Смена курса (джен)

Пробуждение от клатратного анабиоза — не самый приятный опыт. В теории, когда давление и температура достигают критических значений, происходит фазовый переход, запуская метаболические процессы в организме, и ты просто продолжаешь жить с того самого момента, когда сознание покинуло тебя. В действительности ты выбираешься из вязкой жидкости, выдергиваешь из горла дыхательную трубку, подавляя приступ тошноты, и добрые пять минут валяешься голый и беспомощный, отхаркивая клатратоген, пока твои легкие жалко трепыхаются, избавляясь от остатков криптона и гексафторида серы. Но хуже всего — память. Память в эти минуты отказывает напрочь.

Мое тело изогнулось в очередной конвульсии, и я обессиленно растянулся на мягкой подложке, равнодушно взирая на мигающий красный сигнал над головой. Противный воющий звук вызывал больше дискомфорта, но память по-прежнему молчала, и я безропотно позволил металлическим захватам сомкнуться на моих плечах. Покрытые давно засохшими пятнами раствора, механизмы подняли меня, и сверху обрушился поток теплой воды, смывая вязкую жижу с моей кожи. Только тогда я почувствовал смутную тревогу, зародившуюся в недрах памяти. Красный сигнал и воющий звук означали беду. Хаос, безраздельный владыка нашего мира, нанес удар, и что-то вновь пошло вразрез с планом.

— Офицер Матео Мора, — услышал я голос Афины, которому система аффективного речевого синтеза придала обеспокоенные интонации, — ваше присутствие требуется в рубке управления. Повторяю…

Нейроинтерфейс — это полезно, спору нет. Однако привыкнуть к постоянному незримому присутствию Афины в своей голове способен не каждый и уж точно не сразу. Даже квалифицированный программист и электронщик вроде меня, который всю сознательную жизнь имел дело с этой технологией. Выбирать, однако, не из чего: эффективность взаимодействия с интеллектуальным центром корабля много важнее удобства.

В рубке я оказался последним: все остальные уже собрались и выжидательно смотрели на меня.

— Что случилось? — обратился я к ним дрогнувшим голосом: тупая игла растущей тревоги засела где-то во внутренностях, отчего даже дышать становилось нелегко.

— Ты нам объясни, — пожал плечами капитан Айхенвальд, которого все мы, наплевав на субординацию, звали просто по имени — Рейн. — Афина разбудила экипаж, встретив ситуацию, для разрешения которой у нее не было полномочий. С обычным повреждением она бы справилась сама, но здесь… Словом, послушай. Афина, расскажи, что случилось. Голосом.

Я бы не назвал Рейна ретроградом. Уроженец насквозь киборгизированного Европейского меритократического союза, он не меньше любого из нас пользуется имплантированной электроникой. И все же всякий раз, когда речь заходит о коллективном общении, капитан неизменно предпочитает традиционные средства, возможно, ради толики эфемерной уверенности, что все вокруг слышали то же, что и он.

— Запланированная смена курса вызвала экспозицию четвертой крепящей штанги ледяного щита потоку встречного вещества межзвездной среды с последующим интенсивным износом. — Афина обрушила на нас сухой поток терминологии с таким холодным бесстрастием, что в первый момент никто не осознал истинного смысла сказанного. — В настоящий момент штанга близка к разрушению. Для начала ремонтных работ требуется снизить нагрузку на штангу, для чего рекомендуется временное возвращение на прежний курс. Капитан Рейн Айхенвальд, даете ли вы согласие на вынужденную смену курса в присутствии…

— Что?! — взревел Владимир Шилов, отреагировав раньше всех прочих, заставив сомневаться в своей репутации добродушного флегматика. — Афина, о какой «запланированной смене курса» идет речь?

— Я следую плану экспедиции, — отозвалась Афина, — согласно которому после первого года полета вместо исходной цели, звездной системы Тау Кита, устанавливается новый пункт назначения — звезда Каптейна.

