Прекрасно (джен)

Джинни уже и не помнила, когда это началось.

День, два назад. Быть может, с того момента прошел уже месяц, а может и целый год. Она сбилась со счета после третьего цветка. Потому что считать было бессмысленно, она не была какой-то греческой богиней, великомученницей или героиней войны, чтобы ей воздвигали памятники, ее подвиги восхваляли веками и поступками восхищались еще долгие годы.

Она была просто Джинни Уизли, маленькой, потерянной девочкой в огромном мире, словно насмехающемся над людьми после кровопролитной войны.

Джинни помнила лицо Фреда, мирно спящего в своем гробу.

Умиротворенный, спокойный. Словно и не уходил из жизни, словно проснется с минуты на минуту и в доме семьи Уизли вновь раздастся радостный смех, разразятся споры и крики из-за очередной продели близнецов… Да только Джордж, безэмоционально смотрящий на могилу, в которую должны погрузить частичку его души, и курящий самую обычную маггловскую сигарету, говорил одним взглядом: «Хорошо не будет, Джинни. Это жизнь».

Джинни, тогда еще маленькая и наивная, не верила. Словно знала, что у нее с Гарри все хорошо будет, словно верила, что у ее сказки точно будет счастливый конец.

Джинни совсем не обращала внимания на то, что цветы, желтые циннии, положенные на могилу брата, означающие «я вспоминаю тебя каждый день», говорили совсем не о Фреде. Они кричали о Гарри, о любви малютки к сказочному принцу, победившему злобное чудовище.

Джинни делала вид, что ханахаки — болезнь, пожирающая ее который месяц, — какая-то глупая иллюзия ее мозга. Словно проклятие, прилипшие к ней после последней битвы. Джинни хотела верить, что все пройдет.

Не проходило.

— Я люблю тебя, — с улыбкой говорит Гарри, обнимая ее. Джинни радостно смеется и отводит взгляд. Молли, добрая, такая родная мама, улыбается и поддерживает смех, считая, что ее дочь смущается посторонних взглядов.

На самом деле Джинни сдерживает слезы. Грудь разрывает от боли, хочется кричать, громко, срывая голос, однако вместо этого Джинни молчит, сдерживается, улыбается.

— Я знаю, — совсем тихо говорит она и подносит руку к губе, убирая красный лепесток.

В последнее время это становится привычкой.

Никто не замечает, а может делают вид, что не замечают, этого аккуратного, отточенного движения. Джинни благодарна в любом случае. Жалость семьи — последнее, чего бы ей хотелось. Они все потеряли многое, она не единственная, кто заслуживает сочувствия.

Джинни ненавидит Гарри, проклинает тот день, когда впервые услышала историю о мальчике, победившем Темного лорда, о мальчике, который выжил. А еще Джинни ненавидит зеленые глаза Гарри, в которых она утонула, впервые заглянув в них на вокзале Кингс-Кросс. Джинни ненавидит его за то, что спас ее тогда, на первом году обучения, потому что если бы она погибла в том проклятом туалете, то сейчас бы не страдала. Не пыталась скрыть ото всех за улыбкой боль, цветы, с каждым днем все сильнее распускающиеся внутри.

— Ты в порядке, — каждый раз повторяет себе Джинни, стоя перед зеркалом, умываясь холодной водой от крови, прилипшей к губам. — В твоей жизни все прекрасно. Гарри любит тебя. Разве это не главное? Разве это не то, что вам нужно?! — орет она, ударяя по раковине, на которой аккуратным бутоном лежит белая фиалка, которая всем своим видом кричит: «Давай попробуем быть счастливыми!!!». — Почему оно не прекращается, почему?

Джинни правда не понимает в чем проблема. Ханахаки болезнь, — знает она, — болезнь, что лечится взаимностью. Но Гарри любит ее, любит, как никого другого, и потому сделал предложение, потому они совсем скоро поженятся.

«Быть может, — проносится в голове у Джинни, — ханахаки проходит после свадьбы. Поэтому мама так торопит Гарри».

