Неравноценная замена (джен)

Как почти каждое утро с середины весны, взяв остатки своего вчерашнего ужина, я пришел в старый заброшенный сарай. Меня никто не встречал. Странно. Я положил еду в выщербленную миску и присел на корточки, решив немного подождать. Скоро мой приятель явился, поприветствовал меня протяжным "мяу" и принялся есть. С большим достоинством, как всегда. Оставив в миске кое-что "на потом", кот потерся о мои ноги и пошел, оглядываясь, в угол сарая. Он разметал потемневшую от времени солому, ухватил что-то зубами и вернулся, оперся передними лапами на мои колени и положил на них мертвую крысу. Кот заглянул мне в глаза: кажется, он ждал благодарности.

— Щедрый подарок, дружище! — я погладил его за ушами. — Симпатичный, свежий, даже не успел окоченеть. Конечно, я заберу его себе и буду обращаться с почтением. Можешь придти потом проверить.

* * *

Мы познакомились ранним утром, когда подуставшая зима ожесточенно отстаивала свои, уже сомнительные, права, завывая и забрасывая все мелким колючим снегом. Я проснулся от ощущения тяжести на ногах. В темноте светились два глаза. Высвободив ноги и присев на кровати, я зажег свечу.

— О, коварные боги! Что ты здесь делаешь и как ты сюда попал? Вечером тебя здесь точно не было. Неужели я не заметил, как ты прошмыгнул в комнату?

Большой темный кот поднялся и вальяжно потянулся. Он совсем не опасался человека и не торопился покинуть кровать, наоборот, подошел ко мне, потерся о бок и сказал что-то на своем кошачьем языке. Речь была короткой, но очень эмоциональной.

— Ты что, пролез в камин? Пахнешь копотью и золой, — я осторожно провел рукой по его спине — не все жалуют подобные нежности. Он выгнулся и заурчал. — И не очень-то ты чистый.

Кот спрыгнул с кровати, словно обидевшись на мои слова, подошел к дровам, сложенным у камина, и запустил в них когти. Кажется, это было предупреждение.

— И как мне тебя звать, раз ты решил завести со мной знакомство? — я задумался, подбирая подходящее имя. — Будешь Смоки, не против?

Кот взглянул на меня вполне дружелюбно и пошел к двери, давая понять, что и так слишком задержался. Я приоткрыл дверь, и он неспешно протиснулся наружу.

Смоки стал навещать меня. Приходил чаще вечером, ждал снаружи, или скребся, давая о себе знать. Я припасал для него угощение. Пока было холодно, он охотно оставался ночевать, когда начало теплеть, мой приятель стал бывать в моей комнате реже. Как-то, встретив меня во дворе, он показал свое жилище. Туда я стал приносить ему еду.

* * *

Я возвращался к себе с подарком, обдумывая, что бы мне с ним сделать. Подходя к лестнице, ведущей в башню, я услышал голоса — мужские и женский. Наперсники принца Регала еще должны были нежиться в постели после ночных развлечений, но я узнал голос леди Ирис. Повернуть назад и пойти другим путем, избежав неприятной встречи, было уже поздно: они меня заметили. Да мне и не хотелось в этот раз сбегать. Тронуть королевского шута они не посмеют. А словесная перепалка? У меня было хорошее настроение для этого.

Я остановился и огляделся: слева, за невысокой каменной стеной, был Женский сад — прекрасный путь для отступления. Спрятав крысу в рукав куртки, я стал медленно подниматься по ступеням. Мы сошлись на небольшом лестничном пролете, и я увидел на лицах предвкушение веселья.

Их было трое: двое юнцов, сыновья крупных землевладельцев из Фарроу, и леди Ирис. Ее отец, мелкий помещик из Тилта, не представлял интереса для королевской власти, и она находилась при дворе исключительно потому, что очень заинтересовала принца Регала. И не только его. Вздыхатели ходили за ней по пятам, но ни один не рисковал ухаживать открыто.

Ни ранее, ни потом мне не приходилось встречать столь бесшабашной девушки. Озорство леди Ирис, неизменно поддерживаемое принцем Регалом, заканчивалось обычно лихими проделками, в которые втягивалось все ее окружение. Она не скрывала абсолютную бессердечность к тем, кто не представлял для нее интереса, не проявлял к ней должного внимания или был слаб.

Тем не менее, нужно признать: леди Ирис была красива. Она хорошо это знала и умело этим пользовалась.

— Доброе утро, шут! — мило улыбнулась леди Ирис и повернулась к своим спутникам. — Какая приятная встреча, правда?

Те ухмыльнулись, соглашаясь.

— Уже успел прогуляться? Ты всегда так рано встаешь? Не спится? Или по утрам ты упражняешься в своих фокусах? — спрашивала она и шаг за шагом приближаясь ко мне. — Ты такой... умелый шут. А эти руки, — она провела пальцем по моей кисти, — такие ловкие. Я просто не могу оторвать глаз, когда они делают вот так, — она ловко изобразила, как достает что-то из своего рукава. — А ведь может быть, я спрятала какую-то интересную штучку...где-то здесь, — она плавно провела рукой вдоль своего тела, не касаясь его. — Ты ведь попытаешься ее найти? Прямо сейчас. — Она обернулась к заворожено следящим кавалерам. — А вы не подсказывайте, договорились? Пусть наш милый маленький фокусник сам догадается, где ему искать. Ну же, давай. Найдешь? — она вопросительно подняла темные брови.

Я закусил губу и опустил глаза, изображая смущение. Жаль, не научился краснеть, когда надо, — получилось бы еще убедительней.