Все замерли, ошарашенно глядя друг на друга. Нет, сама по себе авария никого особенно не впечатлила: экипаж был готов к таким происшествиям. За сто двадцать лет полета случиться может всякое, не так ли? Межзвездная среда бедна веществом, но на таких скоростях непрерывная бомбардировка рассеянными атомами не замедлит сказаться. Решение проблемы оказалось простым и надежным — глыба льда прямо по курсу. Ее поверхность способна защитить даже от небольших метеоритов, легко поддается восстановлению и, главное, дешева: льда в космосе — более чем достаточно, в том числе и на орбите Юпитера, где был построен «Лукиан».

Однако никакая смена курса в планы экспедиции, конечно, не входила. Цель — Диана, землеподобная планета в системе Тау Кита. В районе полюсов — тропический рай, и уже сейчас в атмосфере непрестанно трудятся нанороботы и синтетические бактерии, поглощая парниковые газы, чтобы сделать планету более подходящей для жизни колонистов. Не только и не столько для шестисот восьмидесяти колонистов, которые сейчас покоятся в холодном столетнем сне, но в первую очередь — для тысяч и миллионов всех тех, кто войдет во вторую волну колонизации или родится на Диане.

А вот в системе звезды Каптейна никто из них предпочел бы не оказываться, и дело даже не в кошмарном климате единственной более или менее пригодной для обитания планеты, обращающейся вокруг холодного красного субкарлика.

— Око Синая, значит, — с мрачной удовлетворенностью кивнул Яв Джабар, наш офицер по безопасности, и единственный изо всех, кто не имел второй профессии. — И сюда добрались.

— Афина, — после недолгой заминки вновь подал голос капитан, — входило ли изменение курса в исходный план экспедиции?

— Нет. План был изменен год назад.

— Ничего себе… — пробормотала Кири Такао, которую, похоже, ситуация не столько напугала, сколько заинтересовала.

Владимир коротко выругался по-русски. Рейн издал неопределенный звук. Яв только сверкнул глазами, что выглядело особенно устрашающе на фоне иссиня-черной кожи его лица.

— Великий Кецалькоатль! — воскликнул я, сразу же поймав на себе удивленный взгляд Кири. — Это значит, что…

— Это значит, злоумышленник — один из нас, — кивнула Кири.

Кири Такао, глава исследовательской программы, направленная к нам от Полинезийского Техната, на первый взгляд могла показаться лишней в экипаже. Но только на первый взгляд. Настоящая красавица — без преувеличения — со своей смуглой бархатистой кожей и черными волосами, смешливая до легкомыслия, обладательница приятного певучего выговора… И при этом — интеллект, с которым не мог тягаться на равных ни один из нас. Если слухи не врут, ее первую научную статью опубликовали, когда ей было тринадцать лет, а в шестнадцать она уже изучала химию и экзогеологию в Международном университете Сол. Конечно, ее приняли в экспедицию без колебаний.

— Афина! — насмешливо скривив губы, произнес капитан. — Кто именно внес изменения в план?

Ответом ему было молчание, и усмешка над умственными способностями диверсанта уступила место тревоге.

— Афина?

— Похоже, что интерфейс заблокирован, капитан, — со вздохом сказал я.

Взоры команды обратились ко мне. Их можно понять: в конце концов, я здесь несу ответственность за состояние бортового компьютера. Вот только это не означает, что я способен решить любую задачу.

— Да, я сделаю все, что в моих силах, — ответил я на их невысказанный вопрос. — Но система блокировки проектировалась не идиотами, и взломать ее рядовой программист… ладно, даже очень хороший программист, вероятно, не сможет. Скорей всего это означает, что снять блокировку должен тот, кто ее установил.

— Остается выяснить, кто все это сделал, — впервые за все время собрания заговорила Хань Янмей из Паназиатской конфедерации, со странной обидой во взгляде оглядев всех присутствующих. — И зачем.

