Я тебя слышу (джен)

Каждую ночь я вижу сны. Не всегда радостные, не всегда яркие, чаще с чувством, что я бесконечно проваливаюсь в чёрную бездну. И света нет. Зато есть ощущения, запахи и, как иногда кажется, мысли.

Сложно сказать, что в мире снов — реальность, пусть и искажённая, а что — помощь от услужливого сознания. Появляются смазанные лица людей, всплывают имена и обрывки разговоров, которых я, проснувшись, ни за что не вспомню; изломанные твари скачут по моим следам, страшно гортанно воют и гонят, гонят всё дальше от спасительного просвета… или они тоже убегают?

Самыми неприятными оказываются сны о светлых комнатах. Там тепло и вкусно пахнет; совершенно тихо и уютно. Тепло так, как тепло не бывает. Что-то нудно ноет внутри, и в клочья, в клочья остатки ума, которые ещё Зона выжечь не успела. Но после таких сновидений сердце разрывается от тоски и боли. Что это за комнаты? Зачем они мне? Не помню. Ничего не помню. Ни кто я, ни как меня зовут, ни где я нахожусь.

Только просыпаюсь каждый раз с ощущением потерянности. Будто забыл что-то важное или потерялся сам.

* * *

Утро начиналось стандартно. Каждый раз мне удавалось застать бледный рассвет. Он загорался ненадолго: только облака зарозовели с краёв от первых лучей, как тут же все карамельные оттенки глотала серая мгла. Серый — цвет этого места. Он был везде, даже в деревьях и земле. Прятался в оттенках грязно-коричневого и пожухлой траве, но я-то знал, что он безраздельно царствовал там во всём.

Моя землянка располагалась в склоне холма. Не землянка, а, скорее, бывшая нора. Я набрёл на неё в один из дней своего бесконечного блуждания. Кто-то уже начал её обустраивать, но почему-то забросил, оставив внутри укрепленные деревянными подпорками стены и ящик с едой и медикаментами. Только ими, собственно, пока и жил. Конечно, я понимал, что рано или поздно припасы закончатся, и тогда жизнь подойдёт к её логическому завершению, поэтому с упорством лягушки в горшке со сметаной продолжал барахтаться, каждый день отправляясь на поиски припасов и топлива для костра, забираясь всё дальше и дальше.

В тот день я чувствовал небывалое воодушевление. Не так давно приметил стаю кабанов, которые паслись у кромки леса. Это были не просто зверюги — щетинистые монстры с крепкими, как сталь, черепами. Я знал об их уязвимых местах — не помню, как и откуда, но знал. И, полный решимости, был готов отдать последнее за сочный окорок.

Выбрался на поверхность, покрепче сжал обрез и приготовил горсть мелких камушков, которые набрал тут же. Привычным жестом кинул их перед собой — ловко, без широкой дуги, ровно туда, куда и наметил. Помню, как вышел так первый раз, ещё до того, как нашёл «нору». Всё тело ломило, а в голове было непривычно пусто. И ещё это противное ощущение тошноты, когда казалось, что само пространство раскачивается и бросается на меня. Слишком резкое, слишком… Просто слишком.

А потом случилось это. И так враждебное пространство раскололось на части, меня потянуло в сторону. Помню, как хватался за слабую траву, но и это не помогло. Меня подкинуло на несколько метров, а в следующую секунду бросило к ближайшему дереву. В спине что-то хрустнуло, позвоночник прострелило болью, во рту я почувствовал вкус крови. Но мне повезло. Да, мне именно повезло. Хотя бы потому, что я остался жив и даже сохранил способность мыслить. «Аномалия… Карусель», — всплыло в голове.

Помню, как стоял на коленях, сплевывая кровь, перебирал в пальцах сухую землю и выбирал крупные твёрдые комки и камни. Поразительно, как меня не размазало. Только боль осталась немым укором за мою невнимательность. Плох тот сталкер, у кого память коротка. Не просто плох — мёртв. Теперь я уже был готов, вернув себе доведённые до рефлексов привычки.

Сейчас мне думается, что я не смог бы вернуться домой прежним. Хотя вру. «Дом» — это уже что-то абстрактное, далёкое. Его скрывает мгла во снах и пустота на месте воспоминаний наяву. Какой смысл в этих всех «за и против», когда от настоящего зависит следующий вздох?

Всё дальше в дебри…

Минут через пятнадцать уверенного, но осторожного шага показалась опушка леса. Кабаны, как я и думал, были на месте. Довольно цыкнув, я сощурился: большие, ленивые туши вяло валялись на привычной лёжке и даже не подозревали, что я находился здесь, совсем рядом. Только одному хряку никак не лежалось. От скуки или по другим только ему известным причинам он слонялся вокруг, иногда останавливался, вёл клыкастым рылом по воздуху или тёрся облезлым боком о ближайшее дерево. Даже отсюда я слышал их довольное хрюканье. Внутри всё сжалось от ужаса, азарта и желания одновременно выстрелить и броситься прочь.

Я затаился, выбирая удобный момент. План был прост, как хвост собачий. Кабаны хоть и казались большими и грозными, интеллект имели ещё меньший, чем их немутировавшие собратья. Лесок за ними через десяток метров превращался в настоящий лес: лабиринт из толстых стволов деревьев, белёсые копны ржавых волос и жгучего пуха, чуть дальше я даже видел несколько гравитационных аномалий, но добегать до них в мои планы не входило. В целом, всё было просто: заманить кабанов в лес, там они разбредутся, а самого тупого и упрямого — завалить. Да, вот так легко.

В животе заурчало, голод отозвался сводящим спазмом в желудке. Сейчас или никогда.

Только я поднялся с места, как тут же упал назад, прижимаясь к земле. Кабаны навострили уши и повскакивали на ноги, до моих ушей дошло их громкое возбуждённое хрюканье. Что могло их всполошить? Я мельком осмотрелся, но даже не увидел, а услышал причину беспокойства. Собаки. Целая свора слепых собак и несколько чернобыльских псов. Только мельком насчитал с десяток костлявых спин.

