Пелагея Викторовна и гоблин-извращенец (джен)

Пелагея Викторовна сгорала от стыда, сидя в углу своей ванной комнаты. Поделиться мыслями было не с кем — кот с ней не разговаривал, с гоблином не разговаривала она сама, а с рыбками, превратившимися в чудовищных зубастых монстров, какие-либо переговоры вести было опасно. Пелагея Викторовна недоумевала, чем именно она настолько провинилась перед мирозданием. Бабки-соседки при виде понурой продавщицы, возвращавшейся впотьмах с работы, попрыгали в канавы и затаились там, вспомнив КГБ-шное прошлое. Местные алкоголики, до сих пор всегда вежливо приветствовавшие Пелагею Викторовну, брезгливо отворачивались и делились друг с другом, что раньше были о ней лучшего мнения. Даже старый пожелтевший клен, раньше приветственно помахивавший ей ветвями, застыл в угрюмой неподвижности, а притаившийся на нем сизарь нагадил Пелагее Викторовне на воротник давно вышедшего из моды пальто.

Кое-как поднявшись по ступенькам истоптанной в хлам еще при Черненко лестницы, пропуская по памяти сломанные и оплеванные места в перилах, Пелагея Викторовна открыла дверь своей квартиры, с трудом поворачивая ключом скрипучий старый замок. За столом в кухне сидел гоблин, задумчиво глядясь в блюдечко с крепко заваренным чаем, в котором отражалась отяжелевшая полная луна. Увидев понурую Пелагею, он обиженно надул губы и громко испортил воздух в знак недружелюбного приветствия. Пелагея Викторовна не отреагировала и сразу поплелась в ванную, устало перебирая в голове события прошедшего придурочного дня, итогом которого стала торжественная сдача Романа Вячеславовича на руки санитарам. По всему району уже расползлись жуткие слухи о романе Пелагеи Викторовны с Романом Вячеславовичем, который вдребезги разбился вчера вечером вместе с дедушкиным сервизом, в отместку за что коварная продавщица подлила какой-то галлюциногенной дряни в утренний кофе бывшему любовнику. Из алкашки Пелагея Викторовна выросла в проститутку, а из проститутки чуть ли не в леди Макбет, и все это за одни гребаные сутки. Это если не вспоминать про то, что с утра обосрался и обцеловался весь подъезд. Хорошо хоть поток дерьма, едва не приведший к транспортному коллапсу в отдельно взятом дворе, бесследно исчез.

Казалось, ничто уже не могло шокировать Пелагею Викторовну, но она рано расслабилась. Из кухни, сотрясая стены старой хрущевки, донесся оглушительный шум, и Пелагея полетела туда со шваброй наперевес, дабы предотвратить в зародыше очередную пакость гоблина. К ее изумлению, в обломках кухонного гарнитура и облаках пыли от штукатурки она увидела старого седого неопрятного деда с длинными жиденькими волосами, лихо и задорно колотящего гоблина по заднице кованым носком сапога. Сверху гоблина оседлал худощавый юноша с неровными ушами и весьма подозрительным видом («Наркоман, наверное», — подумала Пелагея Викторовна, набирая разгона и врезаясь в кучу дерущихся непонятных существ). После пяти минут драки стенка на стенку и стол на стул дед бросил половник, которым херачил гоблина по загривку, и, заходясь одышкой, сел задом в развороченный мешок муки, в которой упали в обморок прятавшиеся там вредители хлебных запасов. Юноша, извернувшись под невообразимым углом, скрутил руки гоблина за спиной своими трусами, и тот с возмущением взвыл какую-то цитату из лекции главного санитарного врача страны о гигиене.

— За что животину обижаете? — уперев руки в бока, с шекспировской драмой в голосе поинтересовалась запыхавшаяся и растрепанная Пелагея Викторовна.