— Когда ты им скажешь? — в один момент Джордж не выдерживает.

С похорон Фреда проходит три месяца, и он редко показывается дома, предпочитая тратить все свободное время на работу в магазине, где еще витает запах Фреда, где еще ощущается его присутствие. Там Джорджу легче, правда пачка маггловских сигарет заканчивается ежедневно.

«Привычка», — уверен Джордж. От которой он избавится легко, просто не хочет.

— Скажу что? — Джинни улыбается, так радостно, что даже морщинки появляются возле глаз, да только они сами выдают глубокую печаль. — В моей жизни все прекрасно, братик. Я вот-вот выйду замуж за парня, который любит меня, разве не прекрасно?

На самом деле Джинни больно. Чертовски больно, невыносимо. С каждым днем становится хуже, с каждым днем контролировать цветки становится все невозможнее. Однако Уизли по-прежнему уверена, что никому знать об этом не нужно. Вытирать кровь с губ становится привычкой, такой же, как дышать через силу, с каждым вздохом сдерживая слезы.

— Прекрасно?! — усмехается Джордж, ударяя о стену. — И это называется прекрасно, Джинни? — орет он. — Насколько ты похудела, насколько бледнее стала твоя кожа, как часто ты кашляешь цветами?

— Откуда ты…

— Не держи меня за идиота, сестренка, — выплевывает совсем ядовито он, — не говори мне, что я один заметил это… Ты ведь умираешь… Я не могу потерять еще и тебя, пожалуйста, Джинни, скажи мне, кто он. Кто тот мужчина, которого ты любишь. Кто убивает тебя?

— Это Гарри, — уверяет его Джинни, и только от одного имени цветки вырываются из груди огромными бутонами. Сдержаться не получается. Джинни начинает кашлять, долго и тяжело, до тех пор, пока на полу вместе с ее кровью не оказывается пять идеальных маргариток. «Будь мне верен», — кричат они, и Джинни смеется.

Громко. Позволяя всем чувствам, копящимся в ней, наконец высвободиться.

— Верность, — констатирует Джордж. — Идиотская вещь… До конца оставался верен своим убеждениям, а теперь лежит в могиле. Не лучше было бы сбежать тогда с поля боя, поступить как трусы, но выжить?

— Он бы этого не сделал, — сквозь слезы говорит Джинни. — У тебя есть сигареты? Мне нужно парочку, всего парочку.

— Дурацкая привычка, — цокает языком Джордж, однако пачку достает. Без лишних слов протягивает сестре, и та с готовностью принимает. — Избавиться сложно, да и не хочется, если честно.

— Плевать, — отвечает она, дрожащими руками поднося сигарету к губам.

Первая затяжка выходит ужасной. Джинни кашляет вместе с цветами, но сигарету не бросает. Впервые за долгое время чувствует себя чуть лучше.

«Гарри любит», — упрямо твердит сердце.

«Да только цветы в твоей груди утверждают обратное», — отрицает мозг.

Своими подозрениями Джинни не делится, просто улыбается каждый день, уходя в ванную чуть чаще, чем требуется, чтобы выкурить сигарету, чтобы в очередной раз задохнуться в приступе кашля, чтобы вновь поплакать от боли, которую вызывают цветы.

В понедельник Джинни видит новые цветы. Они кажутся ей красивыми, какими-то знакомыми и родными.

Тогда Джинни решает показать их Гермионе, которая от ее визита слегка сжимается и глаза прячет, словно боится осуждения.

— Привет, — неловко говорит она. — У тебя что-то случилось? С Гарри поссорилась?

— Привет, — тихо говорит Джинни, чувствуя, что вот-вот зайдется в новом приступе. — Я недавно увидела цветок красивый, знакомый какой-то, да только название вспомнить не могу. Не поможешь? Я бы на свадьбе их видеть хотела, они желтые, как ваши платья невест. Мне кажется, красиво будет…

Джинни делает вид, что не видит боли в глазах Гермионы, когда она говорит о предстоящей свадьбе.

