирать темп. Внезапно, он почувствовал себя виноватым. Это было время, которое он мог потратить на работу, но он тратил это на легкомыслие. Гермиона, казалось, почувствовала этот сдвиг в эмоциях Гарри и притянула его ближе.

...Эй, паровозик! Подожди меня! Когда-то я был слеп, теперь я вижу

У тебя есть местечко для меня? Или это лишь полет фантазии?..

Он не мог отказаться от своего стремления спасти мир. Но опять же, разве она не была частью этого мира? Огромность всего этого, пути, который лежал перед ним, и пути, по которому он уже прошел, казалось, обрушилась на него в один миг.

Что он собирается делать?

Он сделал единственное, что смог придумать, уткнулся головой в ее плечо и стал тихо плакать. То не были слезы горя или жалости к себе. То были гневные, горячие слезы решимости. Он почувствовал руку Гермионы на макушке, нежно гладившие его волосы. Он был солдатом на войне. Важным солдатом, но, тем не менее, всего лишь солдатом. И ни один солдат не может сражаться на линии фронта двадцать четыре часа в сутки.

...Эй, паровозик! Подожди меня! Я был закован в цепи, но теперь я свободен

Я застрял здесь. Неужели ты не видишь? Я застрял в этом процессе ликвидации...

Он поддался, временно поддался этому короткому моменту передышки. В глубине души он знал, что никогда не сдастся в битве, что один перерыв для одного глупого танца не станет концом света и что, на самом деле, даже этот танец может сделать мир по-своему чуточку лучше.

...Эй, паровозик! Мы садимся на поезд, который идет в Королевство

Мы счастливы, мама, мы веселимся, несмотря на мои ужаснейшие предчувствия...

Они продолжали медленно вальсировать под музыку туда и обратно, их головы лежали на плечах друг друга. Они держались за руки, и мелодия постепенно начала утихать. Слезы высохли.

...Эй, паровозик! Мы садимся на поезд, который идет в Королевство

Мы счастливы, мама, мы веселимся, а поезд еще даже не тронулся...

Мелодия окончательно стихла, и Гарри и Гермиона разошлись, продолжая смотреть друг на друга — так много недосказанного; так много того, что и не нужно было говорить.

"Гермиона, я… Спасибо тебе за это. Мне стало лучше. Мне действительно лучше".

Она улыбнулась: "Я знаю, Гарри". Она наклонилась вперед и поцеловала его в лоб: "Ведь для этого и нужны друзья. Никогда не забывай об этом".

1) здесь и далее цитаты из песни Nick Cave & The Bad Seeds — O Children

Вернуться к тексту

1 февраля, XXXXX год

В тот момент, когда мир начал умирать, лишь немногие почувствовали это.

Еще меньше людей знали, что могут с этим что-то сделать.

Еще меньше людей обладали необходимыми навыками, чтобы действовать в соответствии с этими знаниями.

И еще меньше людей обладали технологиями, которыми они могли воплотить эти навыки во что-то полезное в конкретно этой ситуации.

Итак, их было двенадцать.

Ранее

Это было абсолютное оружие.

Оно могло окончательно, решительно и немедленно завершить войну, ту тайную войну, ведущуюся с незапамятных времен. Враг мог бы быть безвозвратно уничтожен, разбит на кусочки, принесен в жертву праведному делу. Конечно, были скептики, вещащие о том, что невообразимая дерзость проекта погубит всех. Однако было бы трудно утверждать, что Джон был высокомерен, особенно учитывая то, что он подверг свою систему всем мыслимым проверкам на сбой.

Они определили тысячи возможных точек отказа и исправили их все. Это оставило лишь семь различных режимов сбоя, и хотя их было принципиально невозможно избежать, команде Джона удалось снизить вероятность до примерно одного из десяти триллионов для каждого из них.

Этого все еще было недостаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности. Они разработали системы отказобезопасности и протоколы ответов на режимы сбоя, и Джон лично протестировал их все. Сотни тысяч раз.

Этого всё еще не было достаточно.