Твою мать. Первыми в бой ринулись чернобыльцы. Подлые твари умели высоко прыгать, их серые косматые тела взметнулись в воздух. Один из них тут же повис на шее ближайшего кабана, второму повезло меньше: он упал, и кабан тут же подмял его под широкую грудь. Визг смешался с лаем, стая нагнала вожаков. Кабаны метались по поляне, рябая смесь рыжих и белых шкур то рассыпалась в стороны во время очередного яростного рывка, то захлестывалась кольцом вновь. Псины метались, бросались из стороны в сторону, пугали кабанов, носясь вокруг них кругами, и сколько их было на самом деле, не разобрал бы и сам дьявол. Бойня постепенно смещалась в сторону; вой и рычание становится всё яростнее, неистовый рёв, лай слепышей и хриплое рычание последнего чернобыльца. Наконец кабанам удалось прорвать оцепление, и они понеслись в сторону леса, растерзав острыми копытами несколько собачьих тел. Вся стая рванула следом, оставив менее везучих собратьев захлёбываться в крови. Плохо. Очень плохо.

Это же надо… Стоило воплям своры стихнуть вдали, как я поднялся и побрёл к бывшей лёжке. Охота загублена, желанный окорок уковылял от меня в неизвестном направлении, став кормом для собак. Спорно, впрочем: кто чьим кормом станет, ещё вопрос, — однако меня это не утешало. Я только вздохнул, осматривая примятую траву. Тут и там валялись окровавленные комки шерсти и обрывки шкур. Ещё один невольный вздох вырвался из груди. Стоило вернуться назад или всё же побродить по округе в поисках другой дичи? Ответ был очевиден, и я поправил обрез, подбрасывая в руке первый камушек.

Надеялся, повезёт больше, иначе из еды у меня на примете осталась бы только сырая земля. А, как известно, поедание радиоактивной глины вредно для здоровья.

* * *

Стояла ночь. Тревога накатывала с головой. Уснуть удалось только к утру, когда с неба закапал дождь. С улицы тянуло сыростью, и я только сильнее сжался в комок, обхватив себя руками. Дождь сбивал со следа ночных тварей. Наверное, за это я его и полюбил.

Мне снился океан. Огромный, бесконечный. Волны накрывали с головой, несли неукротимой стихией куда-то вглубь, и я захлёбывался в пене и соли, оглушённый воем ветра, тяжёлый и неподъёмный из-за тянущего вниз намокшего костюма и обреза. Небо смешалось с водой, а я всё тонул, чувствуя, как сводит мышцы от холода. И мутный свет виднелся всё дальше, а под ногами — мгла…

Резкий высокий звук резанул по ушам. Оглушительный после страшного сна. Совсем рядом. Я резко вскочил, притянул к груди обрез — ещё одна старая привычка. Прислушался. Звук повторился. Спросонку думалось туго, но я всё же соображал. Звук напомнил скулёж, вот только кому бы здесь скулить? Осторожно выглянул. В темноте глаз не мог ни за что зацепиться, и я не сразу заметил серое пятно-тело.

Псевдособака. Наверняка одна из тех, которые обломали мне охоту на кабанов. Только стаи что-то не заприметил. Аккуратными шагами подошёл ближе, обоняние резанул запах мокрой псины, на расстоянии ткнул стволом в грязный бок. Псевдособака только слабо рыкнула и глянула в мою сторону, не отрывая головы от земли. Звук вышел глухим, каким-то неправильным, с клокочущими нотками. Ранена? Только-только попривыкнув, различил запах свежей крови. Первой мыслью было: убить и разделать, как хотел поступить с кабаном. А если приманит сородичей? Только этого для полного счастья мне и не доставало.

Чернобылец снова рыкнул, и я с удивлением узнал в рычании мольбу. Или причиной тому был взгляд? Казалось, со мной всё же что-то происходило не так. Каким мог быть взгляд у псевдособаки? У этого концентрата злости и ненависти. У этого… впрочем, неважно. Я всё равно был почти трупом.

— Что, Шарик, болит? — с трудом разомкнул губы. Голос показался чужим, слишком грубым. Сколько я провёл в полном молчании? Собака на этот раз меня проигнорировала. Я только вздохнул, нырнул на минутку в укрытие, отщипывая тощую лапу от подстреленного днём тушкана, а затем вернулся и осторожно подвинул к псу. Тот ожидаемо приоткрыл глаза, наблюдая. Зачуяв запах еды, обеспокоенно завертел носом, а потом всё с тем же клокочущим рычанием схватил зубами подачку. — Прожорливая тварь, — усмехнулся я.

Было бы смешно, если бы он оклемался и вцепился мне в горло.

— Эй, Шарик, только не дури, — предупредил его я, а внутри всё так и сжималось. Шарик настороженно молчал, но я периферией сознания понимал, что страх перед животным отступает. Какое-то странное чувство. Уверенность. Или надежда?

Так началось наше странное сотрудничество. Не могу объяснить, как и почему. Но он остался со мной. Поначалу я отдавал ему часть своего кровно добытого. Благо, тушканов в лесу было полно. Потом пёс совсем оклемался и стал понемногу шевелиться. В один из дней я заметил, что он идёт следом — пока на приличном расстоянии. Он внимательно следил за тем, что и как я делал, останавливался, когда останавливался я.

— Шарик, я тебя вижу, — крикнул я. Псевдособака привычно зарычала и прижала уши к тёмной голове. За время нашего совместного пребывания я успел к нему привыкнуть. Самой большой проблемой с его стороны было это самое рычание. Перманентное, постоянное. Он рычал, когда ел, когда видел меня, когда я уходил. Он рычал даже во сне.

И скоро я понял, что различаю в его рычании оттенки. Поначалу я гнал от себя эту мысль. Ну что за бред? Какие оттенки в голосе псевдособаки?! Ненависть и злоба. Злоба и ненависть. Удивительно, как из одного и второго сложилось «друг».

* * *

Однажды наши скитания должны были бы подойти к концу. Вскоре я начал ощущать это особенно остро. Ночи в землянке стали невыносимо душными, наполненными кошмарами, неясными образами, которые только больше терзали и без того растревоженную душу. В какой-то момент я понял, что не хочу прятаться. Устал.

Я лежал, глядя в просвечивающее сквозь щёлки хлипкого жилища небо. Сизое, дымчатое, неверное, как морок. Не выдержав, поднялся, так и не дождавшись рассвета. В этот час между светом и тьмой даже Зона была другой. Воздух, пропитанный влагой, тут же прохладным плащом укутал тело, прогоняя сон.

Шарик ждал недалеко от лёжки. Привычно рыкнул, окинув недобрым взглядом, но отвлёкся на то, чтобы почесать задней лапой за ухом. Совсем как обычная собака, в какой-то степени это даже было забавно.

