Матери виднее (джен)

На месте сердца Лань Ванцзи зияет пустота. В особо мрачные минуты она грозит полностью захватить его и утопить в печали. Каждый день он заставляет себя просыпаться, зная, что его возлюбленного больше нет. С каждым днем пустота в груди все разрастается, и он боится, что однажды та все же поглотит его и превратит в тень человека — совсем как отца.

Любовь болезненна; теперь Лань Ванцзи понимает это. Любить кого-то — значит стать неполноценным, когда любимый человек уходит. Он чувствует себя потерянным, словно каждому дню без Вэй Ина не хватает какой-то жизненной силы. Забавно, как этот раздражающий человек с его капризными улыбками и насмешливым голосом умудрился стать неотъемлемой частью жизни Лань Ванцзи. Однако он понимает: иного ему и не нужно. Эта боль, пускай ужасная и всепоглощающая, желанна. Ощущать её сладкую горечь — значит помнить, как много значил для него Вэй Ин.

День, когда он находит малыша Юаня — подарок судьбы. Бедный ребенок бредит от лихорадки, бледен и истощен от обезвоживания и голода, но именно он застенчиво смотрел на него из-под рукавов Вэй Усяня в тот прекрасный, замечательный день в Илине. Именно он цеплялся за его одежду и мило улыбался, благодаря за бумажных бабочек. Улыбался совсем как Вэй Ин.

Так что Лань Ванцзи заключает его в объятия и без малейшего колебания берет к себе. Раз он не смог спасти своего Вэй Ина, то спасет мальчика, которого тот считал собственным ребенком.

Малыш Юань становится его спасительной благодатью, маленьким солнцем. Он отдает ему всю свою любовь, свои надежды и мечты, которые не мог дать Вэй Усяню. Лань Ванцзи больше не погружен в свои страдания и скорбь — он души не чает в ребенке, балует его игрушками, сладостями и обожанием. Порой ему кажется, что в серебристых глазах их сына он видит призрак Вэй Ина.

Конечно, он не понимал, насколько буквальным это окажется. День, когда он снова находит своего возлюбленного — или, скорее, тот находит его, — абсолютно прекрасен. Он помнит удивление и шок, охватившие его, радость, заставившую бешено колотиться сердце, когда малыш Юань позвал мать. Вэй Ин не бросил его. Вэй Ин простил и остался, чтобы присматривать за их маленьким сыном.

Это катарсис. Лань Ванцзи чувствует, как его сердце подпитывается чем-то чистым, прекрасным и теплым. Теперь он воспитывает их драгоценное дитя, чтобы тот вырос сильным и справедливым заклинателем, которым, без сомнения, Вэй Ин безумно гордился бы.

Он не один, говорит ему Лань Юань и нежно улыбается. Больше нет.

Вэй Ин дает о себе знать, и хоть Лань Ванцзи не может его видеть, но любит все сильнее.

* * *

Лань Сычжуй редко предлагает приготовить ужин, поскольку в ордене Гусу Лань повседневными обязанностями занимаются другие люди. Однако все дети клана обучаются основам кулинарного искусства. Длительная ночные охоты в дикой местности требуют умения готовить от каждого, независимо от статуса.

Разумеется, Лань Сычжуй и тут добивается успеха. Мальчик подходит к этой задаче так же, как и ко всем другим — решительно и стремясь к совершенству. Лань Ванцзи не забыл, как тот целый месяц готовил одно блюдо, желая добиться идеального вкуса.

Ему интересно, чем угостит его сын. Наверняка чем-то особенным: ингредиенты точно не из тех, что обычно закупаются в Облачные Глубины — он прекрасно помнит, как Лань Сычжуй запросил нефритовый жетон для похода в близлежащий город и был очень взволнован предстоящей готовкой.

Размышления Лань Ванцзи прерываются тихим звуком скольжения раздвижной двери.

— Спасибо, что подождал, — ласково улыбается Лань Сычжуй и осторожно ставит глиняный горшок на стол. — Надеюсь, это блюдо придется тебе по вкусу.

Лань Ванцзи кивает в знак признательности.

Крышка торжественно снимается, открывая содержимое. Лань Ванцзи резко вдыхает и тут же жалеет об этом: легкие начинают гореть.