Вероятность 10^-88 была невозможно мала, но всё еще существовала. Поэтому была еще одна, абсолютная система отказобезопасности. Линия. Он потер свое правое предплечье, как будто проверяя сам себя. Проницательный наблюдатель заметил бы, что система на самом деле имела только одну точку отказа, и это был сам Джон, но Джон учел также и это. Эта потенциальная точка отказа, эта небольшая часть его свободной воли была заперта в месте, куда он мог попасть, только если они действительно и по-настоящему победили.

На короткий удивительный момент он подумал, что единственным крохотным изъяном в системе было то, что последовательность активации не была чем-то особенно драматичным. Это должен был бы быть огромный переключатель, или зловещая кнопка, или какой-то особенный ритуал. Но на деле это было довольно рутинно. Несколько нажатий клавиш, и дело было сделано.

Мир содрогнулся.

Не нужно паниковать, думал он, стараясь максимально абстрагироваться от происходящего. Он уже прорабатывал конкретно этот сценарий, по крайней мере, полторы тысячи раз — достаточно для того, чтобы довести свои действия до автоматизма. Его команда контролировала точки входа и выхода и ежесекундно мониторила состояние буфера. Джон провел в уме серию сложных вычислений, чтобы определить точный начальный вектор, через несколько напряженных мгновений переменные проверили, и он повернул циферблат.

Вкратце, они просто откатят систему на час назад и начнут сначала. Им придется всё перепроверить. Дважды. Каждый день. Пройдет еще как минимум год, прежде чем они будут достаточно уверены, чтобы попытаться снова. Но он ждал так долго. Один год ничего не изменит.

В то время как циферблат возвращал прошлое назад, его предплечье, которое начало болеть с самого начала процесса, теперь стало серьезно пульсировать.

Мир содрогнулся снова.

На этом этапе была какофония. Команда явно была взволнована. Некоторые даже были в панике. Но это не играло особой роли.

Вероятность одна из десяти триллионов — это чрезвычайная неудача. Но одна из десяти триллионов в квадрате? Вероятностный анализ стал бесполезен. Сам вопрос изменился. Совпадение ли это всё еще? Нет, вопрос, мечущийся у всех в умах, был еще проще: что черт подери происходит? Пространство возможностей было бесконечным, но одно сразу же пришел на ум: саботаж. Неважно, он не должен зацикливаться на этом. Ему нужно сосредоточиться. В конце концов, они репетировали режимы сбоя. Это всё еще было в рамках допустимых отклонений. Но протокол ответа возвращал достаточно тревожный результат, и нервы всех окружающих были натянуты до предела.

"Потоки, сэр. Они будут…"

«Если нужно, закороти всю гребанную физическую систему. В любом случае, все и так полетело к чертям! ВЫПОЛНЯЙ!"

"Сэр, произойдет критическая ошибка чтения. Если мы не можем..."

"Других путей нет. Бэкап⁽¹⁾, полный бэкап!"

"Если это не сработает, мы все…"

Пауза.

"Это прямой приказ".

Когда началось Переселение, миг содрогнулся вновь.

Джон огляделся. Его коллеги ушли первыми, их мозги буквально испарились из черепов, затем были преобразованы в необработанные данные, и затем перекачаны обратно в систему через гамма-класс Н.Э. линий. Просматривая данные на дисплее, он увидел ту же сцену, разворачивающуюся по всей системе. Если уменьшить масштаб достаточно сильно, даже не особо заметно, что многое изменилось. Никаких взрывов, никаких катастрофических аварий, ничего подобного. В конце концов, большинство систем с потенциалом для катастрофических аварий управлялись мертвыми разумами.

Но видеть это близко и вживую? Он видел раньше, как люди умирали, очень редко. Обычно это были те, кто просто устали и были готовы отправиться в «следующее великолепное путешествие». Идиоты. Они умирали так, как заслуживали, мирно, без помпы и фанфар. Но сейчас, именно эти люди не хотели этого, и они не умирали мирно. Это напоминало ему марионетку, у которой были обрезаны нити. Вся движущая сила, удерживающая неловкие автоматы плоти в равновесии, исчезла в один миг. Миллиарды, убитые за мгновение.

