Зимнее сердце (гет)

Библиотека, уютно устроившаяся в объятиях широких спиралевидных лестниц в самом сердце Шармбатона, всегда казалась Еве самым прекрасным местом в школе. Большие окна, пропускающие внутрь солнечный свет, стеллажи цвета слоновой кости с сотнями таинственных ещё не прочитанных книг, небольшие лестницы, чтобы даже первокурсник мог достать до верхней полки… Лучшего места, чтобы спрятаться и посвятить своему немного наивному хобби пару драгоценных украденных у домашних заданий и прочих школьных обязанностей часов, было не найти.

В литературном кружке многие пробовали сочинять. «Писательство — это попытка человека поиграть в Бога», — высокопарно заявил на первом же занятии библиотекарь месье Дави — маленький полненький человечек с залысиной, компенсированной большими густыми закрученными усами. Он же провёл ребят в таинственный мир волшебных художественных книг, познакомил с причудами великих писателей-магов (к восторгу ребят из неволшебных семей многие из них были широко известны далеко за пределами магического мира) и показал те произведения, что у немагов принято считать уничтоженными, вроде дополнительных глав «Мастера и Маргариты» Булгакова и второго тома «Мёртвых душ» Гоголя, изъятых русским Министерством из-за попыток авторов раскрыть в них существование волшебного мира, а заодно и покритиковать тогдашнего министра. Некоторые гении, по словам библиотекаря, любили «пошалить»: писали целые главы невидимыми чернилами, отыскать которые можно было лишь произнеся над книгой специальные заклинания, заставляли строчки в буквальном смысле плясать перед глазами, а ирландский поэт Томас Мур и вовсе заколдовал пергамент так, чтобы он плевался чернилами в читателя, если тот обращался с ними небрежно (кстати, месье Дави давно взял на заметку это заклинание, поэтому в Шармбатоне было трудно найти порванную или разрисованную книгу). Многие авторы стремились создать из своего текста целый шифр, разгадав который можно было получить изобретённое ими же самими заклинание. Другие же просто описывали как реальные, так и выдуманные события волшебного мира, умудряясь при этом и напечататься в немагических издательствах, и обойти Статут о секретности, выдав всё за художественный вымысел. Лучше всего это получилось у одной английской колдуньи, описавшей историю знаменитого Гарри Поттера и ставшей кумиром для целого поколения немагов… Вот и как, подробно изучая историю магической литературы, не попытаться «поиграть в Бога», создать что-то своё, пусть неумелое, но уникальное?

В январе две тысячи семнадцатого года в аккуратном блокноте Евы, с зачарованными пейзажами Эдгара Моро на обложке, всё пошло наперекосяк. В историю про Эмилию, девушку, расследующую произошедший в школе несчастный случай, под рабочим названием «Шармбатонские тайны», заявился новый персонаж. Ева назвала его Гай, однако непослушное перо, зачарованное так, чтобы улавливать и переносить на бумагу самые яркие и сильные мысли, упрямо выводило на полях другое имя — Ксавье…

— Надеюсь, в рождественские каникулы вы не забывали немного нагружать свой мозг чтением, — вместо приветствия объявил месье Дави, усаживаясь на одно из мягких креслиц в читальном зале библиотеки. Литературный кружок, объединявших любителей книг со всех курсов, собирался здесь каждую неделю по четвергам и пятницам, обсуждая классику и новинки в магической литературе, говорили об истории произведений и спорили до хрипоты о том, что же всё-таки хотел сказать современникам и потомкам автор. Некоторые наиболее смелые читали собственные стихи и рассказы, а потом со спокойствием и достоинством учились слушать осторожную, но неизбежную критику. — Но обсудим прочитанное мы немного позже. Сейчас, когда Рождество позади, в феврале нас ждёт другой праздник, который и определит тему для разговора во время наших ближайших встреч. Кто-нибудь догадался, о чём речь?

— О моём дне рождения? — хлопнула в ладоши Айседора Ренард, поправляя причёску в стиле Бабетты. — Пользуясь случаем, приглашаю всех на вечеринку.

— Вообще-то я говорил о дне святого Валентина, мадмуазель Ренард, — откликнулся Дави, накручивая свой длинный и без того вьющийся ус на палец. — А тема, которую мне хотелось бы с вами обсудить, не обошла стороной, пожалуй, ни одного автора… Я хотел бы поговорить… о любви в литературе.

Все девушки, за исключением Айседоры, и несколько парней в смущении опустили глаза. Идрис Гуэрни насмешливо присвистнул, словно бы давая понять, что в отличие от самого Дави, много лет тяжело вздыхающего при виде симпатичной мадмуазель Ру, преподававшей астрономию, он изучал эту тему вовсе не по учебникам.