Все трое изумленно воззрились на нее, недоумевая, как она могла обозвать гоблина животиной. Минута прошла в торжественном напряженном молчании, потом гоблин, связанный по рукам и ногам безразмерными труселями в выцветшую голубоватую полосочку, горестно взвыл, жалуясь на свою тяжелую долю. Дед, вывернувшись из муки, стукнул ему по голове половником:

— За что над королем поглумился? Тебе смешно, а он до сих пор из комнаты выходить отказывается. Голодовку вот вчера объявил, когда молодежь под окном собралась лысого погонять.

Гоблин взвыл, теперь уже от смеха, хлопнув себя кончиками пальцев по лбу — ладонью хлопнуть трусы не позволяли.

— А принц как себя чувствует в новой шкуре? Какой простор у наших очаровательных леди Морганы и Гвиневры для воплощения самых потаенных фантазий!

Мерлин — как вы уже догадались, именно он пожертвовал труселями, — поперхнулся и по-девичьи покраснел, видимо, пойманный на горячем.

— Так, граждане, — вступила в обсуждение вспотевшая Пелагея Викторовна, — потрудитесь объяснить, что тут происходит, и как мне после всего этого идти на работу.

— Утихомирьтесь, гражданочка, — сурово ответствовал Гайюс, отряхивая с зада муку с вредителями. — У вас вон мука испортилась, а вы о ерунде какой-то беспокоитесь.

— Ах ты, вот зараза! — всплеснула руками Пелагея, и следующие два часа вся компания провела за уборкой — кроме орущего гоблина, которого закатали в ковер и поставили в угол за унитазом. Закончив выметать муку, смешанную с гоблинским дерьмом, и остатки мебели, Пелагея с незваными гостями уселась на обломках кораблекрушения пить чай. Бабки внизу устремили в ее разбитые окна украденные со службы бинокли, бурно обсуждая извращенные наклонности современной молодежи — нет, ладно еще худосочный юноша-нарик, но старый дед! Куда ей еще и дед?

— Видите ли, голубушка, монархическая система управления представляется нам совершенной во всех проявлениях, за исключением разве что регулярных казней без суда и следствия, да и отсутствие рыночных отношений благоприятно сказывается на моральной и социально-экономической жизни общества.

— Согласна с вами абсолютно, Гайюс Порфирьевич, вот при Советах нам всем хорошо жилось, а сейчас что попало творится… Эх, капитализм!

Мерлин, стараясь сохранять умный вид, жевал крендельки и плюшки, припрятанные Пелагеей Викторовной от гоблина в дальнем углу холодильника за консервами, приобретенными по случаю на стихийном рынке. Он в душе не зрел, о чем его сотрапезники вели речь, и искренне считал, что монархия, особенно в лице ослиной морды принца Артура, лично ему сдалась также, как гоблину пятая нога, но благоразумно помалкивал — мало ли чего этой тетке в голову взбредет. Итогом философской непатриотичной беседы стало то, что гоблина троица совместно затолкала в советский ночной горшок, оставшийся на балконе еще со времен садичной жизни Пелагеи Викторовны, невзирая на его бурные нецензурные протесты. Потом Гайюс и Мерлин поблагодарили Пелагею Викторовну за чай и, прихватив гоблина в горшке, отправились восвояси, исчезнув в зеленой вспышке вонючего пороха, из-за которой еще год про Пелагею Викторовну ходили слухи, что она варит в бабушкиной квартире самогон.

Сама она весь этот год грустила, безотчетно сожалея о чем-то потерянном или так и не найденном. Но однажды грусть растворилась в осеннем тумане, растащенная на составные части когтями быстро летящих дней. Тем более что в магазине Роман Вячеславович, вызволенный женой и любовницей из психушки, стал здороваться с Пелагеей Викторовной, и в качестве рекламной акции там раз в две недели повторялось безумие по гоблинскому сценарию, привлекавшее покупателей даже из соседней области. За безумие, кстати, продавцам и особенно гвоздю программы — голому Роману Вячеславовичу — хорошо доплачивали, несмотря на то, что он наотрез отказался какать в вентиляционное отверстие.