Тринадцать (джен)

Таймлайн: спустя три месяца после падения власти президента Сноу и победного окончания Революции.

Капитолий. Весна. Середина марта.

Рядом с высокой решёткой, ограждающей территорию президентского дворца от улицы, напротив бокового, служебного входа останавливается автомобиль. Бесшумно.

Это «консул», очень-очень дорогой автомобиль. Не так давно, всего четыре месяца назад он принадлежал главе КУК — Капитолийской Угольной Компании. Этой самой коммпании совсем недавно принадлежала вся власть в Двенадцатом Дистрикте. Владелец «консула» то ли убит, то ли покончил жизнь самоубийством. Неизвестно. Он просто изчез.

Автомобиль несёт некоторые следы революционного лихолетья: фирменный знак выдран «с мясом», имеются царапины, два колеса были повреждены и после серьёзного ремонта восстановлены. Номеров на машине также нет. Зато на стекле имеется спецпропуск, выданный новыми, революционными властями. Но в целом «консул» в отличнейшем состоянии, по-прежнему скорость в 100 миль в час он набирает всего за семь секунд.

Из автомобиля выходит водитель. Его имя — Эолай. Когда-то «давным-давно», он был личным водителем главы КУК, но самым невероятным событием в жизни этого двадцатишестилетнего парня было знакомство с Хеймитчем Эбернети и Семьдесят четвёртые Голодные игры. (Подробно об этом рассказывается в работе «Игра Хеймитча: спонсоры»). После чего вся его жизнь изменилась до неузнаваемости, но об этом он нисколько не жалеет.

Эолай одет в чистый, но далеко не новый рабочий комбинезон. Новая власть и новые порядки, водитель в таком виде в самом Центре Капитолия, всё ещё столичного мегаполиса — примета крутых изменений в жизни Панема, имя которым — Революция.

Эолай открывает заднюю дверь и помогает выйти на улицу пассажиру. Ему за семьдесят, невысокий, но стройный старик. Очень энергичный для своих лет. Одет старик в почти новое кашемировое пальто светло-вишневого цвета, строгие чёрные брюки из чистой шерсти и туфли из светлой кожи. Все эти предметы из «прежнего времени» свидетельствуют что старик «застрял в прошлом». По части представления о дресс-коде при визите в президентский дворец, ведь именно туда он направляется.

— Осторожнее, профессор, — спешит на помощь Эолай, — в этом месте тротуар разобран.

Действительно, мраморный тротуар точно повреждён при бомбёжке.

— Спасибо. Что же это такое? — старик остановился и рассматривал огражденный провал. В тротуаре зияет узкая яма, её оградили в спешке какими-то досками и каменными блоками.

— Здесь была капсула. Не взорвавшаяся. Наши сапёры её обезвредили и при этом выворотили часть тротуара. А заделать так и не заделали. — сообщает старику Эолай.

— Да, молодой человек. Война… — задумчиво изрекает старый господин и обращается к Эолаю с просьбой: — Помогите мне добраться до ворот. И Эолай осторожно доводит старика до калитки, где его уже ждут. В саду президентской резиденции, здесь мало что изменилось. По крайней мере внешне.

— Профессор, здравствуйте. Камрад министр ждёт вас. — пожилого профессора встречает молодой крепкий мужчина, судя по выправке — бывший миротворец.

— Добрый день. Никак не могу привыкнуть, что президента здесь больше нет. — старый мужчина здоровается с молодым, который сопровождает его до дворца. Эолай остаётся снаружи.

— Так это же временно. Камрад Шенк не согласна переезжать. — «миротворец» подчёркнуто вежлив. Очень спокоен. Охотно отвечает на вопросы.

— Я слышал, что ей гораздо уютнее в Цитадели. — отвечает старый профессор.

— Простите, что вы сказали? — «миротворец» слегка удивлён.

— Цитадели.

— Никогда не слышал. Президент Пейлор живёт и работает в старом здании Военного министерства, оно построено так удачно, что никакая диверсия ему не страшна. К тому же удобно охранять.

