Лекарь его величества (джен)

Разноцветные бусины лет

Нижет время на остриё...

Ты намерен — и худа в том нет —

Взять лишь то, что по праву твоё.

Замерев перед смотровым экраном, Эдвин задумчиво смотрел на расстилающуюся перед глазами звёздную бездну. Зрелище было захватывающее, величественное и даже пугающее. Бескрайняя холодная тьма и бесчисленные светила, рядом с которыми человек — лишь жалкая песчинка. И какой же странной и безумной казалась мысль, что эта песчинка может обладать всей вселенной. Покорить звезды, править планетами, повелевать миллиардами живущих на них людей… Какой-то жалкий человек, пусть и надевший на себя корону Галактической Империи. То ли из-за насмешки рока, то ли по воле судьбы… Вернее, пока ещё не надевший.

Эдвин старался не интересоваться политикой и не хотел ничего знать о правящей династии. Обычно это с успехом ему удавалось, но не в этот раз. Забыть о том, что в мае юный император отметит совершеннолетие и наконец будет официально коронован, было невозможно.

Он всё равно пытался, с головой уйдя в работу и изо всех сил гоня от себя лишние мысли. Но судьба настигла его и здесь — на том самом пути, которым он пытался сбежать от нее.

Когда профессор Альдер в очередной раз пригласил Эдвина к себе на чай и сообщил, что порекомендовал его одному старому знакомому, который сейчас как раз подыскивает молодых талантливых врачей в свою команду, он не был особенно удивлен. Профессор симпатизировал ему еще с тех времен, когда пришел читать лекции в один из лучших медицинских университетов этой половины галактики. Он как-то сразу взял его под опеку, наверное, пожалел тощего, вечно закопанного в книги талантливого сироту. И продолжил поддерживать годы спустя, когда Эдвин Нойман с блеском окончил университет и начал строить карьеру в медицине. К Альдеру он всегда мог прийти за советом и помощью, добрым словом и дружеской поддержкой. Он знал, что старый профессор желает ему только лучшего, и был признателен за его хлопоты и протекцию. Вот только и радость, и благодарность затмил собой шок, когда Эдвин узнал, куда именно пристроил его Альдер.

Он очень четко помнил, как задрожала в руках чашка, и как ему пришлось поскорее опустить её, чтобы не облить чаем новый костюм.

— В императорский дворец? Лейб-медиком? Вы должно быть шутите, профессор?

Профессор не шутил. Он горячился, бурно жестикулировал и почти кричал, убеждая и доказывая, что Эдвин должен поехать. Что это Феззан, столица империи. Что это уйма возможностей. Что перед ним откроются двери императорского дворца. Это же такие вершины! Здесь он сможет… да он сможет всё! Ведь он достоин, он заслуживает этого! И это такая возможность! И такая удача! Ведь это же его предназначение! И кто, если не он?!

А Эдвин слушал его, слышал и не слышал. Внутри него заговорил другой голос, вторя профессору, но совсем иначе расставляя акценты. Он тоже твердил про удачу и возможность, про право и предназначение, про путь и выбор. Про то, что это знак свыше и сама судьба ведет его.

И вот теперь Эдвин Нойман впервые в жизни летел на Феззан — столицу Галактической Империи. Впереди его ждали императорский дворец, должность лейб-медика и служба фон Лоэнграмму. С собой он вез темные, недобрые мысли, только начавшие формироваться смутные планы и тщательно спрятанный среди лекарств флакон с ядом.

* * *

Всех ценят по заслугам и уму,

А короля встречают по короне.

Наследник узурпатора на троне,

Но ты не подчиняешься ему.

На взгляд Эдвина, для главной императорской резиденции дворец выглядел слишком скромно, почти аскетично. Здесь было много свободного пространства и очень мало декора и украшений. Немного напоминало дорогую гостиницу. Впрочем, покойный император Райнхард почти все время своего недолгого правления, проведенное не в космических баталиях, а на планете, в гостинице и прожил. Наверное, очень удобно для такого занятого человека: можно спать, есть и работать, не покидая своих комнат.

Его вдова и сын устроились с большим комфортом, но всё же до изысканной прелести Нойе Сан-Суси этому дворцу было далеко. Говорят, дворец Остролиста, сгоревший при нападении терраистов на беременную императрицу, мог посоперничать с резиденцией предыдущей династии если не роскошью, то изяществом. Но его так и не стали восстанавливать после всей пролитой в ту ночь крови.

Эдвину выделили комнату, представили коллегам — в основном степенным специалистам ближе к шестидесяти, но работой первое время особенно не нагружали, давая время обустроиться и пообвыкнуть. Он быстро освоился и ночами порой бродил по дворцу, привыкая к новому месту и новой жизни.