— Я попробую, леди. Но вы точно не перепутали? Не шутите? В самом деле спрятали интересную для меня штучку? — залепетал я.

Она ведь именно на это рассчитывала. Я был для нее нелепым мальчишкой, пусть и с острым языком, которому оставалось только грезить о женском внимании. Согласись я, или откажись сыграть в ее игру — все равно остался бы в дураках.

Она с улыбкой кивнула. Сделав два шага назад, я медленно скользил глазами по ее фигуре, начав с макушки головы и двигаясь вниз, а потом обратно. Ее поклонники подступили ближе, не желая пропустить ничего из происходящего. Зрелище их и забавляло, и немного тревожило. Их, но не леди Ирис. Она только предвкушала развязку спектакля, в котором играла главную роль. Мне было интересно, какой финал задумала эта комедиантка?

Я вплотную подошел к леди Ирис, коснулся каштанового локона, задев шею, и мягко опустил ладонь на обнаженную часть плеча. Глаза ее выдали: она удивилась, но ни одним движением не показала этого. Я нырнул кончиками пальцев под вырез платья, совсем не глубоко, и двинулся вниз, остановился на ключице и, затаив дыхание, заглянул своей партнерше по спектаклю в глаза, безмолвно спрашивая: "Я ведь на верном пути?". Она все так же улыбалась, лишь немного дернула губами: "Возможно" — сказали ее чуть прищуренные глаза, и моя рука скользнула ниже, туда, где край платья вздымался. Я медленно провел пальцами по груди, спустился в ложбинку, задержался там на миг и двинулся вверх, провел по другой груди, словно рисуя птицу в полете, и опять вернулся в ложбинку. На мгновение я засомневался, но потом опустил руку глубже в декольте и ощутил, как колотилось ее сердце.

— А вы не обманули меня, прекрасная леди! Здесь и вправду спрятана очень интересная штучка, — совершенно осмелев, я гладил ее грудь. — Хотите увидеть? — обратился я к двум смущенным юнцам. — Доставать? — поинтересовался я у леди Ирис.

Она вздрогнула и с тревогой и непониманием посмотрела на меня. Поздно, прелестница! Я отдернул руку от ее груди и отпрыгнул на несколько ступенек вниз. Кавалеры растерянно пялились на декольте леди: оттуда, где только что хозяйничала моя рука, выглядывала крыса. Леди Ирис вскрикнула и отшвырнула мертвого зверька. Пока она пришла в себя и побелела от ярости, а ее спутники справились с оторопью, я перепрыгнул стену и приземлился на мягкую землю в Женском саду. Здесь я был в безопасности: им ни за что не проделать то же самое. Слишком высоко.

— Уродец! Мы еще встретимся! — гневно пообещал один из кавалеров, перегнувшись через стену.

Эти трое смотрели на меня сверху вниз, но все понимали, что реальное наше положение сейчас совсем другое. И это злило их еще больше.

— Белобрысая тварь! Мерзкое животное! — бранилась леди Ирис. — Твое место в клетке, откуда король тебя достал, — она колотила рукой по каменной стене. Подвернись ей сейчас что-нибудь тяжелое, обязательно запустила бы в меня.

— А мне показалось, леди, что вы любите животных! Кому еще доводилось бывать в тех местах, где вы прятали лорда Крысика? Уж точно не вашим сегодняшним кавалерам. Вы сделали очень правильный выбор: Крысик весьма знатного происхождения и он — великий воин, командовал целой армией серых зубастых хищников. Вместе они совершали дерзкие набеги на королевские кладовки и закрома. Он погиб достойной смертью, сраженный еще более великим воином — лордом Смоки. Могу представить вас ему. Но в другой раз. Сейчас пойду поищу этого сластолюбца и любимца женщин, гордого лорда Крысика. Он так дорог мне! Глядя на него, я буду вспоминать те крутые холмы, по которым мы с ним прогулялись.

Я изящно помахал рукой негодующей компании и направился к тому месту, куда леди Ирис зашвырнула мой, такой удачный, реквизит. Обогнув развесистый куст я застыл на месте.

— О, неугомонный валерик⁽¹⁾! Ты меня не забываешь! Сколько встреч на таком коротком пути! — раздраженно провозгласил я.

За смородиновым кустом копалась в земле девчонка. Я узнал помощницу садовника. Она, должно быть, все видела и слышала и уставилась на меня с благоговейным ужасом. Зрительница меня не обрадовала.

— Можешь закрыть рот — спектакль уже окончен, — грубо посоветовал я. — И можешь поаплодировать, если понравилось. — Она покраснела так, что даже многочисленных веснушек не стало видно. — Ты же расскажешь все своим приятелям? Повеселишь их? Только постарайся не пропустить ни одного слова и не испортить хорошую пьесу.

Рядом с садовницей я увидел то, что искал.

— Я заберу беднягу Крысика... Всего хорошего. Мы пошли.

Она так и не промолвила ни слова.

На ходу я бережно отряхнул подарок Смоки. У него уже было имя, и я знал, как его увековечить.

В школе на Клерресе я видел, как делают чучело. Это — жуткое искусство. Его премудрости я наблюдал в течение многих дней вместе с остальными учениками, когда нашему лекарю принесли погибшего белого баклана.

Я раздобыл на кухне соль и наточил небольшой нож. Сделав надрез на брюшке крысы, я достал внутренности и аккуратно отделил кожу, обильно посыпал ее солью и оставил до завтра. Из тонких веток сделал каркас и обмотал его полосками ткани. На следующий день смыл соль со шкурки, немного ее подсушил, надел на каркас, заполнил пустые места опилками и зашил. Почти готово. Оставалось приклеить деревянные зубы и глаза и покрасить их.