— Сегодня мы отсюда уйдём, — сказал я, и Шарик вскинул туповатую морду, вслушиваясь в мой голос. Короткий резкий рык прозвучал мне ответом. Я всё ещё не знал, понимает ли он мою речь, но надеялся, что да.

* * *

Собрать вещи оказалось минутным делом, и вот мы уже спускались по низине. Под ногами хлюпала грязь, едва прикрытая бедной травой; полупустой рюкзак легко оттягивал спину. Шарик настороженно принюхался к воздуху, остановился, припал к земле. Стал долго ворошить носом листву, потом отбежал на десяток метров, теряясь из виду, чтобы снова вынырнуть где-то рядом, недовольно фыркнув в тишине.

Резкий укол заставил остановиться. Я даже не могу точно сказать, что это было за ощущение. Прикосновение. Быстрое, легкое. Пойти на север — туда, через треск кустов, через шелест травы, через покосившиеся заборы заброшенной деревни, через гнилые бревенчатые стены, к тому, кто зовёт. Будто тонкая нить, прозрачная, как паутинка, протянулась от меня к тому — другому.

Я замер на полушаге: застыл, пытаясь разобраться в том новом, что для себя открыл. Совсем рядом затрещали ветки. Нить натянулась и оборвалась, оставив после себя ощущение пустоты. Прямо из кустов вывалилось тело Шарика, окончательно прогнав наваждение. Что это было?

— Пойдём скорее, — скомандовал, подтянул шлейку полупустого рюкзака и шагнул в кусты. Внутри всё, казалось, сжалось в комок. Наверное, раньше, ещё в своей прошлой жизни, я повернул бы назад, побежал прочь, подальше от смутных предчувствий и тревожных ожиданий. Но в тот момент я ясно и отчётливо понимал, что теперь истина важнее всего остального, и там я найду все ответы.

Кусты, сплошняком вставшие на пути, нехотя расступились, выпуская из своего сучковатого плена. Ещё пара неуверенных шагов, и на горизонте стала вырисовываться старая водонапорная башня. Деревья обступили её со всех сторон, порой нагло касаясь рыжеватого от ржавчины бака. Того и гляди прижались бы ещё плотнее и похоронили бы под своей древесной массой.

Мы остановились у остова. Вблизи башня выглядела хуже. Деревья всё же одержали победу. Из трещин в баке уже выглядывали гибкие бледные стебли. Недолго ей осталось. Смутили только закопченый бок и едва уловимое дрожание воздуха. Где-то близко спокойно дремала парочка жарок.

Подкинул камушек. Недалеко, ровно на два коротких шажка. Разрушенный остов таил в себе что-то ещё. Я чувствовал, что он тут не просто так. Башня служила не только ориентиром или напоминанием о прошлом и жизни здесь, а чем-то большим. Воздух наполнил серебряный звон, изгрызенного металла коснулась радуга. И я всё понял. Башня стала вместилищем артефакта, его безмолвным стражником и заботливой надзирательницей. Зона не отпустила её, не дала деревьям окончательно её разорвать.

Новая жизнь — новая цель.

Шарик беспокойно дёрнулся и настороженно повёл мордой, привлекая моё внимание.

— Что там? — одними губами шепнул я, вскидывая ружьё. Собака закономерно смолчала, вместо ответа пружинистой рысцой обогнув ржавый остов и скрывшись во вновь подступивших зарослях. Не медля, я нырнул за ней.

Догнать не вышло. Демон в собачьей плоти будто растворился, оставив после себя только кисловатый запашок псины да клок шерсти на особенно крючковатом суку. Взору открылся покосившийся забор с куском полуразрушенного дома, так тоскливо и брошено выглядывающим из-за него.

— Шарик! — громким шёпотом позвал я, ожидая привычного рычания и раздражённого взгляда. Ничего не оставалось, кроме как пойти вперёд.

За домом нашёлся ещё дом, а там и целая улица из сиротливо брошенных хат. Где-то вдалеке мелькнула и тут же исчезла серая тень. Внутри всё заныло от беспокойства. Я пригнулся, стараясь идти исключительно вдоль забора и тщетно пытаясь избавиться от ощущения, что за мной следят.

Деревня выглядела совершенно дико. То, что когда-то было огородами, давно поросло бурьяном и теперь звенело на ветру серебристыми колючками возмужавшего в благодатном чернобыльском климате репея. Крыши бывших сараев местами обвалились, скорее даже от собственной тяжести и постоянной сырости. Досталось и домам: со стен давно слетел весь лоск, дерево потемнело, окна стояли печальные и пустые.

Я остановился у одного из домов. Он выглядел самым крепким и даже обещал уют и тепло. Наверное, хозяева его очень любили. Тому молчаливыми свидетелями были крепкий забор, до сих пор угрюмо стоящий на страже спокойствия, резное деревянное кружево на окнах, добротный каменный фундамент и ещё кое-как живая дровница.

Из дома могло бы выйти неплохое укрытие. По крайней мере я мог бы попробовать залезть на крышу, взобравшись по сухой разлапистой яблоне, и уже оттуда попробовать оглядеться.

Во дворе меня ждал сюрприз в виде сидящего у забора трупа. Я замер, вглядываясь в его черты. Давно тут сидел, лысоватая голова склонилась на грудь, салатовый комбинезон истрепался и поблек. Да и бурые пятна, расплывшиеся на груди, как бы намекали на причину смерти. Сталкер, скорее всего даже свободовец, встретился с другим таким же сталкером и проиграл. Суровая правда Зоны. Люди здесь мало чем отличаются от животных.

Вход в дом был свободен. Входная дверь висела на верхней петле и приглашала поскорее войти, что я и сделал. Под ногами затрещал мусор: остатки мебели, крошево бетона и пергаментные сухие листья, когда-то занесённые порывами ветра.

Первая комната. Сразу из небольшой прихожей. Хватило одного взгляда мельком — никого. У стены — развалина дивана, перед ним — некогда лакированный низкий столик, полки с пожелтевшими книгами, названий которых уже слёту и нельзя было прочесть. Нос щекотали запахи пыли и сырости.

Небольшая кухонька через стену. Белоснежная плита вызывающе стояла среди потускневших шкафчиков. От холодильника доносилось тихое гудение, на которое я сразу и не обратил внимания. Оборванный шнур многозначительно лежал рядом. На столе перед окном — гранёная хрустальная ваза с букетом сухих цветов: только тронь — превратятся в пыль.