— Да-да. Как летит время, а когда-то слово «Цитадель» знали все жители Города, — негромко, почти про себя изрекает старый капитолийский учёный. Учёный и врач. Затем он громко спрашивает своего спутника, — Так где расположился ваш шеф? В кабинете бывшего президента, мне что, подниматься на второй этаж?

— Что вы! Как можно! Камрад министр принимает посетителей в библиотеке. Там же он и работает. — Молодой человек умеет общаться, он экстраверт.

— Отличный выбор: — восклицает профессор, — сразу видно, что министр — образованный интеллигентный человек.

Мужчины входят в правый флигель теперь уже бывшей президентской резиденции, как оказывается президент Пейлор не желает перебираться сюда.

— Профессор, вы бывали раньше во дворце? — задаёт ни к чему не обязывающий вопрос «миротворец».

— К несчастью, да. Но я вовремя иммигрировал в Тринадцатый. — с полной серьёзностью отвечает ему старик.

— Ну вот мы и пришли, — говорит молодой мужчина с военной выправкой. Открывается дверь в библиотеку на первом этаже дворца. И мы видим широкое лицо нынешнего хозяина библиотеки и всего дворца — Плутарха Хэвенсби.

* * *

Хэвенсби одет как обычно, в серую униформу Тринадцатого. Но всё же приметы «капитолийских излишеств» имеются: ручка с золотым пером, кресло, обитое натуральной кожей и портрет женщины в рамке на столе.

— Добрый день, профессор Аврелий? Как добрались? — приветствует учёного министр нового правительства и хозяин библиотеки и всего бывшего президентского дворца. Он обращается к «миротворцу», который вошёл в кабинет вместе с посетителем, — Домиций, помогите профессору снять пальто.

— И вам того же. Спасибо, домчался за пару минут. — отвечает старик.

Оказывается, что профессор всё-таки успел «перестроиться на новый революционный лад»: под пальто он надел простой и скромный свитер темно-синего цвета.

Министр усаживает Аврелия на стул перед письменным столом, прямо перед которым стоит маленький столик и садится на второй стул напротив профессора. Сразу в комнату входит молодая девушка лет семнадцати, весьма атлетического телосложения, она приносит две чашки с чаем и тосты. Всё очень скромно, по-спартански. Но чашки из дворцового сервиза, тонкий мейсенский фарфор.

— Пейте чай, доктор! Кофе достать не под силу даже мне, а чай — пожалуйста, из моих личных запасов. — Плутарх надевает маску очень гостеприимного хозяина.

— Благодарю. Предлагаю сразу перейти к делу. — старый профессор настороже, он проделал неблизкий путь во дворец не для того, чтобы попить чай с ПХ.

— Как вам будет угодно, профессор, сразу так сразу. — притворно вздыхает министр и бывший главный заговорщик Капитолия, — Я пригласил вас для того, чтобы определиться. Простите, профессор, но я должен сегодня доложить президенту: либо в понедельник начинается судебный процесс, либо правительство принимает решение о его отмене. И это решение отменить будет нельзя. Вы подпишете экспертное заключение о вменяемости Китнисс Эвердин? Да или Нет?

— Я уже говорил вам и повторять смысла не вижу! — твёрдо «отбивает пас» профессор и лечащий врач Китнисс Эвердин.

— Гарантия, что её не казнят! Никто не в состоянии её дать! Не я, не госпожа президент! — с ещё более фальшивым сожалением в голосе отвечает Плутарх.

— Вы хотели сказать «камрад президент» — иронизирует старик.

— Это не имеет значения. Значение имеет ваше экспертное заключение, профессор, — отбривает его Плутарх.

— Тогда извольте. Она невменяема, судить за убийство её нельзя, она не может нести ответственности. Нет, камрад министр. Это моё окончательное решение. — Мягко, но очень решительно и твёрдо отвечает ему профессор.

— Очень жаль, — на этот раз в словах и мимики ПХ больше искренности, — вы обрекаете Китнисс на пожизненное заключение.

— Я отказываюсь вас понимать! — удивление профессора весьма сильное. Он ставит чашку на блюдце, при этом она звенит. Довольно звонко и громко.

— Пожизненное заключение в вашей клинике. Китнисс никогда не покинет её. — Плутарх не доволен, это заметно невооружённым взглядом. Увы, профессор — не самый любимый его партнёр. Уж больно ершист старый доктор.

