Тьма внутри (джен)

Человек одинок и беззащитен во тьме. © Мертвые дочери.

Страх совершения ошибки является дверью, которая запирает нас в замок посредственности. Если мы преодолеем этот страх, то сделаем важный шаг по направлению к нашей свободе. © Пауло Коэльо

В течение первых дней моей новой жизни я нахожусь в постоянном напряжении: моё поведение может показаться кому-то странным и неправильным, не соответствующим поведению маленькой Джессики Хогарт. Хотя я и стараюсь вести себя, как она, но часто ловлю себя на том, что говорю не как Джесс, двигаюсь не как Джесс, даже улыбаюсь не как она. К тому же я не знаю местных правил и законов, не могу быть уверенной в невербальных сигналах тела. От этого мне становится страшно: я словно хожу по минному полю — любой неосторожный шаг, и подорвусь на мине, после чего меня тотчас поглотит Тьма. Здравомыслящий довод о том, что я просто слишком мнительна, заглушается охватывающим меня страхом разоблачения. Именно страх рождает во мне панику и сомнения, он сопровождает меня повсюду, куда бы я ни пошла. Страх живёт во мне, как болезнь, он буквально съедает меня изнутри. Страх не дает мне идти дальше, поскольку держит лучше любых стен. Я продолжаю ругать себя за чрезмерную мнительность, но ничего поделать с собой не могу. Страх — это величайшее оружие, глубочайшая бездна, в которой гибнут люди. Самая древняя и самая сильная человеческая эмоция, страх способен полностью определять людское поведение. Страх порождает во мне постоянное чувство опасности, и нужно приложить огромные усилия, чтобы не бояться.

Я видела опасность везде. Многим это может показаться непонятным, но для меня это показатель осторожности. Я задавала себе вопросы и тут же отвечала на них: догадывается ли миссис Хоуп, что я ведьма? Определённо, да! Боится ли она магию? Несомненно! Почему тогда она меня не выгонит? Я не знаю. И от этой неизвестности мне страшно до дрожи в поджилках. Возможно, я веду себя слишком трусливо и крайне нервно, но по-другому не получается. Мне потребовалось два месяца на то, чтобы взять себя в руки. Я уговаривала себя: "Здесь и сейчас я буду вести себя так, словно это мой последний день, тогда у меня не будет времени бояться". К моему счастью, никто из тех, с кем Джессика проводила много времени, не замечал изменений в поведении девочки. Они знали её очень плохо, а сама Джесс не стремилась к более близкому общению. Эти мысли в конце концов помогли мне преодолеть страх, хотя полностью он не исчез, уйдя в глубину подсознания. Падая в чёрную пропасть, я наконец открыла глаза и нашла, за что ухватиться. Дышать стало проще. Кому какое дело до обычной необщительной сироты?

Так я себя успокаиваю. День за днём, неделя за неделей. Только вот…

…Череда бессмысленных дней всё тянется и тянется, а мне начинает казаться, что я схожу с ума, или уже сошла. Каждое утро начинается с тревожных мыслей, а необходимость подняться с кровати кажется непосильной ношей. Я задыхаюсь и тону в отчаянии, в душе мрачно и пусто. Каждый новый день встречает меня в чужом теле, в чужом мире, в чужом времени. Всё здесь ощущается чужим для меня. Да, я помню, чем увлекалась Джессика, помню, что она любила, а что ненавидела, но это не мои чувства. Нью-Йорк мне не нравится. Он серый и грязный, как Готэм — вымышленный мрачный мегаполис с гипертрофированными недостатками. Мне не хватает ярких красок и света. Серость буквально окутывает всё вокруг меня. Не знаю, в чём дело — в напряженной из-за войны атмосфере, или постоянной мокрой погоде, но город не вдохновляет и не очаровывает. Мне так сильно не хватает ярких и позитивных эмоций, что это просто начинает граничить с безумием.