Водрузив чучело на конец палки, я повертел свой скипетр. Он отлично смотрелся: острозубый, красноглазый, опасный. Королевская регалия для королевского шута.

* * *

— Что за гадость ты принес, шут? — король Шрюд поморщился, разглядывая Крысика.

— Вы несправедливы, мой лорд. В ваших покоях бывают гораздо более неприятные посетители. Лорд Крысик будет вам еще лучшим советчиком, чем я. Этот деревянный взгляд трудно затуманить, его опилочные мозги невозможно запудрить, а сердца нет вовсе. Ни одного изъяна! — мы с Крысиком манерно поклонились.

— Это твоя работа?

— Это подарок, мой король. Я лишь довел его до совершенства.

— Подарок... Даже не буду спрашивать, чей. Ответ будет еще нелепее подарка. Ну, мой новый советник, — обратился король к Крысику. — Я собираюсь посетить представление кукольников. Говорят, у них очень дерзкая пьеса. Посмотрим. Скажи, что может подчеркнуть мое королевское достоинство в глазах моих подданных?

— Лорд Крысик думает, что, предаваясь столь легкомысленному, но приятному занятию, нужно больше заботиться не о королевском достоинстве, а о королевской стати. Вот этот костюм будет очень кстати, — я достал из шкафа темно-зеленый камзол, такие же штаны и рубашку цвета жирных сливок. — И блесните серебром, мой король. Оно эффектно на зеленом.

Шрюд надел предложенный костюм и открыл массивную шкатулку из темного дерева. Холодным светом засияли украшения. Он выбрал толстую серебряную цепь и надел ее. Потом поворошил остальные драгоценности и вытянул еще одну цепочку, более тонкую и короткую.

— Король тоже должен делать подарки своим верным слугам, — он протянул украшение мне. — Возьми, надень. На синем это тоже хорошо смотрится.

Я не ожидал такого.

— Благодарю, ваше величество, — я взял цепочку, — но надеть это не могу: боюсь, на моем фоне великолепие принца Регала немного померкнет. Он будет очень огорчен. А от расстройств такого рода у него сильно портится характер.

— Почему я не велю выпороть тебя, шут? За такую дерзость, — сказал король, улыбаясь.

— Потому что это — правда, мой проницательный монарх!

— И все же, стоило бы. Пошли.

Король занял свое место в Большом зале, а я обходил собравшуюся публику. Лорд Крысик впервые предстал перед баккипским обществом и был принят благожелательно. Он почтительно кланялся всем, но подойдя к леди Ирис, бесцеремонно заглянул ей в декольте.

— Брысь! — прошипела леди, но сама поспешила уйти в другую часть зала, сопровождаемая нарядными кавалерами.

Немного поодаль стояли девушки-служанки, окруженные своими приятелями. Эта компания никогда не питала добрых чувств ко мне, скорее наоборот — когда могли, они пытались продемонстрировать свое презрение. Я не оставался в долгу.

Они наблюдали сцену со скипетром и смеялись, без тени злорадства. Неужели девчонка-садовница не пересказала им увиденный спектакль? Взглянув на нее, я встретил устремленный прямо на меня взгляд. Она тут же отвернулась.

Садовница совсем не вписывалась в эту компанию, не была там своей. Парни вряд ли уделяли ей много внимания: на фоне других девушек она была слишком худой и угловатой, не могла похвастаться такими привычными для Баккипа темными кудрями и смуглой кожей. Она одновременно вызывала у меня легкую жалость и интерес. Еще не однажды за вечер во время спектакля я замечал, что она смотрит на меня, но причина такого внимания была мне не ясна. Зато взгляд леди Ирис был весьма красноречив. Он убеждал в том, что сегодняшнее ее почти молчаливое бегство от меня — всего лишь временное отступление.

Через несколько дней после кукольного представления, спускаясь утром из комнаты, я увидел на ступенях цветы. Они могли предназначаться только мне: никто другой здесь не жил и не бывал. Проделки леди Ирис? Я повертел цветы в руках, понюхал и задумался. Меня смутило, что букет был собран очень старательно, даже любовно. Крупные садовые ромашки и мелкие незабудки. Леди Ирис выбрала бы для своих целей более яркие и напыщенные цветы. Но, возможно, это горничная исполнила приказ хозяйки и сделала букет на свой вкус? Я искал, но не находил причину, по которой кто-то другой мог оставить мне цветы. Только леди Ирис,

Вернувшись к себе, я положил букет на стол и достал бумагу с чернилами, оторвал небольшой кусок и написал: " Все, до одной, ромашки сказали, что вы действительно любите меня и желаете прижать к сердцу. Я так мечтаю услышать его неровное биение!". Я обернул запиской стебли, перевязал их лентой и вернул букет ровно на то место, куда его положили, оборвав лепестки с ромашек. Они белели на каменных ступенях. Я был уверен, что леди Ирис поинтересуется судьбой цветов.

Вечером я увидел, что букета с запиской не было, но и на следующий день и позже леди Ирис вела себя, как и прежде — бросала на меня презрительно-злые взгляды, но уходила подальше. Я был в недоумении.

Когда букет снова появился на ступенях, я совсем запутался. Загадки были для меня, как блохи для собаки: кусали, вызывая нестерпимый зуд, не давали покоя, пока от них не избавишься. На этот раз я забрал цветы к себе в комнату. Я перебирал в уме всех обитателей замка, силясь найти того, кто таким странным способом оказывал мне внимание, и пытался найти причину этого внимания. Все предположения казались мне маловероятными. Наконец я решил, что был только один верный способ все понять — увидеть того, кто приносит цветы.