— Любовь — самая таинственная и неизученная из всех существующих магических субстанций, — как ни в чём ни бывало продолжал Дави. — Её становится больше, когда ею делишься, но она же может навеки исчезнуть без следа в самый обычный четверг. Она источник неописуемого счастья, но она же может стать причиной нечеловеческих страданий. Алхимики и зельевары веками пытались придать любви материальную форму, создать рецепт идеальной Амортенции, способной вызывать в точности такое же прекрасное чувство, когда нечаянно двое встречаются на краешке земли. Теоретики магии и творцы заклинаний высчитывали идеальные формулы и искали волшебные слова, способные унять боль разбитого сердца. Писатели и поэты шли по собственному пути, пытаясь осмыслить чувство, что не поддаётся осмыслению…

— Да у вас тут весело, — перебил библиотекаря насмешливый незнакомый голос. — Простите месье, я пришёл поискать книги для доклада о волшебной фауне Африки, но, видимо, не вовремя…

— Восьмой стеллаж в третьем ряду, вторая полка, месье Бланшар, — отмахнулся от него Дави, делая едва уловимое движение волшебной палочкой. Тут же в воздухе возник пергамент с внушительным списком трудов по магозоологии.

— Благодарю, месье, — ответил Бланшар, хватая пергамент. — Но могу ли присоединиться к вам? Видимо, тема действительно интересная…

— Конечно, Ксавье, — более миролюбиво отозвался библиотекарь. — Мы всегда рады гостям.

Ева бросила взгляд на юношу, ощущая, как у неё запотевают ладошки. Конечно, она встречала Ксавье Бланшара в школе и раньше, знала, что он на пару лет старше её, играет в фолк-металл группе на лютне, нравится многим девочкам и, как поговаривают, встречался несколько месяцев со студенткой-вампиром, приехавшей учиться по обмену в Шармбатон из Румынии. Одним словом, он был из тех парней, которых её подруга Флер называла «интересный вариант». Но Еве такие мальчики могли светить разве что в плохеньком недоэротическом романчике поклонницы какого-нибудь известного бойсбэнда. Так откуда же взялось это напряжение внутри тела, почему ноги вдруг стали ватными, а из головы напрочь испарились все мысли, уступив место звенящей напряжённой пустоте…

— Перейдём к конкретным примерам, — вещал тем временем месье Дави. — Образцом любовного романа многие считают англичанку Джейн Остин. Она очень популярна у женского пола как в магическом, там и неволшебном мире…

— Кажется, у неё на личном фронте всю жизнь было без перемен, — вновь перебил библиотекаря Бланшар. — Как она может быть образцом?

— Некоторые исследователи считают, что неудавшаяся личная жизнь — плата за литературный талант мадмуазель Остин. Будто бы в юности она изобрела заклинание, что-то вроде магического контракта, по которому её книги будут наполнены идеальными любовными историями, но в жизни ей не удастся испытать ничего подобного…

— Разве можно отказаться от возможности полюбить и быть любимой? — воскликнула Коко Фурнье, полненькая смешливая рыжеволосая девушка на год младше Евы.

— Можно, — подмигнул ей Ксавье. — Я слышал историю об одной американской колдунье. Вся её семья по женской линии была проклята собственной прабабкой — избранники ведьм из этой семьи погибали, как только в доме послышится скрежет жука-могильщика. Будучи в твоём возрасте эта волшебница вычитала заклинание по призыву любви, загадав, что её возлюбленным станет мужчина с разными глазами. Она думала, что таких не существует, а значит, она никогда не влюбится, а значит никогда не станет вдовой. Бедняжка не была в курсе про гетерохромию...

— Попытки добровольно отказаться от способности влюбляться предпринимали многие волшебники, — покачал головой Дави. — Одни считали любовь слабостью, другие — не могли пережить отсутствие взаимности. Но дело в том, что понятие любви гораздо шире, чем романтическое влечение. Дружба, привязанность к своей семье, определённым вещам и занятиям, восприятие мира, самой жизни и себя в ней — это и есть любовь. Мы сталкиваемся с ней каждый день, ведь каждый день мы делаем выбор — прожить его или сброситься с самой высокой башни замка. Если вы ещё здесь, с нами, значит вы любите эту жизнь, любите себя, уникального и неповторимого, своих друзей и родных, которым будет очень грустно, если вы их покинете… Поэтому отказ от любви чреват ужасными последствиями для человека, предугадать которые весьма сложно.

