Summertime (джен)

Summertime,

And the livin' is easy.

Fish are jumpin'

And the cotton is high.

Соня слушает мамин голос и смотрит, как мелькают на стене тени от спиц.

Мама поет какую-то песню на английском, а Соне хочется песен из мультфильма, из "Бременских Музыкантов". Но у мамы красивый тонкий голос, и песня тоже красивая.

Свет от лампы в форме птицы, которую вырезал папа из дерева, немного мешает Соне, но если та будет капризничать, мама выключит свет и уйдет на кухню.

Соня не хочет, чтобы мама уходила, и так и засыпает под мельтешение теней и мамин голос.

Oh, your daddy's rich

And your mamma's good lookin'.

So hush little baby

Don't you cry.

Мама уже не поет ей перед сном, но папа иногда достает гитару и они вдвоём устраивают целые концерты. Гитара старая, рассохшаяся, но у её друзей нет и таких. Сегодня, когда папа тянется за инструментом, Соня прикусывает губу: в прошлую пятницу заходили её друзья и... В общем, струна не выдержала.

Папа берет гитару и внимательно смотрит на Соню. Та опускает глаза. Папа молча меняет струну, а мама, кажется, и вовсе не замечает этого конфликта. Соня в тот вечер не подпевает: стыдно. И всю ночь ворочается, не может заснуть. А на следующий день, уже вечером, за ужином мама говорит, что записала её в музыкальную школу.

Соня всё понимает и со слезами бросается благодарить родителей и извиняться перед ними. Они только лукаво улыбаются, и Соня понимает, что её родители — самые лучшие.

One of these mornings

You're going to rise up singing.

Её родители — самые худшие. В десять вечера домой! Да это же смешно. Однажды она не выдерживает, бунтует, оставляет записку, что вернётся поздно, после ночного сеанса... и раздражённо цыкает, когда, выйдя из кинотеатра в одиннадцать под ручку с Димкой, видит папу.

Димка его не замечает и собственнически шлёпает Соню по попе, и тогда ей вдруг становится стыдно; она вырывает руку и бежит к папе. Они ничего не говорят друг другу, просто Соня садится в машину и видит, как Димка, пожимая плечами, приобнимает уже Машу. Потом Димка ей так и не перезванивает, и Соня думает, что она до конца жизни будет винить родителей за то, что они лишили её любви всей её жизни.

Then you'll spread your wings

And you'll take to the sky.

Сегодня она выходит замуж. Санька такой красивый в костюме и галстуке, и у него почему-то дрожат руки, когда он ведёт её по большой лестнице в ЗАГС. У родителей странно влажные глаза, а мама уже в третий раз спрашивает про внуков. Соня терпеливо отвечает, что сначала нужно сделать карьеру, встать на ноги, купить квартиру в ипотеку, и только тогда можно будет подумать о детях. Санька восхищённо смотрит на неё и кивает на каждое её слово. А вечером, выпутывая из её волос многочисленные шпильки и целуя в шею, переспрашивает про детей. Соня смеётся и говорит, что теперь согласна на всё.

But 'til that morning

There's a'nothing can harm you

With your daddy and mammy

Standing by.

Во сколько бы ты ни становился сиротой, это всегда больно.

Она стоит перед памятником и пытается что-то сказать.

"Мама, я надеюсь, что там, где ты есть, тебе хорошо", — думает она, но не может вымолвить ни слова.

Не успела. Она не успела ничего — ни попрощаться, ни поблагодарить. Почему-то она вспоминает мелькание спиц, лампу в форме птицы и песню, которую мама пела ей в детстве. В голове всплывает мотив, и ей кажется, что это мама стоит за спиной и напевает ту колыбельную.

Но там только папа. Осунувшийся, постаревший. Несчастный.

Соня уводит потерянного папу к себе домой, капает ему валерьянки. А потом, даже не отмолчав положенное время, начинает торопливо говорить:

— Папа, я не успела маме сказать, мы сами ещё не было точно уверены... В общем, мы с Саней ждём ребёнка. Ты сможешь пожить с нами, пока всё не утрясется? Саня всё по командировкам, а я боюсь, вдруг что случится...

И с облегчением видит, как в тусклые папины глаза возвращается жизнь. Медленно, словно вспоминая, как правильно выговаривать слова, папа спрашивает:

— А вы уже думали, как назовёте? И хочешь, я сделаю детскую кроватку? У меня материал ещё оставался...

— Конечно, хочу! — обрадованно восклицает Соня. — И лампу. В форме птицы, как у меня в детстве...

И слезы, отчаянно копившиеся у неё последние дни, вдруг прорываются лавиной, и папа её обнимает, утешает, ласково гладит по волосам.

Summertime,

And the livin' is easy.

Fish are jumpin'

And the cotton is high.

Соня напевает старую-старую колыбельную, о которой её попросила дочка. В руках у Сони телефон. Там мелькают десятки, сотни сообщений в чатах: в одном родители обсуждают, как лучше устроить выпускной из садика, в другом — нужна ли первоклассникам организованная экскурсия в Москву. Вопросы серьезные, поэтому иногда она отвлекается от пения, читая разные "очень важные" мнения.

Тимошка уже спит, а Катя лежит затаив дыхание. Иногда, когда Соня прерывается, пытаясь понять очередной поток сознания в чате, дочка тихонько канючит: "Ну мам..." И Соня, улыбаясь, продолжает петь.

А за стеной слышно храп дедушки. Сониного папы. Он сегодня устал. Дедушка полдня учил Тимошку играть, а Катя, втихушку улучив момент, стащила гитару, да так активно дёргала струны в попытке сойти за рокера, что всё-таки порвала одну. Дедушка, усмехаясь в седые усы, поменял струны, а Катя даже не извинилась! Пришлось проводить воспитательную беседу, после которой Катя залила дедушку слезами, а Тимке даже отдала половину десерта. Тима не взял, но попросил у Кати её карандаши с блёстками, для ракеты. Катя расцвела и притащила все свои карандаши, фломастеры и кисти. Тут уже возмутился папа, то есть Санька: какие ещё художества на кухне? Дьяволята, а не дети!

Сейчас эти дьяволята выглядят сущими ангелочками. Тимка так вообще спит, а Катюша лежит тихонько, как мышка, и ласково на неё смотрит.

В очередной раз пиликает чат, и Соня снова замолкает, пытаясь осмыслить текст с произвольно расставленными запятыми. И вдруг слышит тонкий голос, так похожий на мамин:

Oh, your daddy's rich

And your mamma's good lookin'...

Часто моргая, она сглатывает комок в горле, и, справившись с собой, уже не обращая внимание на разрывающийся телефон, заканчивает в унисон с дочкой:

So hush little baby,

Don't you cry.