Однажды в Италии (джен)

Я являюсь далеким непрямым потомком человека по имени Джоффре, бастарда древнего, благородного, но давно разорившегося и потерявшего всякое влияние рода. Род давно смешался с простолюдинами. Память о нем почти стерта и до сих пор только чудом держалась на плаву. Но со мной уйдет и вовсе.

Предки наши были из окрестностей Урбино. Являлись побочной ветвью семейства Монтефельтро, ведущего род с начала XIII века.

Мать моя — одинокая держательница гостиницы. В ее комнате хранился сундучок, прятавший в себе пергамент с древом Монтефельтро, книгу об участии представителей рода в давно забытых сражениях, великолепную зазубренную толедскую шпагу, обломок даги прекрасной работы легендарного потомственного миланского мастера Петроло Нигрольи и письмо-завет: хранить эти реликвии — все, что осталось...

Сам я тоже бастард от знатного отца. Он был младшей ветви семейства Алерамичи, Джузеппе дель Каретто, из Асти. Так что, во мне сразу две голубых крови течет.

Видимо, моя мать воспользовалась возможностью осуществить честолюбивую мечту снова влить в наши вены новую благородную кровь и получить выгоды от этой связи, ведь она рано осталась одна со скудными средствами к существованию... Так судачат наши милые соседи.

Но я верю матери: это была любовь. Она вспыхнула, когда Джузеппе Алерамичи дель Каретто, однажды, дождливым вечером, зашел в нашу гостиницу.

Отец не бросил нас и заботился. Он был благородный и великодушный человек. И любил нас всем сердцем.

Однако, очень скоро погиб. В тот страшный год, когда французские и швейцарские войска, пройдя через Пьемонт и Лигурию, через половину Италии, захватили и разграбили Рим. Помню отца я смутно, но воспоминания эти добрые. Он успел оставить матери медальон на память. Она с ним не расставалась.

Моя мать, сильная, умная женщина, которая умела сделать все в хозяйстве по уму. И она сама достигла благополучия еще до появления Джузеппе. Вот о ней и болтают от зависти. Сплетни, они слепы, глухи и глупы.

Как и все в нашей семье, я знаю грамоту. Хотя наше семейство никогда не обладало особой ученостью, но читать учили всех, включая девочек. Девочек обучали дома старшие, а мальчики два года посещали внешнюю школу при монастыре. Это делалось, чтобы каждый мог сохранить память о древнем роде и умел прочитать книгу, что передавалась от старшего младшему, разобрать древо и запомнить его. Традиция эта пошла со времен Руфио, последнего, кто помнил того, кто был последним прямым наследником того единственного сына-бастарда — Джоффре. Руфио сохранил эти обломки былой славы, написал ту самую книгу с простым названием "Монтефельтро и битвы прошлого" и письмо-завет. Перед смертью передал сундук оставшемуся непрямому наследнику, Асканио, тогда совсем еще юному, которого Джоффре воспитывал, как родного, взяв с него слово, что тот передаст это наследие потомкам. Асканио слово сдержал. Вот только последний представитель, ваш покорный слуга, подкачал...

Мальчишкой, я этим сокровищем из сундука зачитывался до дыр. И не выпускал из рук шпагу, что осталась от самого последнего благородного представителя древнего, угасшего навсегда, рода. Последнего его воина — Микелетто. Он погиб почти сто лет назад, в Наварре, сражаясь плечом к плечу с доблестным Чезаре Борджиа. С чьей смертью ушла и надежда объединить Итальянские земли и, таким образом, защитить их от полчищ врагов, что как падальщики слетаются на Италию и рвут ее. Микелетто был одним из немногих, кто оставался верен Борджиа до самого конца, даже после того, когда Чезаре лишился своего могущества, поддержки папы Александра VI и был так вероломно предан, продан и оболган... Что ж... спустя сто лет понятно, как прав был Борджиа, а результат предательства, жадности и глупости налицо: Италия разодрана, унижена и растоптана... Часть герцогств под Францией, часть под Испанией, а швейцарские наемники вовсе ходят по ним, как у себя дома... Они вообще везде славятся своей наглостью и бесцеремонностью. А дворяне Италии, когда из нее пьют кровь, вместо того, чтобы объединиться и восстать, продолжают, не замечая этого бедственного положения, самозабвенно заниматься собой. Держать же мечи и вовсе разучились. Что мечи? Они даже свои любимые интриги разучились плести, как это было еще век тому назад — во мастера были! Что уж об оружии говорить. И о гордости... мда... Впрочем... что я? Как говорится: не моего плебейского и шутовского это ума дело... Хотя, почему нет? Говорят, совсем не так давно у французского короля был шут, который был "королем короля" и правил страной весьма мудро. Может, и мне попробовать? Да о чем я?! У нас ведь нет короля, нет головы... У нас только разжиревшие герцоги, каждый себе на уме, сидят в своих герцогствах, как мыши. Советовать некому. Слушать никто не станет... Да и стар я уже... Дай Бог, хоть своему хозяину суметь полезный совет дать, не промахнувшись...