— Зачем — как раз понятно, — с презрением в голосе отозвался Яв. — Око Синая. Хотят затащить побольше народу в свой ледяной ад на Каптейне, потому что добровольно туда никто в своем уме не сунется.

* * *

Моему профессиональному мнению вняли только после того, как я провел пару часов за аварийным терминалом Афины, хотя для того, чтобы убедиться в непрошибаемости защиты, достаточно было и нейроинтерфейса. За это время стало ясно, что бортовой компьютер исправно обеспечивает лишь базовые функции жизнеобеспечения и пилотирования. Разгонные двигатели работали бесперебойно, давление кислорода оставалось неизменным, термометр стабильно показывал двадцать четыре градуса по Цельсию. Но и только: обо всем остальном Афина словно забыла. Экипажу пришлось расстаться даже с привычной нейросвязью, что особенно сильно ударило по предельно аугментированному Яву.

— Как успехи? — послышался у меня за спиной участливый голос Кири.

Неторопливо развернувшись, я встретился с ней глазами. Она совершенно не казалась испуганной или растерянной и вела себя так, словно происходящее для нее — просто очередная научная задача, из тех, которые она десятками решала в университете. В этом не было ничего от чванливого самодовольства нахватавшегося по верхам всезнайки: Кири действительно воспринимала мир через призму научного метода. Поэтому я не стал читать ей лекцию о непреодолимых обстоятельствах, а просто развел руками:

— Как я и предполагал. Афина разблокирует интерфейс только при получении некоего сигнала. Сигнал может быть чем угодно: кодовой фразой, действием, биометрической информацией, нейропаттерном, но вероятней — сочетанием всего этого. Пока этого не произошло, даже сам диверсант не может отдавать приказы Афине.

— Любопытно, — кивнула она, внимательно выслушав мои объяснения. — Но зачем такие сложности? «Лукиан» — не военный корабль.

— После случая с «Улиссом» этой защитой снабжаются бортовые компьютеры всех пилотируемых кораблей. Сама понимаешь, даже пассажирский корабль — смертоносное оружие с его термоядерным двигателем. В случае захвата террористами или мятежа капитан может отдать команду на блокировку интерфейса и быть уверенным в том, что из него не выбьют кодовую фразу пытками. Ему достаточно поставить условием, чтобы код произнес он сам, причем в нормальном эмоциональном состоянии. Если пароль произнесен в агонии, то бортовой компьютер его просто не распознает. Ну, а попытка вмешаться в его работу в обход интерфейса в лучшем случае приведет к необратимой блокировке, и мы останемся с мертвым кодом, да еще и зашифрованным. Восстановить его — разве что квантовым поиском Гровера.

— И что предполагается делать в ситуации, когда компьютер оказался под контролем не капитана, а преступника?

Я пожал плечами.

— Не бывает абсолютной защиты. Кроме того, и сам капитан может оказаться преступником… Я имею в виду не Рейна, конечно. Но, как бы то ни было, для взлома такого уровня обычных хакерских навыков и удаленного терминала недостаточно: тут требуется влезть в саму электронику Афины.

Она в задумчивости оперлась рукой о край камеры анабиоза. Ладонь соскользнула, и Кири брезгливо стряхнула с пальцев вязкие капли клатратогена.

— Я вижу, ты не одержим поддержанием чистоты, — осуждающе покачала она головой, скользнув взглядом по испачканной камере. — Не самое лучшее качество для колониста. На чужой планете ты можешь…

— Просто не успел! — возмущенно перебил я ее нравоучения. — Летел же в рубку управления сломя голову, а потом пришлось с интерфейсом Афины разбираться.

— Дело не только в этом… Но ты прав, сейчас у нас есть дела поважнее. Собственно, мне нужна твоя помощь, Матео.

