Сильванские луны. Часть первая: В чужом краю (гет)

Тополиный пух укрывал сильванскую столицу тёплым нетающим снегом.

Именно цветущие тополя были виноваты в том, что Чародей с детства ненавидел лето: в юности от тополиного пуха он начинал весьма неизящно чихать и — красноносый, со слезящимися глазами — решительно становился противен сам себе. Заклинания от этой напасти было не найти ни в одной книге — наверное, все считали, что магия слишком драгоценна, чтобы разменивать её на такие мелочи. Не беда, Чародей придумал его сам.

Смешно, что он всё ещё это помнил.

Тополя в парке Урсульской школы волшебства кутались в белый пух, как изнеженные красавицы — в дорогие риенштадские шали. Чародей поморщился, когда вид красных стен за узорной оградой всколыхнул мутный ил воспоминаний. Видит Айду, он не хотел смерти тех людей — но ещё меньше он хотел умереть сам. В его планы не входило выпивать их до дна, он думал просто занять у них немного жизни, но ошибся в расчётах. Увы — когда имеешь дело с неиспытанной магией, к такому следует быть готовым...

Он был вынужден это сделать. У него уже почти не оставалось собственных сил. К той минуте, когда он наконец нашёл способ подпитываться от других, от порога, за которым начинаются вечные сумерки, его отделял всего один крошечный шажок — одно маленькое колдовство...

А маленького колдовства ему было недостаточно.

Благодаря тому заклинанию и тем несчастным, случайно попавшимся на его пути, Чародей был способен на магию, на которую прочие никогда бы не отважились — на которую прочим никогда не хватило бы сил. Раз или два он заходил даже слишком далеко. Прошлой осенью, на Айдун, он успел было поверить, что замахнулся на то, что вне власти смертных — что разрушил саму реальность. Чародей не мог вспоминать тот день без содрогания, но время и пространство быстро зарастили прореху, и мир продолжал работать как ни в чём не бывало...

Он сохранил то заклинание — просто на всякий случай, хотя знал, что никогда не осмелится испробовать его снова.

Но он не мог вечно черпать силы у людей. Про́пасть побери, Чародей был магом, а не убийцей! От одной мысли о том, чтобы ещё раз украсть чью-то жизнь, у него руки холодели от отвращения и страха . Нет, нет и нет! Что бы ни ждало впереди, он не пойдёт на это снова…

Поэтому он искал.

Судьба вновь привела его в Урсул, не в первый раз — и, увы, едва ли в последний. Ничего, он привык. За эти несколько лет Чародей нигде не задерживался слишком долго. Такая жизнь не тяготила — он не помнил ни мест, ни людей, к которым был бы привязан. Он мало общался с другими: не так-то просто сойтись с кем-то поближе, если ты и с самим собой-то не слишком хорошо знаком...

Одно Чародей знал совершенно верно и точно: он знал, что́ он ищет. Вот только никак не мог выяснить, где это искать.

Оно не пряталось, о нет — прятаться было незачем. Чародей изо всех сил старался слушать, но присутствие того, что́ он стремился найти, было как шум водопада, на который все остальные звуки накладываются, как на фон. Услышать то, что он искал, было невозможно по той же простой причине, почему нельзя увидеть Оттию, стоя на Ференцевой площади в Леокадии.

Оно было слишком огромно.

Это было одновременно повсюду и нигде именно. Как газ, заполняющий всё предоставленное ему пространство, оно заполняло всю Сильвану — и это было единственное, что Чародей мог утверждать наверняка.

Ему нужно было найти центр. Источник. И вот уже не первый год Чародей искал его — вслепую, ощупью, наугад рыская по городам и деревням, всюду, где были люди, потому что то, что он искал, точно было где-то среди людей...

Он прекрасно понимал, что так на поиски может уйти вся его жизнь. Ничего, на самый крайний случай он знал заклинание против старения. Вдобавок ему не понаслышке было известно: иногда волшебникам везёт.

Восточный ветер, приносящий хоть какое-то облегчение от навалившейся на город жары, поднимал тополиную метель. Чародей предпочёл бы, чтобы это был настоящий снег. Наверное, он даже мог бы его наколдовать. Но, пожалуй, не сегодня.