Потому что Гермиона счастлива с Роном, Гермиона не может ревновать Гарри.

— Конечно. — У Гермионы руки дрожат, когда она берет цветок, и Джинни правда не знает, с чем это связанно. — Это акация, — после недолгого раздумья отвечает Грейнджер.

— Акация? — удивляется Джинни.

— Мои любимые цветы, — слегка смущенно говорит Гермиона. — Правда я розовые люблю, желтые — ужасны.

— Почему же?

— Желтая акация потерянную любовь, угасшие чувства значит. Кому понравится увидеть на свадьбе или в букете такое? Словно твой жених, парень или уже муж насмехается, говоря, что не хотел этой свадьбы.

В глазах Джинни темнеет. Она еле сдерживается, чтобы не закричать.

Гермиона счастлива с Роном. Гермиона счастлива с Роном. Гермиона счастлива с Роном. Гермиона счастлива с Роном. Гермиона счастлива с Роном.

— Эй, ты чего? — Грейнджер видит, что с ее подругой — а подругой ли? — что-то не так. Однако Джинни отмахивается, поднимается на ноги — не сдержалась, упала на колени, закрыла лицо руками — и, едва выйдя на улицу, аппарирует. Не домой, к Джорджу.

Она, ничего не говоря, просто заваливается в магазин, пугая своим видом Анжелику, которая после смерти Фреда единственная заботилась о том, чтобы Джордж хотя бы не забывал есть.

Молли готовилась к свадьбе, Молли было не до него.

Джордж понимает все без слов. Он просто раскрывает свои руки для объятий и позволяет сестре упасть в них, горько заплакать и кашлять до потери пульса, украшая пол акацией желтого цвета.

А потом они вместе курят, молча, не проронив ни слова о случившемся.

Джинни брату благодарна.

Потом кашель прекращается. Джинни не понимает, из-за чего, что произошло с ее чувствами, с ней самой. Сперва она даже думает, что умерла, что ее мучениям пришел конец, однако она дышит. Впервые за долгое время именно дышит, а не задыхается из-за цветов в груди.

— Ты сегодня сияешь, — говорит Молли, стоит Джинни спуститься на завтрак. И девушка не может не рассмеяться, не поцеловать мать в щеку и пожать плечами.

— Разве?

— Точно уж, — усмехается Рон. — Неужто из-за предстоящей свадьбы? До нее всего неделя осталась, как себя невеста чувствует?

— Неделя? — Джинни и не заметила, как прошло три месяца. — А ведь точно, неделя, — смеется она. — Я и не заметила, волновалась, видимо.

— Садись кушать лучше, — причитает Молли, — совсем исхудала. Гарри все же не кости нужны, а красавица-жена. Примерим платье сегодня?

— Только Гермиону позову, — вслух раздумывает Джинни, на что получает довольный кивок Молли и какой-то странный, пронизанный болью взгляд Рона. Он слегка заметно вытирает губу, и Джинни хочет думать, что она ошиблась и он просто стер остатки соуса с губ.

Аппарировать к дому Гермионы легко — она не меняла места жительства, и потому Джинни даже в беспамятстве сможет найти дорогу в нужный дом — да только в этот раз что-то подсказывает ей не появляться на крыльце и не стучать в дверь, как она делает это обычно. В этот раз Джинни аппарирует в кухню, всем сердцем надеясь, что Гермиона будет в другом месте, а если и там, то Уизли просто отмахнется, что от волнения и предвкушения ошиблась.

Гермиона поверит. Всегда верила.

Да только оказывается она не одна. Голоса, раздающиеся из гостиной, не замолкают с появлением Джинни. Девушка подходит так близко, что гостиную и кухню разделяет несколько метров и огромный шкаф, который скрывает незваную гостью.

— Я не могу, Гарри, как же ты не понимаешь?! — орет Гермиона, глаза которой мокрые от слез. — Не могу, понятно тебе?