По утрам я брал подушку, устраивался рядом с лестницей так, чтобы меня не было видно, репетировал свой новый фокус с шелковыми платками и ждал.

Шаги были легкими и торопливыми. Я тихо встал и приготовился. Когда фигура склонилась, собираясь положить цветы, я прыгнул и схватил ее за запястье. От неожиданности, а может, и от боли девушка вскрикнула и отшатнулась от меня, но я лишь крепче сжал ее руку.

— Я же написал, как страстно хочу встречи с тобой! И вот ты откликнулась и пришла. Где же нежные объятья? Где горячие поцелуи? — я тянул ее за руку к себе. Она не сопротивлялась, но в ее глазах был такой ужас, что я остановился, но руку не выпустил. — Ах, конечно! Ты ведь хочешь признаться, что совсем ни при чем, что это твои дружки уговорили тебя. Я даже поверю тебе и отпущу, только скажи, зачем?

Девушка опустила голову и молчала, лишь губы ее дрожали.

— Они хотели пошутить? Так передай им, что шутить с шутом — все равно что бежать наперегонки с лошадью, — я спустился на ступеньку ниже, закрывая девушке путь к бегству, и отпустил ее руку. Она прижала букет к груди. Щеки ее горели. — Могли хотя бы подослать более бойкую девицу. Я даже вынужден говорить за тебя!

Какое усилие она приложила, чтобы поднять голову и посмотреть на меня! И, наконец, заговорила:

— Никто меня не подсылал. Я сама.

— Зачем?

— Я знаю, что ты любишь цветы.

— Что ты еще знаешь? Что я еще люблю?

— Фиалки, и приходишь к ним иногда вечером. Весной твой любимый цветок — примула, а сейчас — дикий фенхель.

Кажется, я сам потерял дар речи. Все было не так, совсем не так, как я вообразил. Стыд придавил меня к каменным ступеням, сковал движения.

— Пойдем, — я взял ее за руку. Она не противилась, но я видел ее страх. — Поищем, куда поставить цветы, — как можно мягче сказал я, пытаясь хоть немного ее успокоить.

Мы зашли в комнату, и я отпустил ее руку. Она несмело озиралась по сторонам.

— Думаю, это подойдет, — я показал ей глиняный кувшин. — Куда бы его поставить?

Она, кивнув, стала искать глазами подходящее для букета место. Их было немного в моей небольшой комнате: стол, полка, подоконник. Ей приглянулся сундук у кровати. Я поставил кувшин туда, она опустила букет в воду, расправила примявшиеся листья, немного вытянула несколько оранжевых цветков. Соломенная прядь волос упала с плеч, и девушка заправила ее за ухо. Она повернула кувшин, чтобы привлечь внимание к единственной ветке колокольчиков.

— Красиво. Как и те, другие букеты, — сказал я искренне. Она улыбнулась, не глядя на меня. — Я не могу больше задерживаться: завтрак короля ждет меня, а король ждет свой завтрак. Идем?

Не ожидая меня, она двинулась к двери.

— Гарета! — окликнул я. Она резко обернулась и посмотрела удивленно. — Может, в следующий раз принесешь мои любимые цветы?

— Я так и собиралась. Они как раз все расцвели.

— Но таким нежным созданиям не место на каменных ступенях. Здесь они чувствуют себя гораздо уютнее.

Робкая улыбка говорила, что она приняла мое приглашение.

Остаток лета и теплую осень, просыпаясь, я видел букет цветов на сундуке. То это темнели бордовые хризантемы, то подмигивали анютины глазки всевозможных расцветок, то восхищали своим совершенством ирисы. Конечно, мне это нравилось! Я привык сам создавать вокруг себя мир, который бы меня радовал, но возможности у меня были скудные, зато одиночество — почти безграничным. И эта девочка первой в этом мрачном, холодном замке постучала в мою, наглухо закрытую, дверь. Стук этот был таким отчаянным! Я приоткрыл дверь: она стояла на пороге, поражая своей смелостью. Мог ли я не впустить ее?

* * *

Запах осени самый насыщенный и сложный. Все вокруг замолкает и думает, переживает безумства ушедшей весны и волнения многоликого лета. Свои чувства природа изливает запахами: мокрый камень, сырая земля, влажные листья, осенние твердые яблоки, подмерзшие за ночь красные ягоды на кустах.

Я нашел Гарету в Женском саду. Она выкапывала клубни георгин и что-то негромко мурлыкала, не замечая меня. Подол ее серой юбки испачкался землей.

У каменной стены дымился костер из обрезанных веток, его приятная горечь заползала в ноздри. Из памяти всплыла картина: мои мать и сестра копаются в земле, пересаживая виноградную лозу, говорят что-то мне и смеются. Почти такой же запах. Как давно это было…

— Тебе не нужен помощник? Скоро опять польет дождь, — тихо подошел я.

— Я скоро закончу, — показала она на почти вскопанную клумбу.

Я присел на корточки рядом с ней. Хоть наша своеобразная дружба началась несколько месяцев назад, я знал о девочке-садовнице немного: она была застенчива и немногословна, и лучший момент для разговора — когда Гарета была чем-то занята. Как сейчас. Воспоминания о моем детстве все еще держали меня и я спросил:

— Как ты думаешь, что сейчас делают твои родные?

Она удивленно вскинула голову.

— Прямо сейчас? — уточнила она. Я кивнул. — Если нет дождя, то мама, наверное, как и я, возится на огороде, высаживает на зиму морковь или лук, — она замолчала.

— А братья, сестры? Они у тебя есть?