И то сказать, в дебри я какие-то залез, о чем говорил — вовсе сбился...

Так вот.

Я мечтал о приключениях. И однажды мне представился случай. Одному знатному господину, что заехал к нам, нужен был слуга-оруженосец. Я стал проситься. Мать не отпускала. Я сбежал. Воин отругал меня, что мать бросаю. Пытался вернуть. Но я был молодым ослом и думал о приключениях больше, чем о матери. Мне придется участвовать в бесконечных войнах с французами, испанцами и швейцарцами. Доведется много где побывать и много чего повидать. Вот только мать увидеть больше не суждено. Она меня не дождется из походов. Когда посчастливится, если это можно назвать счастьем, оказаться недалеко от дома, я отпрошусь у господина и заеду туда. Окажется, что матери уже нет в живых. Произойдет ошибка (а может и подстроенное злонамерение от алчущих "доброжелателей"-соседей?), ей принесут ложную весть о моей гибели. И ее сердце этого не вынесет... Постоянные мысли об этом, которые ничем не изгнать, станут моим бичом на всю жизнь. Дом и гостиница окажутся в руках одного из тех самых мерзких соседей-сплетников, а наследие рода исчезнет навсегда. Этот негодяй будет говорить, что ничего такого не видел. Но я так подозреваю, что сундук, главное наше богатство и достояние, был либо продан за бесценок проезжему любителю древностей, либо тому, кому удобно иметь репутацию человека с некоторой родословной. А может, этот мерзавец и себе припрятал — вдруг пригодится. И отцовский медальон канул в безвестность. А я — последний, кто помнит. И детей у меня нет и вряд ли будут — кому я сдался? Так я потерял мать, память, имя... Все...

Теперь единственное, что у меня останется дорогого: мой друг и господин. Мы не раз будем вытаскивать друг друга из разных переделок. Впрочем, через несколько лет, я лишусь и его. Из очередной заварухи в Неаполе ему не выбраться.

Сам попаду в плен. К человеку, который в сговоре с османскими и сицилийскими пиратами торговал свободными итальянцами, как скотом. С огромным трудом мне удастся освободиться, благодаря одному господину из Вероны. В составе крупного Венецианского отряда он сделает налет на пиратов. Пленников отобьют. В том числе и меня. Ему нужен будет слуга. Мы в бою друг другу приглянемся. С тех пор я окажусь у него во служении. В качестве и слуги, и оруженосца, и наперсника, и шута. Впрочем, и этого доброго господина мне придется схоронить.

Теперь я служу его сыну. Живем мы неважно. Кругом разруха. Замок, со времен последней бойни, при старом нашем сеньоре, когда Верону окружили французы со своими пушками — в полном запустении. Прежний хозяин и погибнет в той схватке. Правда, замок отстоять мы все же сумеем.

Сын его, Петруччо, до сих пор не подавал особых надежд и отличался некоторой ветреностью. Однако, нынче, похоже, взялся за ум и решил жениться. Хм... Женушка-то — дай Боже! Может, вправит ему мозги? Уже, кажется, вправляет — что-то в нашем молодом господине сильно изменилось к лучшему с ее появлением. Ох, любопытно за ними наблюдать! Дай Бог, дай Бог... Мы ведь любим своего господина (какой он ни есть), как любили его отца. Сеньора Петруччо мы знали со времен, когда он еще коленки разбивал, падая с деревянной лошадки. И хотим ему счастья. А новая хозяйка — умница! И ведь за меня заступилась. Даром, что шут. Добрая душа, хоть дьяволицей прикидывается. Не девушка — стратег! Оба они друг дружку стоят. Споются!