Внутри горшочка каша... но не простая. Обжигающе-острая рисовая каша невероятного ярко-красного цвета, которого и в природе быть не должно. Она зловеще булькает, и несколько перышек зеленого лука сверху шевелятся. Даже пара, исходящего от нее, достаточно, чтобы глаза Лань Ванцзи наполнились слезами.

Блюдо пугает одним своим видом, но предвкушение в глазах любимого, но введенного в заблуждение сына, удерживает Лань Ванцзи на месте. Вэй Ин наверняка сейчас умирает со смеху в своей могиле, ведь и так ясно — он никуда не денется от этого кулинарного чудища.

— Надеюсь, будет вкусно, отец, — Лань Сычжуй почтительно накладывает кашу в фарфоровую миску и ставит перед ним. — Мне не сразу удалось подобрать правильную рецептуру. Я перебрал много ингредиентов, пока не понял, как это приготовить. Пожалуйста, ешь медленно.

На мгновение воцаряется тишина, Лань Ванцзи смотрит в лицо смерти, а Лань Сычжуй солнечно улыбается ему, совершенно ничего не замечая. А может, и замечая. Иногда даже Лань Ванцзи трудно понять своего сына, когда тот в подобном настроении.

Медленно, очень медленно, Лань Ванцзи набирает в ложку то, что столь старательно готовил для него Лань Сычжуй, и подносит к губам. Рот тут же начинает гореть, а язык и горло полностью немеют. На счастье или на беду, варево столь же острое, как ему помнится, и Лань Ванцзи старательно проглатывает его.

— Нравится? — обеспокоенно спрашивает Лань Сычжуй. Рот Лань Ванцзи, кажется, больше совершенно не способен распознавать вкус. — Матушка сказал, ты любишь острую пищу.

— Да, — Лань Ванцзи гордится тем, что смог произнести это обожженными губами, почти не заикаясь. Никогда еще он так не радовался строгому гусуланьскому воспитанию, благодаря которому мог вынести практически все. Он чувствует, как на лбу собирается пот, но даже не морщится.

Счастье на лице сына стоит неизбежной боли в животе. Практически.

— Я так рад, — застенчиво улыбается Лань Сычжуй, сцепив пальцы перед собой. — Знаю, мне не приготовить это так же хорошо, как матушка, но я старался изо всех сил. Достаточно остро?

Возможно, получившееся нечто можно счесть ошибкой природы.

— Вкусно, — кивает Лань Ванцзи, отправляя в рот еще немного вязкого адского варева, хотя все тело физически протестует. Сын приготовил ему пряную кашу Вэй Ина; и он проглотит все до капли, даже если это его убьет.

— Мне пришлось искать специи по всему рынку, — рассказывает Лань Сычжуй и накладывает еще одну миску каши. — Их было особенно трудно найти. К счастью, матушка смог мне помочь, иначе я и за день не справился бы.

Прежде чем Лань Ванцзи успевает его остановить, Лань Сычжуй зачерпывает полную ложку и отправляет ее в рот. На мгновение воцаряется тишина. Мальчик морщится, и на его лице появляется выражение, которого Лань Ванцзи никогда раньше не видел. Его обычную бледность сменяет некрасивый оттенок багрового, а глаза, мгновенно покраснев, лезут из орбит. Кашляя и отплевываясь, Лань Сычжуй одной рукой отчаянно хватается за горло, а другой тянется к чаю. Лань Ванцзи быстро протягивает ему чашку, и тот с удовольствием ее осушает.

Он выпивает целый чайник и лишь после падает на место. Выглядит Лань Сычжуй как ребенок, которому родители сообщили, что монстры реальны и затаились у него под кроватью.

— Что это было? — говорит он тоном преданного всеми человека. В глубине обиженных серебряных глаз, не мигая уставившихся на глиняный горшок, виднеется ужас. Он поворачивается к Лань Ванцзи: — Матушка солгал мне. Как можно это есть, не сжигая себе все до мяса?

— Твоя мать... — серьезно начинает Лань Ванцзи, — ...ужасно готовит.