— Почему вы в этом уверены?

— А потому, уважаемый профессор, что в случае отмены суда будет принят правительственный указ, в котором Китнисс будет объявлена невменяемой, отменить который будет невозможно.

— Откуда такая уверенность? — скептически спрашивает Аврелий.

— Решение Правительства утверждается Советом представителей Тринадцати дистриктов. Решение Совета не может быть обжаловано. — Профессор уже догадался, что ПХ «начал юлить».

— Господин Хэвенсби! Вам нужно получить моё положительное экспертное заключение. Потрудитесь объяснить мне вашу цель. — Старик расставляет точки над И.

Плутарх всё предвидел заранее, но спектакль необходимо доиграть до конца, не пропуская ничего. Он глубоко вздыхает. Молчит. Начинается пауза в беседе. Она длится минуту или около того.

Наконец министр отвечает старому профессору:

— Вам всегда подавай ясность. Хорошо. Да, мне нужен позарез «процесс Эвердин». Но мне категорически не выгодно её осуждение. Подчёркиваю, это не в моих интересах. Однако, страсти ненужным образом накалились. После гибели их президента в Тринадцатом случилось два переворота. Сначала власть захватил генерал Кристи. «Старая гвардия». Но он был неосторожен и «молодые волки» съели его. Теперь отборными войсками из Бункера командуют генерал Тэллери и полковник Мэннинг.

— И что? Эти господа хотят отправить девочку на эшафот? Нет, тогда уж лучше клиника, — горячо возражает профессор.

— Не торопитесь с выводами. Тэллери — бывший глава охраны Коин. И, конечно, он очень зол на Китнисс. Вы что-то хотите добавить, пожалуйста, не смущайтесь, — ПХ возвращает слово профессору.

— Тэллери я видел всего два раза. И мне не кажется, что он сильный лидер, — Плутарх согласно кивает, — А что касается Мэннинга. Ведь он — глава контрразведки, верно? — Плутарх кивает второй раз. — С ним мне приходилось вести длительные беседы. Он лидер. Воля и ум развиты в одинаковой степени. Думаю, что Тринадцатый возглавляет именно он. — Плутарх кивает с утроенной энергией. Скажите, мистер Хэвенсби, с семьёй Эвердин контактировали именно его люди?

— Всё верно. Именно они и отвечали за её безопасность. А Боггс, он ведь из разведки. Он появился и у Мэннинга «разболелась голова», — кратко, но ёмко сообщает ПХ.

— Следовательно, мне нужно убедить Мэннинга? — делает предположение профессор Аврелий.

— Не совсем. Надо встретиться нам вчетвером. Вы, я, Мэннинг и Тэллери, и вот тогда вы получите ясный и недвусмысленный ответ. Так сказать, карты на стол, господа, те я хотел сказать «камрады».

Профессор не выдерживает и начинает смеятся. Глухой старческий смех. Плутарх не может удержаться и также позволяет себе полуулыбку.

— Когда? — задаёт вопрос Аврелий.

— Сегодня, А вернее — сейчас: — даёт чёткий ответ Плутарх. — Домиций! — обращается он к «миротворцу», который не покидал библиотеку и всё время был рядом, — Свяжитесь с Гвардейскими казармами и передайте командованию моё приглашение на обед. Здесь во дворце. Обязательно упомянув, что говорить будем про суд над Китнисс Эвердин.

Проходит совсем мало времени, Плутарх не успевает съесть свой тост, как Домиций (личный помощник и начальник охраны в одном лице, действительно бывший майор миротворческих сил Панема) возвращается, чтобы сообщить:

— Они уже в пути. Генерал и полковник. Просили передать, чтобы начинали без них.

— Очень вежливые люди, дали нам возможность съесть суп, — резюмирует Плутарх Хэвенсби

Глава прямо продолжает действие, описанное в первой главе.

Место действия: Малая столовая дворца. Таймлайн: спустя 15-20 минут. Малая столовая дворца.

