Ещё шампанского! (гет)

Тётя Элла звала его лапочкой.

От неё пахло, словно от клумбы с цветами — удушливо. Пушистые волосы воздушным золотистым облаком окаймляли ее лицо. Она пила розовое вино, курила шоколадные тонкие сигареты, носила шелковые пастельные мантии, обнажившие плечи, и нараспев звала Сириуса лапочкой.

На самом деле, лапочками она звала абсолютно всех. Сириуса от неё мутило.

Лапочка-лапочка-лапочка, словно бы в её лексиконе не было другие слов.

— Не называйте меня так, — требовал он, кривясь. Тётя Элла смеялась.

— Конечно, лапочка, — словно не слыша его, говорила она и улыбалась, напевая какую-то привязчивую французскую песенку, слова которой надолго заседали у Сириуса в голове. Он готов был рвать и крушить всё вокруг, чтобы выкинуть их из своего сознания, но не удавалось.

— Я не лапочка! — возмущался Сириус. Тётя Элла вспархивала с дивана, в разлетающемся шёлке своей мантии похожая на бабочку, обнимала его за плечи и целовала в щёку.

— А иногда неплохо было быть лапочкой, дурашка, а не ощерившимся жмыром.

Сириус пытался стереть след её розовой помады со щеки под звонкий перелив её смеха. И в такие моменты ему хотелось свернуть ей шею ещё сильнее, чем обычно, но он лишь мрачно смотрел на неё из-под сведённых бровей. И её смех становился лишь громче, она отмечала, что он — просто вылитый дедушка Поллукс.

Сириус морщился, будто бы у него разом заболели все зубы.

Она не говорила, она щебетала. Вся такая душисто-приторная, солнечно-лёгкая, воздушно-тягучая, словно клубничная жвачка. Сириус едва не шипел, стоило ему заслышать её воркующий голос. Её было слишком много, даже если она сидела в соседней комнате, склонившись к чужому плечу. И хотя она говорила совсем негромко, он слышал журчаще-фальшивый смех, даже находясь у себя. Поэтому музыка во время её визитов к матери орала из его комнаты на весь дом — стены едва не тряслись.

Но иногда тётя Элла приходила, когда никого из родителей не было. Спрашивается, какого дементора ей было надо. Регулус сразу же куда-то исчезал, Кричер провожал её в гостиную, а потом сообщал Сириусу, что его зовут. Если он не приходил, она ждала его недолго и, стуча каблуками, поднималась к нему; тётя Элла падала на его кровать с бокалом розового вина в руках. После её ухода проветрить комнату до конца так и не удавалось.

Сириус едва не выставлял её прочь, но её это ни капли не смущало, словно бы она и представить себе не могла, что кто-то будет ей не рад.

Она напропалую флиртовала с Джеймсом, если заставала его у Сириуса в гостях. Она со всеми флиртовала, даже с его матерью, по-другому она разговаривать и не могла. Джеймс был от неё в восторге. Он стрелял у неё сигареты и прикуривал с её помощью, она откидывала голову на его руку, заброшенную на спинку дивана. Сириус пытался сломать ей взглядом хребет.

Потом от Джеймса пахло точно так же, как от неё: приторно и шоколадно, её сигаретами и духами. Сириус картинно отмахивался от этого запаха тетрадью.

Джеймс ржал.

— Как думаешь, у меня получится с ней?..

— Нет.

— Твой друг — настоящая лапочка, — тётя Элла закуривала под бурчание Кричера, садясь с ногами на диван. Сириус хмурился.

— У тебя все лапочки, — отвечал он. Она улыбалась, откинув голову на подлокотник кресла, чтобы поймать его взгляд. Сириус стоял, подперев собою стену.

— Кроме тебя, — роняла она, выдыхая дым. — Ты по большей степени дурашка

Сириус смотрел на её беззащитное горло и думал её задушить. Так он не ненавидел даже мать и Кричера.

— Кричер, принесёшь мне вина, лапочка?

— Здесь вам не ресторан.

Но Кричер приносил, и Сириус требовал у него вина и себе. Кричер предлагал ему сходить самому, сообщая, что о визите в погреб сразу же станет известно госпоже. Сириус обещал его прибить.

Тётя Элла смеялась и называла их обоих забавными.

— Вы просто чудо, — добавляла она.

— Вы специально его на меня травите, — Сириус знал, что это не так. Кричер ненавидел тётю Эллу не меньше его. — Чтобы веселее провести время.

— Спасибо за идею, лапочка! — он думал разбить ей зубы. Кричер, глядя на то, как плещется вино через край её бокала, впервые был с ним солидарен.

Сириус закуривал и оставался с ней до самого конца, садясь рядом и с демонстративно несчастным видом позволял ей себя обнимать, словно плюшевую игрушку. Иногда он отбивался, и тётя Элла звала его дурашкой.

Когда Сириус её поцеловал, она не отстранилась. Но рассмеялась, стоило её отпустить. Кричер, ушедший за вином, должен был вернуться с секунды на секунду.

