Идеал (джен)

Когда я была подростком, фанфикшен только-только начал входить в моду, и с чьей-то легкой руки идеальные героини — воплощение авторских мечтаний — стали называться моим именем, «Мэри-Сью». Это выводило меня из себя — поток насмешек и шуточек не прекращался до самого выпуска. Потуги на остроумие были в какой-то степени оправданны — трудно представить девушку, менее похожую на Мэри-Сью, чем я в тинейджерстве: ни золотых, ни розовых локонов до пояса, ни фиолетовых или радужных очей; вместо этого — черные жесткие волосы, незамысловато убранные в узел, и карие глаза-щелочки, память о прабабушке из Такемицу, да и все остальное тоже подкачало — короткие ноги, складки на боках, круглое щекастое лицо… Мечта, да и только — эльфийские принцы и могущественные волшебники уже выстроились в очередь претендентов на руку и сердце. Простите, джентльмены, разорваться не смогу.

Зато взрослой Мэри-Сью имя стало подходить как нельзя лучше, пусть внешность и не изменилась в лучшую сторону, неуклюжая гусеница не превратилась в прекрасную бабочку. Все, о чем я мечтала с детства, сбылось — уютный двухэтажный дом с садом, красивый и заботливый муж — словно с картинки в глянцевом журнале, две очаровательных дочери, престижная работа… Но в каждой бочке меда, как водится, есть ложка дегтя. Которая превращает все лакомство в кучу липкого дерьма.

И этой ложкой дегтя стала наша горничная Кайлин. Дело-то не в ней, конечно, на ее месте могла оказаться любая. Дэниэл никогда не проходил мимо симпатичной девушки, оставаясь равнодушным, и сам неизменно пользовался немалым успехом у противоположного пола — карьера спортсмена прекрасно этому способствовала, фанатки вешались на него гроздьями, особенно в молодости. Что уж его побудило обратить внимание на меня, всего лишь одну из десятка влюбленных дурочек, да еще и жениться — тайна, покрытая мраком. Об этом гадали все, в том числе и я сама — в промежутках между приливами эйфории. Только потом, уже воспитывая дочерей-близнецов, поняла, что домашний уют, чистые рубашки и горячий ужин ловеласы ценят не меньше стройных ножек и тонкой талии — впрочем, отказываться от одного в пользу другого ничуть не спешат. Оставалось утешаться извечным и банальным — «спит он с ней, а возвращается ко мне, у нас дети, все ради семьи, будь мудрой женщиной, не обращай внимания…»

До тех пор, пока наш порог не переступила Кайлин. Я не хотела нанимать прислугу — дом и сад и без того содержались в идеальном порядке, хорошая хозяйка должна успевать все сама. На этом настоял Дэниэл, беспокоясь о моем здоровье — я как раз получила повышение и тратила почти все силы на работу, и, приезжая домой, могла только смотреть в потолок. Его доводы звучали разумно, и я согласилась. Сначала и в самом деле стало легче, трудолюбивая и чистоплотная Кайлин незаметно взяла на себя все бесчисленные домашние хлопоты, появилось свободное время — и возможность наконец привести в порядок руки, трескающиеся от бытовой химии, носить красивую одежду даже дома, уделять больше внимания мужу и дочерям. Казалось, что наступил второй медовый месяц — мы с Дэниэлом сбегали из дома на свидания, как влюбленные подростки, обменивались цветами и милыми сувенирами. А по воскресеньям всей семьей отправлялись в парк, катались на аттракционах, танцевали под живую музыку; Лилит с Анжеликой всегда покупали одну сладкую вату на двоих и ели ее на скорость, перемазываясь до ушей, словно дети. Но потом… я стала замечать, как Дэниэл смотрит на горничную, и даже слепая поняла бы, что взглядами дело не ограничивается. Кайлин, как и я, не блистала красотой — простая, заурядная внешность, не подчеркнутая ни эффектным нарядом, ни косметикой. Но она была моложе на пятнадцать лет, а это преимущество не побить ничем, оно куда весомее, чем многолетний брак и растяжки, оставшиеся после родов. Дэниэл все реже приходил ко мне, находя то одну, то другую отговорку, и мало-помалу мы разошлись по разным комнатам («дорогая, ты же знаешь, с возрастом я начал храпеть, не хотелось бы тебе мешать…»). Как идеальная жена, я не упрекнула его ни в чем, и со временем привыкла к пустоте на той половине кровати, что занимал Дэниэл, и перестала ворочаться без сна, гадая, уехал ли он на этот раз ночевать к Кайлин или нет.

