Вопросы и ответы (джен)

Вопрос:

Никогда не думал, что мог бы пойти в другой спорт?

TENMON & Eiichiro Yanagi — Overture

Каток — ровная ледяная поверхность для катания на коньках или санках. По типу использования катки делятся на спортивные и массовые. Нелюдимый и замкнутый Кейджи с самого детства любит тихое и спокойное одиночество в большей степени, чем шумные и беспокойные скопления людей, поэтому предпочитает первый тип второму.

Каток — ровная ледяная поверхность, позволяющая выразить все внутренние переживания за 2 минуты 50 секунд исполнения своей короткой программы, предоставляющая молчаливому Акааши возможность сказать своим танцем всё, что он никогда не сможет сказать как-либо иначе.

Каток — ровная ледяная поверхность, созданная, по мнению Кейджи, для того, чтобы люди из разных стран, с разными жизненными обстоятельствами, с разными мировоззрениями и с разными предпочтениями могли демонстрировать на ней свою любовь или ненависть к миру, свою скорбь о его несправедливости или свою уверенность в его правильности.

Каток — ровная ледяная поверхность, к которой можно относиться по-разному: как к инструменту самовыражения, как к полю боя, как к стихии, как к судьбе... а можно и не относиться никак. Акааши же относился к нему, как к божеству, и всей душой восхищался им: его гладкостью, блеском, холодом, исходящим от него, связями, которые он создаёт между десятками, сотнями, тысячами спортсменов, когда-либо выходивших на его лёд.

Каток — ровная ледяная поверхность, дарящая многим чувство жгучего азарта, но Кейджи к ним не относится. Ему каток дарит то прохладные отрезвляющие объятия, то ледяные крылья вдохновения.

Каток — ровная ледяная поверхность, которой Акааши Кейджи отдал всего себя.

Тема:

Поступок не в характере персонажа.

Nightcall — Dead V

Небо скрылось за полотном серых туч стального оттенка, из которых редко выпадали капли дождя. Капли разбивались о плечи людей и расползались мокрыми пятнами по черной одежде. Люди не обращали внимания на дождь — их взгляды были прикованы к отшлифованому куску камня, который венчал могилу их общего знакомого. Для кого-то из людей мертвец был сыном, для кого-то товарищем, коллегой, а кому-то он был близким другом. Почти у всех в глазах стояли слёзы — слишком тяжело было чувство потери, терзавшее душу каждого, слишком внезапна была его смерть. Ещё вчера он был живым: усталым, подавленным, слабым — но всё-таки живым. А сегодня его безжизненное тело положили в гроб и закопали в землю. Лишь один человек, высокий беловолосый юноша с янтарными глазами, не плакал. Не плакал он вовсе не потому, что не чувствовал жгучего отчаяния и печали, а потому, что, несмотря на долгие беседы, полные одинаковых вопросов, так и не смог понять, зачем, почему и ради чего его друг умер. Даже сейчас, уже в одиночестве стоя у надгробия под мелким дождём, юноша в тысячный раз переживает в голове свою последнюю встречу с покойным.

* * *

Молодой человек с поникшей головой уже пять минут стоял у входа в одиночную палату номер 312, одну руку он положил на ручку двери, а во второй держал пакет с фруктами. Глубоко вдохнув и натянув на лицо улыбку, юноша со скрипом распахнул дверь и вошёл в палату:

— Привет, Акааши! Как поживаешь? А я вот тебе фруктов принёс: яблок, апельсинов — я знаю, ты их любишь! Прости, пожалуйста, что давно не навещал! — парень, ни на секунду не переставая улыбаться, положил пакет на тумбочку рядом с кушеткой, которая стояла под окном.

— Здравствуйте, Бокуто-сан. Спасибо за фрукты. — Акааши сидел в кровати, опираясь спиной на большую подушку, и смотрел в окно, думая о чём-то своём. Его голова была обмотана огромным количеством бинтов, а неестественно бледное лицо застыло, словно каменная маска — на нём не было ничего, даже привычной страдальческой гримасы. Услышав скрип двери, Кейджи обернулся в сторону вошедшего, изображая удивление, хотя на самом деле слышал приближающиеся шаги и шелест пакета ещё до того, как Котаро наконец решился открыть дверь. — В последний раз мы виделись позавчера, за что мне вас прощать? — окинув Бокуто взглядом и обратив внимание на странную улыбку, Акааши тяжело вздохнул и указал рукой на стул, стоявший около стены. Отводя взгляд обратно к окну, он тихо сказал: «Ваша улыбка всё менее и менее правдоподобна».