Я постоянно чувствую себя подавленной, а негативные эмоции, направленные на окружающих людей, истощают меня ещё больше. Я словно лимон, из которого по капле выжимают сок: остаётся мякоть, способная лишь вяло мыслить, погружаясь в сон. Главная опасность обскура в этом и заключается: он высасывает силы из своих носителей, постепенно сводя их в могилу. Тьма всё это время не даёт о себе знать. Кажется, что она просто затаилась глубоко внутри и выжидает подходящего момента. Мне сложно контактировать с людьми; я чувствую непонятное отвращение и едва сдерживаемую ярость, когда нахожусь в их окружении. Эту ярость не заглушить ничем, ведь один раз рождённая обида просто так не пропадает. Злость копится, как мелочь в небольшой копилке; порой безумно хочется сорваться: наорать, разорвать, уничтожить. Выпустить накопившиеся в душе гнев и раздражение. Эта враждебность граничит с сумасшествием. Никогда я не испытывала столько ярких негативных эмоций там, в моём прошлом мире. Да, я гневалась, злилась, ненавидела, но ещё никогда отрицательные эмоции не были такими сильными и чистыми.

Сильная ненависть, не подконтрольная мне, готова в любой момент сорваться с воображаемого поводка; её не остановить ни морали, ни закону. Она готова к прыжку в любую минуту, как дикий зверь, выслеживающий свою добычу: с полузакрытыми глазами и чуткими ушами, улавливающими малейшее движение, шёпот или вздох. Именно такую ненависть вызывает у меня миссис Хоуп. Она постоянно порет меня (то есть Джессику, как она считает) за любую провинность, закрывает в чулане, оставляет без еды и придирается по мелочам. В её доме было мерзко, единственное, что держало меня здесь — невозможность уйти, потому что жизнь на улице совсем не сахар: без документов, в незнакомом городе, в чужом мире... Я не справлюсь, просто не выживу там.

День за днём мой разум затмевает чистая ярость, направленная на членов "моей" новой семьи: на миссис Хоуп; на Беллу и Марию, которые издеваются надо мной за то, что я отличаюсь от них; на Мартина за его предательство. От этого мне хочется их убить: я смотрю на них, а в голове всплывают картинки того, как я их пытаю и убиваю. От этих страшных картин во мне клокочет дикая радость и чёрный триумф. Такая ситуация особенно опасна, потому что именно в моменты таких взрывов ярости человек всерьёз психологически, а то и физически калечит других. Успокаиваюсь я, только когда запираюсь в тишине собственной комнаты, отгораживаясь от всего остального мира. Так безопасней для меня и всех остальных, но я понимаю, что долго так продолжаться не может.

Обскур погибает, если растёт в ненависти к себе и окружающим, а мне хочется жить; отсюда рождается новый страх. Мне физически больно от одной только мысли, что я снова умру, что моя жизнь оборвётся здесь, так и не начавшись. Это сводит с ума. Я просто хочу жить долго и счастливо. Поэтому с этим нужно что-то делать.

Глубокий вдох не приводит мысли в порядок, не успокаивает бешено стучащее в груди сердце. Замёрзшие пальцы с силой сжимают короткие светлые волосы. От долгого сидения в неудобной позе у меня затекли ноги, болят шея, спина, живот и голова, но я по-прежнему не двигаюсь с места. Ощущение такое, словно я замерзаю, покрываюсь инеем, и из меня выкачивают всё тепло, глубоко внутри всё леденеет.

За маленьким окном уже занимается рассвет, на стенах начинают играть блики солнца. Ночь плавно отступает, отдавая первенство дню.

А я сижу в своем крошечном, разваливающемся на куски мире, и думаю… думаю… думаю…

* * *

Удача улыбается мне в лице аптекаря Чарльза Морана — того самого, что когда-то спас Джессику от жестокого избиения. У него за плечами Лондонский университет и практика в больнице. Он жил сначала в Бруклине, затем в Нью-Джерси и на Лонг-Айленде, занимался продажей недвижимости, работал санитаром в госпиталях во время Гражданской войны. Сейчас изредка пропадает в барах Нью-Йорка.

Выглядит мистер Моран как довольно респектабельный мужчина лет за сорок; его светлые волосы из-за пребывания на войне и значительных стрессов уже обильно поседели. Всегда идеальный и собранный, он носит староватую, но приличную одежду. Кожа на его лице, обветренная и загоревшая на солнце, имела коричневый цвет, тёмно-серые глаза были наполнены мудростью и знаниями и при этом полны какой-то мальчишеской хитрости. От него сильно пахнет табаком. Ему присущи сосредоточенность и меркантильность в работе. Он обаятелен, ироничен и весьма умён, в некоторых делах довольно циничен, а также обладает неукротимой энергией. Решительный характер мистера Морана проявляется в твёрдой походке и мужественном голосе. У Чарльза не было ни жены, ни детей, он не восхищается природой, не верит в любовь и брак. Он человек, который боготворит медицину в целом и создание лекарств против неизлечимых сейчас болезней в частности. Он может рассказывать о медицине часами. В такие моменты он словно светится; его глаза, улыбка, каждое движение головы и рук — всё излучает радость.