Лань Сычжуй нервно смотрит в сторону. Лань Ванцзи уверен, что Вэй Ин там и яростно оспаривает его заявление. От этой мысли его губы слегка подрагивают.

— Матушка уверял, что тебе понравится, — смущенно бормочет Лань Сычжуй. — Прошу прощения, что приготовил нечто столь несъедобное.

— Вэй Ин сказал, что я хочу острую кашу? — повторяет Лань Ванцзи. Сын кивает и собирается забрать горшок, вероятно, чтобы выбросить все и признать неудачу.

Лань Ванцзи забирает горшок из его рук и ставит перед собой.

А затем съедает всю эту мерзость.

* * *

Лань Сычжуй — образцовый ученик, главная гордость Лань Цижэня, и, вероятно, именно он сменит уважаемого Цзэу-цзюня на посту главы ордена. В глазах Лань Цзинъи Сычжуй — самый ланевский из всех Лань.

Он не только ладит со старейшинами клана, но также популярен среди сверстников, которые хватаются за любую возможность оказаться в товарищах у наследника ордена. Поэтому удивительно, почему Лань Сычжуй выделил Лань Цзинъи и наградил титулом лучшего друга, но десять лет прошло, а посмотрите на них.

Десять лет дружбы.

Десять. Долгих. Лет.

Вот же бедные дурачки.

Им невдомек, что за ужас их любимый наследник.

Первое, что Лань Цзиньи узнал о Лань Сычжуе еще в детстве — этот мальчик совершенно безумен. И не из-за разговорчиков с призраком матери. Это очень здорово, пусть и совершенно ужасно на духовном плане. И вообще-то чудесным образом помогло Лань Цзинъи справиться со страхами, когда Лань Сычжуй заверил его, что поблизости от ордена Гусу Лань не бродят злые духи. Нет, Лань Сычжуй совершенно безумен, потому что совершенно по-сумасшедшему разыгрывает своих соучеников.

Лань Цзинъи даже не представляет, ради чего они вообще творят эту дичь.

Родительское давление?

Вымещение разочарования в растущей ответственности?

Гуй его знает, но Лань Цзинъи не может заставить себя остановить Лань Сычжуя, ведь некоторые самые любимые воспоминания его детства связаны с нездоровым чувством юмора друга. Вроде бритья бороды Лань Цижэня. Лань Сычжуй назвал это семейной традицией.

Что за хрень?

Лань Цзинъи боялся возмездия, но по какой-то причине никто так и не узнал о том, что они натворили. И не обвинил столь совершенного Лань Сычжуя и, соответственно, Лань Цзинъи. Гордость ордена как ни в чем не бывало, словно впитал это умение с молоком матери, в открытую лгал учителям, заявляя о своей невиновности.

Сегодня утром Лань Сычжуй как обычно сидит за своим столом так, будто проглотил палку, и загадочно улыбается. Опять же, он всегда не такой как все: кажется, его окружает аура таинственности. Лань Цзинъи давно привык, что к его другу словно липнут странности.

Но эта улыбка.

У Лань Цзинъи все внутри сжимается. Ничего хорошего она не сулит.

На Стене послушания из-за этой улыбки появилось тридцать новых правил.

— Откройте книги и начинайте читать, — говорит Лань Цижэнь и берет собственный экземпляр текста. Класс наполняется шелестом страниц. Лань Цзиньи отвлекается, заметив, что его лучший друг как ни в чем не бывало смотрит вперед. Наверняка уже выучил сегодняшний урок, пока что-то затевал.

Мгновение тишины.

А затем раздаются крики и возмущенное бормотание Лань Цижэня. Лань Цзинъи резко поворачивает голову и смотрит на учителя, лицо которого несколько раз меняет свой цвет. Книги молниеносно взлетают вверх, врезаясь в зазевавшихся учеников, вырванные листы кружатся и падают. Лань Цзинъи смотрит на хаос вокруг, а потом опускает взгляд на свой учебник. И задыхается.

Грязные картинки.

Бесстыдные картинки с участием мужчин.

О небеса, Лань Цзинъи, пожалуй, никогда еще не доводилось видеть столько наготы. Голые тела. Повсюду.