Бокуто немного успокоился, когда зашёл в палату и увидел друга в сознании. Котаро пододвинул стул ближе к кровати и расслабленно уселся на него, но последние слова Кейджи заставили его вновь напрячься:

— О чём ты, Акааши? Что-то не так с моей улыбкой?

— Вы прекрасно понимаете, о чём. Я догадываюсь, что со мной сейчас происходит. И почему вы стараетесь приходить ко мне как можно чаще, но каждый раз стоите под дверью около пяти минут, прежде чем войти, тоже догадываюсь. А почему вы по-прежнему мне улыбаетесь, даже через силу, я не понимаю. Почему вы мучаете себя, приходя снова и снова, задавая один и тот же дурацкий вопрос, вместо того чтобы один раз попрощаться и смириться? Мне больно на это смотреть! — голос Кейджи был спокойным и холодным в начале фразы, но к концу он стал взволнованным и хриплым. Поймав себя на повышении тона, Акааши мгновенно умолк, продолжая упорно вглядываться в пейзаж за окном.

— Никогда не думал, что настанет день, когда я увижу тебя настолько взволнованным и вышедшим из себя. — голос Бокуто звучал на удивление ровно, хотя сам он был ошарашен таким поведением. Улыбка сошла с его губ, выражение лица стало серьёзным. — Хотя, если подумать, это уже второй такой день. Первый был тогда. Акааши, ты же умный, но почему ты никак не поймёшь, что я задаю вопрос, потому что хочу знать ответ? Перестать улыбаться — значит сдаться, а я не должен сдаваться, особенно сейчас, когда ты на грани смерти! — Котаро вскочил со стула. — Ты хоть представляешь, как все за тебя волнуются? Понимаешь, как сложно заходить в эту палату, боясь увидеть в ней не тебя, а твой труп?! Знаешь, как страшно с облегчением видеть тебя живым, но без капли эмоций на лице, как будто ты готов уйти в любую секунду? Я боюсь, боюсь до чёртиков, что каждая наша встреча может стать последней! Что мне делать? — Бокуто уже не говорил, он кричал, расхаживая из стороны в сторону и держась за голову. — Ну же, посмотри на меня и скажи хоть что-нибудь! — он остановился и присел на корточки прямо напротив Кейджи, который слушал его, сидя к нему спиной, но повернулся лицом, когда от него потребовали ответа.

— Именно этот случай — тот, в котором нужно сдаться. Для меня надежды нет. Я совершил ошибку, которую уже невозможно исправить. А вы должны смотреть вперёд и двигаться дальше. Ни вы, ни кто-либо ещё не виноваты в случившемся. Тот мой поступок был совершенно осознанным. Да, я слишком увлёкся и забыл о безопасности — даже для меня это стало шоком, но изменить что-либо сейчас невозможно. — Акааши говорил тихо, глядя Бокуто прямо в глаза, не повышая тон, но и не тем холодным голосом, которым пользовался обычно для сокрытия своих эмоций. — Я действительно умираю, но вы-то продолжаете жить. Так почему же вы тратите своё драгоценное время на поддержание иллюзий? Впереди вас ждёт множество свершений, так чего же вы ждёте? Идите скорее, а я буду наблюдать за вами. Вообще-то это чудо, что после такого удара я не умер на месте. Благодаря этому чуду у нас есть возможность попрощаться, так почему бы ею не воспользоваться? — губы Кейджи сложились в слабую, но мягкую улыбку. — Я хочу поговорить с вами. Обо всём, о чём захотите. Но пообещайте мне, что уйдёте отсюда с искренней улыбкой и больше не будете меня навещать.