Вслед за мужем я потеряла и дочерей. Они тоже были далеко не слепы, и все поняли. Особенно Лилит, поймавшая отца прямо на «горяченьком» — тогда она прибежала ко мне, задыхаясь от гнева и размахивая руками. Еле-еле я смогла убедить ее не поднимать шум, и внешние приличия были спасены. А наши отношения — нет. Лилит со всем жаром пятнадцати лет требовала не только справедливости, но и защиты — ее светлый, еще детский, мир треснул, не выдержав предательства и лжи взрослых. А я не могла ни склеить его, сделав, как раньше, ни разбить окончательно, подав на развод, и навсегда лишилась ее доверия — иначе как «тряпкой» и «размазней» дочь меня не называла. Лилит замкнулась в себе, и проявляла эмоции только в виде бунта: стала носить вульгарный макияж и совершенно дикую одежду, вроде ошейников с шипами и кожаных юбок лишь ненамного длиннее ошейников, прогуливать занятия и хулиганить в школе. Телефон разрывался от звонков учителей, жалующихся на ее выходки: то разбитое стекло, то сорванный урок... Ни я, ни Дэниэл повлиять на Лилит никак не могли — она разругалась даже с сестрой, и эти двое вели непрекращающуюся войну.

Анжелика, в противоположность Лилит, оставалась милой и вежливой, носила домой пятерки и награды — то за первую роль в школьном спектакле, то за участие в благотворительной ярмарке, усиленно готовилась к экзаменам, улыбалась на семейных обедах… но за этой маской крылась не меньшая ледяная отчужденность, чем у сестры. Сколько я ни пыталась вызвать ее на откровенный разговор — бесполезно, Анжелика снова улыбалась и будто не понимала, о чем идет речь. Даже когда я в конце концов разрыдалась от бессилия, она лишь гладила меня по голове, но не сказала ничего. И это тоже моя вина, Анжелика слишком много переняла от своей матери. Главное — сохранить идеальный фасад, и неважно, что внутри; только взглянув со стороны, я поняла всю несостоятельность такой политики, но было уже поздно.

Потерпев поражение на всех фронтах, я пыталась скрыться от проблем на работе, потому что дом превратился в сущий ад, но и там легче не становилось. Сплетни просочились неведомым путем и туда, и когда я задерживалась, отговариваясь недоделанным отчетом, то всюду натыкалась на лживо-понимающие взгляды, а за спиной раздавались все более уверенные шепотки. Я снова стала возвращаться домой в положенное время — рты сплетникам это не заткнуло, но хотя бы меньше пересудов доходило до меня.

Свободного времени по-прежнему хватало — Кайлин работала добросовестно, хотя могла не опасаться увольнения в любом случае, нанимал ее Дэниэл и платил тоже он. Я запиралась в своей комнате, чтобы никого не видеть, и часами смотрела в одну точку или лежала ничком на кровати. Наверное, все закончилось бы уютной палатой и смирительной рубашкой, если бы не те самые фанфики, где мои тезки спасали миры и повергали к своим ногам принцев и королей. Я-то даже свою семью не сохранила, что уж говорить о целой вселенной, и поэтому сначала читала — запоями, как алкоголик — а потом писала многостраничные рассказы, сливаясь со своей героиней в одно целое, и хотя бы в вымышленных мирах была бесконечно прекрасна, сильна и любима. Там в моей власти было сделать все идеальным.

И если бы не Кассандра, моя единственная подруга.

Именно ей я показала свою писанину впервые, совсем отчаявшись. И Кассандра, воспитанная на готических романах и изысканной классической поэзии… поправила очки с толстыми стеклами и неожиданно сказала:

— А почему бы тебе не попробовать публиковаться?

