Ильширский маяк (джен)

Автобусная станция в Ньюкасле в это время пустовала; к остановке подрулил красно-белый автобус, заскрежетал дверями и выпустил из своего нутра пожилую леди и молодого человека в шерстяном костюме и сияющих начищенных ботинках. Молодой человек опустил на землю два чемодана и достал из нагрудного кармана письмо.

Пока он вглядывался в помятые страницы, подъехал старенький Форд «Англия», и из него выпрыгнул седой человечек в клетчатой кепке.

— Мистер Маргот! — воскликнул человечек; он размахивал картонкой с упомянутой фамилией и улыбался так, будто выиграл в лотерею по меньшей мере тысячу фунтов. — Мы заочно знакомы. Мистер Эверли, — представился он. — Это я вам писал.

Мистер Маргот протянул руку и получил крепчайшее рукопожатие.

— Как же чудесно, что вы дерзнули отправиться в Ильшир! — мистер Эверли распахнул багажник и устроил внутри чемоданы. С натужным скрипом багажник захлопнулся, и мистер Эверли запрыгнул на водительское место. Мистер Маргот занял пассажирское, и фордик, кашлянув пару раз, завелся.

— Почти год минул с тех пор, как я подал объявление, но народ сейчас хочет теплое местечко в бюро или, положим, в гастрономе. Я подавал объявление опять и опять, совсем потерял надежду, — поведал мистер Эверли, выкручивая руль. — Вам наверняка интересно, как же мы жили все это время? Как же маяк? — он выдержал крохотную паузу. — Горестно жили, скажу вам честно. Люд тут занятой, и мы почти отрезаны от остального мира. Мужчины все, от мала до велика, ловят рыбу. Тяжелое занятие, — мистер Эверли бросил короткий взгляд на холеные руки мистера Маргота. — Нам так нужен маяк. Просто чудо из чудес, что вы нашлись. Ингольд Линсон, что работал до вас, всё наладил, а то маяку нездоровилось. Вот был человек! Золотые руки! И маяк любил. Вы спросите, куда же он делся? О, это такая грустная история. Бедный Ингольд. У него заболела мать, он тут же сорвался к ней, но по пути в Бирмингем попал в автокатастрофу. Подумать только! Его мать не перенесла известия о гибели единственного сына. Такое несчастье. Двойная трагедия. На маяке остались его вещи, — заметил мистер Эверли. — Отдать их теперь некому. Если что понадобится — используйте по своему усмотрению. Или просто уберите поглубже в шкаф.

Они вырулили на жалкое подобие дороги, оставив за спиной приветственную табличку города.

— Каждый раз, когда я выбираюсь в Ньюкасл, кажется, что прошло еще сто лет. Так все меняется. Мир несется куда-то, не разбирая дороги. Сегодня Бобби Гринланд, парень на заправочной станции, заявил мне, что женщины имеют право на аборт, и вручил мерзопакостную брошюрку. Не удивляйтесь, это чистая правда! Я отвесил ему такой подзатыльник, что он еще долго извинялся за эту гадость. Моя Мэри родила мне четверых прекрасных детей, и каждый — словно Божье благословение! Таким людям, как Бобби, нет ходу в наш Ильшир, вы уж поверьте. А янки? Мужчины бросают оружие, видано ли? Или вот человек полетел в космос! Право, что он там забыл? У нас все совсем по-другому. Попробуйте сказать Гэсу Вилмонту, что ему надо выбросить перьевые поплавки, что учил его делать отец, а того — его отец и далее к самому первому Вилмонту на этой земле. Скажите ему выбросить их и купить новые прогрессивные пластиковые. Вы станете его врагом на веки вечные, и он никогда больше не подаст вам руки. Таков Ильшир. Мы живем своими традициями. Укладом, что заповедовали предки. Вы молоды, наверняка вам хорошенько промыли мозги новомодные политики. Я был таким же тридцать лет назад. Мотался по городам, тратил жизнь впустую. А потом судьба занесла меня в эти суровые края. Я влюбился, представляете? Причем не уверен, влюбился ли я раньше в мою Мэри или в седые скалы Ильшира. И вы, я уверен, по доброй воле точно не оставите это место!