Чем дальше, тем больше мне хотелось остаться там. Взгляд то и дело выхватывал детали, а мысли вторили: вот тут прибить, тут прибрать, это выкинуть. После хилой землянки — это лучшее, что только могло быть.

Коридор делал поворот, упираясь в две двери. Наугад толкнул первую. Та сдавлено охнула, но не поддалась. Вот уж не думал, что в Зоне остались такие нетронутые островки. Я решил, может, там даже найдётся что-то полезное, оставшееся от прошлых хозяев и не тронутое мародёрами, а после — сталкерами.

Зато вторая дверь была услужливо приоткрыта. Внутри царил приятный полумрак, разбавленный пробивающимся из-за замызганных окон пыльным светом. Здесь находилась спальня. Вроде, никого…

Я остановился, уперев взгляд в кровать. Прямо посреди пыльного одеяла лежала средних размеров меховая шапка. Слишком неожиданная и выбивающаяся из общей картины. Что за нелепость. Сердце тут же ёкнуло, по спине пробежала волна мурашек. Я протянул руку, едва коснулся короткого меха. Шапка вдруг ожила, оказавшись свившейся в клубок кошкой.

От сердца сразу отлегло.

— Мр? — она подняла голову и посмотрела на меня. Вытянув лапы, прикогтилась к одеялу. Идиотская улыбка тут же болезненно натянула моё лицо. Вот же глупость. Я уже намеревался пойти к выходу, как спиной наткнулся на препятствие.

— Аы-ы-ы, — протянул бывший труп, так мастерски прикинувшийся окончательно мёртвым. Он смерил меня мутным бессмысленным взглядом, покачнулся и пошёл прочь, оставив моё сердце в панике биться где-то в районе горла.

* * *

Я остался в деревне. Первые дни прошли в радостных хлопотах. Сначала я долго следил за зомби, пытаясь определить степень их агрессивности, потом бродил по домам, заглядывая в большинство щелей и чуланов. Приметил парочку неплохих погребков, которые оказались бы так кстати в грядущие выбросы. Одно удручало: придётся поработать вёдрами.

Шарик вернулся через пару часов. Безразлично прошёл мимо зомби, бросил на меня злобный взгляд и завалился под ближайший забор так, что из высокой травы торчали только кончики высоко стоящих ушей. Что удивительно, в сторону кошки он даже не чихал и, казалось, нарочно её игнорировал, позволяя ей ходить взад-вперёд прямо перед его носом.

По вечерам я разжигал небольшой костёр, запекая в нём найденную в одном из домов сморщенную картошку. Как она сохранилась, стало для меня загадкой, но я подумал, если мне и суждено было умереть здесь, в Зоне, я хотел бы, чтобы моя смерть таилась именно в горячем ароматном клубне, а не в вонючей пасти залётного чудища… Или что там ещё могла подкинуть эта шутница?

Жизнь среди зомби оказалась не такой уж плохой. Хотя, конечно, требовала некоторой привычки.

Они были медлительны. Часто замирали на месте, глядя перед собой пустыми, бессмысленными взглядами, бормотали что-то едва слышно. Или приходили ко мне, становились рядом, внимательно следя за тем, что я делаю. Стоило привыкнуть и к тишине: зомби были благодарными слушателями, но хранили молчание. Один только, выглядевший самым свежим, иногда мог бросить короткий слог с неизменной «А».

Их оказалось четверо. Первый, «свободовец», и правда не представлял никакой опасности. На шее на длинной цепочке висел жетон с кустарно нацарапанным «Крот». Не знаю, было ли это его настоящим именем, но слово ему однозначно нравилось. Стоило позвать его по предполагаемому имени, как он оживлялся, поворачивал голову в мою сторону и внимательно слушал, что я ему говорю. К моему удивлению, он был способен выполнять мелкие просьбы, тем не менее оказывая мне неоценимую помощь в восстановлении нашего общего хозяйства.

В одном из домов я нашёл ещё двоих. Долговец и военный, как я сразу окрестил их для себя, глядя лишь на остатки формы, сидели друг напротив друга и сосредоточенно смотрели в стол с оставленной на ней пыльной шахматной доской. Фигуры стояли в произвольном порядке, некоторые валялись рядом, но даже в этом хаосе было очевидно, что части фигур явно недоставало. Тем не менее зомби продолжали свою бессмысленную партию.

Но с приходом Крота что-то неуловимо переменилось. Долговец вдруг замычал и взмахнул рукой, неосторожным движением смахнув остатки фигур с доски. Крот ответил недовольным ворчанием и, покачиваясь, вышел, явно предпочитая одиночество новой компании. Хотя игра и была по всем фронтам невозможна, военный всё так же оставался на месте. Странным он был. Даже для зомби.

С последним из четвёрки удалось познакомиться на третий день моего пребывания в деревне.

Он пришёл к ночи. Остановился недалеко от костра, раскачиваясь из стороны в сторону, будто раздумывая, подходить или нет. Долговец, взявший за привычку следовать за мной безмолвной тенью, вдруг встрепенулся и замычал, указывая в сторону незнакомца.

Признаться, сразу я подумал, что вернулся Крот. Не знаю, может, и в том состоянии зомби-долговец продолжал ненавидеть зомби-свободовца… Или их связывало при жизни что-то ещё. Но нет, оказался не Крот. Зомби вдруг стремительно бросился к нам. Его движения были резкими и порывистыми, как в плохом фильме ужасов. Он остановился так же резко, как и начал движение, с интересом уставившись на меня.

От него пахло сладкой гнилью и прелой листвой. Он выглядел совсем диким: с грязного лица на меня смотрел только один глаз, второй, как и половину его лица, скрывала уродливая бурая корка; одежда превратилась в лохмотья, утратив и форму, и цвет. Вызвали удивление только его ботинки: совершенно новенькие, чистые, черные, блестящие гладкой кожей в свете костра.

— Кто ты? — спросил я, глядя на него в упор. Ответа я не ждал, и так было очевидно, что мой новый знакомец чуточку мёртв и движим одной только волей Зоны.

— З-зом… — зомби с трудом разомкнул тонкие сухие губы и, будто удивившись звучанию собственного голоса, умолк. Он покачнулся, искривлённый рот несколько раз открылся и закрылся, прежде чем он прохрипел последнее: — Би, — прозвучавшее грубо и коротко, скорей как «бы».

