Константа (гет)

Томасу четырнадцать, и он больше не молится перед сном. Как и в любое другое время дня и ночи. Детская наивность и мечтательность почти два года продолжали упорствовать в нём, заставляя каждую ночь коленями вставать на холодный дощатый пол и складывать руки в молитвенном жесте. Он просил Господа о спасении души, но больше из привычки, нежели из искреннего раскаяния. Искренним было лишь желание вернуть Люсиль, найти её и больше никогда не расставаться.

Сегодня он набрался смелости и попросил тётю отправить письмо Люсиль. Где бы она ни находилась — тётя должна знать. Но она не вняла его просьбам. Сожгла сложенный конвертом лист бумаги с корявой подписью прямо у него на глазах, и вместе с письмом, оставившим после себя лишь горстку пепла, начали тлеть иллюзии и вера. В окружающих. Во всесильного и всевидящего Бога. В самого себя.

Томасу шестнадцать, и он вновь встречает Люсиль. Горячо любимая тётушка умерла полгода назад — совершенно обычной смертью, во сне, от разрыва сердца. Она была его единственной родственницей, способной быть опекуном. Чтобы вступить в законное наследование поместьем, ему необходимо ждать ещё два года. Но всё же он свободен и имеет в распоряжении немного денег. И первым, что он делает — ищет её, свою потерянную сестру. Месяцы поисков приводят его в одну из шотландских психиатрических лечебниц, где все врачи, как один, утверждают, что Люсиль находится в добром здравии, но подвержена апатии, которую, скорее всего, смогут излечить смена обстановки и возвращение брата. Историю же с убийством они списывают на тонкую душевную организацию девушки и жестокость матери, что, конечно, не снимает с Люсиль вины, но значительно её смягчает. Томаса вполне удовлетворяет такой неправильный, но весьма удобный ответ.

Люсиль выглядит отрешённой от жизни, и со стороны кажется, будто с приходом Томаса ничего не изменилось. Но сквозь слёзы он видит слабый огонёк в её глазах, лёгкое шевеление губами и пальцы, дрогнувшие в оборванной попытке дотронуться до него. Впервые за много лет он по-настоящему счастлив. Единственная константа в его жизни вновь рядом с ним.

Томасу двадцать, и он не в силах переступить порог церкви. Один только вид распятия поднимает в нём все потаённые чувства, страхи и боль. Они с Люсиль вновь убили человека. На этот раз — его жену. Женщину, которая шла на верную гибель с радостью и спокойствием. Мотылёк, летевший на жаркое пламя. Ему отчаянно не хочется быть пламенем, несущим смерть. Хочется быть всего лишь домашним очагом. Но им с Люсиль нужно выживать. И он успокаивает себя мыслью, что идёт на это ради блага. Им нужно выживать. А Люсиль нужно согреться.

Иисус принял мучительную смерть ради спасения душ остальных людей, но когда Томас смотрит на него, Сын Божий разочарованно отворачивается и испускает последний вздох, полный сокрушения и снисходительной жалости. Люсиль неведомым образом смогла отгородить себя от морали. Он лишь пытается, чувствуя, как стоит на распутье между запретной, но единственной известной ему любовью и искуплением грехов. Но Бог не помог ему, а Люсиль рядом и нуждается в нём так же сильно, как и он в ней. Иисус видит, что Томас стоит на распутье в притворной нерешительности, хотя на самом деле уже знает, куда свернёт.

Томасу двадцать пять, и он всё же приходит в один из лондонских католических соборов, пытаясь убедить себя, что он не католик, а, значит, его еле обретённому душевному спокойствию не наступит полный крах. Внезапный приступ самобичевания привёл его сюда. Статуя Богоматери встречает его неприязненным взглядом и прячет от его глаз лицо младенца-Иисуса, прижимая завёрнутое в каменную ткань тельце ближе к груди. Они убили ещё двух женщин. Ещё двух жён. Двух мотыльков. И он знает, что Господь окончательно отвернулся от них. Люсиль удручённо смеётся и говорит, что не боится ада, потому что уже была там. Успокаивает его, нашёптывая, что вся вина на её совести, все грехи на её душе, вся кровь на её руках. Его это лишь ещё больше удручает, будто сестра уже давно пожертвовала собой ради него. Но Люсиль и впрямь не боится ада, и он смиряется с участью чистилища. Для них нет места в рае, как бы они ни старались очиститься от совершённых ими злодеяний, как бы ни старались искупить вину. Он знает это наверняка.

Дева Мария не отрывает от него взгляда волчицы, защищающей детёныша. Защищающей своего божественного, непорочного сына от демона в человеческом обличье, чьего ребёнка Господь послал в этот мир лишь для того, чтобы забрать. И тем самым наказать его родителей.

Томасу двадцать восемь, и несмотря ни на что он снова молится. Не за спасение своей души, не за спасение души Люсиль, не за покой сына. Томас одновременно проклинает и благодарит Господа за то, что позволил ему встретить Эдит. Умоляет спасти её. И клянётся сам сделать всё для того, чтобы она выбралась из Аллердейл-Холла.

Он чувствует, что скоро умрёт. Он не сможет жить, зная, что бездействием погубил ещё одного мотылька, на этот раз горячо любимого, как не сможет жить без Люсиль, центра его жизни. Но компромисс невозможен, и вот он снова на распутье. Как и прежде он стоит в притворной нерешительности, но в глубине души твёрдо знает, куда повернёт. Он не боится смерти, всего лишь не желает её ни для кого. Единственное, что сводит его с ума — мысль, что он, скорее всего, утянет Люсиль вслед за собой в самую бездну.

Он делает первый шаг в сторону, зная, что совершает самый благородный поступок и самую ужасную ошибку в своей жизни.