Мистер Эверли тарахтел похлеще своего фордика. Он сыпал именами, названиями красот Ильшира и бесконечными историями из жизни его обитателей. Он наслаждался односторонней беседой, и молчание мистера Маргота его ни капли не беспокоило. Мистер Эверли точно был не из тех людей, что утирают пот, отдуваются и говорят все больше нелепостей, только чтобы благословенная тишина не поселилась в кабине автомобиля.

Зелень полей сменила жёсткая желтоватая трава. Впереди синели горные хребты. Вместо асфальта под колеса лег гравий, а к голосу ветра добавился шелест волн.

— Сейчас новации рвутся и к нам, да, да. Чего они забыли в нашем глухом поселении? Еще двадцать лет назад к нам даже новости не доходили. О войне мы узнали только после победы. Можете себе представить?! А теперь из радио нас напрямую сама королева поздравляет с Рождеством!

Автомобиль свернул на неприметную дорожку, по пути на ней встречались огромные камни, которые мистер Эверли с великой предосторожностью объезжал.

— А маяк? Раньше любой, у кого было две ноги и хотя бы одна рука, мог стать смотрителем маяка, но мистер Милс, царствие ему небесное, впустил в него электричество. И теперь мы едва можем найти того, кто сможет зажечь маячный свет. Вы — наше спасение. Человек в вашем возрасте, да с навыками электрика — Божье провидение, — мистер Эверли покивал со знанием дела. — Вы сейчас подумали, что я против прогресса, — добавил он, поглаживая приборную панель. — Нет! Беда в том, что вместе с прогрессом бездушие и разврат подменили человеческое достоинство. Люди беднеют духовно, запершись в своих тесных квартирках, поглощая пресный суп из банки. Никто больше не хочет совершать подвиги. И уж точно никто из них не променяет смрад города на свежее дыхание северного ветра.

Фордик совершил очередной поворот; за окнами ревел ветер, низкие облака закрывали редкие лучи солнца.

— Понимаю, для вас я ворчащий старик, но вот послушайте!

Прочь, мирные парки, где, преданы негам,

Меж роз отдыхают поклонники моды!

Мне дайте утесы, покрытые снегом,

Священны они для любви и свободы!

Люблю Каледонии хмурые скалы,

Где молний бушует стихийный пожар,

Где, пенясь, ревет водопад одичалый:

Суровый и мрачный люблю Лок-на-Гар!

Он на секунду прикрыл глаза и вздохнул.

— Вот что будоражило сердца наших предков! — мистер Эверли простер руку к небесам, сжал ее в кулак и погрозил кому-то в вышине. — И как точно эти стихи идут Ильширу, вы не находите? Думаю, Байрон вдохновился бы нашими суровыми красотами. Я ведь и сам немного пишу, — он набрал побольше воздуха и открыл было рот, но дорогу перегородили воротца, и ему пришлось остановиться.

— Дальше не проеду, не обессудьте, — мистер Эверли заглушил мотор. — Дойдете сами? У меня ноги уже не те. Чуть не забыл! — он сунул прямо в руки новому смотрителю маяка массивный ключ с длинной шейкой; по нему сразу было видно, что такой ключ отпирает что-то весьма значительное.

Мистер Маргот выбрался из кабины, тряхнул руками, покрутил головой и пару раз присел.

— Эх, молодёжь! — забыв о больных ногах, мистер Эверли выпорхнул из машины, радостно оглядывая голые скалы.

Он натягивал поглубже кепочку, растирал круглые щеки, жмурился на ветру и улыбался, как человек, вернувшийся в родной дом после долгой отлучки. Хотя от Ньюкасла до Ильшира было всего три часа ходу.

Налюбовавшись, мистер Эверли распахнул багажник и натужно крякнул; два потертых чемодана бухнулись в лужицы пыли. Мистер Эверли театрально отряхнул руки.

Мистер Маргот подошел к воротам. Закрыты они были на простой накидной крючок, влево и вправо от них уходил покосившийся деревянный забор.

— Да, у нас тут оградка. Все для вашего спокойствия, — поведал мистер Эверли, устраиваясь на водительском сиденье. — Зверье на этих землях чувствует себя вольготнее, чем человек, уж поверьте, — прокричал он в окошко.