— У меня был брат-близнец, — она засомневалась, но потом все же продолжила. — Когда нам было по восемь лет, в середине лета, отец первый раз взял его с собой проверять силки и капканы. В один из них попала лисица. Эрик не дождался отца, подошел к ней и хотел погладить, лиса схватила его за руку и не отпускала. Отец подбежал выручить брата, лиса укусила и его. Домой они вернулись сильно уставшими, даже есть не захотели. На следующий день совсем ослабели, дышали с трудом, брат не мог смотреть на свет. Через день он умер... а еще через два — отец... Мама сказала, что лисица была бешеной.

Гарета смотрела, не мигая, на черную влажную землю. Проклятое любопытство! Такие воспоминания сами не дают себя забыть, а я взял и разворошил их, расковырял ногтем заживающую рану. И она опять кровоточит и ноет.

— Твоя мама, наверное, скучает без тебя?

— Наверное. Весной она приезжала в Баккип. Мы ходили с ней и дядей на праздник в город.

— А почему ты уехала из дома?

— Через два года после смерти папы и брата мама вышла замуж: тяжело одной справляться с домом и хозяйством. Мой дядя, погостив у нас несколько дней, стал уговаривать маму отпустить меня с ним в замок. Ему не нравился мой отчим. Дядя мог устроить меня помощницей садовника. Мама сразу не соглашалась, но спустя полгода отпустила меня. С тех пор я живу здесь. Мне нравится работать в саду.

— У тебя есть дядя здесь? Я не знал.

— Есть. Это он мастерит сбрую для королевских лошадей. И седла, — сказала Гарета с гордостью.

— Это он тебе сделал? — показал я на широкий ремень у нее на талии. Я давно его заметил. Он был сшит из небольших кусочков разноцветной кожи, которые создавали очень красивый узор.

— Да, он.

Гарета стала выкапывать очередной клубень, а я собрал мертвые стебли георгин и бросил их в костер. Он едко задымил, защипал глаза, вызывая слезы. Прислонившись к холодной мокрой стене, я смотрел в осеннее небо. Впервые за день показалось солнце. Оно уже почти не грело, а только радовало светом. Последние отблески осени. Скоро здесь опять все станет черно-белым, стылым, одиноким. Люди будут жаться к огню, искать теплую компанию, разливать горячий чай и обжигающий бренди, сушить у очагов тяжелые шерстяные одежды. Но пока солнечные лучи еще пытаются отложить неизбежное.

Я перевел взгляд на одинокую фигурку. Гарета вытерла рукавом глаза, поднялась и повернулась ко мне.

— Солнце выглянуло как раз, когда я закончила, — посетовала она и соскребла о камень грязь с лопатки. Переложив несколько клубней, она взялась за края корзинки. Я накрыл ее замерзшие руки своими.

— Я отнесу. Куда прикажете?

Она смутилась, застеснялась своих покрасневших от холода, испачканных землей рук, но посмотрела непривычно прямо мне в лицо.

— Отнесем в сарай, пусть там просохнут.

Отняв ее руки от корзины, я заключил их в свои ладони.

— Совсем замерзли. Если бы я мог, то согрел бы их своими, но в этом я безнадежен⁽²⁾.

Она грустно улыбнулась.

Благодарность — не равноценный ответ на любовь. Но другого у меня не было. А Гарета и не просила, может быть, только надеялась.

Зимой она внезапно уехала из Баккипа: заболела ее мать. Первое время я часто вспоминал ее, но жизнь в замке так стремительно менялась: болезнь короля, женитьба принца Верити, участившиеся набеги красных кораблей. Я был в водовороте всех событий, от этого зависели и моя судьба, и жизнь моего Изменяющего. Я почти забыл о Гарете.

1) ВалерИк — дорожный дух, герой калсидийских сказок. Имеет скверный характер.(А какой бы имели вы, живя на дороге?) Вставляет палки в колеса, подбрасывает под ноги лошадям камни, заставляя спотыкаться и терять подковы, поворачивает на развилках указующие камни и столбы, особенно, когда видит спешащего путника.Крадет вещи, но никогда не забирает их себе, а оставляет на дороге. Виртуозно раскручивает путников на откровенность и подслушивает. Самое любимое развлечение — материализоваться и навязаться кому-нибудь попутчиком, слишком болтливым или постоянно ноющим.

Вернуться к тексту

2) Из-за физиологических особенностей Белых температура тела Шута ниже, чем у людей, поэтому руки всегда были холодными.

Вернуться к тексту

Семнадцать лет спустя

В тот вечер было сказано не так много слов. Обычных слов, которые я слышу ежедневно. Я сам умею ими жонглировать и поворачивать другой стороной. Как кубики в детских забавах, слова имеют много граней. В тот вечер слова показали свой самый неприглядный лик, сложились в самые жестокие фразы.

"Почему бы тебе не удовлетворить свои желания там, где они будут приняты с радостью?" — заботливо посоветовал Фитц.

Мне хотелось его ударить. Впервые. Я смотрел на человека, которого любил, и не мог поверить, что услышал эти слова. Он, как кухарка, помыв посуду, не глядя, вылил грязную воду за угол кухни. Меня всего лишь обдало брызгами, а вот Гарету окатило полностью. Хвала всем богам, что она никогда не услышит этих слов.

По разумению Фитца, это был приемлемый выход — воспользоваться чувствами влюбленного в тебя человека. Допускал ли он такую возможность для себя? Или только для меня? Тогда во мне кипела ярость, а теперь ее место заняло разочарование.

* * *

Почувствовав себя лучше после болезни, я первым делом собирался встретиться с Гаретой.

