Сила привычки (джен)

Оказавшись с утра пораньше чёрт знает где вместо запланированной кухни родной академии, Пятый решил, что всё ещё не проснулся: если верить флагу на крыше ближайшего — и вроде как даже смутно знакомого — здания, он был во Франции, а таких осечек с пространством — в целое, мать его, полушарие! — у него не случалось никогда. Даже с куда худшего похмелья, чем сейчас.

Ещё одним признаком нереальности происходящего могла служить абсолютная безлюдность этого места: площадь перед комплексом зданий, зачем-то изуродованная портившим ансамбль стеклянным сооружением в виде пирамиды, была совершенно пуста. Ни единого человека, совсем как в его воспоминаниях или кошмарах. Разве что город вокруг не горел и не был разрушен, а с неба не падали хлопья пепла; но разве как раз не об этом Пятый думал вчера вечером, наблюдая за беспечным весельем братьев и сестёр и заливая в себя маргариту за маргаритой?

Что станет причиной апокалипсиса в следующий раз.

Метеорит и ядерная война уже были, теперь на очереди вирус или, может, какой-нибудь газ. Да мало ли сравнительно более аккуратных способов уничтожить всё население планеты, чем раздолбить её поверхность.

В то, что всё благополучно закончилось, верить, конечно, очень хотелось, но как-то не выходило. Нет, без шансов. Очевидно, эти мысли нашли своё привычное отображение в его снах.

Ему никогда не удавалось сознательно проснуться в такие моменты, а восприятие искажалось: казалось, будто проходят годы, если не десятилетия; так что решение прогуляться, чтобы убить время, на самом деле не имело особых альтернатив. К тому же Франция — это что-то новенькое, а в реальности Пятый не был там очень давно и по относительным критериям, и по абсолютным.

Стоило ему обогнуть стеклянную конструкцию, как он тут же опознал своё местоположение — по видневшейся вдали Малой триумфальной арке.

Знание того, в какой именно город его занесло, и одинокий голубь, клевавший валявшийся на брусчатке туристический буклет, парадоксальным образом сделали сон на порядок более неуютным, словно бы почти настоящим: никогда раньше в кошмарах он не встречал в апокалиптичном мире никого живого, даже завалящую муху — ведь в реальности не выжил никто, — так какого хрена теперь что-то иначе?

Мотнув головой, точно дурные мысли могли просто вывалиться из неё от достаточно резкого движения, Пятый телепортировался на вершину башни Монпарнас — с высоты отсутствие людей должно было казаться не таким заметным, — но там его поджидало несколько сюрпризов.

Во-первых, жуткий, за доли секунды перехватывающий дыхание и вымораживающий до боли в ушах и слёз из глаз ветер.

Такой ветер, какого во сне быть не могло.

Во-вторых, предположение, что город не пострадал, оказалось сильно преждевременным и оптимистичным: половина лежала в руинах, тут и там виднелись устрашающих размеров кратеры, но какие-то странные, не похожие ни на результаты взрывов, ни на что вообще другое, когда-либо виденное Пятым за всю его жизнь.

В-третьих, Эйфелева башня стояла на своём прежнем месте в конце Марсового поля, хотя он точно знал, что этот космический корабль, замаскированный под архитектурный памятник, улетел с Земли годы и годы назад, между прочим, не без активной помощи дорогих родственничков.

— Комиссия...

Только они могли перехватить телепорт и запихнуть его в Париж времён хрен пойми когда. Конечно, первым делом нужно было выяснить это самое когда, что он и сделал восемь секунд и три перемещения но уцелевшей части города спустя, найдя ближайший газетный киоск. Странно, но дата была правильной: третье апреля две тысячи девятнадцатого. Через день после первого апокалипсиса.

Вторым делом он попытался вернуться в академию — там семья, там кейс, — только вот ничего у него не вышло: энергия послушно концентрировалась в ладонях, но её словно не хватало.

— Да какого хера?

Это же бред: в пространстве его всегда ограничивало лишь количество прыжков, а не их дальность, в отличии от времени, а сейчас казалось, будто что-то… не пускало?..

На этой мысли он споткнулся, отвлечённый громким взрывом, а на месте Эйфелевой башни вспух огромный шар бело-голубой энергии и затем тонким лучом выстрелил в небо.

— Нет! Нет-нет-нет, только не это, только не снова! — Пятый на всякий случай изо всех сил ущипнул себя за руку, но ожидаемо не проснулся. — Блядство…

Задрав голову к небу, он уставился на отчётливо видневшуюся там Луну. Какое-то время ничего не происходило, но стоило только глупой надежде осторожно, буквально на цыпочках, закрасться к нему в душу — серьёзно, на таком расстоянии промахнуться ведь ничего не стоило, — как на поверхности Луны образовался кратер, а один удар сердца спустя она к хренам раскололась напополам, со страшными силой и скоростью исторгнув во все стороны густое облако собственных обломков. Не нужно было быть астрофизиком, чтобы понимать: среди тех, что летели к Земле, имелись достаточно крупные — притом в весьма широком ассортименте, — чтобы не сгореть в атмосфере и вновь сделать кошмары Пятого реальностью.

— Господи, какое же блядство… снайперша хуева...

Вернувшись на башню Монпарнас и посмотрев в ту сторону, где прежде стояла Эйфелева, он слезящимися — то ли от ещё больше усилившегося ветра, то ли от злости — глазами сумел разглядеть тонкую белую фигурку. Даже если на самом деле находился слишком далеко для этого, Пятый точно знал, что она была там. Не могла не быть.

— Вот какого чёрта, Ваня? Что опять? — взвыл он с остервенением вцепившись себе в волосы. — Что ты имеешь против этой злоебучей Луны, а? Это ведь явно личное!

И за проведённое на ферме время мощь её заметно выросла: раньше были только трещины на поверхности, кратер и намного — намного! — меньше обломков. Какого вообще хрена она делала в Париже, если прошлым вечером в тоске по оставленной в семидесятых подружке вылакала столько всего, что кто-то без сверхспособностей на её месте и в кому впасть мог?..

— Не о том думаешь, — оборвал собственные мысли Пятый. — Надо что-то делать.

Если подумать, у него объективно не было других альтернатив, кроме как попытаться вернуться в прошлое, чтобы всё исправить.

В который там раз?

Это могло даже показаться смешным, только на секунду захотелось пустить себе пулю в висок. Хорошо, что не из чего было.

Временной переход он делал так аккуратно, как только мог: слишком длинный лишь грозил дополнительными проблемами — сколько раз уже было, ну, — а секунд или минут ему банально не хватило бы; опыта же прыжков на средних интервалах Пятый не имел совершенно.