Правда, шума от этих голубков-господ с их стратегиями — жуть! Ну ничего... ничего... Молва говорит: милые бранятся, только тешатся... А мне старому шуту — развлечение... Старому... И как я столько прожить умудрился? У нас ведь в роду дольше 30-ти никто не задерживался... И была бы еще кому польза от моего долгожительства... Видимо, эта почетная пытка для последнего и единственного болвана рода, профукавшего память, создана Всевышним специально: жить, сознавать, мучиться...

Ладно, слышны опять крики и, кажется, битье посуды. Что господа там еще придумали? Пойду посмотрю, а то еще поубивают друг друга в порыве страсти... Ох, косточки мои...

Зовут меня Анина. Родилась я в деревушке, рядом со славным городом Турином, во владениях герцога Савойского, в семье перчаточника. Нельзя сказать, что деньги было некуда девать, но дело это все же прибыльное и уважаемое. Матери у меня не было — умерла при родах. Мы с отцом друг в друге души не чаяли. Я помогала ему, как могла. Даже его ремесло освоила немного. Не так виртуозно, конечно, — куда мне до него! Но он меня баловал, работой не любил нагружать. Росла я вольно.

С нашим семейством водил дружбу местный священник. Я очень любила его слушать: таким знатным рассказчиком он был, а я сама от природы любопытна. Однажды зашла в гости к нему, а его самого не нашла, зато увидела раскрытую на столе книгу, оставленную святым отцом. Книга была такая красочная, что я от нее глаз не могла оторвать. Так и сидела с ней, жадно разглядывая, забыв, зачем пришла и где нахожусь. И так мне вдруг отчаянно захотелось самой прочитать, что там написано. Я не заметила, как зашел святой отец. Оказалось, что он давно уж вернулся и наблюдал. Тогда-то он и решил научить меня читать. Мир обретал удивительные краски. Я была счастлива. Стало получаться. Тогда мой наставник взялся учить меня не только читать, но и искусству каллиграфии и математике. А к семнадцати годам я дошла до освоения астрономии, риторики, полемики и трудов некоторых греческих философов, надо сказать, не самых канонических, включая Платона. А та книга, что так меня пленила, с которой все началось, и вовсе оказалась "О природе вещей" Лукреция Кара! И где только такие книги раздобыл мой ученый друг? Вероятно, судьба его была не так проста. О нем я знала только, что он не с рождения в нашей деревне, пришлый. А только знания его были много выше, чем у простого деревенского священника... Этого я так никогда и не спрошу...

В те времена, герцогство Савойское, как и вся Италия, было втянуто в большую войну. Наше герцогство то объединялось с Францией и Венецией против всех герцогств Италии, Испании и других стран, то наоборот. Правда, последние годы было довольно спокойно. Это были годы очередного перемирия. Вскоре же французский король бежал из испанского плена, собрал силы, привлек на свою сторону папскую область, Венецию, Милан, другие итальянские города, швейцарских наемников, объявил войну Испании, заявил вновь свои права на Неаполь и на Савойское герцогство. И началось! Но теперь на наших землях. Миланцы со швейцарскими наемниками прошли через нашу деревню... Отца убили... учителя тоже... чудом мне удалось выжить, не попасть в плен на потеху солдатне... Я переждала время... Одной в разграбленном селении, без дорогих сердцу людей делать было нечего. Я решилась идти на юг, предположив, что войска ушли на восток, на соединение с венецианцами. Пошла на отчаянный шаг: остригла волосы, переоделась в мужское платье. На удивление без особых происшествий добралась до Ниццы. Мне понравился этот город. Он долго держался в стороне от волнений, хотя и выходит к морю и принадлежит так же савойскому дому. Там я пошла на еще более отчаянный шаг: вступила в братство бенедиктинцев, в монастырь Симье. Учитывая мои познания, это был самый верный способ прокормиться. Более того, я получала невиданный доступ к огромной монастырской библиотеке — столько книг в одном месте я еще не видела! И это был способ обрести покой. Удивительный парадокс: обрести покой там, где ежеминутно угрожает опасность куда более мрачная, в своей перспективе, чем, быть может, все швейцарские наемники со всеми своими железяками, пушками и аркебузами. И этот покой я, действительно, нашла. На целых три года. Пока не была раскрыта, когда случилась лихорадка. Меня заперли в келью. Заклеймили, били, прижгли щеку, изуродовав навсегда — это первые увечья, которые нанесет мне судьба. Капитул, совет монастыря решал, какова моя участь за страшное святотатство: быть побитой камнями или быть замурованной в стене заживо. Меня спасла моя любознательность и дни, проведенные в библиотеке Симье. Однажды я наткнулась на явно давно всеми забытый чертеж с пояснениями еще со времен, когда строился этот монастырь, семь веков назад. Там говорилось о тайном ходе. Просчитав, что он рядом с местом моего заточения, я рискнула. Получилось. Однако, из города выбраться не могла. Меня укрыла одна прачка. Крепкая, бойкая, с веселым нравом, живым умом и храбрым сердцем. Укрывала, рискуя жизнью. Она была немногим старше меня. Мы быстро подружились. Я помогала ей.