Сложно описать, насколько удивительным показался мне его ответ. Как часто от зомби можно услышать, что он зомби? Вот так осознанно… Долговец недовольно заворчал. Мне вообще казалось, что как раз он своим статусом был не особенно доволен. Может, он сам до сих пор считал себя человеком? Чувствуют ли зомби вообще хоть что-нибудь? Или в голове у них только пустота или эхо чужих мыслей? Или они прежние, но чертовски медленные? Не знаю, как вообще можно было оценить уровень сознательности моих зомбированных друзей. По крайней мере долговец старался по возможности повторять всё, что делал я. Единственный с охотой попробовал печёную картошку из моих рук, вместе со мной сметал пыль и неловко драл упорный репей у крыльца.

— Откуда ты знаешь? — спустя минуту спросил я. Но тот проигнорировал вопрос. А может и вовсе не понял смысла моих слов.

— Кто ты? — прогудел он, наклонив голову к плечу. В свете костра его глаз лукаво проблескивал. Клянусь, я видел тягучие мысли за его взглядом.

— Человек, — ответил я, повторяя его манеру ответа.

— Не-е-ет, — протянул зомби и криво ухмыльнулся. — Кто ты? — снова спросил он, не меняя интонации.

Я честно не знал, что ответить. Кто я? Память молчала. Кто, если не человек? Может, именно так и чувствуют себя зомби? Они тоже потерялись.

— Я зомби? — в свой вопрос я не верил. Точнее, не хотел верить. Казалось, зомби мой ответ повеселил. Он явно получал удовольствие от нашей скромной беседы.

— Не-е-ет, — раздался его скрипучий голос. — Кто?

Вопрос повис в воздухе. Короткий и чёткий.

— Кто я?

— Ко-онт… — протянул он, и его голос снова оборвался. Я замер, ожидая, что он подумает и договорит. Но случилось иное. Он вдруг задрал голову и закричал. Крик был странным: громкий, неправильный, оглушительный. От неожиданности я отпрянул, падая назад в заросли мокрой от прошедшего дождя травы. А зомби смеялся, задрав голову к темному небу. — Конт! — торжественно повторил он.

После зомби ничего не сказал. Как это было с остальными, он отвлекся, отошёл в сторону, больше не реагируя ни на слова, ни на прикосновения, и побрёл куда-то вглубь деревни, вскоре скрывшись в темноте.

К ногам ластилась кошка, и я взял её на руки, ощущая ладонями только тёплую, сухую шерсть. Тихое мурлыканье слилось с треском костра в ласковую колыбельную. И только загадочное «Конт» нависло надо мной, так и не обзавёвшись окончанием.

Снова пришла ночь. Я закрыл глаза, вслушиваясь в мурчащее дыхание сонной кошки. И колючее сухое тепло едва касалось моей руки ему в такт. Когти перебирали по старому покрывалу, оставляя на нем зацепки. Ткань протяжно поскрипывала, стоило когтям снова скрыться в меху.

Глубокий вдох. Не внутрь, а наружу. Крот сидел в зале, гладил корявыми пальцами пергаментные страницы книги. Водил бездумным взглядом по размытым линиям текста, но в темноте не разобрать ни слова. Но он читал. Думал, что читает.

«Над чёрной бездной, в которую ушли стены, загорелся необъятный город с царствующими над ним сверкающими идолами…»

Он перевернул сразу десяток склеенных временем и влажностью страниц, снова упирая взгляд в строчки:

«… над пышно разросшимся за много тысяч этих лун садом».

Долговец в нерешительности замер перед домом, сжимая в руке что-то очень-очень важное. Окутанное сияние, горячее, полное смысла. Не разглядеть и не понять мёртвой рукой его формы.

Мягко, легко, как прыжок кошки, он сделал шаг вперёд, готовясь в десятый, а то и в сотый раз попытаться донести то единственное, ради чего ещё стоило жить. Не он убил, не он виноват, вот ответ, зажат в кулаке, забери и прости.

Старая печаль, горькая-горькая обида.

Крот поднял глаза, ждёт, что тот скажет, тоже не хочет верить. Но слов не вспомнить.

Где-то у окраины деревни завыл Шарик, задирая тупую голову к дождливому небу.

И я проснулся, хватая ртом воздух. Это был очередной кошмар.

* * *

Мои исследования продолжились.

Обжившись в деревне, мы стали чаще выходить с Шариком на долгие прогулки по местности вокруг. Иногда получалось добыть что-нибудь мелкое и мясное. Конечно, только если Шарик не успевал сожрать его раньше, чем я до него доберусь. Злобная псина была очень скора на расправу и только глухо рычала, пытаясь заглотить добычу целиком.

Жизнь стала налаживаться. Кажется, даже вошла в какой-то рутинный ритм. Но времени подумать как следует хотя бы о своём будущем всё равно практически не оставалось. Каждый шаг наших прогулок требовал максимального сосредоточения, мысли в деревне увлекала работа. И только под вечер, когда кошка приходила свернуться клубком под боком, накатывала тоска, будто я всё ещё не на своём месте. Но куда идти? К кому и зачем?

Одним из вечеров я заглянул к военному. Самый постоянный из ребят. Порой мне казалось, что он всё же мёртв. Ну… Совсем мёртв. Окончательно. Настолько он был неподвижен и безучастен.

Но, стоя рядом, я точно знал, что это не так. Что он просто где-то не здесь, плутает в собственных мыслях или медленно-медленно ворошит воспоминая. Просто ещё не нашлось того, что могло бы его заинтересовать.

С Кротом и долговцем было как-то иначе. Нет, в них я тоже не искал цели и смысла. Они ходили, ворчали, иногда довольно экспрессивно махали друг на друга руками, чтобы потом резко разойтись в разные стороны. Но также и продолжали жить. Как однажды вечером, когда впервые за долгое время небо осталось ясным. И мы сидели у костра, глядя на закатное небо, пока его всполохи окончательно не потухли.

Они же всё понимали. Я уверен. Не могли не понимать.

А военный… Я остановился перед ним, позвал. Но он как всегда не ответил. Тогда я поставил рядом стул, собрал рассыпанные по полу и доске фигуры. Расставил чисто по наитию по обеим сторонам доски.

— Сыграем?