— От меня сейчас толку мало. — Я выразительно кивнул в направлении терминала, все еще чувствуя себя по-детски обиженным несправедливым обвинением в неряшливости. — Все, что мог, я уже сделал.

Кири подошла и непринужденно разместилась в кресле напротив меня — жест, который сравнительно недавно можно было себе позволить только на Земле. Для создания искусственной силы тяжести «Лукиан» не использовал никаких вращательных конструкций, давно ставших привычными для орбитальных станций и межпланетных пассажирских кораблей: достаточно было постоянного ускорения во время бодрствования экипажа.

— Матео, — повторила она мое имя, понизив голос, — ситуация действительно опасная. Я веду расследование и, надеюсь, смогу вычислить диверсанта, но это только половина дела.

— Понимаю, — кивнул я. — Нужно еще убедить его разблокировать интерфейс. Добровольно.

— Именно. Причем это важнее, чем выяснить, кто преступник. И в этот момент мне как раз и понадобится твое участие: как только интерфейс окажется разблокирован, ты должен как можно скорее перехватить контроль и поставить собственную защиту. Сможешь?

— Скорей всего, — хмыкнул я. — Вот только как я узнаю, что интерфейс разблокирован? Круглые сутки пытаться получить доступ?

— А вот уж этим займусь я, — улыбнулась Кири. — Диверсанта можно попросту спровоцировать, так что время для твоего хода мы знать будем.

— Ну… хорошо, — неуверенно пожал я плечами. — Но, прости, я не верю, что ты сможешь убедить адепта Ока. Они своих решений не меняют.

Это было чистой правдой: я не слышал ни об одном случае, чтобы кто-то из входящих в эту окутанную зловещими слухами организацию отступился от своих убеждений, не говоря уж о публичном признании своих ошибок. И не я один: любой, пролистав сообщения и репортажи из популярных каналов, мог убедиться, что о членах Ока Синая говорят либо со страхом, либо с восхищением, но никогда — с насмешкой. Даже в речах специалистов-религиоведов нет-нет, да проскальзывали нотки жути в том, как они описывали этот «современный синкретический культ, вобравший в себя элементы большинства мировых религий».

— Почему нет? Их цель — отправить поселенцев на свою «обетованную землю» в системе Каптейна, куда добровольно лететь мало кто согласится. А если мы, например, дадим понять, что кораблю угрожает гибель, и только доступ к интерфейсу может ее предотвратить? Конечно, есть и другие возможности.

Я озадаченно почесал подбородок, где до начала полета красовалась густая черная борода. План Кири выглядел вполне разумным, а ее способность видеть дальше обычной схемы расследования диверсии внушала уважение. Люблю умных женщин: в других условиях я наверняка попытался бы сократить дистанцию. И все же было что-то странное в том, как она вот так запросто делится со мной планом, который следовало бы держать в секрете ото всех.

— А почему ты так уверена, что злоумышленник — не я? Алиби у меня нет: весь экипаж находился в анабиозе в момент происшествия.

— Я, конечно, не могу быть в этом уверена на все сто, — пожала она плечами. — Просто руководство Ока — не дураки, они прекрасно понимают, что подозрение падет в первую очередь на того, кто отвечает за нормальную работу бортового компьютера и электроники. Но самое главное, Матео, лгать нам совсем не обязательно. Мое предложение равно эффективно, знает ли о моих намерениях агент Ока или нет.

— Ты хочешь сказать, кораблю действительно что-то угрожает? — нахмурился я. — Всего лишь повреждена опорная штанга!

Она неожиданно озорно улыбнулась.

— Пойдем в рубку управления. Думаю, все уже собрались.

