Неразглядел я... (джен)

Борщевик, без преувеличения, стал бедой местных селян. Он залезал на пахотные земли, брал в плотное кольцо остатки уцелевших коровников, упорно селился в огородах и тянулся высокой грядой вдоль объездной дороги, резко ухудшая обзор.

И с этой бедой сложно было справляться, пока в местном хозяйстве не появилась навесная фреза. На один из немногих уцелевших "беларусей" нацепили выносную стрелу с режущими дисками, и её вылет позволял выкашивать существенные площади. Естественно, об охране труда тоже не забывали. По приказу механика, на гуляку и выпивоху Тимофея надевали непромокаемый плащ, напяливали обливные перчатки и пластиковый щиток, прикрывающий лицо, и только в таком виде выпускали на косьбу. И хоть Тимофей и орал потом в угаре, что ничего не боится, и этот "укроп" ему ниже домашних тапочек, всë же вынужден был смириться, узрев страшенные волдыри на руках у соседки. Тем более, что сельский глава Валерий Кузьмич уже давно вынашивал наполеоновские планы по расчистке обочин от борщевика и прочей поросли, но сначала долго не было одобрямса и денег от губернатора, а потом дорогу оседлали дорожники. Они старательно ляпали полотно, подсыпали песком обочины и восстанавливали вновь дорожные знаки и разметку, хотя многого из них ранее и в помине не было. И эта бодяга тянулась уже которой месяц, и всё бы ничего, но после жалобы каких-то то дачников на плохой обзор у поворотов из-за обозначенной выше темы Кузьмич надолго потерял покой. И вот час "К" настал, нужны были лишь техника, горючее и персонал. Прослушав в пол-уха развод, рыгающий перегаром Тимоха обошёл своего верного "коня", проверил экипировку, запас воды и медикаментов на нештатный случай и достаточно бодро выехал со двора. Со стороны казалось, что с трактористом всё в порядке, но что такое пагубная страсть, русский человек представлял хорошо. Не избежал сей участи и Тимофей. У него в кармане уютно покоился "мерзавчик", и несколько глотков бражки ему бы точно не повредили б.

Трактор остановился возле магазина на конечной остановке городского автобуса: объездная дорога к коттеджном поселку с неформальным названием "Понтузово" начиналась прямо отсюда и, виляя в складках местности, уходила к береговой черте водохранилища. В сумме это составляло километра три туда, и столько же обратно, и к обеду он должен был поспеть.

Приоткрыв дверцу, Тимофей внимательно глянул на небо: высокая серая облачность, не обещающая дождя, но порывы свежего ветерка холодили конкретно. И Тимоха достал заветную емкость. Несколько согревающих душу и тело глотков, и перед его фрезой даже вековые дубы не устояли бы. И что ему какой-то борщевик, а? Да срежет на раз!

И "беларусь" затарахтел, закудахтал, набирая обороты, и под разухабистый, блатной мотивчик в смартфоне тракторист выехал на дорогу. Манипуляции с фрезой были уже привычны и не заняли много времени, маршрут был изучен до малейшего разворота.

— Ну, поехали! — и Тимофей поправил на голове щиток. — Что нам стоит... скостить "укроп"!

Направляемый условно твердой рукой, трактор полз по обочине, как по ниточке, и задорно вращающиеся фрезы сносили всё вокруг: дудки борщевика, древесные палки полыни, низкорастущий ивняк и репейник — всё разлеталось мелкими, веселыми, серо-бело-зелеными брызгами. И на душе Тимофея было хорошо: работа спорилась, бражка подходила к концу, и даже та тупая мымра на иномарке не смогла испортить ему настроение.

Допилив до коттеджей, Тимофей сделал перерыв на моцион в кусты и на визуальный осмотр режущих частей — всё было в ажуре, и от этого ещё выше поднималось настроение...

А вот и машинный двор. Тимофей лихо — насколько мог — развернулся и подкатил к ангару, у дверей которого стояли руки в боки сельский глава и механик гаража.