Мистер Маргот направился обратно к машине. Мистер Эверли уже завел чихающий мотор.

— Обустраивайтесь, голубчик. Заеду за вами в пять, — он дал по газам.

Мистер Маргот выхватил чемоданы прямо из-под колес сдающего задом фордика и минуту смотрел вслед унесшемуся прочь мистеру Эверли.

Он примерился, подхватил оба чемодана и поплелся по прихотливо вьющейся дорожке.

Вокруг были только камни и чахлые кустики. Впереди виднелась темная громада маяка. Сам маяк мало походил на те стройные белые башенки, что обычно стояли на побережье. Ильширский маяк родом был из темного средневековья, и будто по недоразумению на его вершине примостилось стеклянное навершие, увенчанное шпилем молниеотвода.

Мистер Маргот дважды останавливался, платком утирал пот и с тяжелым вздохом вновь поднимал чемоданы.

Несмотря на разгорающийся день, солнце висело низко, будто ему надоело плестись по небосклону так же, как мистеру Марготу надоело взбираться по тропинке. Его новенькие туфли покрылись пылью, острые камни оставили на них уродливые следы.

Наконец мистер Маргот вошел в тень, отбрасываемую исполинской башней. Маяк был украшен прозеленью мха и громадной, посеревшей от времени деревянной дверью. Он достал блестящий ключ и вставил его в замочную скважину. За дверью что-то звякнуло. Мистер Маргот замер, прижавшись ухом к двери, но тишину нарушали только удары волн. Два оборота спустя раздался щелчок, и тяжелая дверь отворилась. Пахнуло сыростью и плесенью.

Мистер Маргот вошел, оглядываясь. В маленькие оконца едва пробивался скудный северный свет, и нутро маяка терялось в тенях. В тусклом свете серебрилась пыль.

Он присел на корточки и поднял с пола потемневший ключ. Тот был братом-близнецом его собственного ключа. Нахмурившись, мистер Маргот положил дубликат на деревянный комод, покрытый облупившейся белой краской. Втащил чемоданы и захлопнул дверь.

Две площадки по пути к самому верху пустовали, чуть подсвеченные скудным светом из окошек. Третья — маячная комната — была переделана в спальню. Винтовая лестница на ней заканчивалась, и в фонарный отсек надо было подниматься по простой железной лестнице, состоящей из нескольких перекладин.

Мистер Маргот вылез через люк, обошел комнатку по кругу, касаясь пальцами стеклянного сердца маяка. На панели вдоль бортика, выше которого начиналось остекление фонарного сооружения, лежала пожелтевшая подшивка из таблиц восходов и заходов Солнца и журнал наблюдений. Рядом — кружка с высохшими чайными листьями на дне.

Он вышел через небольшую дверку из фонарного отсека, перегнулся через ограждение. К западу от берега расположились домики и пастбища. С такой высоты люди виделись крошечными точками. На приглушенной зелени светились белые пятнышки овец.

Мистер Маргот вернулся в спальню. Пошарил по полкам в шкафу, вытащил чистое постельное белье и вынес его на улицу просушиться.

В пристройке у маяка разместился дизель-генератор, там же хранилось топливо, инструменты, ветошь и бутыли с глицерином. Мистер Маргот засучил рукава, оголив тощие запястья, и принялся налаживать генератор. Три часа спустя он сделал пробный запуск. Агрегат заурчал спокойно и ровно.

Подождав, пока из трубы в ванной перестанет хлестать бурая жижа, он умылся ледяной водой и обтер шею полотенцем.

Мистер Маргот посмотрел на винтовую лестницу, на чемоданы, скривился. Подтащил обеденный столик к окошку, туда же дотолкал комод и принялся выкладывать книги, которые во множестве скрывались в недрах его багажа.

После он схватил табурет, уселся за стол и раскрыл потертую тетрадь.