Чаще всего его влекло к портрету покойного императора. Не тому парадному, где он сиял, подавляя простых смертных белизной плаща, золотом волос и сталью взгляда. Нет, Эдвина притягивал другой портрет. Там Райнхард в кои-то веки был изображен без плаща, в одной только военной форме. Он стоял, опершись на балюстраду и смотрел в ночное небо. И было в нем здесь что-то очень человеческое, очень уязвимое. Эдвин чувствовал, что на этой картине изображен не всемогущий повелитель, покоривший море звезд, а обычный человек, осознавший свою беспомощность перед вселенной. И это понимание наполняло душу мстительной радостью и злорадным удовлетворением. Рушило образ, нависавший над ним долгие годы и позволяло вдохнуть полной грудью.

В одну из таких ночей он и столкнулся с его величеством Александром. Сначала едва не вскрикнул, приняв сына за призрак отца в полумраке ночных галерей, но тут же пришел в себя, склонившись в поклоне.

— Ваше величество.

— Вы — Эдвин Нойман, мой новый лейб-медик. Вас собирались представить мне на следующей неделе, но вы успели раньше.

— Прошу прощения, ваше величество, — ему было физически больно сгибать спину перед фон Лоэнграммом. Перед этим жалким мальчишкой, щенком, перед его сыном.

— За что? Это же просто случайность — то, что мы вдруг встретились ночью перед портретом моего отца, — юный император рассеяно погладил рукой раму. Вся империя говорила о том, до чего Александр Зигфрид похож на своего отца, но именно сейчас это отчего-то показалось Эдвину особенно важным и при этом жутким.

Сын. Наследник. Плоть от плоти, кровь от крови. Говорят, сын за отца не в ответе. Неправда. Дети всегда платят за грехи отцов. И с годами эта плата только растет. Лоэнграмму тоже придется заплатить. У Эдвина есть право спросить с него этот долг.

— Вы знаете, все говорят, что я безумно похож на отца, — вторя его мыслям тихо сказал император, — и что он бы очень гордился мной, если бы мог увидеть. Глядя на этот его портрет, я, пожалуй, даже верю в это. Вы, я смотрю, тоже предпочитаете эту версию парадной? Я уже видел вас здесь пару ночей назад. И, признаться, удивлен. Вы разве знали моего отца?

— Нет, ваше величество, мне не довелось. Я был слишком мал, — по губам Эдвина скользнула грустная, немного ироничная улыбка. — Но Райнхард фон Лоэнграмм изменил жизни многих людей. Даже тех, с кем никогда не встречался, кого никогда не видел. Что уж говорить об остальных.

— Да, фигуры его масштаба всегда оставляют след в истории, — согласился Александр фон Лоэнграмм. Он смотрел на портрет задумчиво и немного ищуще. И Эдвин понимал, почему. Император тоже хотел увидеть не эпического героя, ставшего легендой еще при жизни, но человека.

Вот только на его долю, в отличии от Эдвина, не осталось даже смутных воспоминаний детства.

Разошлись они в полном молчании и это было вопиющим нарушением этикета, но Эдвину было плевать, а погруженный в свои мысли император этого и вовсе не заметил.

Через несколько дней Эдвина уже официально представили его величеству. Он снова кланялся, клялся беречь, защищать и неустанно заботиться. Лживые клятвы слетали с губ легко, но на душе отчего-то было неспокойно.

Над здоровьем юного императора тряслись так, что количество окружавших его врачей перестало удивлять Эдвина очень быстро. Впрочем, оно и неудивительно: больше всего все опасались, что Александр повторит судьбу отца, который сгорел от неизвестной болезни едва перешагнув двадцатипятилетний рубеж.

* * *

За столетья с заснеженных гор

Утекло слишком много воды.

Быть наследником трона легко,

Если этот наследник — не ты.

Коронации предшествовали многочисленные мероприятия, среди которых была поездка по самым крупным планетам империи. Эдвин оказался в небольшой группе врачей, сопровождающих императора в этом путешествии. Он равнодушно смотрел, как за окном расстилается бескрайняя звездная бездна и планета сменяется планетой, пока императорский флагман не опустился на Один — бывшую столицу и центр Старого Рейха, их последнюю остановку перед возвращением обратно на Феззан.

Эдвин не был здесь с семилетнего возраста. С той самой июньской ночи, когда его похитили из собственной спальни, протащили подземными ходами и увезли в тогда ещё существовавший Альянс Свободных Планет. Он смутно помнил невозмутимого Шумахера и экзальтированного графа Ландсберга. Они утверждали, что спасают его. Так ли это было?

