Блокадный хлеб (джен)

Ленинград. Теперь уже — Санкт-Петербург. Музей, где хранится история великого горя и великой Победы. Каждый год, в этот по-своему страшный, но все же счастливый майский день, он приходит сюда. Чтобы постоять только у одного экспоната. Вдохнуть запах, сказать "спасибо" и, чего уж там, может быть, и всплакнуть.

Он стоит, опершись на трость. И руки его мелко дрожат. Не от старости, не от белой уже седины. А от памяти, хоть и глаза все так же молоды.

Взгляд его прикован к нему. А губы что-то шепчут в тишину. То ли "прости", то ли "благодарю". Не понять слов никак. Он и сам не может понять, что бормочет тихонько. Хлебу.

Да, перед ним хлеб. Сто двадцать пять грамм. Совсем маленький, черствый кусочек. Осьмушка. Им побрезговали сегодня бомжи. Ну а он? Он не помнит вкуснее его.

Мимо детишки бегут. Улыбаются, машут. За что-то благодарят. Но как объяснить, что кланяться должны не ему... А кусочку этого хлеба. Объяснения излишни. Не поймут, не поверят. Слишком счастливы они, не помнящие, не знающие войны. Пусть так и будет. Пусть небо над ними хранит этот маленький кусочек хлеба.

Он и сам не заметит, что слезы текут по щекам. И опять заворчит, улыбаясь слезам. Вот как рассказать этим ребятам, что хлеб, именно это — Победа, а не красный флаг над рейхстагом, порушенным в злобе. Никак. Они не чувствовали запах. Не чувствовали вкус… Им не понять. Да он и сам понять не мог...

Вкус… Каким же вкусным он был… Кровь, пот, чьи-то слезы… Толика муки, древесная кора и лебеда… Частички мертвой кожи… Страх, боль… Гнев! И ярость, бессилие всей страны — вот вкус его.

Запах гари, усталости и истощения, смерть. Талая вода. Рыхлая могильная земля. И гробовые доски… Вот вкус его. Вот запах. И как же он сладок…

Пыль дорожная, кирпичная, песочная, простая. Столярный клей, клок бумаги. Он помнил вкус. Он чтил его. Ведь каждая его крошка ему была как память дорога…

Кусочек хлеба… А за ним — Победа. Благодаря ему, не только солдатам, Сталину, народу… Осьмушка хлеба. Сто двадцать пять всего лишь грамм. Тобой рождена Победа.

Поклон земной, и медленно, с трудом сдерживая дрожь в коленях, тяжело опершись на трость, старик уходит. Чтобы вновь вернуться. И чтобы помнили другие, благодаря кому мы победили.