Следующие несколько часов прошли в активном разговоре. Бокуто и Акааши говорили обо всём, что приходило в голову: погода, звёзды, волейбол, начинки для онигири, способы приготовления мяса, марки красок для волос, предпочтения в девушках, любимая музыка, цвета, одежда, животные, учёба и многое другое. Временами они смеялись, а иногда Котаро внезапно начинал плакать, но Кейджи успокаивал его. Темы для разговора иссякли только поздним вечером. В палате повисло молчание, но оно было не напряжённым, а, напротив, очень лёгким и естественным. Взглянув на часы, Акааши сказал:

— Бокуто-сан, тебе пора идти. Через пять минут в палатах не должно быть посетителей.

— Хорошо, Акааши, я уйду, но сначала ты ответишь на мой последний вопрос. На тот самый «дурацкий вопрос».

— Ты всё ещё не понял, зачем я дал тебе тот пас в тот день? Я думал, это очевидно.

— Ошибаешься. Это ни разу не очевидно. Обычно ты такой спокойный и внимательный, ходишь с каменным лицом, думаешь обо всём вокруг, просчитываешь свои шаги наперёд и никогда не делаешь необдуманных поступков. Но ты так рванул за тем мячом тогда, как будто от этого твоя жизнь зависела. У тебя в глазах горел дикий огонь, а на лице было такое выражение… живое. По тебе было видно, что ты хочешь достать этот мяч здесь и сейчас во что бы то ни стало. А когда ты оглянулся и молча на меня пальцем показал, я понял, что это будет пас и что я должен забить. — голос Бокуто постепенно становился более громким и возбуждённым. — Не хочется этого признавать, но это был лучший пас, который я когда-либо пробивал! Я до сих пор помню ощущение мяча в моей руке! Ты ударился головой очень сильно и этого не видел, но я забил, причём в первый метр! Все аж рты разинули, такой шикарный острый съём был! — Котаро замолчал, чтобы перевести дыхание и продолжил более спокойным тоном. — Но каким бы шикарным ни был пас, он не стоит твоей жизни. Я понимаю, что это был матч-пойнт чужой команды, но такой безрассудности от тебя никто не ожидал, даже я. Так зачем ты это сделал?

— Именно для того, чтобы ты смог забить. Ситуация была критическая — на какие бы хитрости я ни шёл, тебя постоянно блокировали. В какой-то момент я начал думать, что это происходит из-за того, что кто-то из наших противников просчитывает игру на пару ходов дальше, чем я. Разрыв в очках рос, а я ничего не мог с этим поделать. Пробовал и менять тактику, и отказываться от неё вообще — ничего не помогло. А твоё состояние становилось всё хуже и хуже. Последней каплей стал финт в той ситуации, в которой обычно ты пробиваешь блок-аут. Я понял, что ты начинаешь бояться блокирующих. Этот страх имел все шансы перерасти в психологическую травму, а я не мог этого допустить. Я думал, чем могу тебе помочь, как вдруг осознал, что очко, которое мы разыгрываем, может стать последним в этом матче. И в этот момент весь остальной мир для меня исчез. Исчез счёт, исчезли победа и поражение, осталось только какое-то чёрное пространство, в котором были только я, ты и мяч, улетавший куда-то вбок после неудачного приёма. Естественно, я кинулся за ним, и, кажется, я впервые в своей сознательной жизни не думал абсолютно ни о чём, кроме паса. Это было удивительное чувство — я видел всё словно в замедленной съёмке: как мяч летит ровно в ту точку, в которую я хочу, чтобы он летел, как блокирующие не успевают среагировать, как ты уже взлетаешь вверх, а на лице у тебя полная уверенность, что ты забьёшь. И тогда я понял, что справился, что не зря сделал этот пас. Помнишь, ты говорил Тсукишиме, что когда-нибудь настанет момент, из-за которого он подсядет на волейбол? Думаю, это был как раз такой момент, только для меня. Одна-единственная удачно проведённая атака, но как же много радости она мне принесла. Тебя устраивает такой ответ?

— Наверное, да. Я не всё понял, но почему-то мне стало легче. Понимаешь, ведь тот матч…- Бокуто нахмурился, ему было тяжело закончить фразу.

