Это не для нас (джен)

— Нет, — это слово в тишине небольшой душной кухни прозвучало, точно раскат грома среди ясного неба. Увидев, как на лицо Гарри стало наползать ошарашенное выражение, Джинни добавила уже мягче: — Мне очень жаль.

Гарри несколько раз моргнул, открыл рот — и снова его закрыл, так и не найдя, что сказать. Он никак не мог поверить в происходящее и выглядел так, словно на месте Джинни вдруг оказался воскресший Волдеморт, который зачем-то начал танцевать румбу.

— Не понимаю… Если это шутка, то очень глупая и жестокая, знаешь ли, — выдавил он наконец, попытавшись взять себя в руки.

— Прости, Гарри, но я не шучу, — с горечью произнесла Джинни, и голос ее был полон жалости и раскаяния, но она понимала, что должна, просто обязана это сказать. — Я действительно за тебя не выйду.

Кухня Норы вновь погрузилась в неловкую тишину — слышно было только, как где-то на улице кудахтали куры, а на чердаке подвывал старый упырь.

— Джинни, но… ты серьезно? То есть… ты в этом уверена? — снова выдавил Гарри, и столько в его взгляде было обиды и боли, столько искреннего непонимания прозвучало в голосе, что Джинни захотелось обнять его, схватить крепко за руки и просить прощения за свою жестокость, но она понимала — нельзя.

Нельзя категорически — иначе ее решимость дрогнет, разобьется вдребезги от нестерпимого желания облегчить его страдания, поэтому Джинни резко сделала шаг назад, убрала руки за спину и проговорила, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более твердо:

— Уверена.

— Что ж… могу я хотя бы узнать, почему? — хрипло осведомился Гарри.

Помедлив, Джинни кивнула.

Она долго об этом думала. Что Гарри собрался делать ей предложение, Джинни поняла пару недель назад: он вдруг стал нервным, задумчивым, на вопросы отвечал невпопад и все время где-то витал, но главное — она случайно услышала обрывок его разговора с Роном и Гермионой.

Джинни тогда сделала вид, что не заметила ничего необычного, и радостное предвкушение заполнило все ее существо — но уже на следующий день оно сменилось целой вереницей сомнений. Она действительно ждала этого очень долго, с тех самых пор, как впервые поехала в Хогвартс, а когда после победы над Когтевраном Гарри поцеловал ее у всех на виду, мысль о том, что в перспективе это могло перерасти во что-нибудь долгосрочное, прочно укоренилась у нее в голове.

В конце концов, мало какая девушка не мечтала оказаться на ее месте, а уж после того, как Гарри одержал победу над Волдемортом, он и вовсе стал самым завидным женихом магической Британии — и он выбрал Джинни, был к ней добр и внимателен, никогда не поглядывал в другую сторону, несмотря на большое количество желающих, и ей такое отношение очень льстило, вот только…

Вот только Джинни давно уже не была той маленькой девочкой, мечтавшей заполучить знаменитого Гарри Поттера. Она по-прежнему относилась к нему с большим теплом, но понимала, что для крепкого брака этого может быть недостаточно: любить идеального героя, окутанного сиянием романтической славы, очень легко — жить с реальным человеком, делить с ним тяготы быта и терпеливо принимать все его странности гораздо сложнее, не говоря уже о том, что трудно сохранить хорошие отношения, когда приоритеты супругов совершенно не совпадают.

Гарри хотел семью и детей — Джинни не представляла жизни без квиддича. Ей только исполнилось двадцать два, карьера была на взлете, и дальнейшие перспективы выглядели очень заманчиво, но потенциальный брак рушил все надежды на последующее завоевание трофеев: замужество предполагало скорую беременность, а в ее случае далеко не одну, что, конечно, отнюдь не способствовало бы качественной, продуктивной игре. Полеты на метле никак не сочетались с объемным животом, тошнотой, отеками, необходимостью постоянно отлучаться в уборную, и, тем более, с геморроем, не говоря уже о том, что дети требовали круглосуточного ухода и на квиддич попросту не осталось бы времени.

Мысль о том, чтобы погрязнуть в пеленках и ползунках, была сама по себе неприятна — а вместе с необходимостью отказаться от любимого дела и вовсе вызывала стойкое отвращение.

Джинни знала, что ее мать с этим не согласилась бы. Что стала бы всячески убеждать пересмотреть решение и «все хорошенько обдумать» — и, конечно, напомнила бы, что сама, посвятив всю жизнь воспитанию детей, готовке и стирке, была очень счастлива, и никто не усомнился бы, что это действительно так: Молли получала искреннее удовольствие от своих домашних обязанностей.

«Но я так не хочу! — в отчаянии думала Джинни, поднимаясь высоко над квиддичным полем и с тоской оглядывая леса, окружавшие тренировочный стадион «Холихедских Гарпий». — Это не для меня!»

Несмотря на то, что все родные, друзья и коллеги ждали этой свадьбы уже несколько лет и ничуть не сомневались в том, что она состоится, Джинни с каждым днем все сильнее ощущала некую неправильность происходящего.

