Сказ о любви деда Прокопа и бабки Семёновны (гет)

Наступила весна. Солнце с каждым днём всё больше выглядывало из-за туч. Снег начал таять. Птицы запели громче. А на лавочки возле дома, одна за другой, вылезли ворчливые бабушки.

Среди них была и бабка-сплетница Семёновна. Её сосед — дед Прокоп, уже лет десять, как избрал эту вредную толстую старуху единственной дамой своего сердца. Хотя полюбил он её куда раньше — ещё в те дни, когда она была молодой. И жила с мужем и двумя дочерями, что постепенно разрушило время.

Дочери вышли замуж. Супруг-слесарь умер. И теперь Семёновна осталась одна-одинёшенька, общаясь лишь со своей лучшей подругой Васильевной и котом Мурзиком.

Но подступиться к ней дед Прокоп всё равно боялся — ещё зашибёт клюкой. Потому он продолжал обходить Семёновну стороной, довольствуясь в общении только традиционным набором «здрасьте-досвиданья». А за её спиной восхищался тем, как она честит молодёжь и ругается на весь двор по поводу маленьких пенсий.

Но в этот чудесный день безумие весны коснулось и нашего дедушки. И он решил, что пора действовать. Вдруг на следующий год уже помрут оба?

Чинно, но с опаской, он подошёл к лавочке, где Семёновна и Васильевна вовсю обсуждали сына-алкаша «Машки из третьего подъезда», и попросил присесть. Они разрешили.

Но начало беседы всё равно не клеилось. Больно Прокоп боялся, что он придётся Семёновне не по нраву! Поэтому он решил схитрить. Когда-то он слышал, что она пожарных ещё в молодости любила. Да как вставит словечко в речь про алкаша:

— Эх, ну что за парень? Тунеядец! Никакой пользы в доме! Драть таких надо, да на горох! А я в его возрасте, вот, пожарным был. Людей из огня спасал!

И понесло его во все стороны. Плетёт одно за другим: то, как музейные ценности сберёг от пламени. То, как вытащил из горящего особняка кота и ребёнка мэра города. Семёновна и Васильевна охают-охают. Поражаются «храбрости», ругают вместе с Прокопом пьющего беднягу почём зря. Повеселились всласть и решили назавтра снова встретиться.

Обрадовался Прокоп и домой побежал, утра дожидаться.

На следующий день он снова сел на лавочку к старухам, как договаривались. Как только Семёновна увидела его, так тотчас же принялась расспрашивать о героическом прошлом.

Да вот беда: склероз у бедного деда. Ничего он не помнит из того, что ранее наврал.

Погрустнел Прокоп, поняв — его план сорвался. Но тут Васильевна неожиданно сообщила новость. Вроде бы, у соседки Сашки дочь ворует деньги из кассы на работе. И тут снова осенило влюблённого старика. Он прокашлялся, поднял палец вверх, требуя внимания, да и говорит:

— Не дело так себя вести, не дело. Вот когда я в молодости милиционером был, Сашки такие с дочками по домам сидели. Руки в карманах держали. А нет — так сразу в кутузку!

И понесло его, как он целые банды обезвреживал, да жизни политикам спасал. Дивятся старухи, дивятся. Васильевна очень, а Семёновна ещё больше. Правда, потом разговор про другое зашёл: о погоде и о котах. Но всё равно провели время весело.

А наутро — снова все трое сидят на той же лавочке. И снова склероз напал на деда. Забыл он обо всех своих вчерашних «подвигах». По поводу сына-физика пары Многоноговых новую фантазию измышляет:

— Ну что? Ну, сидит, учится. А я-то в его возрасте лётчиком-испытателем был! Вокруг Земли три раза облетал! Нет… четыре! Нет… десять!

Так и пошло у них с того дня. Собираются втроём дружной компанией. Семёновна и Васильевна грязное бельё соседей вытряхивают. А дед Прокоп своими прошлыми профессиями похваляется.

Прошла весна, минуло лето, пролетела и осень. Наступила зима. Новый Год подкрался, как всегда, незаметно. Его наш Прокоп у любимой Семёновны встретил. Васильевна уехала к сыну и внукам, «третьему лишнему» быть было некому.

Сидят они за столом, едят «Оливье», швыряют колбасу под стол коту Мурзику. Молодёжь, на чём свет стоит, ругают, беседуют. И говорит Прокопу Семёновна:

— Веселый вы человек, Прокопий Иванович. Не соскучишься с вами! И подрастающее поколение поучить можете, и хороший пример ему подать.

И так стыдно стало тут деду Прокопу за всё его враньё. Заплакал он, и как-то, после трёх стаканов водки, сам собой и выдал:

— Прости меня, душенька! Не был я ни лётчиком, ни шахтёром, ни губернатором. Ни кем из того, что я тебе наврал! Был я простым заводским работягой, которому ты очень нравилась.

Сказал — и сжался. Ожидая, что-сейчас-то по голове ему клюкой с размаху и прилетит.

Но Семёновна только засмеялась в ответ:

— Да знаю я, знаю, что ты врал всё. Я ж всё про наш двор знаю! Но как ты этого алкаша обругал — ух! Таких людей новому поколению и не достаёт!

А через секунду она добавила:

— Да и сама я, порой, сочиняю всякое. К примеру — никогда я моделью не бывала, да в Париж не езживала.

Отлегло тогда от сердца у Прокопа. А раньше-то как он боялся, что советскую супермодель чем-то оскорбит! Налили они ещё по стаканчику, поели салатику и включили запись старинного «Голубого Огонька».

— А вот там, -Семёновна неожиданно указала в экран клюкой, — меня петь приглашали. Но я не согласилась. На что они все мне, бесстыжие такие?

Но дед Прокоп только рассмеялся в ответ и посадил возле себя на диван кота Мурзика. Чтобы Мурзику тоже было удобно смотреть телевизор.