Все это время, посылая мне цветы, она, вероятно, думала, что я не хочу ее видеть. В действительности все было не лучше: я не вспомнил о ней, не заметил. Маленькое колесо нашей истории начало новый круг, и все опять повторялось. Только бесцветный шут стал ярким лордом, одинокий изгой превратился в завсегдатая высшего баккипского общества, королевский потешник обернулся личным гостем королевы.

Расспросив Чара, моего пажа, где я могу найти садовницу, и выбрав момент, когда слуги в замке больше всего заняты своими обязанностями, я поднялся на этаж для прислуги. Лорду Голдену не пристало бродить здесь, но у вельможи-иностранца много странностей. Все в замке знают об этом. Очень удобно.

Я остановился перед нужной дверью и нарочито громко постучал, но не услышал ответа, еще раз — опять тишина. Ближе к вечеру я повторил попытку и опять не нашел Гарету.

* * *

Мастерская шорника находилась недалеко от конюшен. На стук ответил низкий мужской голос. Ко мне повернулись двое: почти старик, но высокий и крепкий, с аккуратной седой бородой и такими же волосами, и мастер помоложе. Мне был нужен первый. Они разом привстали, отвечая на приветствие и глядя на меня с нескрываемым удивлением. Я обвел мастерскую глазами, останавливаясь на висящих уздечках, стременах, шорах, вдохнул запах кожи и клея и обратился к старику:

— Я хочу заказать у вас новое седло, мастер Пиктон. Как быстро вы сможете сделать его?

Пожилой шорник предложил мне свой стул, но я отказался и нетерпеливо ждал ответа.

— Извините, лорд, но я давно не делаю седла, Рэнт — мой напарник, — он кивнул в сторону другого мужчины, — занимается этим.

— Ну как же! — возмутился я. — А седло королевы? Я был восхищен, увидев его.. Ее величество сказала, что это ваша работа. Поэтому я и пришел именно к вам. — Я понимал, что шорник просто не хочет связываться со скандальным лордом. — Мне бы не хотелось отвлекать королеву и просить ее вмешаться в это дело. К тому же, я всегда хорошо плачу за то, что хочу.

Упомянув королеву, я прижал шорника к стене, и он нехотя согласился.

— Работа займет недели три, может, месяц.

— Очень хорошо. Не торопитесь. Я хочу получить особенное седло.

— Мне нужно увидеть вашу лошадь, снять некоторые мерки, — деловито сказал мастер Пиктон, взяв со стола моток тонкой веревки. От меня не ускользнуло его намерение поскорее избавиться от неприятного гостя.

— Конечно, пойдемте.

Вдвоем мы зашли в конюшню. Малта — моя белоснежная красавица тут же стала нетерпеливо тыкаться в мой плащ носом, трясла головой, постукивала копытами. Ей хотелось на волю.

— Имей выдержку! Обещаю — завтра мы совершим длительную прогулку. Только вдвоем. Порезвимся. — Я ласково трепал лошадь между ушей. Она шевелила большими влажными губами, терлась о мою руку, прикрывая глаза.

— У вас самая красивая лошадь, что мне доводилось видеть, — тепло проговорил старый шорник.

— Вашим конюхам давно пора присмотреть достойных королевы скакунов. Нет, я не говорю, что эти плохи, — обвел я стойла рукой, — но свежая прекрасная кровь, как Малта, улучшила бы породу. Я уже говорил об этом принцу.

— Много лет назад был у нас главный конюх, который с лошадями разговаривал больше, чем с людьми, жеребята знали такую любовь и заботу, каких не ведают многие детишки. При нем наши конюшни не оплошали бы даже перед вашим сатрапом, — старик вспоминал с явной гордостью.

— И что же, королева не удержала такого бесценного работника? Не верю. Где же он? Что с ним произошло? — я проявлял искренний интерес.

— Много всего. — Старый шорник помолчал, обходя Малту, прикладывая веревку к спине лошади, но рассказывать подробности он не намеревался. — А потом он женился и живет сейчас с семьей где-то в глуши. Королева не раз предлагала ему вернуться.

— О, понимаю! — Я подмигнул шорнику. — Прекрасная женушка не захотела делить своего мужа с лошадьми и замком? Женщины такие собственницы! Вы согласны со мной?

— Не знаю. Я никогда не был женат.

— Ну, тогда вы точно на моей стороне! Я вот бежал от подобной участи в ваши края. Но чувства найдут где угодно. Они ведь сидят в нас и ждут момента выбраться наружу, — небольшая откровенность должна была добавить расположения к лорду Голдену. Разговор шел как раз в нужном мне направлении. — Я должен вам сказать... и очень рассчитываю, что это не получит огласку, — я чуть понизил голос и многозначительно посмотрел прямо в глаза мастеру Пиктону, — мне нужно женское седло. Как у королевы. Небольшой подарок.

Шорник понимающе кивнул. Мы с Малтой смотрели, как он связывал отрезанные куски веревки между собой, создавая что-то похожее на сеть или паутину. Закончив, он набросил ее на спину лошади, натягивая и расправляя, еще раз внимательно оглядел, подправил, снял и свернул.

— Все, я закончил, — сказал старик, поглаживая Малту по шее. — Если мне понадобится уточнить что-то, примерить, я ведь могу наведаться к ней без вас?

— Конечно, приходите, когда нужно. Малта уже вас знает, а конюха я предупрежу. И еще, — я достал несколько серебряных монет и протянул их шорнику, — я хочу, чтобы вы использовали самые лучшие материалы: кожу, набивку, краску. Седло должно понравиться самой привередливой леди.