* * *

Кири оказалась права: когда мы вошли в рубку, к нам обратились четыре пары глаз. Неизменно суровый Яв Джабар только что не просверлил меня насквозь немигающим ледяным взглядом. Владимир Шилов рассеянно улыбнулся и моментально погрузился в себя, забыв о нашем существовании. Хань Янмей взгляд не отвела, но нервно сложила пальцы. Что им, интересно, успела наговорить Кири в мое отсутствие? Словно в ответ на мои мысли последняя вышла в середину каюты и как ни в чем не бывало заговорила:

— Я обещала устроить небольшое предварительное расследование, и оно дало свои плоды.

Перехватив мой удивленный взгляд, она едва заметно улыбнулась и продолжила:

— Матео сообщил мне, что, вероятно, для взлома кому-то пришлось добраться до самой электронной начинки Афины. Нейроинтерфейса и обычного удаленного терминала тут недостаточно. А это значит, что злоумышленник прошел в кормовую часть корабля через центральный тубус.

— И что из этого? — спросила Хань Янмей, продолжая беспокойно сплетать пальцы. — Он оставил там какие-то следы?

— Вполне возможно, — уклончиво ответа Кири. — Камеры наблюдения…

Китаянка только фыркнула.

— Это глупо. Он явно не такой идиот, чтобы после взлома забыть стереть все записи до единой.

— Я тоже так думаю, — кивнула Кири. — Но он наверняка забыл проделать то же самое с полуавтономной камерой внешнего наблюдения, закрепленной на штанге с измерительной аппаратурой. Она не является частью системы безопасности, и все записи хранит в собственной памяти. Я права, капитан?

— Э… Да, пожалуй, — с сомнением проговорил Рейн, нахмурившись. — Я не вдавался в технические характеристики, но похоже на правду. Так ты предлагаешь…

— Выйти в открытый космос и добраться до камеры, — кивнула она. — Владимир, поможете с этим?

— Почему обязательно Владимир? — сощурила глаза Хань Янмей. — Я тоже могла бы…

— Потому что ты медик, а Владимир пять лет потратил на монтаж радиотелескопов в открытом космосе, — без промедления ответила Кири.

Янмей раскрыла было рот, но ограничилась глубоким вздохом: должно быть, осознала, как могут воспринять ее настойчивость. В самом деле: диверсант был бы рад оказаться исполнителем этой миссии, чтобы замести последние следы своего вмешательства в электронику корабля. Возражать более никто не стал, поэтому Владимир, флегматично пожав плечами, побрел к шлюзам. Кири беззаботно подмигнула мне и последовала за ним. Проводив их взглядом, я почувствовал, как кто-то коснулся моего плеча.

— Есть разговор, Матео, — негромко сказала Янмей, когда я обернулся.

Я, помедлив, кивнул, и мы, покинув рубку, остановились у входа в бортовую лабораторию.

— Это Кири, — без обиняков заявила китаянка, понизив голос, и с убежденностью продолжила: — Даже не спорь, Матео. Это она, все на нее указывает.

— Да с чего ты…

— Вначале я подумала на Ява, слишком уж он демонстративно ненавидит этих культистов. Но когда Кири начала это свое «расследование»… Она развила бурную деятельность исключительно для того, чтобы отвести от себя подозрения, а заодно и для того, чтобы ликвидировать возможные улики.

— Тогда почему она не избавилась от них сразу после изменения курса?

— А зачем? Она ведь была уверена, что все проснутся в системе Каптейна, когда уже будет поздно! Так бы и вышло, если бы не повреждение штанги. Ты думаешь, с какой целью она отправила Владимира за камерой? Чтобы уничтожить содержимое памяти, когда он вернется. Якобы случайно…

— Да мы бы даже не узнали об этой камере, если бы не она! Янмей, серьезно, тебе нужно было обратиться к Рейну или Яву со своими подозрениями. Что я-то могу сделать?

Она нетерпеливо замахала руками.

— Капитан не верит в ее виновность, я уже поговорила с ним. А Ява она уже восстановила против меня: полчаса что-то обсуждала с ним в сторонке. Серьезно тебе говорю, Матео, ты единственный, на кого я могу положиться. Пойдем к шлюзам, пока не поздно. Я серьезно опасаюсь за жизнь Владимира: ты же видел, что она пошла за ним следом.

