Зорко одно лишь сердце... (гет)

Седьмой год оказался самым тяжелым. Не проходило ни дня, чтобы я не вспоминал о нем. С тоской, болью, радостью и отчаянием.

Со временем мне стало казаться, что зря я отпустил его тогда одного. Ведь я мог бы улететь с ним. Да, наверное, на его планете нам мало было бы места, но, возможно, мы нашли бы для меня какой-нибудь необитаемый астероид и я жил бы по соседству. Он познакомил бы меня с Розой. Научил чистить вулканы и выпалывать баобабы…

И нам не было бы так одиноко, ведь мы были бы вдвоем.

Впрочем, маленький принц не был одинок. У него была его Роза. И мой барашек. А я?

За столько лет так и не нашел никого, о ком нужно бы было заботится. Накрывать колпаком, ставить ширму на ночь, защищать от тигров и кормить завтраком по утрам.

Все мои товарищи-летчики давным-давно завели семьи, у них были дети. Я приходил в их дома, играл с их детьми. Несколько раз я показывал детям свой рисунок номер один, но они пугались огромного удава, который смог проглотить целого слона. Тогда я показывал им Маленького принца — тот самый удачный портрет. И рассказывал его историю снова и снова. Несмотря на то, что каждый раз воспоминания иссушали мое сердце.

И вот наконец я принял решение. Надо было вернуться туда. В пустыню. На то самое место, где мы встретились и где расстались. Вернуться, найти змею и попросить о помощи.

Это был единственный выход.

Когда примешь решение, сразу становится легче.

Мои товарищи, те, с кем я летал в одном звене, радовались тому, что я изменился. Стал веселее. Да, когда принимаешь важное решение, весь мир становится иным.

В маленьком ресторанчике было тесно и шумно. Я наблюдал, как двигаются пары, и улыбался.

Обрадуется ли он мне? Будет ли расспрашивать о моих делах? Станет ли рассказывать о своих? Или снова придется пускаться на хитрости, чтобы разговорить его?

Вспомнит ли он меня?

Я думал о нем, вспоминал его волосы цвета пшеницы, его звонкий смех и сам начинал тихо посмеиваться, предвкушая свидание.

— Пожалуйста, потанцуй со мной.

Я не сразу повернул голову, что-то было в этом голосе знакомое и как будто родное. Давно забытое чувство теснило грудь.

«Пожалуйста, нарисуй мне барашка…»

Передо мной стояла худенькая бледная девушка с коротко стрижеными рыжими волосами и темными кругами под глазами. Она выглядела так, будто совсем недавно перенесла тиф или холеру. Болезненно-жалкая. В невзрачном сереньком платье словно с чужого плеча. Вряд ли кому-то в голову бы пришло назвать ее красивой.

— Пожалуйста, потанцуй со мной.

Наверняка никто не приглашал ее на танец. Я хотел было вежливо улыбнуться и ответить, что не танцую, но она сделала маленький шаг ко мне, и я увидел ее глаза.

Почему-то я подумал тогда, если на свете есть то, что поможет путнику найти дорогу домой во тьме — это такие глаза. Похожие на две звезды, блуждающие в безбрежном океане.

Я поднялся и протянул руку.

Мы танцевали весь вечер, кружились в стремительном вальсе, мягко лавировали между других пар в фокстроте, сплетались в чувственном танго. А потом просто стояли на одном месте, раскачиваясь в такт, ее голова была прижата к моей груди, я смотрел на ее стриженый затылок и думал о том, что она похожа на редкий цветок, семена которого прилетели на нашу планету издалека.

Свет гас. Музыканты уже зачехляли инструменты. А мы все стояли, прижавшись друг к другу.

— Мне пора.

— Я могу проводить вас?

Мне показалось, мой вопрос испугал ее.

— Нет, нет. Это неудобно. Не нужно.

Она осторожно освободилась из моих объятий.

— Прощайте.

— Постойте. Я провожу вас.

— Нет.

Она попятилась, потом развернулась и пошла к выходу. Я шел за ней как привязанный. Она обернулась.

— Нет. Не нужно…

Я шел за ней по улице, держась на приличном расстоянии, стараясь не выпускать ее из виду. Она юркнула в темную подворотню. Я подождал, глядя, не зажжется ли в каком-то окне свет. Но было темно.

Я прошел в арку и очутился в узком дворике. Она сидела на скамейке, закрыв лицо руками.

— Вам некуда идти?

Она вздрогнула, потом покачала головой.

— Как вас зовут?