— Дурашка, — только и сказала тётя Элла и клюнула его в щёку, хотя Сириус ожидал услышать её крики — в конце концов, он так хотел, чтобы она разозлилась, а не щебетала. Но она смотрела на него с ласковым снисхождением. — Ну нельзя же угонять пегасов, не научившись ездить на лошадях без седла.

Она растворялась на языке кремовой сладостью. Но вкус того поцелуя — шоколада и дыма — во рту Сириус чувствовал ещё очень долго. И его это бесило. В конце концов, чтобы ощутить это ещё раз Сириус начал покупать именно её дурацкие тонкие сигареты.

Тётя Элла продолжала, щебеча, появляться в его доме и по-прежнему звала его лапочкой с иронично-нежной интонацией в голосе. Джеймс летом после шестого курса тоже зачастил. Где-то в конце июля он пропал на неделю, чтобы появиться в начале августа с горящими глазами и возбуждением в каждой черте лица.

— Ты не поверишь! Твоя тётя…

Сириус спустил его с лестницы под дикие вопли Кричера, который то ли подбадривал его, то ли ныл, что с полом нужно быть аккуратнее, ведь его положил ещё Финеас Найджелус Блэк. Сириус не особенно разбирал.

— Так Джеймс умеет ездить на пегасах, тётушка? — спросил Сириус, когда тётя Элла курила в гостиной. Его матери не было дома, отца — тоже. И какого дементора она тут забыла?

Сириус не знал.

Тётя Элла прищурилась

— Не ревнуй, лапочка. Хотя ревнуй, тебе идёт.

— Обязательно было спать с моим лучшим другом? — прохрипел Сириус, нависая над ней. Тётя Элла приподняла бровь, улыбаясь так, словно не чувствовала опасности. А ведь он был зол.

— Обязательно кричать на меня, дурашка? — спросила она, потягиваясь. — Почему бы и да? Он выглядел сексуальным.

— А я? — спросил Сириус, сглатывая. Тётя Элла потрепала его по щеке.

— А ты чудо какой хорошенький! Не нальёшь мне вина, лапочка? — ей хватило чуть вытянуть руку, уперевшись ему ладонью в грудь, чтобы оттолкнуть его. — Можешь и сам сделать глоток.

Только в Хогвартсе Сириус узнал, что это был отнюдь не один раз, тётя Элла отправляла Джеймсу сигареты с совиной почтой. Джеймс подмигивал Лили Эванс. Сириус хотел ему врезать и сжимал палочку в кармане мантии. Даже от блока сигарет исходил едва осязаемый цветочный аромат. Сириус втягивал его глубоко в лёгкие и чихал.

— Что это, Поттер? — спрашивала Лили Эванс. Джеймс пихал Сириуса под рёбра.

— Это Бродяге. Посылка от тётушки. Она у него очень добрая.

Сириус улыбался так, что зубы вот-вот готовы были треснуть. Тётя Элла ему не писала, совсем. А Джеймс строчил ей какие-то записки едва ли не каждый вечер. Сириус старался этого не замечать, затягиваясь мерзкими сигаретами. Даже Питер смеялся над тем, что они были женскими.

— Передавай ей привет, — кривился Сириус и по слогам протягивал, пытаясь подражать певучему голосу тёти Эллы, — от дурашки.

К Рождеству Сириус отрастил бороду и уже не мог прожить двух часов без сигаретки, а тётя Элла и Джеймс продолжали переписываться.

— Ты решил подражать Дамблдору? — спросила мать, как только увидела его.

— Я теперь вырос. Могу делать, что хочу!

Она смотрела на него с секунду с непередаваемым выражением лица, потом негромко хмыкнула.

— Ну как скажешь, — ему казалось, что она едва-едва сдерживала смех. — Как скажешь.

Тётя Элла совсем по-девичьи ахнула, когда они встретились за пару дней до Рождества, пока Сириус жадно втягивал исходящий от неё запах. Он был раздражающе сладким, как никогда прежде, Сириус морщился.

— Мерлин, лапочка, что ты сделал со своей хорошенькой мордашкой?! — воскликнула тётя Элла, подходя ближе, и, сжав подбородок пальцами, принялась поворачивать его лицо из стороны в сторону, чтобы разглядеть получше. Потом она отпустила его и, положив руку к Сириусу на плечо, подалась вперёд. Сколько же духов она на себя выливала?! У Сириуса кружилась голова: — Сбрей скорее, пока никто не видел, — прошептала ему тётя Элла. — Дурашка!

Она отстранилась порывисто быстро, и Сириус досадливо потёр след от помады матери, которую старательно размазывал по шее, словно бы от поспешных поцелуев. Тётя Элла будто и не заметила, она лишь с мягкой улыбкой и печальным взглядом смотрела на его скулы и подбородок и качала головой.

— Кстати, лапочка, как поживает Джеймс?