— Почему, Гермиона? Ты не любишь его, и я знаю это, знаю, как никто другой! Почему ты все время бежишь от нас, почему не хочешь признаваться и себе, и мне, что нас тянет друг к другу? — Гарри кричит, и в голосе его столько отчаяния, что Джинни хочется рассмеяться. Горло не разрывают цветы, она не задыхается, и теперь, слыша такие слова, Джинни и не знает, хорошо это или плохо.

— Да потому что ты любишь Джинни! — кричит Гермиона. — Иначе она бы заходилась кашлем, как делает это Рон, которого я отвергаю! И ты, ты бы тоже кашлял, если бы любил меня. Потому что я-то тебя не люблю… Мое сердце принадлежит другому, и ты знаешь это!

— Не обманывай меня! Прошу, не говори таких вещей, Гермиона… Я ведь знаю, знаю, как никто другой, что ты меня любишь. А Джинни. Ты не думала, что она другому отдана? Что ее сердце принадлежит другому? Поэтому нет кашля, поэтому мы не видели цветов.

Джинни слышит последнюю фразу и едва сдерживает смех. Она влюблена в Гарри дольше, чем себя помнит. И он, зная это, не стесняется говорить таких вещей? От этого хочется лезть на стенку, выть и царапать ладони в кровь.

Потому что сигареты давно не помогают.

— Она принесла недавно акацию, — тихо говорит Гермиона, — желтую акацию… Это мои любимые цветы, Гарри. Ты знаешь, что значит желтая акация? — Парень отрицательно качает головой. — Ушедшую любовь, Поттер.

— Я любил ее… ЛЮБИЛ, услышь меня, Гермиона, — молит он. — Это в прошлом… Я не хочу этой свадьбы, не хочу ее…

— Тогда почему клянешься в любви каждый день?

— Потому что этой свадьбы хочет Молли, — не скрывает Гарри, — она потеряла так много, и я… Я… Я не могу лишить ее возможности увидеть дочь в подвенечном платье.

«Ты уже делаешь это», — думает Джинни, чувствуя, как комок отвращения подкатывает к горлу. Хочется выйти, ударить Поттера в лицо и разбить ему губу. Хочется вернуться в прошлое и дать маленькой себе указание: не влюбляться, не влюбляться в этого чертова Поттера, который точно испортит ей жизнь.

— Ну конечно, — вспыхивает Грейнджер, — ты не можешь лишить счастья Молли, однако на чувства Джинни и мои тебе наплевать! Да катись ты к черту, Поттер! Иди ты к черту! — орет она.

Гарри не выдерживает. Он перехватывает тонкие руки и легким движением поднимает их над головой. Гермиона пытается освободиться, кричит что-то, но Гарри уже не слушает. Он просто целует девушку, и Джинни чувствует, как новый приступ подступает.

Она быстро, как никогда быстро, достает палочку и аппарирует в свою комнату.

Как только она оказывается на твердой земле, так сразу начинает кашлять. В этот раз приступ куда сильнее обычного. В этот раз кашлять так больно, что, кажется, от одного этого чувства она умрет. На пол один за одним сыпется амарант, и Джинни считает это лучшей шуткой — символ верности и постоянства в любви убивает девушку.

Джинни чувствует, что ее жизнь угасает. Приступы учащаются, дыхание замедляется, а сама она уже скорее похожа на ходячий труп, чем на здоровую девушку.

Малфой бы точно рассмеялся ей в лицо, увидь сейчас. Только Драко выглядит ничуть не лучше, он похоронил отца и лишился матери, отбывающей срок в Азкабане.

Наверное, поэтому в один день она встречает его в каком-то дешевом маггловском баре и напивается с ним. Девушка даже не пытается скрыть ничего из своей жизни, даже не старается скрыть кашля. Магглы все равно цветов не увидят.

— И когда ваша свадьба? — пьяный в стельку усмехается Драко, которому на самом деле жаль маленькую Уизлетту.

— Свадьба? — истерит Джинни. — Какая, к черту, может быть свадьба? С трупом невесты? На том свете?.. Я рассталась с Гарри, это и праздную. Или поминаю себя? Не знаю даже, еще не решила.