Он всё так же молчал. Ни один мускул не дрогнул на его измождённом лице. И я сдвинул первую белую пешку всего на клетку, внутренне уже не веря, что он ответит.

Мы просидели в молчании ещё несколько долгих минут.

— Ну, я ещё вечером загляну, — выдохнул я и пошёл прочь. И только у самой двери услышал:

— Спасибо.

Голос был таким тихим и бесцветным, что мне показалось, что я его придумал. Я обернулся. Голова зомби была повёрнута ко мне.

— Не за что, — ответил я. И зомби снова уставился в доску, конечно, оставив фигуры без внимания.

* * *

Когда мне уже стало казаться, что Зона отпустила, она снова пришла взять своё, каждую ночь посылая сотни кричащих в общей агонии тварей по моим следам. Порой я просыпался и не мог вспомнить, что именно меня напугало. Но ответ был очевидным, они снова приходили за мной. Но сегодня дело было не в них.

Я проснулся от ощущения чужого присутствия. Оно было таким явственным, что мне казалось, будто что-то тяжёлое опустили на мою грудь. Я открыл глаза, не сразу различив в темноте высокую неподвижную фигуру, замершую у самой стены, куда не падал свет.

— Что тебе нужно? — осторожно спросил я, еще не зная, кто он и зачем пришёл. Внутренне уже готовый к чему-то непоправимому. В ужасе от собственного спокойствия.

— Помоги, — я узнал этот голос. Неживой, блеклый, тающий, как дыхание.

Я скинул ноги с кровати, сжал в кулаке одеяло. Хотел проверить силу ощущений, больно происходящее напоминало ещё один нелепый кошмар.

Военный подошёл ближе, серый свет из грязного окна наконец осветил его фигуру.

— Чем я могу тебе помочь?

Он не отвечал. Только скреб пальцами грудь, не сводя с меня молочного застывшего взгляда.

И я не находил решения. Что он просил? Что мне нужно было сделать? Он искал смерти или просил почесать спинку? Здесь и сейчас я чувствовал себя ничем не лучше Крота или долговца, с тем только условием, что сказать об этом мог. Но какая разница, если дело было не в словах, а в условном внутреннем передатчике, который должен был дать ответ, но сейчас молчал.

Военный ушёл, простояв в тишине с одной единственной просьбой ещё с пару часов. Это было похоже на какую-то извращённую пытку. Но теперь стало ясно, что за ощущение настигло меня там на подходе к водонапорной башне. Я на верном пути. Только бы отгадать.

* * *

Утро перетекало в день. Голова с недосыпа казалась тяжёлой и пустой. Я крепче сжимал в руках рогатину, которой успел разжиться за своё пребывание здесь. Шарик идти на разведку отказался. Сегодня он был даже раздражительнее обычного, кривой оскал до влажных чёрных дёсен как бы намекал на его неудовольствие.

Я спускался по узкой тропке к подножию холма, на котором стояла деревня. Здесь трава, по большей части состоящая из пожухлых колосьев злаков, доходила почти до пояса. В какой-то степени это было даже удобно, но и таило в себе определенную опасность…

Именно поэтому я не сразу заметил увязавшийся за мной от самой деревни хвост. Скорее даже…хвостик. Кошка нагнала меня уже на переходе в жидкий подлесок. Дружелюбно обтёрлась боком о ногу и тут же резким броском прыгнула в гущу листьев, привлеченная шевелением чего-то мелкого и явно съестного. Хоть у кого-то день удался. Я невольно улыбнулся.

Мы кружили по лесу ещё с пару часов. За это время я успел заметить несколько свежих рытвин, оставленных кабанами, цепочку следов, словно здесь прошла эффектная женщина на высокой шпильке… Как жаль, что это всего лишь заблудшая псевдоплоть на своих острых копытцах. Хорошо. Здесь мы бы поставили капкан, а здесь силки…

Кружа у уже знакомых троп, я увидел что-то странное. Земля выглядела не так, как раньше. Цепочка следов вывела к небольшому потухшему костерку. Он остыл, но пепел казался свежим. Что это значило для меня, сказать сложно… Зомби костры не нужны. Здесь останавливались люди. Двое, трое, а может, и четверо.

Находка обещала мне призрачную надежду на избавление. Признаться, я всё ещё надеялся уйти, забыть всё, как кошмар. Снова начать жизнь с чистого листа, как уже сделал это не так давно. Я всё же помнил, ассоциативно, когда не задумывался специально, мог вытянуть из памяти отголосок из прошлого. Каблуки, образ струящейся длинной юбки, тёплый камин, высокую чистую подушку, картошку с мясом…

Но разговор с бродячим зомби до сих пор не отпускал. Он сказал, что это больше не для меня.

Я остановился у небольшой аномалии, играющей с ветками орешника. Кошка села рядом, завороженно глядя на искрящиеся на ветках всполохи. Она не подходила. Очередной особенно сильный всплеск вздыбил шерсть на загривке кошки, превратив и хвост в малопривлекательный ёршик. Она попятилась, бросив мне напоследок оторопело-вопросительный взгляд.

И я шёл, смеясь, дальше. Лёгкий и радостный от мимолётного ощущения, что жизнь продолжается.

Людей мы так и повстречали, поэтому к вечеру без проблем вернулись в деревню. Тревога тронула плечи, когда я шёл мимо дома, в котором поселился военный. Он всё ещё ждал и надеялся. Наверное…

Кем бы я был, если бы прошёл мимо. Он о чём-то просил, что-то болело ему и жгло. Тревога рассеялась, когда я со всей своей решительностью повернул к его дому.

Военный сидел, как и тогда. Фигуры на доске оставались всё в том же порядке, в котором я их оставил. Только сейчас он поднял голову, встречая меня отчуждением.

— Помоги? — снова сказал он, когда я подошёл ближе. В его утверждении мне почудился вопрос.

Я присел рядом, внимательно его осмотрев. И только теперь заметил то, что было скрыто ранее то мраком, то неудобной сгорбленной позой. Маленький нагрудный кармашек, плотно застегнутый на коричневую матовую пуговицу. Неужели это и была та помощь, в которой так нуждался зомби? Вряд ли он мог бы справиться с пуговицей в нынешнем состоянии.

Не веря, я протянул к нему руки. Пальцы плохо слушались и дрожали то ли от волнения, то ли от близости живого трупа, который вдруг стал себя вести живее обычного. Военный выжидал, с покорностью позволяя мне портить лохмотья старого камуфляжа. Пуговица всё не хотела поддаваться, отказываясь проходить в заветную петельку. Надёжный тайник, ничего не сказать.