Его лицо пылает; он захлопывает книгу, отворачивается и находит взглядом Лань Сычжуя, который с крайне обеспокоенным видом помогает Лань Цижэню.

Посиневший от ярости учитель жаждет крови. Лань Цзинъи быстро опускает голову, сдерживая готовый вырваться смешок.

— Кто это сделал?! — вопит Лань Цижэнь. Некоторые ученики уже пришли в себя и теперь украдкой поглядывают на других. — Выбросить все! Класс свободен! Нет, не смейте забирать к себе в комнаты ничего из этого! Оставьте здесь!

Никто его не слушает. Самые расторопные успевают спрятать свои экземпляры в складках одеяний, прежде чем их вышвыривают из класса.

Когда они отходят достаточно далеко, Лань Цзинъи наконец хохочет. Лань Сычжуй присоединяется к нему, негромко посмеиваясь.

— В жизни не видел, чтобы учитель Лань так синел, — Лань Цзинъи разрывает от смеха и он сгибается пополам, схватившись за живот.

— Мне не хотелось, чтобы дедушка Цижэнь слишком уж расслаблялся, — отвечает Лань Сычжуй со спокойной улыбкой. — Класс давно так не оживлялся.

— Кстати, откуда у тебя все эти рисунки?

— Ну, — Лань Сычжуй продолжает мило улыбаться, задумчиво постукивая себя по подбородку, — большую часть я нарисовал сам. Видишь ли, в последнее время я занимался портретной живописью.

— Что?

— Но некоторые позаимствовал из коллекции отца.

— ЧТО?

* * *

Когда Вэй Усянь просыпается, Лань Ванцзи рядом нет. На улице светло: похоже, уже середина дня. Тот, вероятно, не стал его будить и ушёл заниматься своими обязанностями. Прошлая ночь выдалась насыщенной: Вэй Усянь воскрес, сражался с демонической рукой и статуей богини, снова встретил своего брата и друга детства и нашел Вэнь Нина — весьма богатые на события часы.

Его так и тянет снова заснуть, хотя он только проснулся. Кровать удобная, а простыни пахнут сандалом, но его это не остановит. Нужно выбираться отсюда, даже если это станет его последним поступком.

Только он собирается прикинуть, как раздобыть нефритовый пропуск — раздается стук в дверь. Странно. Он никого не ждал и был уверен, что никто своевольно Лань Ванцзи не потревожит.. В дверях, загадочно улыбаясь, стоит юноша из ордена Лань.

Вэй Усянь моргает:

— О, ты, эм-м-м...

И замолкает. Он очень старается вспомнить, но с именами у него плохо. К счастью, ученик, кажется, реагирует спокойно.

— Учитель Мо, меня зовут Лань Сычжуй, — с почтительным поклоном приветствует он. — Я пришел пригласить вас на ужин.

— Хорошо, — соглашается Вэй Усянь и пытается выйти наружу, но ученик и не думает посторониться и пропустить его. Вместо этого Лань Сычжуй входит сам.

Вэй Усянь просто оторопь берет от такой наглости. Насколько он знает, цзинши закрыто для всех, кроме Ханьгуан-цзюня.

Должно быть, за тринадцать лет многое изменилось, раз ученики Гусу Лань так осмелели. А еще этот юноша очень странный — продолжает мило улыбаться ему, как лучшему другу, хотя Вэй Усянь абсолютно уверен, что они только познакомились.

И вдобавок он назвал его матушкой. Вэй Усянь совершенно ясно расслышал: «матушка». Во время последней проверки рожать он не мог, и до смерти обзавестись потомством однозначно не успел. Конечно, память у него как у золотой рыбки, но собственных детей он бы не забыл.

Вопреки всему, Вэй Усянь начинает замечать в Лань Сычжуе свои прежние черты. Возможно, это схожесть в строении лица. Особенно глаза. Блестящие серебристые глаза паренька напоминают его собственные.

Он улыбается — ярко и безошибочно узнаваемо.

— Учитель Мо... Или, скорее, учитель Вэй: думаю, пришло время признаться, не так ли?

— Что еще за «Вэй»? — импульсивно отвечает Вэй Усянь с глупой ухмылкой. — Меня зовут Мо Сюаньюй, помнишь?