Дверь в столовую открыта полностью. Входят двое. Двое мужчин. Первый: мускулистый шатен ростом очень высокого роста. Его сила сразу бросается в глаза. Про таких говорят: «косая сажень в плечах». Лицо его открытое и простое. Глаза голубые. Говорит громко, его голос — низкий бас. На вид ему лет тридцать пять (на самом деле генералу Тэллери тридцать девять). Он — типичный уроженец Тринадцатого дистрикта, кожа у него бледная, экономит на гласных и не утерял почти что детскую привычку искренно восхищаться и горячо ненавидеть. Второй: ниже ростом, физически превосходно развит, но это не так бросается в глаза как у первого, он более коренаст. Движения его плавные, кошачьи. Но это движения большой и опасной кошки. Если первый гладко выбрит, то второй носит усы и бороду, которые делают его старше: на на самом деле он моложе Тэллери на три года. Его лицо умное, а светло-карие глаза холодны как лёд мартовским утром. Имеет привычку говорить негромко и не повышая голоса ни при каких обстоятельствах. Одеты мужчины в серую униформу Тринадцатого, но генерал поверх её одет в кожаную тужурку, а полковник в тёплую куртку с капюшоном, обе вещи несомненно дизайнерские, капитолийского происхождения.

Ещё до того, как вновь прибывшие появились в столовой Плутарх и профессор Аврелий слышат обрывок их разговора:

— Скажи, друг, Сноу травил своих министров в этой самой комнате?

— Нет, в Большой столовой.

— Откуда знаешь?

— Агентура доложила.

— Ясно. Мистер Хэвенсби! Приветствую! Здравствуйте, профессор!

Первый мужчина: генерал Тэллери, нынешний глава Тринадцатого дистрикта, командующий его боевыми силами в Капитолии, в первую очередь, здороваясь с Плутархом, держится не просто на равных, а по-товарищески. Второй, полковник Мэннинг, когда пожимает Хэвенсби руку, ведёт себя более сдержанно. Впрочем, он всегда такой. Ведь Мэннинг — глава службы безопасности (контрразведки) Тринадцатого.

— Здравствуйте, генерал. — Плутарх демонстрирует открытость и показное радушие.

Мужчины обмениваются рукопожатиями, затем освобождаются от верхней одежды, после чего садятся за стол, за котором могут поместиться шесть человек.

— Друзья, старинная панемская традиция не просто разрешает, а рекомендует решать важнейшие вопросы государственного значения за обеденным столом. — начинает Плутарх Хэвенсби.

— Традиция? Капитолийская что ли? — басит генерал Тэллери.

— Нет, она появилась задолго до «Тёмных дней»,— вместо Хэвенсби ему ответил Мэннинг.

— Надо же! — воскликнул генерал. — Плутарх! Ты познакомишь нас с блюдами «Высокого стиля»?

— Мэддокс, ты говоришь ерунду! В Городе закончились практически все припасы НЗ (прим: Неприкосновенный запас. Личные запасы продовольствия капитолийцев). —  сделал генералу замечание младший по званию полковник Мэннинг. Тэллери воспринимает это спокойно. Они — давние друзья.

— Комрад Тэллери прав, кладовая президентского дворца опустошены не полностью. На половину, если быть точнее. И повара выжили. — с ухмылкой, но сдержанной, серьёзно ответил ему министр коммуникаций нового Панема. — Сейчас подадут первое, как известно мне, это французский суп консоме.

— А это вкусно? — заинтересованно спросил Меддокс Тэллери. В его взгляде читалось любопытство. И голод.

— Сами увидите, — пожал плечами Плутарх.

Первое очень понравилось генералу. Полковник ел молча, но после присоединился к хвалебной оде Меддокса Тэллери.

— Это великолепно! Плутарх, ты знаешь, из чего это приготовлено? — Тэллери просто переполняют чувства. Он сугубо искренен в своём восторге.

— Конечно! Три вида мяса, бульон сварен на кости, поэтому суп такой густой. Одно жаль: зелени нет, невозможно достать. К консоме полагается спаржа и свёкла, никак не удаётся достать.

— Ну, это решаемо, — понимающе кивнул генерал. Он уже всё съел и теперь готовится к второму, которое должны вот-вот принести. — В наших теплицах есть свекла. А про спаржу я слышал, белая спаржа, я правильно понял?