Когда я совсем оправилась и решила, что делать дальше, тут впервые война дошла до Ниццы. Французский король и Венеция заключили союз с давним врагом итальянских земель: с султаном Османской империи и османскими пиратами. Они, наконец, решили взять герцогство Савойское с моря. Они ураганом обрушились на нас. Неожиданно. Раньше, чем савойцы могли бы подойти на помощь. Эти пиратские нехристи сметали все подряд. Горожане слабо сопротивлялись, кто как и чем мог. И вот тут моя отважная подруга совершила то, чего никто не ожидал. Она со всех ног кинулась на ничего не подозревавшего знаменосца, ударила его по лицу со всего маху валиком для белья, отобрала знамя, повернулась к осаждающим спиной, нагнулась и... задрала юбки! Пираты совершенно опешили от неожиданности на какое-то время. Этой паузой воспользовались жители города и перешли к решительной обороне. Кто-то издал боевой клич, и понеслось! А моя подруга сначала орудовала отобранным знаменем, а затем подобранным мечом. Я по ее примеру, схватив валик для белья, билась рядом с ней, не скрываясь, не пряча лица, не боясь, что узнают, не думая ни о чем — удивительная пустота в голове была. Она же сражалась так, будто всю жизнь только этим и занималась! И вот, когда силы, казалось, были уже на пределе, подошло войско герцога и погнало неприятеля обратно на корабли! Мы выжили!

Правда, в этом бою я получила второе увечье, оставшееся навсегда, — хромоту.

Но теперь мне оставаться здесь уж совсем нельзя было. Как ни хотелось покидать мою дорогую подругу, пришлось идти, пока в городе царил хаос и я никому не была интересна. Однако, идти было невозможно. И подруга вновь помогла: раздобыла мне ослика. Мы попрощались.

Я снова была в пути. Вновь в монашеской рясе. Хотя, в сумке у меня теперь лежало и женское платье. Но путешествовать все же спокойнее в виде монаха. И прокормиться можно милостыней. А уж когда доберусь до места, там решу, что делать.

Я шла на восток. Дорога привела меня в Верону. Однако, в двух днях пути от нее меня снова поджидала неприятная неожиданность. На лесной дороге, где-то недалеко от озера Гарда, на меня напали разбойники. И вот тут, на мое счастье, на этой дороге оказался мой нынешний хозяин. Он отбил меня от них. Вскоре мы оказались в его небольших владениях. Пока ехали, много говорили. Удивительно, но знатный сеньор разговаривал со мной просто и по доброму. Мы много смеялись. Ему понравилось мое чувство юмора и он предложил мне стать его шутихой.

Вот, с тех пор, без особых уже приключений и служу ему, и жизнью довольна (особенно хозяйской библиотекой!). Служба моя свободная и веселая. Мой сеньор меня ценит, а я ему верностью отвечаю. А теперь, пожалуй, еще все веселее делается...