— Нет, — Лань Сычжуй безмятежно качает головой. — Ты — Вэй Усянь.

Голос звучит уверенно и решительно. Его жутковатые глаза цвета ртути почти светятся, и Вэй Усянь, кажется, и шевельнуться не способен.

Впечатляет. Ему удалось обмануть Цзян Чэна, а эта неопытная малявка видит его насквозь. Очевидно, обучать в Гусу стали лучше.

Вэй Усянь перестает сутулиться и нелепо ухмыляться, принимая более серьёзный вид.

— Что меня выдало?

— Ты — моя мать, — жалобно отвечает Лань Сычжуй, словно это все объясняет.

Ах, да, мысленно вздыхает Вэй Усянь. Он почти забыл, что адепты ордена Лань не умеют произносить больше пары слов за раз.

— О чём ты? — спрашивает Вэй Усянь. — У Мо Сюаньюя явно не могло быть ребенка твоего возраста, а я умер девственником.

К мстительному злорадству Вэй Усяня, услышав это, Лань Сычжуй морщится.

— Я говорю правду, — обиженно заявляет он. — Я действительно твой ребенок.

Да это вообще не ответ. Вэй Усянь щурится. Непонятно, мальчишка поступает так намеренно или он просто совсем тупой. Скорее всего — первое. Уж слишком умный у него взгляд.

— Докажи, — Вэй Усянь скрещивает руки на груди. — Откуда мне знать, что ты говоришь правду?

Улыбка Лань Сычжуя становится шире:

— Я знаю, где ты спрятал свое золотое ядро.

В жилах Вэй Усяня стынет кровь. Откуда малец узнал? Он никому не рассказывал, и все, кто был в курсе, уже мертвы. Ну, или в некотором роде мертвы, вроде Призрачного Генерала. И все же.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — хмурится Вэй Усянь.

— Глава ордена Цзян не знает, да? — Лань Сычжуй задумчиво наклоняет голову, но от этого кажется еще более зловещим. — Не знает, каким даром ты его наградил. Я все детство завидовал ему. Дядя получил такой драгоценный подарок от тебя и даже не подозревает об этом.

Мальчишка действительно внушает ужас. Вэй Усянь был Старейшиной Илина, страшилкой мира заклинателей почти полтора десятилетия, но и в подметки ему не годится. Чему нынче учат в Гусу Лань?

— Так ты помнишь? — спрашивает Лань Сычжуй неуверенным, но полным надежды голосом. Он нервно переминается с ноги на ногу и сжимает кулаки.

Вэй Усянь не знает, о чем говорит мальчик, но в груди щемит при взгляде в его глаза. Он изо всех сил ломает голову, но никак не может вспомнить этого ланьского ребенка.

Лань Сычжуй кажется разочарованным его озадаченностью.

— Ты спрятал меня в дупле, — говорит он с дрожью в голосе. — И сказал, что придешь за мной, когда все уляжется. Но так и не вернулся.

Вот теперь в памяти Вэй Усяня что-то всплывает.

Его глаза расширяются, и он резко вдыхает:

— Подожди, я тебя знаю...

— Теперь ты меня вспомнил?

Внезапно все встает на свои места. Малыш, который ползал по нему и тянул в рот его флейту. Колыбельные ребенку, который, как и он, потерял все. Щербатая улыбка, когда Вэй Усянь кормил его сладким супом, купленным заклинателем в белом.

— Ты Вэнь Юань, — выдыхает Вэй Усянь. — Малыш Юань.

Лань Сычжуй широко улыбается, ослепительно и мило; он так похож на ту прилипчивую малявку, которая цеплялась за его одежду и плакала, когда Вэй Усянь усадил ее в ямку на огороде и назвал редиской.

— Здравствуй, матушка, — повторяет Лань Сычжуй, и на этот раз в его словах море любви и обожания. Вэй Усянь чувствует, как при взгляде на ребенка, которого считал погибшим во время осады, сердце бьется быстрее. Он не подвел Вэнь Цин с Вэнь Нином и сберег малыша. Он здесь, стоит перед ним, живой и улыбающийся.