И выражение лиц у обоих было какое-то недоброе, хотя тракторист считал себя стахановцем. Он уже приоткрыл было дверцу, намереваясь попросить заслуженный отгул, но был огорошен оглушительным воплем.

— Слепошарый хрен! — в бешенстве заорал Кузьмич, брызгаясь слюной. — Задница коровья! Червь навозный! Ты знаешь, что ты натворил???!

Слегка оторопевш от незаслуженного вроде бы наезда, Тимофей крепенько так сжал кулаки.

— Ты меня знаешь, Кузьмич! — в трактористе уже закипал праведный гнев. — Дорогу до коттеджей я выкосил в чистую, обе стороны, и на обед точняк себе заработал!! И кто тебе посмел нажаловаться на меня, ась? Что тебе сказали? Если эта та шварбра на "Киа", что так неумело входила в поворот, то я тут совершенно не причём! Там дорога была свободна (наполовину!), и чтобы там не проехать, нужно быть слепым, конченным дебилом!

Тимофей перевел дух и выдал уже, чуть менее громко:

— Насосут там, понимаешь, на тачку, купят права, а потом обсирают честных труженников!

Закончив фразу, тракторист скособочаясь выбрался из кабины и наслаждением присел на подножку. Не обращая внимания на багровую рожу Кузьмича, достал из кармана папиросы, но закурить не успел. В два прыжка худощавый, жилистый Кузьмич подскочил к трактору и рывком за грудки поставил Тимофея на ноги.

— Какая "Киа", придурок? Какая баба? Что ты несешь? И где ты нашел честного труженника, а? Ты посмотри, чего ты там настриг, косарь хренов! А ну, за мной!

И не оборачиваясь, глава зашагал к объездной дороге, а за ним покачиваясь плелся Тимофей. Минут через двадцать они уже были на месте.

— И? Что ты видишь?

— Да нифига! — громко икнув, Тимофей лишь развёл руками. — Все обочины дочиста побрил, разве ж не видно?

От кипящего внутри негодования Кузьмич зашипел, аки змей.

— Сюда смотри, чудило безглазое! Это что? — и мозолистый палец Кузьмича указал на торчащую из земли какую-то белую хреновину: словно ножка трубчатого гриба, она была срезана на ширину ладони от земли и имела неровные, колотые края.

— И что же это? — неподдельно изумился тракторист. — Клянусь, что это не моё!

— Не твоё, а ты! Ты натворил, придурок! Своими гребаными руками и недоделанным мозгом! — Кузьмич некоторое время вглядывался во что-то на дне дренажной канавы, потом спустился в неё и выбрался, держа в руках какой-то белый пластмассовый стержень, запаянный с одной стороны и как отрубленный — с другой. Кроме того, с запаянного конца в теле стержня были отформованы выемки, и в них были вклеены отполированные до блеска стальные квадратики.

— Смотри, ушлепок, подходит? — и Кузьмич приставил кусок трубки к обломку, торчащему из земли.

Схожесть была очевидна, и лицо Тимофея недоумевающе вытянулось: сейчас они стояли на пригорке, обозревая участок трассы длиною добрых метров сто, и покуда доставал глаз, по обе стороны дороги, в сочно-зеленой каше, виднелись разбросанные как попало куски точно таких же трубок.

— Это... чего? — севшим голосом молвил Тимофей: хмель уже практически покинул его. — Дорожные столбики, что ли?

— Да, идиот! Они самые! — Кузьмич повертел пластмаску в руках и отбросил её в сторону. — Я столько времени выпрашивал их у дорожников, а ты, сука, со своих пьяных глаз, угробил недельную чужую работу и моё почти двухлетнее ожидание. И кто ты есть после этого, а?

Наступила длительная пауза, и, не зная, как выпутаться из создавшей ситуации, Тимоха лишь тяжко вздохнул:

— Да... это... просто... неразглядел я... Вот