Некоторые люди упрямы донельзя: уцепившись за удачную, по их мнению, идею, они отстаивают ее любой ценой, невзирая на факты. Если бы Кири была агентом Ока, почему бы ей не отправиться за камерой самой? Почему не приказать Афине стереть память, незаметно включив интерфейс, пока все спят? Спорить я, однако, не стал. Янмей потянула меня за локоть, и я, вздохнув, поплелся следом по серому коридору, освещенному мертвенным голубоватым светом. Этот свет раздражал меня все сильнее с каждым проходящим часом, но таково требование спецификаций: в коротковолновом диапазоне мелкие детали различимы лучше, что полезно для поиска и устранения неисправностей. Для чего еще здесь могут понадобиться бодрствующие люди?

Да, тем, кто привык летать комфортными межпланетными лайнерами, никогда не покидающими Солнечной системы, внутренние помещения «Лукиана» могут показаться неприятно спартанскими и даже зловещими. Ни капли эстетики — голая функциональность, как на автоматическом зонде. В сущности, так оно и было: наш корабль не предназначался для длительного проживания людей. Экипаж и пассажиры — пассивный груз под слоем клатратогена, и некому созерцать сомнительную красоту неизменно-черного космоса вокруг или наслаждаться удобством обстановки.

Увы, но обзорные иллюминаторы в большинстве случаев — бессмысленная роскошь и уязвимость. Тем не менее, после жарких дебатов было решено ввести их в проект — в нескольких стратегических точках корабля. Безусловно, камеры внешнего наблюдения практичней, но вся идеология звездолета строилась вокруг надежности и бесконечного дублирования всего и вся. Электроника может отказать. Застекленная дыра в обшивке — вряд ли.

Один из иллюминаторов располагался аккурат рядом со шлюзовой камерой, и через него можно было видеть фигурку Владимира, неторопливо скользящего вдоль тонкой штанги туда, где по словам Кири располагалась камера. Время от времени его ранцевый двигатель выбрасывал короткий факел призрачно-голубого пламени, корректируя полет. За углом коридора мне послышался шорох. Я сделал несколько шагов к источнику звука, но никого не обнаружил.

— Где Кири? — нахмурилась Янмей. — Она же пошла следом за Шиловым.

— Возможно, отправилась осмотреть что-то еще, — пожал я плечами. — Я не думаю, что она…

— Нет, Матео! — с нажимом сказала она. — Здесь что-то не так. Сейчас Владимир отсоединит камеру, доставит ее сюда, и все смогут увидеть содержимое… Это значит, что она планирует устранить его вместе с камерой. Возможно, испортила ему скафандр или…

— Янмей… — попытался я остановить этот поток сознания, но она, по-моему, даже не услышала.

— …Или все содержимое она давным-давно стерла, и теперь пытается отвлечь внимание…

Махнув рукой, я снова повернулся к иллюминатору. Владимир уже подплыл к аппаратному блоку и теперь готовился извлекать камеру. Это не так уж быстро: на то, чтобы снять кожух, отсоединить шлейф и вновь закрыть все кожухом, у него уйдет не меньше пятнадцати минут даже с учетом его обширного опыта. За это время случиться может многое. Всегда случается что-то незапланированное, мне ли не знать об этом?

«Вселенная — царство хаоса», — пришли на ум слова отца. Отец уже десять лет как в могиле, а когда мы доберемся до нового дома человечества, на Земле забудут даже его имя. «Тебе кажется, что все хорошо, и небеса улыбаются тебе, а в последний миг обстоятельства сбивают тебя с ног и оставляют лежать в грязи. Нет во Вселенной ни справедливости, ни милосердия — только хаос и всемогущая смерть, играющая с редкими частицами жизни в садистскую игру — и всегда побеждающая». Так он говорил. Философ. Отец всегда был уверен, что и умрет подобно настоящему философу древности — от руки подосланного убийцы или руки палача. В конце концов он поскользнулся на мокром после дождя крыльце нашего загородного дома и ударился основанием черепа о край декоративной вазы у входа.