«Путь до Ильшира измотал меня окончательно, — вывел он на разлинованных страницах. — Одна надежда — избавившись от гнета стыда и вины, я смогу наконец жить без оглядки на других. Нортумберленд — суровый край. Молю Бога, чтобы эта земля приняла меня…»

Со стороны дороги раздался пронзительный автомобильный сигнал, и рука мистера Маргота дернулась, оставляя на листе росчерк. Он фыркнул, бросил взгляд на часы. Было без четверти пять.

Мистер Маргот поднялся, захлопнул тетрадь. Достал из нагрудного кармана расческу с мелкими зубьями, провел по коротким волосам, продираясь через спутанные ветром пряди. Как мог почистил ботинки. Одернул рубашку, пиджак и со вздохом покинул маяк.

— Прошу меня простить, мой дорогой мистер Маргот, — встретил его у ворот мистер Эверли, разводя руками. — Но я совсем забыл, что сегодня вам зажигать маячный огонь. У нас всего-ничего времени. Я только представлю вас старосте. Первый человек в Ильшире, надо понимать.

Мистер Маргот только кивнул. Пронизывающий ветер рвал с плеч пиджак, и тот изо всех сил стягивал его на груди.

— Я приметил, что больно вы по-городскому наряжены. Вот, — мистер Эверли достал из машины и протянул ему грязно-серый тулуп, — а то вы к вечеру околеете, смею вас заверить.

Мистер Маргот схватил подарок и тут же укутался в пахнущую овчиной одёжку.

Путь до Ильшира занял не больше пяти минут. Пять минут созерцания скал, жесткой травы и свинцового неба.

Они остановились на площади перед приземистым каменным домом. Стены его потемнели от времени, и только яркие желтые кляксы лишайника расцвечивали серый камень. Стрельчатые окна и небольшой крест на коньке крыши выдавали в постройке церковь.

Мистер Эверли заглушил мотор, выскочил из машины и посеменил к высокому мужчине у входа в церковь.

— Гэри, мой дорогой друг! — мистер Эверли обеими руками тряс протянутую руку, пока его спутник вылезал из фордика. — Мистер Маргот, это наш бессменный староста — Гаррет Вэрхейм. Благополучие всего Ильшира в его надежных руках! — представил он старосту подошедшему мистеру Марготу.

— Постарше никого не было? — спросил Гаррет Вэрхейм так, будто мистера Маргота и рядом не стояло.

Мистер Эверли осекся, прочистил горло и обратился к новоиспеченному смотрителю:

— Погуляйте, голубчик, осмотритесь. В половине седьмого возвращаемся, — едва дослушав, мистер Маргот развернулся и пошагал прочь.

Он шел мимо домов с задернутыми шторами, мимо закрытых магазинов с пустыми витринами. Улица была безлюдной.

Дорога спускалась к морю, дома редели. Мистер Маргот повертел головой, засунул покрасневшие от холода ладони в карманы тулупа и побрел обратно.

На площади все еще разговаривали староста и мистер Эверли.

— Вернусь двадцать четвертого утром. Присмотри за Мэри.

— Как обычно, Абрахам.

Они завидели мистера Маргота и замолчали. В тишине раздалось шарканье шагов, и из церкви явился на свет божий худой как скелет мужчина в черных одеждах.

— Пастор Бьорвик, — представил мистер Эверли новое лицо.

Пастор уставился на мистера Маргота своими водянистого цвета глазками; они были залиты гноем и покрыты сеткой из лопнувших капилляров. Ветер бросал ему в лицо жидкие пряди волос, но пастор не обращал на них внимания. Пялился и молчал.

— Господь сказал мне вчера, что тьма придет на третий день, — обронил он наконец, развернулся и побрел дальше, не утруждая себя прощанием.

— Не пугайтесь. Пастор человек своеобразный, — мистер Эверли помахал ладонью, будто отгоняя насекомых. — Значит, через два дня будет сильный шторм, готовьтесь. Маяк высоко, так что волны ему не страшны, но вы же с равнины, верно? Разгул стихии может и напугать. Сейчас захватим запас провизии и топлива, — мистер Эверли решил похлопать мистера Маргота по спине, но дотянулся только до талии; его это, впрочем, не смутило, и он продолжил: — Ничего не бойтесь, мой дорогой мистер Маргот, осень в Ильшире всегда начинается с буйства.