— Когда же вы порвали?

— Минут... — Джинни фразу не договаривает. Вновь начинает кашлять, и в этот раз крови выходит больше, чем цветов. Ирисы кажутся Драко прекрасными. — Десять назад, — заканчивает девушка после приступа.

— Ты говорила ему? — интересуется Малфой. — Поттер, этот парень с синдромом героя, знает?

— Нет, — качает головой Джинни, — никто, кроме тебя и Джорджа, не знает… Я умру скоро, а о моей болезни знают только полумертвый брат и школьный враг. Разве не здорово?

— Выпьем за это? — Драко поднимает кружку с пивом, и Джинни от отчаяния смеется, делая то же самое. — Когда у них свадьба?

— У кого это?

— У Поттера и Грейнджер, — поясняет Драко, который, в отличие от Джинни, еще соображает. — Если ты порвала с этим героем, то он явно не упустит шанса ухлестнуть за этой грязно... За Грейнджер, — поправляет Драко сам себя.

— В среду, наверное.

— Сегодня среда, — недоумевает Драко.

— Возможно, я в запое чуть дольше, чем десять минут, — смеется Джинни, которая понимает, что говорила с Гарри неделю назад. — Когда у тебя приступ на приступе, дни становятся какими-то однообразными, что ли. Да и боль ничего не глушит. Ни сигареты, ни алкоголь.

— Тогда зачем пьешь?

— Чтобы отвлечься? Я и курю затем же. Будешь? — спрашивает она, доставая пачку. Драко отказывается. Джинни тоже не закуривает, убирает пачку обратно.

«Для лучших времен», — убеждает она себя.

— Ты знаешь, что значат ирисы? — спрашивает Малфой спустя еще три часа. Они сидят в полупустом баре, пьют дешевый алкоголь и говорят ни о чем долгое время. Джинни и забыла, что может быть так легко.

Девушка почти не кашляет, это пугает, однако парень не показывает этого. Все же он Малфой. Джинни смотрит в одну точку, качает головой и из последних сил даже умудряется напевать какую-то песню.

— И что же? — интересуется она. Голос ее хриплый, дышать становится почти невозможно. Однако она терпит, думая, что не захочет портить свадьбу своей смертью. Она даже не знает, с чего решила, что у Гарри и Гермионы свадьба сегодня, быть может, они уже давно расписались и укатили куда-нибудь в Италию.

— Веру и безмерную печаль, — усмехается Драко. — Красноречие и доверие. Так что не позволяй болезни победить, Уизли. Борись до конца.

— Спасибо, Малфой, — искренне говорит Джинни, собираясь вставать. Но получается это у нее плохо. Из груди в очередной раз вырываются цветы, и Драко подхватывает Джинни, выносит из бара, кинув несколько крупных маггловских купюр, которые более чем покрывают расходы, и аппарирует с ней к Норе, расположение которой знает благодаря пожирателям.

— Ты должна выжить, — напоследок говорит он, оставляя девушку.

Джинни смеется, думая, что Малфой поздно сказал ей это.

Шансов у нее нет. Да и изначально не было.

Джинни стучится в дверь из последних сил, потому что открыть ее уже не может.

Джинни честно пытается бороться, она хочет в последний раз посмотреть в глаза матери, улыбнуться и попросить ее пообещать, что плакать не будет. Попросить Джорджа бросить курить, потому что эта привычка, от которой избавляться не хочется, все же пагубная. А еще Джинни хочет в последний раз увидеть глаза Гарри, окунуться в их зелень, увидеть в них любовь, которая когда-то принадлежала самой Джинни.

Только этого не происходит.

Гарри говорит «да», стоя вместе с Гермионой у алтаря.

Гермиона отвечает тем же.

Глаза Джинни закрываются, и она впервые за долгий год чувствует свободу.

Джинни больше не чувствует боли.

И это прекрасно.

Примечания:

P.s лично мне понравилась эта история. Буду рада услышать и ваше мнение

П.б открыта ибо бету еще не искала