Мастер кивнул, взял деньги и мы разошлись, вполне довольные друг другом.

На следующее утро мы с Малтой, как я и обещал, отправились в город. Я навещал все известные мне лавки ремесленников, покупал там всякую мелочь и расспрашивал. Меня интересовали все продающиеся в окрестностях Баккипа дома с землей. Уже к полудню я знал три места, куда стоило бы наведаться. Это непременно нужно было сделать самому: я должен быть уверен, что человеку, который будет там жить, понравится дом.

В последующие дни я уезжал из замка утром, осматривал продающиеся владения, уточнял детали продажи, а вечером возвращался в Баккип, чтобы окунуться в ночную жизнь праздных аристократов. Всех, конечно, интересовало, где пропадал лорд Голден, но я лишь таинственно улыбался, еще больше подогревая любопытство. А поздней ночью, вернувшись в свои покои, я доставал инструменты и резал маленькое украшение.

Наверное, еще никогда я не был так строг к себе. Хотелось сделать что-то особенное. Я точно знал, как должно получиться, но результат раз за разом разочаровывал.

Возвращаясь в очередной раз из поездки, я становился у старой березы, смотрел и представлял, как наливаются соком голые ветви в предчувствии весеннего тепла. Сняв перчатку, я провел пальцами по стволу и увидел это движение жизни. Вот оно! Я сломал ветку и взял ее с собой. Две ночи мне потребовалось, чтобы вырезать цветок. Древесина была сырая, сочная. Я положил украшение на полку, давая ему подсохнуть. Когда вновь взял свою работу в руки, то невольно восхитился: влага ушла из дерева, лепестки немного изогнулись, сморщились по краям. Цветок стал как живой.

* * *

Моя просьба удивила Чара: обычно лорд Голден отдает приказания. Но в этот раз я именно просил садовницу наведаться в мои покои, как только у нее будет для этого время. Мальчик ушел, а я уселся в кресло перед пылающим камином и стал ждать, пытаясь представить, как сейчас, спустя столько лет, выглядит Гарета. Вспомнилась невысокая худощавая девочка со светлыми волосами и бледной кожей. По ее круглому лицу рассыпались веснушки, они вспыхивали весной, а к зиме были почти незаметны. Она часто опускала свои большие серые глаза. Голос ее я не смог вспомнить.

Стук в дверь, как и когда-то давно, был робкий и отчаянный. Я подхватился с кресла и пошел открывать. Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга.

— Лорд Голден, вы просили зайти, — первой заговорила Гарета,

— Гарета, да, — я схватил ее за руку и потянул в комнату. — Ну, какой лорд Голден? Не называй меня так. Ты же знаешь, кто я!

Положив ладони ей на плечи, я отклонился назад, рассматривая женщину, напряженно застывшую передо мной. Она не сильно изменилась: уже не худенькая, но стройная, волосы были темнее, чем я их помнил, а веснушки стали почти незаметны, все такая же светлая кожа и огромные глаза.

— Гарета, я так рад тебя видеть! Тогда ты покинула замок так внезапно. Я даже не предполагал, что больше не увижу тебя. Думал, что ты вернешься.

Я усадил ее в кресло, налил вино в бокалы и сел рядом. Гарета отпивала вино и не решалась смотреть на меня, а я не знал, как начать разговор. Как объяснить, почему мы сидим у камина только теперь, спустя много месяцев с тех пор, как я вновь появился в замке?

— Значит, ты опять в Баккипе! Давно?

— Давно. Уже... — она задумалась, вспоминая, — лет десять. Я все так же в саду.

— Ты опять покинула дом. Почему?

— Это грустная история. Такая же печальная, как и та, что я рассказала тебе в тот день, осенью. Тогда солнце вдруг выглянуло из-за туч, и ты держал мои руки в своих, но не мог согреть, — она вздохнула и допила вино. Я налил ей еще. — Мама болела долго. Я ухаживала за ней. Все домашнее хозяйство было на мне. И маленькая сестра. Когда мама умерла, отчим не долго горевал... Он... он хотел жениться на мне. Он был очень настойчивым. Дядя опять спас меня. Он по-прежнему работал в замке. И я вернулась, оставив отчиму дом, который был моим. Я ничуть не жалела об этом, даже радовалась, ведь мне было привычно здесь, в замке. Я думала, что здесь будешь ты, — сказала Гарета и замолчала.

Передо мной была уже не робкая девочка, а смелая женщина. Ее чувства, сами по себе, были важны для нее, они стали частью ее и не требовали ответа, не нуждались в нем. Как дерево, вырастая, не нуждается в поливе.

— Дядя очень любит тебя, — заметил я.

— Он и я — все, что осталось от нашей семьи. Мама была его единственной сестрой, своих детей у него нет, он никогда не был женат, — она улыбнулась, — но до сих пор пытается выдать замуж меня. А что произошло с тобой за все это время?

— Со мной? Гарета, ты меня сразу узнала?

— Да, — кивнула она, — хоть ты изменился. Я даже не очень удивилась такому превращению: мне всегда казалось, что, если с кем-то и могут случиться невероятные вещи, то именно с тобой.

— Почему же ты раньше не дала о себе знать? — спросил я, уже на ходу понимая, как глупо прозвучал вопрос.

— Разве не дала? — рассмеялась она. — А как бы ты поступил на моем месте?

— Ох! Наверное, мой поступок был бы не умнее моих слов. Зато ты убедилась, что я все тот же шут и дурак. Ты спросила, что происходило со мной. Давай я расскажу тебе ту часть истории, где есть приключения, пираты, клады и чудеса, — предложил я, вновь наполняя наши бокалы.