— Матео, ты меня слушаешь вообще? — донесся голос Янмей. — Ладно. Черт с тобой. Если ты не хочешь мне помогать, я все сделаю сама.

— Тескатлипока! — воскликнул я в сердцах. — Янмей, пожалуйста, помолчи хоть минуту. Мне нужно подумать.

Есть ли у меня эта минута? Из-за поворота вышла Кири и остановилась, вонзив в меня бесстрастный изучающий взгляд. Разительный контраст с ее обычной добродушной беззаботностью и вездесущим юмором. Одновременно с этим столь же бесстрастный голос Афины зазвучал в моей голове:

— Вербальный интерфейс активен. Какие будут распоряжения?

Теперь следовало бы действовать быстро, пока противник не перехватил управление. Однако какая-то часть меня понимала, что время безнадежно упущено. Можно ли выиграть сражение с хаосом в мире, где он безраздельно правит?

— Список периферийных устройств, — мысленно проговорил я, чувствуя нелепый наплыв благодарности к создателям субвокального импланта, который делает возможным беззвучный разговор с Афиной.

В моем поле зрения вспыхнул иерархический список. Проклятье, в какой группе эта камера? Я лихорадочно переключался с одной категории на другую, чувствуя подступающую панику. «Группа измерительной аппаратуры», «Группа средств обеспечения безопасности», «Группа технического мониторинга»… Да где же она? Между мерцающих строк на меня по-прежнему смотрела Кири, только теперь ее губы изогнулись в легкой улыбке. Запоздалое понимание окатило меня потоком ледяной воды. Она лгала! Она лгала с самого начала! Я убрал список и проговорил:

— Кецаль…

Янмей вскрикнула, показывая рукой мне за спину. Что-то вонзилось мне в шею, в глазах вспыхнули искры, и я рухнул на пол подобно груде мокрой глины. Язык онемел и отказывался мне повиноваться. С трудом я поднял взгляд и разглядел над собой черный силуэт. Яв! Проклятый Яв Джабар, о котором я и думать забыл.

— Не дергайся, — сказал он, не скрывая презрения в голосе. — Ты еще долго не сможешь встать на ноги, да и говорить тоже. И тебе еще повезло. Если бы не Кири, ты получил бы от меня пулю, а не электрошок. На мне безопасность семисот человек и будущей колонии.

— Капитан, — услышал я голос Кири где-то вне поля зрения, — интерфейс Афины разблокирован. Советую аннулировать права доступа для Матео Мора.

* * *

Яв не соврал: членораздельно говорить я смог только через полчаса. Меня привели в технический отсек, который из-за своих размеров мог с некоторой натяжкой играть роль кают-компании, и усадили в кресло. Я не сопротивлялся: есть ситуации, когда следует просто признать поражение. Царство хаоса торжествует, а я вновь лежу в грязи. Даже здесь, далеко за пределами Солнечной системы, никогда ничего не меняется.

— Только один вопрос, Матео, — заговорил капитан, глядя на меня со странной смесью сочувствия и брезгливости, как на умирающую от ран грязную крысу. — Зачем? Зачем ты ввязался во все это? Ты же не был…

— Был, — коротко ответил я, заставив его отпрянуть.

— Что тут спрашивать? — отозвался Яв, гадливо скривившись. — Какие еще мотивы могут быть у шестерки Ока Синая? Фанатизм, верность лидеру и готовность пожертвовать кем и чем угодно.