* * *

Солнце еще не село, но низкие тучи забрали последние крохи света, и на Ильшир начали наползать сумерки.

Мистер Маргот протер линзы ветошью и зажег лампу маяка. Сияющий свет залил фонарный отсек, и он поспешно зажмурился. Забрав журнал предшественника, он спустился в спальню.

Листы были заполнены короткими, ничего не значащими записями.

«12 февраля. Погода испортилась с самого утра, легкий шторм».

«7 июля. Море спокойное, ясный день».

Он пролистал журнал к последним записям и приготовился добавить очередную строчку.

«22 сентября. Видал я шторма, но этот просто король штормов. Молился всю ночь».

«23 сентября. Мне кажется, волны такие, что брызги долетают до маяка. Вот опять я слышу, как они бьются в окна. Просят впустить. Не собираюсь этого делать. Я ведь еще не сошел с ума».

Мистер Маргот отдернул руку с занесенным карандашом, перевернул страницу. Но на предыдущем листе были все те же пустые записи о погоде.

За окном взвыл ветер. Стекла задребезжали.

Мистер Маргот отбросил журнал и кинулся к окошку. Море ярилось, и волны летели на скалы, подгоняемые ветром. Он обошел весь маяк, проверил, крепко ли заперто каждое оконце. Подергал входную дверь и зажег тусклые лампочки везде, где они были.

Напоследок мистер Маргот зашел в фонарный отсек и прижался к темному стеклу.

С высоты были видны далекие огоньки Ильшира, но внезапно все жители, как по команде, погасили свет в домах. Мистер Маргот вцепился в бортик, всматриваясь в темноту. Он стоял так несколько минут, а потом сорвался, сбежал по лестницам вниз, схватил один из колченогих табуретов и вернулся обратно. Уселся, глядя на беснующееся море.

Так он и встретил утро.

* * *

Почти весь день мистер Маргот проспал, кутаясь в одеяло, пропахшее солью и плесенью. Время шло к ужину, когда он наконец поднялся и собрался в Ильшир. Он замотал голову шарфом, спасаясь он нарастающего ветра и редких капель дождя.

Дорога, казавшаяся совсем короткой на переднем сиденье фордика, заняла не меньше часа. Штанины потяжелели от грязи и воды, лицо его покраснело.

На площади собралась настоящая толпа. Женщины заходили в церковь парами, некоторые были с детьми или вели под руку стариков. Никто не обращал внимания на мистера Маргота. Он размотал шарф и поспешил ко входу в церковь.

— Мистер Ма-а-а-рго-о-о-т! — к нему через толпу пробивалась девочка, упакованная в не по размеру большой дождевик; шарф и шапка закрывали почти все лицо, оставалась только узкая щелочка, в которой светились черные глаза. — Это ведь вы? Ну точно вы! — она стянула шарф. — Кто же еще может прийти в нашу глушь? Вы из Рединга? А вы бывали в Лондоне? Я там точно побываю! Обожаю читать про путешествия! — девочка сцепила руки в замок и прижала их к груди, жмурясь. — Мистер Эверли — настоящая лапочка, привозит нам книги. И я обязательно уеду отсюда. Сидеть в Ильширской дыре?! Нетушки, — она помотала головой и продолжила выстреливать фразы: — Мистер Линсон рассказывал такие чудесные вещи! Он бывал в Дании и в Ирландии, представляете? А вы были на континенте? — Мистер Маргот начал отступать от щебечущей девочки. — Мне так жаль, что вас нашли только сейчас, совсем не успеем познакомиться, — она оглянулась испуганно. — Ой, мамочка идет!

— Нэнси! — голос долговязой женщины был сродни корабельной сирене. Она протолкалась к ним через толпу, схватила девочку за руку и потащила обратно к распахнутым дверям церкви. Нэнси только успела разок обернуться и помахать рукой.