— На истории магии нам рассказывали, — вступил в разговор Идрис. — Что в некоторых древних культурах солдат насильно лишали возможности любить, чтобы сделать из них безупречных воинов…

— Да, к сожалению, физическая и эмоциональная кастрация действительно была в ходу до наступления нашей эры, да и после… Такие воины не задумываясь шли на убийства и верную смерть, не вспоминая о своих матерях, о милосердии и жалости. Это ужасно и очень негуманно, конечно…

— Получается, мадмуазель Остин сделала из себя монстром, чтобы писать… — спросила Ева, и запнулась, натолкнувшись на заинтересованный вежливый и до неудобства пронзительный взгляд раскосых глаз Ксавье. Язык словно бы прилип к нёбу, и вместо окончания фразы она пробормотала что-то не очень разборчивое.

— Не думаю, мадмуазель Лерой, — задумчиво произнёс Дави, не обратив внимания на её косноязычие. — Видите ли, во все времена многие волшебники старались уничтожить чувство любви не полностью, а только… часть, определённый её вид. Это как будто бы вы едите салат, но не любите один из его ингредиентов, например, шампиньоны, а потому откидываете их на край тарелки. Стоит ли говорить, что разделить любовь на ингредиенты гораздо сложнее, чем блюдо… Вы когда-нибудь играли в дженгу?

Взмах палочки — и в воздухе перед Дави повисла башенка из деревянных брусочков.

— Допустим, перед нами вся любовь, что заключается в человеке. Сверху — любовь к родителям, вот здесь — дружеские привязанности. Хобби, любимые книги, любовь к себе -она здесь, в основе, без неё башня точно рухнет. А вот тут у нас юная незнакомка, что улыбнулась вам в трапезной… Или молодой человек, от голоса которого у вас начинает учащаться пульс. Иногда влюблённости проходят и становятся опытом, который многому вас научит и в конечном итоге только укрепит вашу башенку, — с этими словами библиотекарь вытащил один брусочек и аккуратно поместил его в свободное углубление поближе к основанию. — Но если вы хотите полностью вырвать из своего сердца способность влюбляться, вам понадобиться полностью избавиться сразу от целого ряда брусочков, — Дави начал аккуратно вынимать деревяшку за деревяшкой, пряча их себе в карман. — Возможно, какое-то время ваша башенка это выдержит, но одно неверное движение… — деревянные бруски с шумом рухнули на пол. Один из них подлетел к ногам Евы. Нагнувшись за ним, она вновь случайно встретилась взглядом с Ксавье и на бесконечно долгий миг забыла, зачем человеческому телу необходимо дыхание. — Так что если мадмуазель Остин и удалось защитить себя от сердечных переживаний, то ей очень повезло. Но следовать дурному примеру не стоит, — поспешно добавил Дави, добродушно подмигнув. — На сегодня всё. К следующему занятию попрошу вас подумать о том, какие литературные любовные истории волнуют вас больше всего — обязательно обсудим. Ну же, летите в постели, а то опоздаете к бою Золушкиных часов!⁽¹⁾

О том, что её волнует Ксавье Бланшар и что его черты стали проявляться в её собственном литературном персонаже, возникшем на пути бедняжки Эмилии, словно убийца в переулке, Ева предпочла молчать. Теперь она вообще почти ничего не говорила на занятиях, ведь Бланшар продолжал исправно посещать встречи клуба, то и дело вставляя в монологи студентов и библиотекаря свои замечания. В его присутствии язык Евы отказывался ей служить, а мысли — формулироваться в связные предложения. Она казалась неловкой и глупой, ужасно злясь на себя за то, что так расклеилась из-за улыбки какого-то смазливого ироничного мальчика…

— Кто такой этот Ксавье? Ты теперь дружишь с Бланшаром? — как бы невзначай поинтересовалась Флер, крутясь утром перед зеркалом. Ева подпрыгнула, словно поражённая током.

— Я… Нет… В смысле… Откуда ты… Ты читала мои записи?

— Немного, — не стала увиливать подруга. — Но ты сама виновата: знаешь, что я любопытная и оставляешь свой блокнот на самом видном месте. И помнишь, ты призналась, что в глубине души хотела бы, чтобы кто-то читал твои истории…

— Да… но… Я просто думала над именем персонажа, ясно? Ксавье… звучит довольно мило…

— Бланшар тоже милый, — отозвалась Флер, поправляя светлые волосы. — Так вы знакомы?

— Он сейчас в литературном клубе, — стараясь, чтобы голос прозвучал как можно безразличнее, произнесла Ева.