За месяц я наваяла целый роман и отослала его в издательство, не особо надеясь на успех; но, как ни странно, его приняли. Мировая известность не обрушилась на мою голову в одночасье, но, держа в руках томик в разноцветной мягкой обложке (хоть на ней и значился псевдоним, а не мое настоящее имя), я почувствовала себя так, словно еще раз вышла из роддома с близнецами, словно все только впереди, и можно повернуть жизнь по-другому. И продолжила писать.

Никто, кроме Кассандры, по-прежнему не знал об этом. Она первая получала рукописи, а потом — авторские экземпляры, которые хранила на отдельной полке и время от времени перечитывала. Я поначалу стыдилась предлагать ей такую низкопробную литературу, но Кассандра избавила меня от сомнений:

— Твои романы не будут изучать в школах дети, а маститые критики лишь брезгливо ткнут в них пальцем, а потом сожгут перчатки. Но они ценны не меньше, чем общепризнанные шедевры, потому что дают утешение.

— Таким, как я?

— Таким, как мы.

И это была правда. Кассандре повезло в жизни не больше, чем мне — жених бросил ее прямо у алтаря, мать пропала без вести много лет назад, а отец женился во второй раз и о детях от предыдущего брака почти не вспоминал. Улыбаться снова подруга начала, увлекшись астрономией и обнаружив на небе новую звезду — маленькую, незначительную, но по праву первооткрывательницы Кассандра дала ей имя матери. Я видела эту звезду, когда мы вместе смотрели в телескоп — невооруженным глазом ее не найти; увековечив память Беллы, Кассандра смогла наконец ее отпустить.

Так продолжалось три года. Дэниэл крутил роман с Кайлин, на этот раз храня удивительное постоянство, девочки учились (ближе к выпуску Лилит тоже взялась за ум — хотя бы ради того, чтоб поскорее уехать из дома в университет), а я писала, стабильно выдавая по роману раз в два месяца, и перечисляла все гонорары на отдельный банковский счет, где скопилась солидная сумма. Восстановился шаткий мир — все занимались своими делами и друг другу не мешали.

Что делать дальше, было неясно. Постепенно безупречные Мэри-Сью мне приелись при всей любви к ним. Ведь именно стремление к идеалу окончательно разрушило нашу семью и чуть не довело до депрессии меня. Уж лучше бы я закатывала мужу скандалы, била посуду и требовала бросить Кайлин, или молча собрала вещи и, забрав дочерей, уехала к родителям в Твинбрук. Даже если дело дошло бы до развода — это честнее, чем спасать то, что спасать уже бесполезно, закрывая глаза на очевидное. И плевать на пересуды и косые взгляды, зато Лилит и Анжела смогли бы уважать меня — неидеальную, зато искреннюю и настоящую. Я сама смогла бы уважать себя. Но какой смысл теперь думать о том, чего не случилось? Машину времени еще не изобрели, а значит, менять надо не прошлое, а настоящее и будущее.

Помог случай — в сувенирной лавке я увидела миниатюрный настольный сад камней. Это была любовь с первого взгляда, и тем же вечером сад занял место на моем письменном столе. Орудуя одной рукой грабельками и умудряясь набирать текст другой, я словно наяву чувствовала запахи свежезаваренного чая и цветущей сакуры, хотя никогда не бывала в Такемицу (наверное, сработало что-то вроде генетической памяти — привет от прабабушки). Такой же сувенир подарила и Кассандре — восток — ее страсть. И когда она с задумчивой улыбкой заговорила о розовых ветвях на весеннем ветру, я поняла, что нужно делать.

В нынешнем моем романе не будет сладкого, как украдкой съеденная ночью конфета, обмана. Только правда — все, что происходило со мной, история целой жизни. И я точно знаю, что последнюю точку поставлю, когда Анжелика и Лилит поступят в университет и уедут из дома.

И не менее точно знаю, что в конце героиня подаст на развод. Купит два билета до Такемицу — себе и подруге. А оттуда, после долгих-долгих медитаций в саду камней, напишет длинное письмо своим дочерям, чтобы попробовать начать все сначала.

Мне кажется, это будет идеальным финалом.