— Лис.

Мне показалось, я схожу с ума.

— Как?

— Лис. Элизабет вообще-то. Но мне больше нравится Лис.

— Вы можете остановиться у меня. Квартира маленькая и спальня всего одна, но я лягу в гостиной на кушетке.

Лис встала, подошла ко мне, вгляделась в мое лицо так, словно пыталась что-то прочитать на нем.

Я вдруг почувствовал, что мое сердце словно покатилось с огромной горы вниз, дальше, быстрее, обрушиваясь камнепадом.

— Вы совсем не такой…

— Не такой? А какой я должен быть?

— Я не знаю. Но, наверное, я тоже кажусь вам не той, которую бы вы хотели.

Сердцем я понимал, о чем она говорит. Мы всегда хотим чего-то другого. Мы бежим и бежим вперед в поисках того, что давно уже имеем. А когда понимаем, что все что нужно давно у нас в руках и нужно просто наслаждаться жизнью — оказывается, что уже слишком поздно.

Она протянула мне руку, и мы пошли.

В узком темном коридоре моей квартирки она прижалась к моей груди, обнимая меня тоненькими руками. Мы стояли долго, просто прижавшись друг к другу. Двое заблудившихся в огромном мире.

У нее были острые как крылышки лопатки, пахло от нее почему-то жженым сахаром. Никогда, ни с одной женщиной до этой минуты я не испытывал такого мучительного, болезненного счастья.

Я уснул, прижимая Лис к своему телу, впечатав ее в себя, словно боясь, что если отпущу — она исчезнет.

Проснулся я, когда звезды истаяли, на востоке робко алела заря.

Я был один. Вскочив, я начал судорожно оглядываться. Если это был не сон, должны были остаться хоть какие-то следы. Вмятина на подушке, ее короткие волосы, запах тела. Мне казалось, я схожу с ума и ничего этого нет.

Возможно, я придумал ее так же, как когда-то, в бреду, в пустыне, придумал и маленького принца…

Медленно я поднялся, натянул штаны, сунул ноги в тапочки. Мне нужно было выпить воды.

Дай мне напиться.

Словно наяву я видел маленького мальчика, жадно пившего живую воду из деревенского колодца, возникшего невесть откуда посреди Сахары.

Лис сидела на подоконнике, задрав голову, и смотрела на небо. На мгновение мне показалось, что сейчас она вспорхнет и улетит туда, к звездам. Покинет меня так же, как покинул он. Я стоял тихо, не шевелясь, не осмеливаясь сделать шаг. Боялся спугнуть ее. Но, видимо, мое раненное сердце стучало слишком громко.

Она повернула голову.

— Ты забыл нарисовать ремешок…

Воздух вокруг меня превратился в кисель, я не мог пошевелиться, не мог вздохнуть.

— Не бойся. Барашки не едят цветы с шипами. Зато они очень любят баобабы. Теперь ему приходится следить, чтобы один баобаб прорастал немного, так, чтобы хватило угостить барашка. Но только один и на несколько сантиметров. Иначе корни станут слишком большими и уже ничем не спасти планету.

— А как там его Роза?

— Роза все так же прекрасна. И капризна. Как все Розы.

Лис смотрела на меня открыто, и все же в ее глазах, похожих на звезды, я видел страх.

Я хотел задать вопрос, но ее глаза умоляли меня не торопиться и не торопить.

— На углу есть «буланжери», она открывается с рассветом, можно взять кофе и круассан. Если ты голодна.

— Я голодна.

Она не сделала ни одного движения, но я почувствовал ее желание. В два шага преодолел расстояние, подхватил ее на руки. Я тоже был голоден. Этот голод сжигал меня изнутри давно. Всю жизнь. Имя ему было одиночество.

— Лис.

Мы ничего не произнесли вслух, и все-таки слышали каждое слово.

«Не отпускай меня. Никогда. Держи меня крепко». — «Не отпущу». — Ты в ответе за тех, кого приручил…» — «В ответе…»

Потом мы отправились пить кофе со свежей выпечкой, и она расспрашивала меня о том, как я живу, по-прежнему ли я рисую и как давно я не был в пустыне. Я рассказывал о том, как воевал и был сбит, как снова вернулся в строй. О себе она не сказала ни слова.

Потом мы гуляли по городу, я привел ее на набережную, и мы сидели на пирсе, свесив ноги, глядя в безбрежную синь.

— Он скучает по тебе.

Я хотел сказать, что тоже очень сильно скучаю.