— Да-да, всё верно, — подтвердил Плутарх. Слова Тэллери его заинтересовали, он даже перестал есть.

— Раньше спаржу выращивали в Двенадцатом, можно там высадить, — вступил в разговор Мэннинг. Вид у полковника был довольный, ему очень понравился суп. — Плутарх, ведь речь пойдет о ней?

— Да, о Китнисс! — закивал в ответ Хэвенсби. Чем вызвал приступ неудовольствия у генерала.

— Ну вот опять. Поесть спокойно нельзя. Время терпит, камрады, — в этот момент Мэддокс увидел, что ему (специально, Плутарх Хэвенсби всё продумал заранее) принесли добавку, вторую порцию консоме. И он моментально выпал из разговора. Как раз в самой сложной, начальной фазе.

— Да! О Китнисс Эвердин, Я подпишу заключение только при наличии гарантий её жизни, — заявил не спеша дожидающийся второго профессор Аврелий.

Мэддокс протестующе замычал, но его рот так полон, что сказать он не может ничего. Вместо него отвечает Мэннинг.

— Гарантий? Профессор, какие гарантии мы можем дать? Мы же не судьи. Но я прекрасно помню, вы — безусловный сторонник отмены смертной казни. Но пока Панем не готов. Года через полтора, не раньше. Но я заверяю вас, мой голос будет «за». — спокойно произнёс Мэннинг.

Тэллери попытался высказать своё неудовольствие, но его игнорируют. И всё потому, что он занят пережёвыванием большого куска мяса и без опасности подавиться им не может произнести ни единого членораздельного звука.

— Но сейчас смертная казнь действует. В этом всё и дело! — настаивал на своём профессор.

— Не согласен! Это вопрос вообще неактуальный. — возразил ему полковник и намеренно скосил взгляд на Плутарха. Который поймал этот взгляд и моментально включился в дискуссию:

— Согласен. В отношении Китнисс, это не верная постановка вопроса.

— Некорректная. — добавил Мэннинг. Лаконично.

— Почему? А вы намекаете, что она — «Сойка-пересмешница»? — быстро догадался профессор Аврелий.

— Именно. Народ её боготворит. А то, что она натворила, нисколько не поколебало это её обожествление. Она неприкосвенна. — очень чётко сформулировал своё мнение полковник.

— Не согласен, — всё-таки сумел вставить лишь два слова недовольный Мэддокс Тэллери.

Чарльз Мэннинг неожиданно встал на его сторону, весьма неожиданно, даже для Плутарха:

— Однако, камрады, оставить безнаказанным убийство признанного лидера Революции это не годится! Я против! Её необходимо судить! Настаиваю на этом. И в этом мы с Мэддоксом совершенно едины.

Плутарх тщательно делает вид, что ему всё равно, хотя это не так и он возражает полковнику:

— Известный факт, в Бункере Эвердин носила на руке особый браслет с надписью «Психически не стабильна!». И вытекающий из этого факта вопрос: почему её допустили к церемонии казни Сноу?

Мэннинг понял, что вопрос адресован в первую очередь ему и ответ последовал незамедлительно:

— Тебе известно, что на её участии настояла сама камрад президент. Но я не возражал. Я это признаю.

— Что было преступной ошибкой, — громким голосом заявил весьма недовольный Мэддокс Тэллери. — В смысле пригласить Эвердин, а не то, что ты, Чарльз, не пошёл против желания Койн.

— Нет, молодые люди, — возразил профессор Аврелий, — главная ошибка не в этом. Психически нестабильного ребёнка превратили в «первое лицо». Кто-нибудь задумался, чем это чревато?

— Я задумывался, — тяжело вздохнул полковник Мэннинг.

—  Всё равно, я настаиваю на открытом суде. Профессор! — обратился Тэллери к профессору, — Просто ответьте, может ли она отвечать за себя? За свои поступки.

— Не совсем. В ограниченном виде может, но не более того. — уклончиво ответил Аврелий. А затем добавил, — А показания главной обвиняемой? Насколько мне известно, она так и не была допрошена по всем правилам.

— Вы ошибаетесь, профессор, Эвердин вчера дала признательные показания. — с лицом никак не выражающий его эмоции ответил ему Плутарх. Профессор побледнел. Это для него крайне неприятный сюрприз.