— Понятно, — пожала плечами Флер. И в тот же самый вечер во время ужина в трапезной вынудила Еву сесть рядом с Ксавье.

— Ну что, ты готова завтра рассказывать Дави про свою любимую книжную парочку? — улыбнулся он, когда краснеющая, полностью потерявшая контроль над своим телом девушка, опустилась за стол рядом с ним. Ева кивнула, думая о том, какие у него всё-таки красивые тёмные чуть вьющиеся волосы, необычный разрез глаз и само лицо, такое… нетипичное… и запах… она ещё никогда не была к нему так близко…

— Как у вас там интересно, — оценивающе осматривая дело рук своих, произнесла Флер.

— Присоединяйся…

— У меня фехтование, квиддич и мои гобелены, а книжки я и так почитаю, — отмахнулась Флер, действительно углубляясь в учебник по магическому искусствоведению. Художник-маньяк Ян Ван Дер Пален⁽²⁾, изображённый в книге, завидев её, неприятно оскалился, но Флер показала ему средний палец и быстро перевернула страницу.

— Так кого ты выбрала? — обратился Ксавье к Еве.

— В смысле? — поправив очки, не своим голосом спросила она.

— Из литературных героев. Дави просил подумать, — терпеливо улыбаясь, словно имеет дело с неразумным ребёнком, объяснил Бланшар.

— Я… не очень люблю чисто любовные истории… — неожиданно призналась Ева. — Точнее не люблю, когда история исключительно про любовь и ни про что больше… Классно, когда любовная линия органично вплетена в сюжет, но делать её центральной не лучшая идея как по мне.

— Согласен, — серьёзно заметил Ксавье. — Хотя девушке твоего возраста в общем-то нормально зачитываться какой-нибудь романтической хренью. Так какие же книги ты предпочитаешь?

Флер продолжала прятаться за учебником, изредка отправляя себе в рот кусочки омлета, но на миг Еве показалась, что на её лице красуется хитрющая довольная улыбка.

Период робости и ступора от свалившегося на её голову чувства сменился периодом эйфории. Ксавье заговаривал с ней на встречах литературного клуба, иногда потом провожал до её гостиной, присылал с совой книги, которые ей следовало бы прочитать, а когда Ева, подхватив небольшой магический вирус, пожаловалась на ядовитые пузыри в горле и кашель, Ксавье принёс ей баночку клубничного варенья, присланного ему родителями из дома. Никогда ещё во время болезни Ева не была так счастлива! Отношения Эмилии и Гая обрастали всё новыми милыми подробностями, а их создательнице казалось, что сейчас она вполне способна при желании взлететь без метлы. Все песни о любви вдруг обретали понятный только ей одной личный смысл, сердце билось сильно-сильно, сгорая от нетерпения. Почему он медлит? Почему не зовёт на свидания, не целует, ведь она же нравится ему, она чувствует, знает, что она ему нравится…

С вечеринкой по случаю дня святого Валентина у Евы были связаны большие надежды. Никогда ещё она столь трепетно не относилась к собственному образу, постоянно поправляя неудобный воротник платья, сковывавший движения, переживая за слишком массивные непривычные для неё серёжки и готовую переползти на зубы помаду.

— Не смей нервничать и просто будь собой, — в сотый раз повторила Флер. Сама она в лёгком мятом платье с небрежной причёской, как будто пятнадцать минут назад встала с постели, выглядела непринуждённо и соблазнительно. Ева с завистью подумала, что у подруги сегодня точно не будет отбоя в кавалерах. — Если красавчик Бланшар решит поиграть на твоей лютне, не бойся сказать «нет», если ты не хочешь…. Если хочешь, не забудь про защиту и учти, что первый раз может быть больно…

— Флер! — потрясённо возмутилась Ева. — Я и не думала… Не собиралась…

— Тогда не бойся сказать «нет», дочь моя, — нисколько не смутившись повторила подруга. — Не поймёт — пали в него заклинанием. Убивать не надо, нам проблемы ни к чему…

— Флер! — строго повторила Ева. Подруга бархатно рассмеялась и подняла руки в знак примирения.