Он ненавидел Лоэнграмма, но понимал, что тот ни за что не тронул бы ребенка, регентом которого являлся. Не из-за каких-то побуждений совести, нет. Боги, да какая там совесть после Вестерланда и уничтожения клана Лихтенладе? Но потому, что это было совсем не в его духе. Райнхард фон Лоэнграмм любил войну, и она отвечала ему взаимностью. Своё он предпочитал добывать в бою и оплачивать кровью. А какой противник из семилетнего ребенка? Так, помеха, от которой избавились походя, не потрудившись ни то что добить — даже отследить его судьбу.

Эдвин в свите императора гулял по залам ставшего музеем Нойе Сан-Суси и удивлялся тому, как он отличается от его воспоминаний. Здесь все было настолько чужим и неправильным, что он совершенно не мог поверить, что когда-то здесь жил. Ходил по этим коридорам, смотрел на эти картины, дышал этим воздухом…

Впрочем, кое-какие материальные доказательства его существования история сохранила. Эдвин замер перед полотном, разглядывая портрет. Сверкающий золотом императорский трон и сидящий в нем маленький синеглазый мальчик в огромной, не по возрасту, короне.

— Эрвин Йозеф Второй, — тихо сказали за его спиной, — последний император из династии фон Гольденбаумов.

Император Александр подошел неслышно и теперь стоял рядом с Эдвином, со странным выражением лица рассматривая нарисованного мальчика.

— Не совсем так. Если говорить о фактической власти, то последним императором из Гольденбаумов был Фридрих. Правда, говорят, он не уделял делам большого внимания, предпочитая проводить время среди своих роз или в обществе вашей прекрасной тетушки, — Эдвин бросил на императора быстрый косой взгляд, следя за его реакцией на последнее замечание. — Но всё же он действительно правил, в отличие от своих наследников. А последней формальной императрицей была Катарина фон Гольденбаум. Сколько ей было? Кажется, восемь месяцев? А её отец очень быстро подписал все документы, передающие власть в руки Райнхарда фон Лоэнграмма.

— Всё так. Вот только по правилам нельзя короновать нового монарха, пока жив предыдущий. А Эрвина фон Гольденбаума никто не убивал. Во всяком случае, официально.

Эдвин фыркнул.

— Официально передать императорскую власть никак не связанному с правящей династией тоже нельзя. Если по правилам. Но, похоже, они вашего отца никогда особенно не заботили.

— Хочешь сказать, мой отец узурпировал власть? — насмешливо приподнял бровь Александр.

Эдвин промолчал. За последние минуты он и так наговорил много лишнего, поддавшись ностальгии окружающих его стен.

За последние месяцы они почти сдружились. Эдвин много времени проводил с императором по долгу службы, был близок ему по возрасту и, кажется, интересен сам по себе. Александр явно ему симпатизировал и с удовольствием проводил с ним время. Но были границы, которые не следовало переступать. Как сказал кто-то из древних: «Монарх многое может простить, но только не сомнения в своём праве на корону».

Он снова поднял взгляд на портрет.

Во время коронации Эрвина Йозефа фон Гольденбаума слишком большая для ребёнка корона упала с головы малолетнего императора.

Эдвин смутно помнил, как она покатилась по полу, а герцог фон Лоэнграмм улыбнулся. Может, так оно и было, а может, это были шутки памяти. На самом деле, это было уже неважно. Важно было то, что Эдвин — нет, Эрвин Йозеф фон Гольденбаум давно вырос и теперь готов поднять выскользнувшее из рук и возвратить на свое законное место.

* * *

Когда стрела сорвётся с тетивы,

Её полёт не остановит ветер.

Но знаешь, справедливость есть на свете,

И тот, кто прав, останется в живых.

Чья это была идея — потащить императора в лес на «аутентичную», почти как в те самые времена, охоту, никто потом так и не смог сказать. Просто кто-то высказал идею, ее с восторгом подхватила скучающая вдали от столичной светской жизни местная аристократия, а император возьми и прими предложение с огромным восторгом. Всё-таки несмотря на весь свой ум, рассудительность и серьёзную подготовку, в некоторых вещах Александр Зигфрид фон Лоэнграмм оставался сущим ребёнком, жаждущим развлечений и приключений.

Лейб-медики отреагировали на новость без энтузиазма. Все они уже были людьми в возрасте, предпочитающими безумным скачкам по лесам покой дворцовых апартаментов. Поэтому честь сопровождать императора на охоте выпала Эдвину.

Вот так и получилось, что меньше суток спустя он оказался в лесу с подвернутой ногой, тремя паникующими охранниками и умирающим императором.

Казалось бы, учтено было всё: огороженная территория, строгий контроль всех гостей, датчики, фиксирующие все возможные единицы оружия. Предположить, что императора ранят смазанной в какой-то пакости доисторической стрелой, не мог никто, потому что это просто не пришло никому в голову.