Но у меня вышло. Я осторожно просунул пальцы внутрь, всё ещё ожидая от военного какого-нибудь подвоха. Кончиков пальцев тут же коснулся прохладный уголок плотной бумаги. Я потянул его, аккуратно извлекая на свет потрепанную фотографию.

С блеклого помятого снимка смотрели двое: улыбчивый черноволосый мужчина в форме и девочка на его руках, крепко и тепло обнимающая его за шею. Зомби протянул восковую иссохшую руку, принимая в неё фотографию.

— Дочка, доченька моя, — зомби вглядывался в детское лицо. Его голос не изменился, не потеплел ни на градус, но было в нём что-то другое. Он беззвучно плакал, не проронив при этом ни одной слезы. Они давно высохли. И я плакал вместе с ним о далёком, мёртвом и почти забытом, деля, казавшееся бескрайним, горе на двоих.

* * *

Люди.

Я знал, что они придут. Почувствовал загодя ещё там, у пологого склона. Это было чем-то неотвратимым и волнительным. Я снова боялся и молился, чтобы они пришли сюда, увидели и сказали, что я всё ещё человек.

Так и вышло… почти.

Их было всего двое. Ощетинившиеся автоматами, они настороженно ступали по улице. Мощные фонари касались крыш и стен пустых домов, скользили по траве и кое-где подлатанных заборах. Вдруг я испугался, что они могут меня убить… Или не меня, тут же Шарик и зомби. Они же не опасны!

Повинуясь дикому порыву, я вышел к сталкерам.

— Живёшь тут, значит… — Зиг прищурился, оценивающе окидывая меня взглядом. Они не стали стрелять, с удивлением глядя на мои поднятые руки. Теперь же мы сидели у моего костра, и старший, представившийся Зигом, расспрашивал меня о жизни в деревне.

Его вопросы казались поверхностными, но я чувствовал, что он всё же чего-то ждёт. Он расспросил о зомби, аномалиях, артефактах, других людях. И особенно его интересовало, не находил ли я запертых дверей, а лучше маленький ключик к ним.

— Зомби, четверо. Один в доме, он неопасен, двое там, — я неопределенно махнул рукой на противоположный край деревни. — Тоже неопасны. Аномалий в дерене мало, пара в погребах и у третьей хаты. Артефактов нет, только у водонапорной башни что-то было. Дверь есть, ключа нет.

Зиг махнул рукой второму, тот бросил короткий вопрос:

— Где?

И скрылся в доме, получив моё указание.

Зиг ещё раз окинул меня взглядом.

— Как зовут?

Я только дёрнул плечом, и Зиг с пониманием закивал головой. Из дома послышался грохот. Видно сталкер нашёл дверь и пытался её открыть. Я тоже пытался, но у меня в тот раз не вышло.

— Пойдём-ка к башне прогуляемся, раз говоришь, что там артефакт видел, — наконец сказал он после пары минут тишины. Он поднялся и сделал приглашающий жест рукой, который мне очень не понравился.

Что-то явно шло не так. Это читалось в напряжении фигуры Зига, в бегающем взгляде того второго и так недвусмысленно всё ещё готовых к стрельбе автоматах. Я был безоружен… Что могли мои рогатина и ружьё с парой патронов против их двоих?

Я подчинился, опустив голову повёл к башне.

* * *

Зиг вскинул бинокль, всматриваясь в остов башни.

— И правда… Есть там камушек, — деловито щелкнул языком. — Давай-ка его достанем, — он улыбнулся и, видя моё напряжение, добавил: — Да ты не волнуйся, вместе пойдём. Ты впереди, я за тобой. Достанем, а там и к Периметру двинем. Ты же хочешь к Периметру?

Он протянул мне горсть камушков и металлического мусора, которые высыпал из кармашка.

— Давай-давай, — нетерпеливо дернул стволом автомата.

Верная смерть. Я смотрел на выжженую площадку перед собой, явственно ощущая, что прохода там нет. Впереди смерть, за спиной тоже смерть. Первый камушек угодил в аномалию. Ревущее пламя тут же взвилось столбом до самого неба, загораживая собой башню. Пара секунд, и всё стихло, только одна за одной гасли в воздухе последние всполохи искр.

Я выдохнул.

— Ну-ну, смелее, — он смеялся.

Второй камушек и первый шаг по пепелищу. Третий, чётвертый… Зиг шёл за мной, точно становясь в отпечатавшиеся в пепле следы. И вдруг…

Тишину, наполненную тихим потрескиванием жарок, нарушили далёкие выстрелы. И я с ужасом понял: я больше не слышу. Сразу накатило ощущение пустоты и потерянности. Тишина давила и пугала. Как давно я перестал замечать этот гул, шум или шелест, похожий на тихое дыхание или стук собственного сердца?..

— Ну, чего застыл? — Зиг ткнул стволом мне между лопаток и даже не вскрикнул, когда я развернулся на месте и толкнул его от себя, ухватившись за автомат. Он сделал один неловкий шаг в сторону, уже понимая, что должно случиться. В следующую секунду его тело утонуло в адском пламени.

Я бежал к деревне, не чуя под собой ног. Чудом добытое оружие с одним единственным магазином патронов билось о спину, но я почти не чувствовал дискомфорта.

Не слышу. Я их больше не слышу.

Я выскочил на улицу, сердце бешено колотилось в груди. Кто? Куда бежать? Шарик! Он совсем рядом, забился в угол, смотрит на человека. Тоже чувствует опасность.

Снова бежал, через пару прыжков уже заметив сталкера. Тот с удивлением оглянулся, уже зная, что я пришёл за ним. Он вскинул автомат, так же молниеносно нажимая на спусковой крючок.

Мой собственный крик слился с грохотом выстрела и тихим скулёжем. Шарик отполз в сторону, тяжело заваливаясь на разодранный выстрелом бок, сталкер же тихо осел на землю под прикладом автомата в моих руках. Казалось, я вложил в удар все злость и отчаянье, что только у меня были.

Я выдохнул. С ужасом осознавая, что именно случилось. Зомби мертвы. Зиг сгорел в аномалии. Сталкер и Шарик ещё живы. Я упал на колени перед телом сталкера, стараясь не замечать, как неукротимо кровит его размозжённый череп. Руки слушались плохо, но я нашёл то, что искал.

