El mar. La mar (джен)

El mar. La mar.

El mar. ¡Sólo la mar!

¿Por qué me trajiste, padre,

a la ciudad?

¿Por qué me desenterraste

del mar?

En sueños, la marejada

me tira del corazón.

Se lo quisiera llevar.

Padre, ¿por qué me trajiste

acá?

— Rafael Alberti

Море никогда не бывает одинаковым. Его цвет всегда отличен от того, что был часом ранее, не говоря уж о предыдущих днях.

Утром оно, серое, бьется о скалы, разбрызгивая белую пену, сродни буре эмоций, что так долго копились внутри, а теперь вырвались наружу. Впечатляюще и пугающе — кто знает, кого из рассеянных рыбаков волны заберут на сей раз в свою пучину, где нет ни намека на проблеск света.

Но тучи проходят так же быстро, как набежали, забирая с собой гнев стихии, и их место занимает Солнце. Как добрый друг, оно ласково касается ребристой поверхности вод, окрашивая их в нежные тона рассвета, а в течение дня рассыпается по Морю сотнями сияющих бликов, доставая до дна самых глубоких впадин.

И бесконечное Море словно откликается на заботу солнца, успокаивается и, принимая его свет, превращает серость в насыщенную бирюзу, заряжающую любующихся ею людей своей яркостью, а затем — бирюзу в синеву. Не такую, какой обладает небо, нет. В свою собственную, особенную. Не передаваемую никакими созданными людьми красками.

А ясное Солнце медленно стремится к горизонту, вновь касается моря — буквально утопает в нем, придавая воде и небу невероятно яркие оранжево-красные цвета. Наверное, в знак протеста Луне и нежелания так скоро покидать своего друга. Море тоже негодует, набирая силу и раскачивая лодки возле своего берега, но Луна приказывает ему замолчать, наполняя часть волн серебром. А Море все злится на нее, как злится ребенок на родителя за строгость. Все темнеет, мрачнеет, и его притягательная синева становится черной бездной, от чего Море сливается с небом, невольно позволяя Луне быть повелительницей двух противоположных миров.

Но и ее правление не вечно.

Она никогда не в силах противостоять теплым Солнечным лучам, а потому, стоит им появиться, ночная королева медленно меркнет, оставаясь наблюдать за Морем и Солнцем блеклым глазом.

Порой мне кажется, что мои глаза, бывшие некогда насыщенно-серыми — совсем как Море в минуты тревожных чувств, — потускнели точно так же, как тускнеет днем Луна. Вот только им никогда не засверкать так, как она, ведь у меня нет такой роскоши — прикасаться к Морю даже ночами.

Нас разделили совершенно беспощадно. Буквально оторвали друг от друга, когда я поверил, что стал его частью. Трудно не поверить, когда Море окружает тебя столько, сколько ты себя помнишь; когда ты имеешь возможность в любую секунду прибежать к нему, прося помощи или поддержки. И ведь оно всегда отвечает: поднимает волны, захлестывая тебя с головой, чтобы отрезвить, или же наоборот мягко касается твоих босых ног, желая успокоить.

Но… нас разделили совершенно беспощадно. Разделили самолетами, странами, тысячами километров. Его лишили собеседника, а меня заставили существовать среди каменных высоток, из-за которых и небо-то с трудом просматривается, что уж говорить о Море. Единственное, что мне остается, это искать его во снах с тем же отчаяньем, с которым люди ищут исчезнувшего близкого.

И каждый раз, когда я в часы бодрствования выхожу на улицу ненавистного города, каждый раз, когда я во снах оказываюсь на побережье у любимых волн, в моей голове играет лишь одна заевшая пластинка.

Зачем, отец, ты привел меня сюда, в город?

Ведь мое сердце — там, в никогда не бывающем одинаковым Море.

Вырви его у человека, и он не сможет жить.

Зачем же ты привел меня сюда, отец?