Александр с удовольствием шёл по лесу во главе небольшой компании, состоящей исключительно из охраны и врача, больше наслаждаясь красотой окружающей природы и редкими минутами почти уединения, чем действительно пытаясь подстрелить местную живность. Эдвин тащился позади, мечтая об окончании этого безумия и их скорейшем возвращении к горячей ванне и прочим благам цивилизации, когда император внезапно вскрикнул и сполз на землю. Эдвин бросился бегом к нему и еле успел отпихнуть охранника, уже тянувшего руки к торчащей из Лоэнграмма стреле.

— Куда?! Хочешь, чтобы он прямо тут кровью истек? — Эдвин разрезал стремительно краснеющую рубашку и наклонился над раной: — Похоже, печень. К счастью, она хорошо регенерирует. Стрелу вынимать нельзя — начнется кровотечение, посреди леса да с таким набором инструментов я его не ушью. Несем его к той сторожке, где мы делали привал, — там осталась большая часть моих инструментов и есть хоть какие-то условия для операции. Быстро! Но аккуратно.

Что он ошибся и рана не так проста, как сперва показалось, Эдвин понял уже на полпути. Император побелел как полотно, весь покрылся потом, на лбу вздулись вены. Его несколько раз вырвало, живот вздулся. Он постоянно вздрагивал и дергался, а потом начал нести такой бред, что Эдвин пришел в ужас. Интоксикация, мать ее! Но какого хрена? От одной стрелы, пусть даже зазубренной, пусть даже с учетом тряски, таких последствий быть не могло. Неужели они еще и смазали ее чем-то для верности, чтоб наверняка?! Вот уроды.

Когда Александр наконец перестал бормотать и вскрикивать и потерял сознание, Эдвин начал материться в голос. Кома! А он посреди леса, с походным набором и даже молитв не знает.

Когда впереди показалась избушка, заламывающего руки истерика внутри него сменил собранный профессионал.

Обезболивающее. Наркоз. Адреналин. Раствор для инфузии. Кровозаменители.

Рассечь рану. Достать стрелу. Иссечь края раны. Иссечь и зашить разрыв печени. Клипировать сосуды. Зашить поврежденный желчный. Промыть и очистить брюшину. Зашить.

Руки выполняли все действия четко и последовательно, почти автоматически. А в голове неистово билось: «Не вздумай умирать! Не смей, кому говорят! Ты у меня будешь жить. Обязательно будешь».

Почти через три часа он закончил ковыряться в богатом внутреннем мире его величества и пришел в себя настолько, чтобы осознать, что он сделал. Осознал и с истерическим смехом сполз на пол, испугав этой вспышкой жмущихся к стенам охранников. Эдвин спас его. Он своими руками вытащил Александра фон Лоэнграмма с того света.Он, хранивший на дне своего чемодана яд, копирующий симптомы болезни, от которой скончался Райнхард фон Лоэнграмм. Он, который каждый вечер вместо сказки на ночь придумывал, как подлить его Лоэнграмму-младшему.

Зато, когда наследник ненавистного узурпатора оказался при смерти, ему и в голову не пришло позволить ему умереть. Всего-то и нужно было слегка замешкаться — и никто не смог бы его упрекнуть. Но он об этом даже не подумал.

Эдвин иронично покачал головой, сам над собой посмеиваясь. Выбор между тем, кем быть, врачом или убийцей, даже не стоял. К йотунам самообман! Он врач и привык спасать, он не смог убить даже сына Райнхарда фон Лоэнграмма.

* * *

Когда стрела сорвётся с тетивы,

Настанет час не задавать вопросов...

И, может статься так, что белый лотос

Раскроет лепестки среди зимы.

Алек поправлялся так быстро, что церемонию коронации даже не пришлось переносить. Эдвин проводил с ним большую часть своего рабочего времени и почти все личное. С каждым днем он все яснее понимал, что никогда и не за что не смог бы убить юного императора. После каждой ночи все четче чувствовал, что ни за что в жизни не хотел бы занять его место.

Корона, чей блеск когда-то казался таким притягательным, сейчас по-настоящему пугала. Месть, чей вкус казался таким манящим, больше не интересовала.

Теперь он чуть больше понимал и о судьбе, и о предназначении. Действительно, похоже именно они привели его сюда. Но кажется, с совсем иными целями, чем ему думалось раньше.

После того, как в ходе торжественной церемонии голову Александра Зигфрида фон Лоэнграмма наконец увенчала корона, он первый поднял бокал ипровозгласил:

— За императора Александра!

А про себя добавил: «И за кайзера Эрвина Йозефа, да упокоится он с миром!»

На душе у него, впервые за долгое время было легко и спокойно.