Маленький пакетик. Ровно на одного человека. Точнее ровно на одну спасённую жизнь.

Я разодрал упаковку аптечки. Было два тела, которые ещё можно спасти. Друг и злобная подлая тварь. Не было только дилеммы.

— Я здесь, потерпи, — прошептал, разламывая ампулу. Шарик сжал зубы и отвернул голову, лишь иногда позволяя себе вздрогнуть под моими руками.

* * *

Мы остались в деревне ещё на день. Шарику требовалась хоть немного отлежаться. Я отнёс его в дом и уложил на кровать, как только он перестал рычать, сморённый снотворным из другой ампулы. В сознании он мог попробовать отгрызть себе лапу или сбежать, что точно не приблизило бы его к выздоровлению.

Рана на первый взгляд показалась страшной, но мне сразу удалось нащупать пулю в её глубине, что мгновенно придало уверенности. Новые экспериментальные лекарства тоже неплохо стимулировали и так на редкость спорую собачью регенерацию. Я молился, я просто молился, чтобы он выжил и всё было хорошо.

Военный остался сидеть на стуле перед шахматной доской. Его голова была опущена к груди, взгляд всё ещё не отпускал лежащей на коленях фотографии. Он был мёртв. Теперь окончательно. Ни за что, будучи ни в чём не виновным.

Крота и долговца я нашёл на полу дома. Они лежали, повернув головы друг к другу. Смотрели широко открытыми глазами спокойно и ласково, будто были счастливы за секунду до смерти. И не было сомнений в том, что они успели, всё поняли и простили. Оставалось только гадать, какую тайну они унесли с собой. Но мне показалось, что они нашли то, чему не нашлось места при жизни.

Позже, стягивая тела к могиле, я заметил блеск в плотно сжатом кулаке Крота. Разжимать каменную хватку не хотелось и пытаться. Только сердце кольнула догадка: неужели это то, что искали здесь сталкеры? Пусть это останется вместе с ними троими. И будет греть их там, куда они попадут. Фото и серебряный ключ.

Но это уже не важно. Я хорошо утрамбовал податливую землю и накрыл её ковром из сплетенных корней травы. Они достаточно настрадались, пусть теперь отдохнут и их больше не тронет ни мутант, ни, что важнее, человек.

Мы пробыли в деревне ещё несколько дней. Раз я выходил на охоту, проверил старые силки. Шарик зализывал раны, недовольный моим присутствием, но всё же благодарный за еду, которую я ему приносил. Мы снова вернулись к истокам. Мы снова были одни. Я и раненая собака.

Вернулась тревога. Я гнал её, но она только росла и гнала прочь из этого места.

В один из дней я не выдержал. Шарик тоже был встревожен, вскочив на ноги раньше положенного срока. Хромая, он с нетерпением указывал мордой на север, туда, мимо остова ржавеющей башни. И я тоже чувствовал, что больше ждать уже нельзя.

Подхватил автомат, собрал в рюкзак нехитрые пожитки. В последний момент мне захотелось забрать ещё кое-что…

— Я сейчас! — сказал я и бросился назад в дом. Шарик недовольно всрапнул, но остался ждать, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Кошка спала на столе, привычно свернувшись в меховой клубок. Послушно позволила взять себя на руки, а потом и вовсе с готовностью полезла под плащ. Я прижимал её к груди, чувствуя её тепло и внутреннее спокойствие. Так странно…

* * *

Твари настигли нас через пару часов.

Кошмар ожил, начавшись с оглушительной тишины, обещавшей стать началом бури. Шарик замер, прижимая уши к голове, со страхом и дрожью глядя в сторону, откуда мы пришли.

И я почувствовал. Что-то огромное, неукротимое, намного больше и сильнее меня, неслось прямо на нас. Океан. Огромные волны грозили поглотить нас, утаскивая в мутную тёмную глубину.

Земля едва заметно вздрагивала под ногами. Поднялся ветер, бросивший в лицо горсть колючего мусора. Кошка взвыла и вцепилась в грудь, превратившись в комок ужаса. И крепче прижал её к себе, готовясь принять неизбежное. Шарик прижался к ноге, с тревогой выглядывая из-за моей спины.

— Тише, всё будет хорошо, — но я в это не верил.

Впереди показались первые костлявые спины, а за ними — гон…

Сотни тел неслись вперед, сметая всё на своём пути. Они выли и лаяли, рычали и шипели. Они заполонили собой всё пространство, объединённые единой идеей, общей мыслью, которую не суждено было узнать человеку. Слаженно, будто следуя чьему-то приказу, мутанты бежали, неся на своих плечах волю Зоны.

Я закрыл глаза, готовый утонуть. Всё ждал, когда животная масса подхватит меня, раздерёт, раздавит. Страх куда-то исчез, превратившись в светлое принятие. Нам не сбежать. Некуда торопиться. Шарик тяжело вздохнул, позволил мои пальцам коснуться жёсткого меха, похожего на щетину.

Но столкновения всё не наступало. Секунда сменяла секунду, но мы были живы. Спустя минуту я решился открыть глаза и не сдержал удивлённого вздоха. Ветер принёс запах горечи и свежести.

Мы были одни.

* * *

Был ли я человеком? Не знаю. Если и был, то человек умер там, вместе с военным, девочкой на фото, Кротом, долговцем и их общей тайной.

Зона приняла меня, указала новый путь и дала сделать выбор. Путеводная нить снова со звоном натянулась, на этот раз своим концом теряясь где-то в недрах полуразрушенного саркофага АС.

— Идём, Шарик, — сказал я. Псевдособака фыркнула и, прихрамывая, потрусила впереди, принюхиваясь к ещё не осевшей за гоном пыли. Он снова делал вид, что между нами нет ничего общего. Только иногда останавливался, стоило мне отстать, и будто бы с особым интересом принюхивался к новому следу, пока я не подойду ближе.

Кошка успокоилась. Забылась настороженной дремотой. Я понимаю, что схитрил. Не стоило её брать. Она не была частью Зоны, не чувствовала её, не подчинялась Зову, который слышали Шарик… и я.

Исследуя то новое, что для себя открыл, я мысленно коснулся спины Шарика.

Я тебя вижу.

Я тебя слышу.

Я тебя ощущаю.

Он вздрогнул, будто бы и правда почувствовал моё прикосновение, махнул хвостом —

Я знаю.