«Не потому ли, что все нами так восхищались, я вбила себе в голову, что мы идеально подходим друг другу?»

Это ведь было совершенно не так!

Гарри был ей дорог, и даже очень, но пожертвовать ради него всей своей жизнью?.. Это было уж слишком, а на меньшее он не согласился бы: имея перед глазами пример Дурслей с работающим мужем и домохозяйкой-женой, а также много лет видя в Молли Уизли образец идеальной матери большого семейства, Гарри невольно ожидал того же от Джинни — но она вовсе не хотела находиться в тени героя.

Она сама хотела быть героем — сражаться за трофеи, покорять новые горизонты бок о бок с Гвеног Джонс, Анжелиной Джонсон и другими девчонками из команды и, конечно, стать обладателем большого количества индивидуальных наград. Найти личное счастье ей тоже хотелось — но не сейчас, а лет через десять, не раньше, а пока она была совершенно не готова к созданию семьи.

Когда Джинни выпалила все это как на духу, с нетерпением дожидаясь ответа Гарри, он ничего не ответил — молча подошел к кухонному буфету, вынул оттуда початую бутылку огневиски, принадлежавшую мистеру Уизли, и плеснул себе в стакан щедрую порцию. Очень щедрую.

Выпив янтарную жидкость залпом, Гарри поморщился, сильно закашлялся, на глазах его с непривычки выступили слезы — он даже на несколько мгновений зажал рот рукой, опасаясь, что напиток пойдет обратно.

Джинни смотрела на все это с жалостью и горьким чувством вины, понимая, что Гарри не скоро забудет ей этот отказ — а то и вообще никогда. Хотелось подойти к нему, что-то сделать, хотя бы отнять стакан, который Гарри вновь принялся наполнять, но Джинни словно приросла к месту, ощущая себя беспомощной перед его отчаянием.

— Почему, ради лысого Мерлина, ты сразу мне не сказала?! — выпалил он после длительного молчания, болтая огневиски в стакане, но опасаясь вновь подносить ко рту.

Гарри сердито хмурился, качал головой и по-прежнему пребывал в шоке, но, помимо этого, Джинни, к своему изумлению, заметила облегчение, промелькнувшее на его лице.

— Почему ты не сказала этого раньше, пока я еще не успел выставить себя идиотом? Я ведь думал… — он выдохнул, сделал маленький глоток своего напитка, едва уловимо поморщился и нервно запустил пальцы в волосы. — Я думал, что обязан так поступить, что от нас все этого ждут; не хотел обижать вашу семью, потому что все вы были ко мне добры… И к тому же, я был уверен, что ты очень ждешь нашей свадьбы и не переживешь, если я тебя брошу, и твои родители сильно расстроятся, возможно, перестанут хорошо ко мне относиться, а Рон и Гермиона — они ведь так надеялись, что у нас все сложится…

Гарри откровенно несло, он говорил и говорил, приводя в качестве аргументов долг, чувство вины, глупое детское желание стать частью большой и дружной семьи, потому что своей у него никогда не было, и Джинни смотрела на него круглыми глазами, открывала рот, не в силах произнести ни звука, и чувствовала себя очень глупо, не зная, смеяться ей или плакать.

— Дерьмо гиппогрифа, Джинни, я ведь уже смирился, что нам придется жить вместе, я почти убедил себя, что так правильно, я готов был стать внимательным мужем, хорошим отцом и вообще… И тут ты говоришь, что тебе все это не нужно, и я рад, честно, я очень рад, но при этом чертовски зол, что ты ждала момента, пока я сделаю тебе предложение, чтобы я сел в лужу по полной программе!

— Я не ждала момента, — тихо ответила Джинни, тоже потянувшись за огневиски. — Я сама поняла это только недавно и до последнего сомневалась, но… — она сделала жадный, могучий глоток и тоже закашлялась, да так, что янтарная жидкость брызнула через нос. — Я рада, что ты согласен со мной. Из этого все равно не вышло бы ничего хорошего — с моими-то постоянными разъездами и тренировками…

— Думаешь, дело в этом? — Гарри смотрел уже не так сердито, но в голосе его все равно прозвучала обида. — Я вовсе не собирался — как ты там сказала — запирать тебя дома и заставлять рожать одного за другим… И уж точно не стал бы вынуждать тебя отказаться от квиддича — разве ты забыла, что я тоже его люблю? К тому же, я еще не готов к родительству — я ведь в Аврорате пропадаю целыми днями, какие дети, тем более много? Думаешь, мне хочется, чтобы они росли практически без отца?

— Но ведь… — начала было Джинни.

— То, что я всегда восхищался вашей семьей, вовсе не значит, что мне хотелось бы создать ее точную копию, — устало пояснил Гарри. — Я думал, это очевидно. Мы оба — занятые люди, и разве я когда-нибудь говорил, что меня это не устраивает?