Совсем недавно он вежливо попросил меня (то есть Джессику) помочь ему в наведении порядка в аптеке, на что я тотчас согласилась. Теперь в мои обязанности входит мыть полы и вытирать пыль три раза в неделю, два раза в день. Иногда я стою за прилавком в рецептурной и выдаю клиентам заранее заказанные лекарства. Мистер Моран платит мне не очень много, но дело здесь не столько в деньгах, сколько в нормальном общении и небольшом отдыхе от ненависти и грубого отношения ко мне, которыми, кажется, насквозь пропитан дом миссис Хоуп. Я бесконечно благодарна мистеру Морану за ещё один небольшой островок спокойствия и тишины.

Каждая аптека тех лет имела от шести до десяти комнат: рецептурная и материальная комнаты, лаборатория, кокторий, дежурная комната и кабинет управляющего. Поскольку небольшие аптеки часто располагались не в отдельном здании, а занимали один этаж частного дома, а то и вовсе часть личной квартиры управляющего, то их состав часто ограничивался лишь самыми необходимыми комнатами для производства лекарств. В аптеке Чарльза Морана было всего четыре комнаты: рецептурная, кокторий, кладовое помещение и кабинет управляющего.

Чистое и светлое помещение рецептурной встречает посетителей, которые приходят за готовыми лекарствами. Посреди комнаты находится рецептурный стол, отделённый конторкой, за которым сидит сотрудник, называемый рецептариусом⁽¹⁾. С наружной, обращённой к публике стороны рецептурного стола, находятся выдвижные ящики, где хранятся запасы лекарственных материалов. На столе помещаются весы для взвешивания лекарственных веществ и весы тарирные⁽²⁾. В комнате находится также шкаф для ядовитых веществ, с особыми весами, совками и ступками. Ключ от этого шкафа постоянно находится у рецептариуса. По стенкам рецептурной комнаты установлены полки и выдвижные ящики. На полках и в ящиках в алфавитном порядке, в сосудах из фарфора с отчётливыми латинскими надписями хранятся лекарственные вещества. Кроме этого, в рецептурной комнате находятся часы, а также стулья и скамьи для посетителей.

С рецептариусом Стивом Тревором (по совместительству — старшим помощником управляющего), я знакомлюсь в свой первый полный рабочий день. Стив — серьёзный молодой человек, высокий, но худощавый; его маленькие карие глаза глядят на мир сумрачно и недовольно, как будто повсюду видят один сплошной непорядок. Говорит он хоть и прямо, но деликатно и любезно. Являлся одним из лучших учеников у себя на курсе в университете. Выглядит он старше своего реального возраста. Всегда немного рассеян и зажат. Всего два года назад парень закончил университет, после чего по знакомству устроился в эту аптеку. Он сам заготавливает и выдает лекарства по рецептам.

По соседству с рецептурной комнатой находится кокторий (иначе называемый "дистилляционной") — комната, где производятся фармацевтические операции, требующие горячего настаивания и отваривания. В коктории расположился обыкновенный паровой аппарат, служащий для приготовления наливок и отваров. Также здесь находятся перегонный куб, соединённый с холодильником, плита и другие лабораторные предметы. Кокторий совмещён с лабораторией, имеющей вентиляцию и водопровод.

В материальной или кладовой хранятся фармацевтические материалы и запасы. Требования к помещению ограничиваются тем, что оно должно быть достаточно защищённым от излишнего света, но все же иметь окна, не слишком теплым и сырым. В комнате был установлен простой стол, а по периметру большие шкафы, в которых хранятся запасы лекарственных веществ. Все медикаменты хранятся в «банках с надписями» (штангласах); отдельно находятся шкафы с сильнодействующими препаратами.

В личном кабинете Чарльза находится библиотека, которой он очень гордится. Помимо важнейших современных сочинений и периодических изданий по фармации, химии и фармацевтической ботанике, здесь есть также художественная литература, а ещё несколько биографий известных учёных и писателей. А также красивый гербарий лекарственных растений.