Я не удостоил его даже взглядом: он — не более, чем рука хаоса, марионетка, лишенная воли и не ведающая смысла собственного существования. Но Кири…

— Не было никакой камеры, верно? — с трудом выдавил я, подняв к ней взгляд.

— Не было, Матео.

Хань Янмей, все еще хмуро взиравшая на нее, покачала головой.

— Все это было… инсценировкой?

— Представьте себе мою физиономию, когда я добрался до блока аппаратуры, — со смешком отозвался Владимир. — Минуту висел в прострации, пытаясь понять, где там камера.

— Мне с самого начала было ясно, — кивнула Кири, — что найти диверсанта — отнюдь не главная наша задача. Решить ее оказалось довольно просто: Матео не особенно старался заметать следы, поскольку не думал, что экипаж выйдет из анабиоза вскоре после смены курса.

— Как?.. — вырвалось у меня.

— Пятна высохшего клатратогена в твоей каюте, конечно же. Они никак не могли быть сегодняшними: состав, разбрызганный сегодня, — по-прежнему жидкий. Помнишь, моя ладонь соскользнула на одной из этих лужиц? Если есть сухие пятна, значит ты уже выходил из анабиоза ранее, дав соответствующие указания Афине. У тебя было предостаточно времени, чтобы взять ее под контроль. Думаю, не ошибусь, сказав, что голосовой командой для блокирования интерфейса ты выбрал имя «Кецалькоатль», принадлежавшее богу ацтекского пантеона, — именно его ты произнес, чтобы не дать нам услышать ответ Афины о том, кто изменил курс. А для обратного действия…

— Тескатлипока! — воскликнула Янмей. — Так это была команда разблокировки! А я решила…

— Что я просто чертыхаюсь? — усмехнулся я. — Я думал, что звучит не очень убедительно.

— Когда я поняла это, — продолжила Кири, — оставалось только вынудить тебя снять блокировку. Опасение оказаться раскрытым было подходящей мотивацией, но оставался риск, что ты в деталях знаешь расположение всех камер и распознаешь обман. Между тем, второй попытки у меня не было: ты слишком умен, чтобы позволить обмануть себя дважды. Поэтому я и пришла к тебе с планом охоты на диверсанта: если бы ты понял, что в рассказе о камере — ни слова правды, то решил бы, что ложь предназначена отнюдь не для тебя. К счастью, капитан подыграл мне.

— И что теперь? — спросил я, стараясь не выдать ни капли заполнявшей меня горечи. — Меня ждет казнь?

Конечно, меня казнят, и это к лучшему. Хаос не щадит своих врагов, а мне нет и не будет места в его обители. Я проиграл безнадежную битву и теперь должен умереть.

— В триллионах километров от Земли, — отозвался Рейн, — нам понадобится каждая человеческая жизнь, которую мы сможем сохранить. Было бы неплохо научиться ценить ее. Ты, Матео, просто присоединишься к прочим колонистам и проснешься уже в системе Тау Кита. Конечно, за тобой придется… присматривать. Афина, ложись на исходный курс и подготовь ремонтное оборудование.

* * *

Память отказывает в первые минуты после длительного анабиоза: ты просто лежишь на подложке, голый и беспомощный, залитый склизким клатратогеном и пытаешься сделать хотя бы один полноценный вдох. Потом память возвращается, фрагмент за фрагментом, без видимого порядка, как будто кто-то наобум щелкает тумблерами на гигантской приборной панели разума. Я помнил предыдущее пробуждение и эту безраздельную черноту, заполнявшую большой обзорный экран рядом со мной. Такую же черноту, как и одним пробуждением раньше, когда я сделал что-то… что-то такое, что я еще не могу вспомнить. В этот раз не было ни обзорного экрана, ни стен каюты, а за бронестеклом купола надо мной полыхало жгучее светило, и резкие тени вычерчивали силуэты стоявших передо мной людей. Некоторых я начинал вспоминать.

— С пробуждением, Матео, — сказала Кири.