— Твоя история будет веселее моей?

— Я сделаю ее такой для тебя. И, клянусь, ни слова не совру и не придумаю!

Я подливал вино, рассказывал и видел, что Гарета верит мне. Я не боялся сказать что-то лишнее и пожалеть потом о своей откровенности: Гарета сохранит это только для себя. Ее напряженность и мой страх улетели вместе с дымом горящих поленьев. Я был так рад этой гостье. Закончив свою историю, я встал.

— Я скоро уеду... — сказал я, и она приподнялась. — Нет, сиди. Подожди немного, я сейчас, — попросил я, направляясь в спальню.

— Я так ни разу и не подарил тебе цветы, — я прикрыл дверь и встретил ее ждущий взгляд. — Нужно исправить эту несправедливость.

— Ты ведь не садовник.

— Кто любит цветы больше, чем садовники... садовницы?

Я взял ее за руку и легонько потянул на себя. Она поднялась, и я надел ей на шею резную розу, черно-белую, поправил кожаный шнурок и крепко прижал Гарету к себе. Она обняла меня. Мы стояли так несколько долгих мгновений. Я вдыхал запах ее волос и целовал в макушку. Встреча и прощание. Мы оба знали это.

— Я пойду, — отстранившись, сказала Гарета. Щеки ее пылали, глаза влажно блестели. Я молча смотрел и запоминал, как она уходит.

Когда дверь закрылась, я налил себе бренди и сел смотреть на огонь.

* * *

Старый шорник был в мастерской один. Он терпеливо наблюдал, как я еще раз оглядываю его работу. Мастер уже не смотрел на меня так неприязненно, как в день нашего знакомства. Напротив: между нами возникло некоторое понимание и уважение. Удовлетворенно покачав головой, я сел на предложенный стул.

— Прекрасное седло. Это, — я достал кожаный мешочек с монетами и положил его перед Пиктоном, — плата за вашу работу.

Он приподнял брови, развязал кошель и заглянул внутрь.

— Самое лучшее на свете седло не стоит и малой части того, что здесь.

— Вы не правы, мастер Пиктон! Это седло стоит ровно столько, сколько я готов за него заплатить. Ни больше, ни меньше. К тому же у вас всегда есть возможность разделить эти деньги с тем, кто вам дорог. С вашей родственницей, например. Садовницей. А вот это, — я протянул ему пергамент, — для Гареты. По этому документу она становится хозяйкой небольшого дома и участка земли. Полдня езды на запад от Баккипа. Пусть пергамент пока хранится у вас. Я прошу, чтобы вы показали его вашей племяннице после моего отъезда из Баккипа, — объяснил я и добавил: — Это моя благодарность за услугу.

Старик бросил пергамент на стол. Я увидел на его лице оскал. Он превратился в зверя, немолодого волка, готового вцепиться клыками в мою шею, чтобы защитить или отомстить. И не важно, что перед ним сидел богатый вельможа, друг королевы, молодой и сильный мужчина.

— Мастер Пиктон! Я говорю совсем не о той услуге, про которую вы подумали, — поспешил я объясниться и успокоить его. Ему, похоже, стало неловко за свой порыв. Он не сводил с меня глаз, но смотрел уже не так хищно. — Я имею представление о своей репутации в замке, но вы меня удивили. Неужели вы могли подумать, что за подобные развлечения я стану платить такую цену? А потом еще приду с оплатой к вам? — спросил я старого мастера, но не стал ждать ответа. — Это стоит гораздо дешевле, чем сделанное вами седло. Или вы что-то другое имели в виду? Чувства, например. Если возможно говорить о них, как о товаре, то стоит помнить, что с ними все не так, как в лавке. Чем больше серебра потратишь, тем сильнее разочаруешься в качестве товара. Потому что то, чего нам хочется, не продается. Его можно получить лишь даром...

— Извините, лорд Голден. Я — старый болван, — он ударил кулаком себе по колену.

— Мне вас извинять не за что. Подобными домыслами вы могли обидеть свою племянницу, если бы она об этом узнала, а не меня. Скажите, у вас есть еще предположения, за что я могу быть благодарен Гарете? — спросил я. Мастер Пиктон отрицательно покачал головой. — Так я и думал: нет. А вам не кажется, что уже это требует моей благодарности?

— Почему же вы не поблагодарили ее сами, а пришли ко мне?

— Потому что я достаточно узнал ее, чтобы понять: она еще более щепетильна, чем вы, мастер Пиктон. Мне легче убедить принять мой подарок вас, чем ее, а вы будете более убедительны для Гареты, чем я.

Я поднялся и взял со стола седло.

— Всего хорошего, мастер Пиктон. Прощайте.

Он кивнул, отведя задумчивый взгляд от пергамента.

— Я не хотел вас обидеть загадками и недоверием, — я остановился у двери. — Моя тайна перестанет ею быть, когда я покину замок. Если Гарета захочет ее открыть, то вы поймете, что я не заплатил ничего сверх меры, наоборот — остался должен.

Я зашел в конюшню и отдал седло мальчику, который ухаживал за Малтой. Нужно будет сделать распоряжения: Барич получит в подарок мою лошадь, а Неттл должно понравиться седло.

Опять подморозило, и лед хрустел под ногами. От этих звуков становилось тревожно и тоскливо. По дороге в свои покои я думал, как в замке после моего отъезда будут обсуждать Гарету и ее подарок от лорда Голдена. Ей придется рассказать дяде правду: слухи больно ранят его, если он так и останется в неведении. Я был уверен, что Гарета уговорит его, и они вместе будут жить в подаренном доме.

Я сделал все, что мог.