Свободное время Моран посвящает игре на скрипке. Когда я впервые увидела его исполнение, мне сразу вспомнился знаменитый сыщик Шерлок Холмс, который тоже увлекался подобным. Чарльз неторопливо настраивает инструмент, обрабатывает смычок канифолью, после чего выпрямляется, и я обнаруживаю, что он достаточно высок и статен для своих лет. В левой руке он держит скрипку, а в правой деревянный смычок. Он выдыхает, после чего бережно кладет скрипку на ключицу, удерживая её подбородком, ставит смычок на струны и прикрывает глаза. Через несколько долгих мгновений тишины звучат первые ноты, от которых я замираю и забываю, как дышать. Музыка льётся медленно, скрипка словно плачет, заливается горем. Мелодия трогает за душу и рождает рой бабочек в животе, пускает мурашки по всему телу. Если бы скрипка могла заговорить — она бы тихо заплакала! Мелодия заканчивается мягко и плавно, Чарльз смотрит на инструмент у себя в руках и легко улыбается.

— Скрипка. Изысканный и утончённый внешний вид, чарующий певучий тембр. Её звуки увлекают за собой, поднимают настроение, а через мгновение заставляют страдать и переживать. Я влюбился в этот инструмент в третьем классе на уроке музыки, когда увидел скрипку в руках одной из учениц. Тогда она показалась мне живой, — глаза Морана задумчивы, пальцами он гладит старое, благородное дерево, смахивая какие-то незаметные и только ему одному видимые пылинки. — Профессор Скарлет, университетская преподавательница музыки на пенсии, у которой я тогда занимался, говорила, что у меня талант, а я играл, и мои пальцы были живым продолжением струн и смычка.

Я аккуратно провожу пальцами по гладкой поверхности скрипки. Когда-то мне нравилось играть на фортепиано, но это было далёким пережитком моего прошлого. Здесь, в этом мире, я игру на фортепиано возненавидела, и эта ненависть из-за окружающих меня людей возводится в абсолют.

— Слышал, ты хорошо играешь на фортепиано, — мистер Моран смотрит на меня в ожидании ответа. Я неуклюже отвожу взгляд и поджимаю губы. В прошлом я играла действительно хорошо. Джессика, когда ей разрешали играть, тоже справлялась не плохо, но сейчас я продолжать это занятие не планирую.

— Я уже давно не играю на пианино и не занимаюсь, — скованно улыбаясь, я смотрю на скрипку в руках Чарльза.

— Музыка всегда была для меня чем-то особенным, она помогает лучше думать, выразить эмоции: радость, печаль, — мистер Моран с трепетом смотрит на скрипку и улыбается.

— Скрипка действительно волнующий инструмент, но… — я замолкаю и стыдливо смотрю на свои руки. В прошлом мире я с равнодушием относилась к этому инструменту, сейчас же мне просто невыносимо оставаться в тишине, в одиночестве. Мне нужно что-то, что будет дарить мне радость, станет моей отдушиной. Моим покоем во время шторма. Моран смотрит на меня и не торопит с ответом, в его глазах на секунду отражается грустное понимание, но оно быстро пропадает и кажется мне мнимым. Он прикрывает глаза и тихо произносит:

— Эта скрипка прошла со мной немало бед, но и немало радостей. Она плакала от горя и смеялась от счастья. Она лучше всех выражала моё настроение. Игра на ней успокаивала меня и придавала сил двигаться дальше. И я хочу, чтобы она помогала и тебе, с ней ты никогда не будешь одна.

Моран протягивает мне скрипку и смычок. Дрожащими пальцами я беру инструмент и сердце начинает бешено биться. Это первый личный подарок, который дарят мне здесь, а Джессике за всю её жизнь. К горлу поступает ком, на глаза наворачиваются слёзы и сдержать их не удаётся. Я плачу и аккуратно прижимаю скрипку к себе. Немного успокоившись, я крепко обнимаю Чарльза и начинаю плакать с новой силой, когда он осторожно обнимает меня в ответ. Это первый и самый дорогой подарок для моего маленького раненого сердца.

Тогда ещё никто из нас и не подозревал, что Чарльза Морана призовут на войну, где он погибнет, сражаясь за свою Родину, а в моём мире станет на одного очень важного человека меньше.

Но это всё будет потом, а сейчас у меня в руках мой первый подарок, а рядом первый человек, который проявляет ко мне заботу и понимание.

1) Помощник аптекаря, заготовляющий и выдающий лекарства по рецептам

Вернуться к тексту

2) Служат для отвешивания твёрдых, густых и жидких веществ. Изготавливаются с пределами допустимых нагрузок от 50 г до 1 кг.

Вернуться к тексту