— Мой малыш Юань, — Вэй Усянь раскрывает объятия, и Лань Сычжуй бросается вперед, крепко обнимая его. — Я думал, что потерял тебя.

Вэй Усянь замечает на плече Лань Сычжуя мокрое пятно и рыдает пуще прежнего. Он сдержал свое обещание. Малыш Юань жив.

— Ханьгуан-цзюнь нашел меня и взял к себе, — шепчет Лань Сычжуй и прижимается крепче. — Он вырастил меня и дал новое имя..

Сычжуй. Боги, ну разумеется, Лань Чжань не мог придумать нечто менее поэтичное и сентиментальное. Интересно, по кому же тот тоскует, но об этом невозможно думать, когда ребенка, которого он обнимает, переполняет любовь.

— Ты так вырос, — Вэй Усянь обхватывает нежное лицо Лань Сычжуя ладонями и проводит большими пальцами по щекам. — Только погляди, как ты вытянулся. Ты почти выше меня в этом теле!

— Я счастлив, что ты жив, матушка, — Лань Сычжуй утыкается лицом ему в грудь. Вэй Усянь проводит рукой по его спине, закрывает глаза и наслаждается, чувствуя, как их сердца бьются в унисон.

— Расскажи мне все, что случилось, — говорит Вэй Усянь.

Это наверняка игра света, но серебряные глаза Лань Сычжуя почти сияют от счастья.

— Что ж...

* * *

— Значит, ты напугал Цзян Чэна и Цзэу-цзюня всего в четыре года? — говорит Вэй Усянь, сдерживая усмешку. — Я взрастил крошечного проказника, пока был мертв. И официально я — самая потрясающая мамка на свете.

К его радости, Лань Сычжуй, услышав похвалу, краснеет от счастья. Такой милый! Гораздо симпатичнее своего чопорного отца.

— Дядя Сичэнь до сих пор старается не оставаться надолго наедине со мной, — смущенно улыбается Лань Сычжуй. — Я... сказал, что вижу бабушку Лань. Но она действительно замечательная женщина и очень забавная. Мне кажется, ты бы с ней поладил. Вы оба любите дразнить отца.

— Знаешь, кажется, меня должна настораживать твоя странная способность видеть призраков, но, честно говоря, я совершенно спокоен, — от улыбок у Вэй Усяня болят щеки, но это пустяк. — Ты — чудо, малыш Юань. Очевидно, я вырастил превосходного ребенка.

Взгляд Лань Сычжуя на мгновение становится рассеянным, а потом снова сосредотачивается.

— Похоже, отцу нужна помощь в минши, — сообщает он. Губы Вэй Усяня сжимаются в тонкую линию.

— Ты ведь знаешь, что это за рука?

— Да, — скромно улыбается Лань Сычжуй, — и знаю, кому она принадлежит.

Наверное, такие зловещие слова, произнесенные столь радостно, должны пугать, но Вэй Усянь уже слишком помешан на своем ребенке.

— Ты мне нравишься, — заявляет он, похлопывая его по спине и обнимая за плечи. — Когда все это закончится, мы устроим в Облачных Глубинах хаос.

— С нетерпением жду, когда смогу обрушить его на товарищей и младших учеников, — отвечает Лань Сычжуй так чопорно, словно не пообещал только что перевернуть вверх дном собственный орден.

Вэй Усянь таращится на него.

— Ты однозначно мое дитя, — удивляется он. — Странно, как эти чванливые старейшины Лань не заметили.

Он борется с желанием ущипнуть его за щеку, а потом вспоминает, что имеет на это полное право. Лань Сычжуй краснеет, но позволяет Вэй Усяню себя тискать.

— Учителю Вэю, наверное, уже пора, — Лань Сычжуй мягко отцепляет руки матушки от своих плеч и провожает его до двери. Несколько изрядно потрепанных учеников, спотыкаясь, поднимается по ступенькам.

— Д-демоническая рука, — с трудом выговаривают они. — Она прорвалась сквозь п-подавляющие печати!

Вэй Усянь поворачивается к Лань Сычжую. Тот машет ему.

— Я буду здесь, когда ты вернешься.

Вэй Усянь улыбается в ответ — ослепительно и живо.

— Я пошел!