Советы Еве не пригодились. Ксавье Бланшар словно бы забыл про её существование. Танцуя в огромном зале, Ева специально старалась пробраться поближе к нему и его компании, но между ними то и дело возникали чьи-то извивающиеся под музыку фигуры. Вот Идрис Гуэрни и рыжая Коко отплясывают так весело, что остальные стараются обходить их стороной. Вот красавчик Бенжамин Робеспьер вежливо по всем правилам приглашает на танец Жизель Бастьен, избегая взглядом Флер, тающую под музыку в объятиях Шарля де Ла Фер, кузена Евы. Официальная девушка Шарля Лив Бертранд смотрит на это с нескрываемым неодобрением, и как только музыка заканчивается, быстро подходят к Шарлю, хватая его за локоть. Флер извиняющее улыбается, поправляет светлый локон и упорхает в новый танец с новым кавалером… Некоторое время Ева наблюдает за ними, по жестокому закону медляков скучая в одиночку у столика с безалкогольными коктейлями, а потом ей на глаза попадается слившаяся в неистовом поцелуе парочка прямо посреди танцпола. Словно во сне она различает черты юноши, засасывающего тонкие губки Айседоры Ренард так, будто собирается её проглотить.

Ничего не слыша и с трудом разбирая дорогу перед собой, Ева пулей выскочила из бального зала. Только пройдя несколько коридоров, она поняла, что по щекам её текут слёзы. Сняв очки, она протёрла глаза, поздно сообразив, что это была плохая идея — пальцы мигом окрасились в чёрные пятна от подводки и туши.

Кажется, кто-то окликал её по дороге в комнату. Один громила со старших курсов даже пытался перегородить ей путь, но она ловко пронырнула под его огромной ручищей. Добравшись до спальни, Ева не раздеваясь рухнула на кровать, наконец, давая волю рвущимся из груди рыданиям. Что-то острое кольнуло её в плечо — краешек блокнота, хранившего историю Гая и Эмилии, выглянул из-под подушки.

…Гай улыбнулся, и сердце Эмилии забилось сильнее, готовое выпрыгнуть из груди…

…тепло случайного прикосновения обожгло кожу Эмилии. Она подняла на Гая блестящие полные волнения глаза…

… «Мой», — подумала Эмилия и улыбнулась, прижимаясь к его щеке. Гай ответил ей лёгким нежным поцелуем…

— Какая же это всё чушь! — громко и спокойно произнесла Ева охрипшим и сорвавшимся от рыданий голосом. — Не любит он её и не любил никогда! Ему просто льстит её влюблённость, ему нравится не она, а возможность поиграть её чувствами. Дави говорит, что писательство — это попытка поиграть в Бога, но некоторым игр с судьбами вымышленных людей мало. Они предпочитают играть и с реальными людьми. Это ведь так весело… — после небольшой паузы добавила она. Взмах волшебной палочки, и красивый аккуратный блокнот с пейзажем Эдгара Моро на обложке охватил огонь. Серый пепел чёрным унылом пятном растёкся по её белой постели.

— «Нас обманывает собственное тщеславие. Женщины придают слишком большое значение единственному восхищённому взгляду», — прочитала Ева, наугад открывая одну из книг расправившуюся со своими влюблённостями мадмуазель Остин. В её романах все героини всегда находили своё счастье, но в жизни всё чаще всего бывает наоборот.

— Netsua Enaj, — задумчиво прочитала она наоборот надпись на обложке. Иногда все эти тайные, не известные широко заклинания настолько просты, что никому и в голову не придёт их испробовать. Немного поколебавшись, Ева направила волшебную палочку прямо себе в сердце и повторила известное на весь мир имя задом наперёд. Из конца палочки вырвался серебристый лучик, проникая глубоко внутрь, изымая из сердца весну и помещая туда вечную зиму…

За окном занялась метель, одной первой наивной влюблённостью в мире стало меньше, а больше ничего, собственно, и не изменилось.

Ева глубоко вздохнула, прислушиваясь к собственным ощущениям, вытерла слёзы, заклинанием убрала из постели пепел и достала из тумбочки новый блокнот с картиной Винсента Ван Гога на обложке.

«Кажется, писатели правы, помещая любовь в книги, — подумала она, макая перо в чернильницу. Её Эмилию ждало новое таинственное дело и, конечно же, настоящая истинная любовь, непременно со счастливым концом. — Кажется, там ей и самое место».

1) Про Золушкины часы можно найти в моей группе по хэштегу #beauxbatons@quietsloughfanfics (публикация от 27 февраля прошлого года). Там вообще много интересных хэдканонов о мире магии есть, кстати.

Вернуться к тексту

2) Хэдканон про художника-маньяка и Эдгара Моро, украсившего обложку блокнота Евы тоже можно почитать в группе. Ищите по хэштегу #headcanon@quietsloughfanfics или #Жизнь_Замечательных_Волшебников (публикация от 21 декабря прошлого года).

Вернуться к тексту