Мэддокс Тэллери бросился в бой с яростью и гневом:

— Говорите что угодно, но Эвердин — убийца и её надо судить! И ещё не известно до конца какое участие в этом паскудном деле сыграл Сноу!

— Ты прав, это не до конца расследовано, не было возможности… — согласился с ним Плутарх.

— Все слышали его смех. Я не за что не поверю, что старик Сноу ни при чём! — продолжал атаковать Тэллери.

— Дело нельзя спускать на тормозах. Последствия будут ужасающими, — присоединился к нему Мэннинг.

— Так что вам надо, справедливое наказание или месть? — не желал уступать и защищал Китнисс до конца профессор.

— Справедливость, больше ничего! — заявил генерал Тэллери.

— Справедливость! — присоединился к нему полковник Мэннинг.

— Да. Справедливость. — заявил Плутарх. — И я не считаю таковым, если Китнисс остаток жизни проведёт в лечебнице, доктор!

— Могу ли я быть уверенным, что смертная казнь ей не грозит? — стоял на своём профессор.

— Суд — да, казнь — нет, — начал Плутарх.

Генерал Тэллери промолчал, поэтому вместо генерала высказался Мэннинг:

— Суд несёт немалые угрозы. Кто может поручиться, что неожиданно не всплывут такие подробности, что всем нам тошно станет. Поэтому важнейший вопрос: какая форма суда? Я за закрытый военный трибунал.

— Ни в коим случае, — отрезал профессор.

— Нет, не получится, слишком многие из старших командиров повстанцев будут против. Открытый суд с участием присяжных. Как в древности. Участие профессиональных судей второстепенно, но их участие желательно. — Весомо возразил Плутарх, с аппетитом поедавший принесённую только что порцию утки с пряностями.

— А кто будет её защитником? В древности подсудимому полагался защитник, — проявил свой уровень образованности полковник Мэннинг.

— Об этом подумаем позже. Но защитник будет, — ответил ему Плутарх.

— Настаиваю, чтобы обвинителем был прокурор из нашего дистрикта. Только в Тринадцатом есть квалифицированные обвинители. Не военные преступники, как здесь, в Капитолии. — чётко высказал своё генеральское мнение Тэллери. С последним согласились все: Мэннинг с радостью и солидарностью. Плутарх с кажущейся беспристастностью. А профессор, скрепя сердце.

— Вношу предложение. Камрады! Предлагаю, чтобы в состав коллегии присяжных вошёл один представитель от каждого дистрикта. Данное предложение также не встретило особых возражений, вот только Плутарх забыл добавить «и от Капитолия тоже».

— Нужен ещё судья. Так, кажется, должно быть «по правилам»? — заявил полковник. Спорить с этим никто не стал.

В конце концов, не сразу, но четверым мужчинам удалось прийти к соглашению. Генерал Тэллери упирался, но ему пришлось уступить. Он и Мэннинг дали гарантию, тайно и строго секретно, ни в коим случае, ни при каких обстоятельствах, приговор Китнисс Эвердин не может быть смертным. Милосердием тут и не пахло, расчёт был на то, что относительно мягкий приговор «разрядит обстановку». Полковник Мэннинг не допускал и мысли, что Китнисс Эвердин могут вынести оправдательный приговор.

Профессор Аврелий уехал первым, он давно понял, что ему не отвертеться, что правительство твёрдо намерено провести этот процесс. А сейчас он полагал, что сделал всё. Чтобы обезопасить её. Своего «самого трудного пациента». После чего Мэннинг с Тэллери отправились «на экскурсию» по дворцу. Полковник знал невероятное множество примечательных подробностей о том, какие люди здесь раньше жили, о событиях, которые происходили. Здесь, или неподалёку. Для контрразведчика он был крайне любознателен, что касаемо Врага. Ведь капитолийцы были и оставались для уроженцев Тринадцатого смертельными врагами.

И вот Плутарх Хэвенсби остался один. Как только он остался в одиночестве, тотчас достал из сейфа четыре досье. Изучить их он хотел не торопясь. Очень внимательно. Но присутствие посторонних исключалось.