— Нет, но… тогда я вообще ничего не понимаю, — растерянно произнесла Джинни. — Так дело в том, что ты не готов, или в том, что хочешь посвятить свою жизнь работе?

— Все гораздо проще, — Гарри на мгновение отвел взгляд, но, взяв себя в руки, посмотрел ей прямо в глаза. — Я, если честно, гей.

— Ты… — Джинни почувствовала, как у нее волосы зашевелились на голове. — Ты… что? Да твою ж мать!

— Угу.

— А раньше сказать не мог?!

Гарри только пожал плечами:

— Я сам это не так давно понял.

— Когда именно? — опасно сощурилась Джинни.

— Начал подозревать еще на седьмом курсе, но окончательно убедился после того, как… как стал больше общаться с Чарли, — отозвался он с некоторой заминкой, и Джинни вновь ощутила подозрительное шевеление волос — теперь уже на других частях тела.

— С Чарли? С моим братом?! — произнесла она ошарашенно. — Ты это сейчас… серьезно?!

Не то, чтобы она не подозревала о Чарли: он ни разу не был замечен с девушками, и до тех пор, пока брат жил в Румынии, это не особенно бросалось в глаза, но год назад Чарли предложили работу в Англии, и он снова поселился в «Норе», и Гарри действительно стал много общаться с ним, но до этого дня Джинни и в голову не приходило, что их могло связывать что-то, кроме обычных приятельских отношений.

— Наверное, я должен был сказать это раньше. Надеюсь, ты на меня не злишься? — вопросительно произнес Гарри, послав ей виноватый взгляд.

Джинни медленно покачала головой.

— Нет, просто я в шоке. Вы с Чарли... У вас уже что-то…

— Нет, ничего такого! Но мне кажется, что у него есть ко мне интерес. Просто… не знаю, как на все это реагировать. Я боялся того, что чувствую, и, наверное, до сих пор боюсь, — Гарри на мгновение закрыл лицо руками, подавляя тяжелый вздох, и снова плеснул огневиски — себе и Джинни. Янтарная жидкость золотилась на солнце, едва заметно переливаясь, а кухня на несколько минут погрузилась в молчание.

Где-то во дворе миссис Уизли гонялась за курами, и этот процесс сопровождался руганью, но ее голос доносился как-то глухо, словно бы из-под толщи воды, а больше в доме и не было никого, кроме них троих — не считая старого упыря, и тот, кажется, наконец-то утихомирился.

— Что ж… по крайней мере, мы выяснили это сейчас, пока не успели наделать серьезных глупостей, — со вздохом сказала Джинни, думая, что одну глупость она все-таки сделала, потому что завтра Гвеног, уж конечно, вынесет ей весь мозг, если почует запах перегара на тренировке, да и с похмелья летать — то еще удовольствие. — И, знаешь, я думаю, что тебе не показалось насчет интереса Чарли, — добавила она, припоминая, какие взгляды бросал тот на Поттера во время семейных застолий, как широко, открыто ему улыбался и все время стремился хлопнуть его по спине или коснуться плеча.

— Думаешь? — Гарри посмотрел на нее с сомнением. — А если я ошибаюсь, и он видит во мне только друга?

— Ну, ты ведь не узнаешь, пока не попробуешь, — Джинни задумчиво покачивала жидкость на дне стакана. — Я обратила внимание, что он иногда ведет себя странно, просто поначалу не придала значения, и черт возьми, поверить не могу, что мы обсуждаем твои потенциальные отношения с моим братом!

— Я бы очень хотел, чтобы эти отношения стали не просто потенциальными! — с жаром воскликнул Гарри, но тут же смутился своего откровения. — Извини, я имел в виду…

— Брось извиняться, — твердо сказала Джинни. — Родители как-нибудь смирятся, Рон это переживет, я — тем более, а ты все-таки дурак, Гарри Поттер. Я по пять раз на дню получаю по голове бладжером, падаю с метлы, и на меня орет Гвеног. Неужели ты думал, что я не способна пережить расставание, даже если бы и хотела за тебя замуж?

— Я теперь вообще не знаю, о чем я думал, — признался он с некоторой растерянностью. — Жил не своей жизнью, делал то, чего от меня ждали другие… А сейчас будто проснулся.

— Знакомое чувство, — грустно улыбнувшись, Джинни отсалютовала стаканом. — Это всегда было только школьным увлечением, не так ли? Несколько недель беззаботного счастья и прогулок по замку. Просто глоток свежего воздуха перед войной. Пытаться построить из этого что-то большее было глупо.

— И хорошо, что мы хотя бы сейчас это поняли. Но… быть друзьями нам ничто не мешает, правда? — Гарри посмотрел на нее вопросительно.

— Друзьями? — Джинни оценивающе прищурилась, после чего благосклонно кивнула. — Да, это нам, пожалуй, подходит. И знаешь что?

— М? — Гарри слегка поднял бровь, наблюдая за тем, как она начала разливать оставшийся огневиски на равные порции.

— За это обязательно нужно выпить.