— Какой непосредственный ребенок, — заметила пожилая сухопарая дама, стоявшая неподалеку. — С уверенностью могу сказать, что мы заочно знакомы, — она улыбнулась и чуть склонила голову. — Мэри Эверли. Мой муж — та ниточка, что связывает это богом забытое поселение с внешним миром. Он печется об Ильшире, обо всех нас. Однажды он спас моего брата и многих ильширцев после. Прошу, не думайте о нем плохо, юноша, — она сжала его руки в своих руках, заглядывая в глаза. — Господь не оставит вас. Не бойтесь. Возвращайтесь поскорее на маяк, — с этими словами она улыбнулась ему в последний раз и скрылась в церкви.

— Вас предупреждали, что шторм будет разгуливаться? — раздался холодный голос старосты.

Мистер Маргот обернулся.

— Если не поспешите на маяк, то непогода отрежет вам дорогу, а это совершенно недопустимо. Послушаете проповедь в другой раз, — он кивнул в сторону дороги и скрестил руки на груди.

Дверь в церковь захлопнулась. Они остались на площади одни.

Мистер Маргот прищурился и отступил. Сделал шаг, другой, а потом развернулся и побрёл по размокшей дороге обратно на маяк.

Староста остался на площади. Он стоял и смотрел вслед мистеру Марготу. И не торопился идти на службу.

* * *

Мистер Маргот долго стоял на самой верхушке маяка и смотрел на лампу в рифленой броне из линз. А потом все же зажег маячный свет.

Он спустился в спальню, достал из шкафа все, что нашел. Натянул на себя чужой свитер и закутался в одеяла. Ветер выл и хлестал так, что стены маяка гудели от его ударов.

Лампочка судорожно сверкнула и погасла.

Вжавшись в спинку кровати, мистер Маргот замер, прислушиваясь.

Комнату заливала тьма — такая, что хоть глаз коли. Но что-то было прямо здесь, рядом с мистером Марготом. Что-то или кто-то. Оно смотрело на него долгим-долгим взглядом из темноты. Один этот взгляд ощущался как сотни пар глаз, смотрящих неотрывно, ловящих малейшее движение. Нарастал неясный гул, а потом незваный гость будто отвел взгляд, и мистер Маргот смог сделать судорожный вдох.

Лампочка мигнула и снова залила комнату ровным светом.

Кашляя, мистер Маргот хватал воздух, будто не дышал целую вечность. Он вскочил с постели и бросился вниз, к своим книгам. Потрепанные тома летели один за другим в чрево потертого чемодана. Сверху упали тетрадь и пачка документов.

Мистер Маргот замотался в шарф, натянул тулуп и потащил чемодан к выходу. Он повернул ключ, и дверь вырвалась из его рук, впуская в помещение вой и грохот.

Волны поднимались выше скалы, а потом, разрезанные, опадали, и поток воды несся к маяку. Пока мистер Маргот боролся с дверью, соленая волна ворвалась вслед за ветром.

С отчаянным криком ему удалось захлопнуть дверь. Вода прибывала, и он, бросив всего один беспомощный взгляд на чемодан, рванул по ступеням наверх.

Без передышки он взлетел до маячной комнаты. И выше, к свету!

Только в фонарном отсеке он наконец замер, пытаясь сделать вдох через сведенное спазмом горло.

Стекла дребезжали под натиском бури.

Он осел на пол, спрятал голову между коленей и принялся шептать молитвы.

На каждый удар свирепого ветра он вздрагивал и замирал, глядя в одну точку, а потом снова принимался молиться.

С последним, самым яростным порывом пришла тишина. Мистер Маргот огляделся, потряс головой. В этом пронзительном беззвучии, на самой грани слышимости послышался низкий голос. Голос, похожий на рокот моря.

Жмурясь, мистер Маргот схватился за бортик и медленно поднялся, вглядываясь в темноту за стеклом. Море по-прежнему бушевало, хоть в темноте ночи его едва можно было различить. Что-то необъятное, громаднее нахлестывающих волн, поднялось из воды. Оно все росло, пока не стало много выше маяка. Мистер Маргот смотрел на исполинское нечто, затаив дыхание.

Оно медленно потянулось к Ильширу, и темнота нахлынула на поселение. Против всякой возможности прямо на маяке стали слышны отчаянные крики людей.

Поток тьмы скрыл поселок, а потом нехотя начал сползать обратно в море.

Мистер Маргот упал на колени, обхватил себя руками, да так и остался сидеть, не сводя глаз с пола. Час за часом.