Не торопясь он разложил на столе четыре папки. Одно имя ему было хорошо знакомо, ещё о двух он что-то слышал, про последнюю девушку знал крайне мало. Хотя в этом деле это не имело большого значения. Четыре девушки, четыре кандидатуры в защитницы Китнисс Эвердин на предстоящем процессе.

Первая папка было досье Гратидии Мелвилл.

Из её дела ясно следовало, что она — типичный представитель «старого режима». Адвокат. 37 лет. Только что привлекалась, но была освобождена от обвинений за недостатком улик, к суду революционного трибунала. Подозревалась она в доносительстве. Мелвилл была осведомителем Супрефектуры, страшного учреждения тайной полиции Капитолия. Раздражённый тем, что на его столе появилось именно её досье Плутарх написал в своём блокноте: «Незамедлительно выйти с предложением камраду президенту распустить Капитолийские коллегию адвокатов! И запретить всем, причём пожизненно, занимать любые государственные должности, даже самые низшие».

Вторая — Пассиены Бельмонт.

Вторая кандидатура была намного лучше: юрист 24-х лет от роду. Политическая нелояльность была отмечена ещё во время её учёбы на юридическом. Находилась в разработке Супрефектуры в течении трёх предшествующих Революции лет. Но раньше «ищеек Сноу» её взяла в разработку разведка Тринадцатого. Именно поэтому ей удалось уцелеть, когда после провала 75-х Голодных игр в Капитолии начались повальные аресты всех подозрительных лиц. Пассиена перешла на нелегальное положение. Активная участница капитолийского подполья. Умна. Отважна. Довольно безрассудна.

Третья — мисс Теренции Фётвуд.

Теренция была хорошо известна Плутарху. Её отцом был партнёр семьи Хэвенсби по бизнесу, она рано осталась без матери, а когда её было пятнадцать при загадочных обстоятельствах во время ревизии принадлежащих ему предприятий в Дистрикте Восемь погибает её отец. С семнадцати лет Теренция исполняла секретные поручения Плутарха Хэвенсби, который ещё семь назад возглавил капитолийских заговорщиков. Сейчас Теренции было двадцать три года. И, пожалуй, её главным минусом было давняя близость её семьи с семьёй Хэвенсби.

Четвёртая — мисс Таис Урбанек. Девятнадцать лет.

Плутарх не слышал раньше этого имени, именно её досье он изучал дольше и тщательнее других. История этой девушки напоминало детективный роман: дочь небогатых родителей, однажды она словно купила счастливый билет в лотерее: за отличную успеваемость в средней школе на окраине Капитолия, её приняли без экзаменов в Университет, на юридический факультет. Её обучение оплатила Леди Аврора Кёнигсегг, самая богатая и могущественная женщина в Капитолии. Чем она заслужила такую щедрость из досье понять было невозможно. Что предсказуемо, училась юная Таис отменно, но неоднократно попадала в разные опасные передряги: её четыре раза грабили на улице, банк, в котором она проходила практику юристом банка, подвергался налёту банды вооружённых грабителей. История была громкой: налёт обернулся кровавой бойней, двое застреленных миротворцами грабителей, семнадцать убитых на месте и двое умерших по пути в больницу сотрудников банка. История приключилась четыре года назад, но Плутарх Хэвенсби не мог припомнить, что кого-то из здания банка вывели целой и невредимой. А именно так случилось с Таис. Из досье следовало, что она успела поработать в известнейшей юридической фирме «Фортуна», которая занималась консультированием. Характеристики у неё были отменные. Но рядом лежала справка о её политической неблагонадёжности, справка датировалась прошлым годом. Один эпизод из её жизни всё же был известен Плутарху: из городского дома предварительного заключения её освободили в «ночь блэкаута», когда планолёт Тринадцатого вывез из Капитолия Пита, Энни и Джоанну. Операцию в тюрьме провели участвовавшие в Сопротивлении миротворцы. Таким образом, Таис побывала в «застенках Сноу», но ей повезло, в какой уж раз, и она уцелела. В середине октября агонизирующий режим убивал направо и налево, без разбора, шансов уцелеть у девушки было крайне мало. Но она выжила и теперь Плутарх с громадным интересом читал историю её жизни.