Джон принял быстрое решение направить данные из пакета с полезной нагрузкой обратно в систему, так как она уже начала воссоздаваться. В случае сбоя других компонентов он не мог рисковать потерей всех данных. Это отвлекло бы небольшое количество ресурсов, но у них все еще была бы физическая структура хранилища для восстановления полезной нагрузки. Единственным недостатком ситуации была возможность порчи сигнала; почти наверняка они потеряют немного из-за шума, что, разумеется, станет неминуемой трагедией. Но это блекло по сравнению с возможностью потерять всё. Кроме того, их по-прежнему можно было воссоздать, по большей части.

НЕТ.

Да, шумы были. Было слишком много шумов. Каждый сигнал был испорчен. Искажен до неузнаваемости. Откуда-то исходили сильные помехи... Откуда? Было передано только около 1000 сущностей, и от них осталась только сырая ДНК. Изменение планов.

Полезная нагрузка уже была настроена. Она существовала концептуально, абстрактно. Теперь ее нужно было воплотить. Линия была самым надежным объектом в известной вселенной, и ее буферной емкости было более чем достаточно. Он произвел еще расчеты. Это значительно сократит ее возможности. Может шесть часов, не больше? Это не имело значения.

Он спас людей. Он не спас мир. С миром было покончено, но мир можно было легко воссоздать. Не легко, конечно. Ничто не будет легко теперь. Система вышла из строя в трех отдельных временных точках. Это не было случайностью. Что-то, кто-то был ответственен.

И тогда он увидел его. Человека, который был вне пространства, вне времени.

Он был старым.

Старым.

Никто больше не был старым.

Это было его рук дело. Без сомнений. На чистых рефлексах Джон активировал свою Боевую Форму. Он уже практиковал ее, сражаясь с бесчисленными невиданными врагами. Да, но что лучше сделать? Что делать? Сражаться или бежать? За что ему сражаться? Что делал этот человек? Эти жесты были древними. Предыдущий архитектор? Бэкдор⁽²⁾? Нет, система была невзламываемой. К тому же, у человека был инструмент. Это было...

Старик держал в руке Линию.

Нет, нет, нет, нет, НЕТ!

Бежать. Всё кончено. Не будет никакой титанической битвы во имя спасения мира или его людей. Неважно, какие мотивы были у старика, как он попал туда, всё неважно. Любое время, потраченное на размышления, было бы потрачено впустую. Не было другого выбора, кроме как бежать и восстанавливать. Ему придется уничтожить всю систему, каждый оставшийся кусочек, чтобы потом всё полностью восстановить. Он начал...

Нет. Нет времени.

У него не было времени. Он должен сделать это позже. У него будет время позже, но не сейчас. Пришло время бежать. Он не знал, на что способен старик, ничего из этого не тестировалось. Он принял решение, и он сбежал. От него больше ничего не зависело, поэтому у него было время подумать, удивиться и порассуждать.

Кем был этот старик? Как он получил копию Линии? Была ли это просто копия? Как я восстановлю полезную нагрузку пакетов данных? Какая часть системы выжила? Насколько она будет полезна? Как я это уничтожу? Как будет выглядеть этот новый мир?

Вопросы, вопросы, вопросы. Все ответы будут получены, в конце концов.

Система процедурно генерировала людей настолько быстро, насколько могла их выпускать. Она начала примерно с тысячи генетических шаблонов, которые он спас после той попытки сохранения полезной нагрузки. Всё остальное построено из тех же шаблонов. Десяти миллионов с мелочью.

А потом со всей яростью взрывающейся звезды родился новый мир.

Джон появился по ту сторону вечности.

1) процесс создания копии данных на носителе (жёстком диске, дискете и т. д.), предназначенном для восстановления данных в оригинальном или новом месте их расположения в случае их повреждения или разрушения.

Вернуться к тексту

2) дефект алгоритма, который намеренно встраивается в него разработчиком и позволяет получить несанкционированный доступ к данным или удалённому управлению операционной системой.

Вернуться к тексту