Он дернулся и зажмурился, когда первые лучи солнца пробились в фонарный отсек. Дополз до люка, негнущимися пальцами вцепился в перекладину и осторожно спустился. Придерживаясь за стену, он шел и шел бесконечными поворотами винтовой лестницы.

Дверь в маяк была распахнута, пол заливала вода.

Мистер Маргот вышел и уставился на спокойное море, осторожно поглаживающее скалы. Он бросил взгляд на Ильшир, но Ильшир будто слизнули с берега. Там, где вчера расстилались пастбища и стояли крепкие домики, сейчас осталось лишь грязное месиво и обломки.

Со стороны Ньюкасла по дороге двигалось бело-голубое пятно. Форд мистера Эверли вдруг остановился, а потом резко съехал на обочину и прямо по каменистому склону помчался к маяку.

У ограды он затормозил, и из машины выскочил сам мистер Эверли.

Он зажимал себе рот, цеплялся за куртку на груди и пошатывался.

Завидев мистера Маргота, он побежал, не заметив, что его кепочку сбило ветром. Он бежал, спотыкаясь, совсем не глядя под ноги. Он смотрел только на мужчину, стоявшего у маяка.

— К-а-а-а-к?! — заорал мистер Эверли, а потом принялся хватать воздух. — Один сильный мужчина. Один! В обмен на души всех жителей Ильшира. Разве это большая цена? — мистер Эверли осел на землю. — Вы должны были сдохнуть! Две тысячи несчастных мужчин и женщин! Две тысячи! Да я бы каждый месяц привозил сюда людей! Моя Мэри! — он захлебнулся плачем, сминая раскисшую землю. — Господь всеблагой, ты оставил нас. Бросил на растерзание Ужасу-из-Пучины, — он запустил пальцы в седые волосы, размазывая по ним грязь.

Мистер Маргот бросился в внутрь маяка. Пока безутешный вдовец заливался слезами, он хватал намокшие документы, первые попавшиеся под руку вещи и складывал все в уцелевший чемодан.

— Куда?! — мистер Эверли бросился на мистера Маргота, как только тот появился в дверях.

Он вцепился в него, встряхивая при каждом слове.

— Ты ответишь за гибель моих девочек. Ты ответишь! Рассказывай, что ты сделал, чтобы отогнать Ужас? Отвечай! — взвизгнул он.

Выворачиваясь из хватки обезумевшего старика, мистер Маргот бросил чемодан. Извергнув из себя содержимое, тот развалился на две половины.

— Пусти! — выкрикнул мистер Маргот; голос его дал петуха.

Он из последних сил оттолкнул мистера Эверли, и тот рухнул на землю, нелепо взмахнув руками. Постанывая, он перевернулся на живот и попытался подняться. Под руки ему лезли рассыпанные вещи, и он в ярости отбрасывал их, а потом замер.

Сжав мокрый измятый листок, он вскочил, вытаращив глаза.

— Кэрол Джейн Маргот, — голос мистера Эверли был едва слышен.

Мистер Маргот смотрел на вещи и пятился.

— Карл Маргот, значит. Молчун Карл, — он выдавливал слова, будто на его шее затягивалась удавка. — Глупая баба! — закричал мистер Эверли, отбрасывая бумагу. — Ради всего святого, зачем ты напялила штаны?

Он кинулся, молотя кулаками. Повалил Кэрол на землю и принялся наносить удар за ударом. Она отбивалась, но несколько раз кулак все же достиг цели. Из носа хлынула кровь.

— Сука! — взвизгнул мистер Эверли, а потом схватился за сердце.

Кэрол тут же сбросила его с себя, подхватила валявшиеся неподалеку документы и побежала, оскальзываясь на камнях.

Ключи остались в машине, и Кэрол вознесла короткую молитву. Выжала сцепление, дернула зажигание. Не оборачиваясь на старика, замершего у подножия маяка, она вдавила в пол педаль газа и помчалась к дороге.

Кэрол утирала рукавом кровь и ехала прочь от разоренного Ильшира.

Прочь от мистера Эверли.

Прочь от шепотков, лезущих в уши.