Солнце клонилось к закату. Мне стало страшно. Ночь всегда приносила с собой тягучую тоску.

— Скоро взойдут звезды. Пятьсот миллионов бубенцов. И мы будем слушать, как они смеются. И слышать голоса тех, кто там, далеко в вышине.

Я понял, что сердце мое разрывается от страха и мне нужно знать, что принесет мне новый рассвет. Но я так боялся спросить.

Мы сидели обнявшись, ее голова на моей груди. Я пытался уловить ее дыхание, чтобы дышать в такт.

— Пойдем? — я чувствовал, как по ее телу пробежала дрожь, словно сотни пузырьков поднялись со дна бокала с шампанским.

— Куда? — я как трусливый заяц боялся движений и слов.

— Домой.

Она улыбнулась и легко вскочила на ноги, увлекая меня за собой. Но я удержал ее, крепко прижимая к себе.

— Постой. Погоди. Я…

Жалкий трус, попрошайка, вымаливающий у судьбы шанс на счастье!

Сейчас, спустя семь лет я понял, как много он дал мне! Как много важного и нужного сказал! И что я сделал с его словами? Я рассказывал о нем другим людям, но слышал ли я сам то, что мне было сказано? Понимал ли?

Я так хотел сломать свое одиночество, но разве я бросился на поиски такого же одинокого сердца, чтобы сделать его счастливым?

Она взяла мое лицо в ладони, приблизив губы к губам.

— Я прилетела, чтобы остаться с тобой. Навсегда. Если ты хочешь. Он всего лишь указал мне дорогу. И сказал, что ты ждешь меня. Ты ведь ждал меня?

О, я ждал! Вся моя жизнь была ожиданием.

— Мы создадим узы и придумаем обряды, и приручим друг друга.

Я закрыл глаза, прижимая ее сильнее, крепче. Я боялся. Я помнил, что бывает потом, когда ты приручишь кого-то. Или когда кто-то приручит тебя.

— Я буду плакать о тебе, — вздохнул Лис.

— Ты сам виноват, — сказал Маленький принц. — Я ведь не хотел, чтобы тебе было больно, ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил…

— Да, конечно, — сказал Лис.

— Но ты будешь плакать!

— Да, конечно.

— Значит, тебе от этого плохо.

— Нет, — возразил Лис, — мне хорошо.

И я понимал, что уже поздно, для нас уже нет пути назад. Пути, в котором не было бы страдания.

— Да. И это тоже непременно случится. С тобой. Или со мной. Когда-нибудь. И будет очень грустно и больно. И страшно. Потому, что терять тех, кого приручил, всегда страшно. Но… если ты никогда никого не приручал, разве ты жил по-настоящему?

Мне казалось, что мы снова кружимся в танце, взлетая все выше и выше. Или это кружилась моя голова. Он ее близости, от аромата жженого сахара. От легкой еле заметной дымки счастья, окружающей нас.

— Пойдем домой, ты проголодался, я приготовлю ужин.

Я должен был спросить, откуда она появилась такая и когда ей нужно будет возвращаться обратно. Но я не смел. И это было уже и неважно, знать, что было с ней до того вечера, пока она не спустилась по звездной дорожке и не попросила:

— Пожалуйста, потанцуй со мной.

Она запретила мне ждать финала нашей истории. Я запретил себе думать о вечности.

Боли не избежать. От страданий не укрыться. Если вы собираетесь жить на полную катушку, то нужно об этом знать.

А если вы боитесь и хотите оградить себя от всяческих бед, знайте, что и жить тогда вы не будете. Потому, что жизнь — это и боль, и удовольствие, и мука, и радость, и страдания, и счастье. И не бывает одного без другого.

Не бойтесь жить. Не бойтесь страдать. Не бойтесь приручить кого-то и позвольте кому-то приручить вас. И тогда счастье ворвется в вашу жизнь с ароматом жженого сахара.

И пятьсот миллионов звезд будут смеяться каждый вечер, как пятьсот миллионов бубенцов.

И если когда-нибудь вы окажетесь в пустыне, в самом красивом месте на свете, где Маленький принц впервые появился на Земле, а потом исчез. Если вам случится проезжать там и если к вам подойдет маленький мальчик с золотыми волосами, если он будет звонко смеяться и ничего не ответит на ваши вопросы, вы, уж конечно, догадаетесь, кто он такой. Тогда — очень прошу вас! — не забудьте рассказать ему, что Лис нашла меня, а я нашел Лис. И мы приручили друг друга. И мы очень и очень счастливы.