— Я знаю. Но это не делает мои усилия бессмысленными. Для меня главное, что ты забил именно тогда. Я рад, что ты смог преодолеть свой страх, поэтому ни о чём не жалею. Постарайся не жалеть и ты.

Последняя реплика Кейджи осталась без ответа, потому что вошедшая в палату медсестра прогнала Котаро прочь — часы посещения закончились. Когда дверь за ними закрылась, Акааши последний раз взглянул в окно, поправил подушку, выключил свет и заснул с улыбкой на лице, чтобы больше никогда не проснуться.

* * *

Мелкий дождь превратился в ливень, а Бокуто всё стоял и стоял перед надгробием. Все его размышления и переживания воплотились в короткой фразе из трёх слов:

— Смотри на меня.

Тема:

Слёзный ангст на ОТП.

Земфира — Жить в твоей голове

«Холодно» и «темно» — этими двумя словами можно описать ощущения Акааши как от последнего года в целом, так и от настоящего момента: ветер на крыше треплет смоляно-чёрные кудри и пробирает до костей, а плотные и тяжёлые — кажется, они вот-вот упадут, если не через секунду, то через две, — облака закрывают луну и звёзды сплошным пологом. Возможно, скоро начнётся дождь. А может и не начнётся. Да и нет никакой разницы сейчас, в голове Кейджи нет места для мыслей о погоде — слишком уж занят он созерцанием того, как сигаретный дым растворяется в темноте ночи.

Кстати, о темноте. Стоит заметить, что царит она лишь перед глазами Акааши, на его высоте, а там, внизу — буйство огней и красок: неоновые вывески, фары машин, окна домов — теплые и холодные оттенки света на любой вкус. Молодой человек смотрит на всё это, туда, вниз — и не испытывает страха, слушая своё сердцебиение:

Тук-тук. Туук. Пам.

Тук-тук. Туук. Пам.

Тук-тук. Туук. Пам.

Неровное, но стабильное и мерное. Никаких задержек или пропущенных ударов. Сердце человека, больного акрофобией, в подобных ситуациях так не бьётся. Кейджи продолжает смотреть вниз и думает о том, почему его сердце вообще до сих пор бьётся, когда слышит голос:

— Ну вот, а ты боялся. Не зря же я говорил тебе, что в высоте нет ничего страшного.

Акааши обречённо вздыхает и прикрывает глаза, прислушиваясь к сердцу:

Тук-тук. Туук. Пам.

Никаких изменений. Оно, наверное, и к лучшему.

Хоть голос и звучит прямо в голове, из-за чего нельзя определить, с какой стороны он доносится, Кейджи поворачивается направо, потому что знает, кому этот голос принадлежит. Он принадлежит человеку в серой больничной рубахе, сидящему рядом — Бокуто Котаро, такому, каким его помнит Акааши.

Человеку, который умер год назад.

Человеку, который продолжил жить в его голове.

Тук-тук. Туук. Пам.

У Кейджи даже не хватает сил удивиться их новой встрече. Он лишь скептически изгибает бровь:

— Не говорил. Ты всего лишь плод моего воображения, у тебя нет собственной воли, ты не можешь говорить самостоятельно, — Акааши уверенно и бесстрастно констатировал факт бесцветным и холодным голосом, после чего замолчал секунд на шесть, делая очередную затяжку, — Говорил Бокуто-сан, а его здесь нет, — отрешённо брошенные на выдохе слова разлетелись во все стороны, подхваченные ветром.

— Ха-ха, а ты забавный, Акааши! Как всегда, не можешь до конца поверить в собственные слова, хоть и стараешься изо всех сил, — голос у наваждения мягкий, сильный и глубокий, а улыбка добрая, — Если бы ты сам в это верил, то меня бы здесь не было… — он продолжает говорить под укоризненным взглядом Кейджи, поднимая руки в примирительном жесте, — Ладно-ладно, какая разница, кто это говорил, ты опять зациклился на мелочах! Всё равно главное, что ты больше не боишься высоты. Растёшь над собой!

Тук-тук. Туук. Пам.

— Спасибо за похвалу, — с губ Акааши срывается смешок, прежде чем те складываются в слабую улыбку, — Зациклился на мелочах, значит… Вполне может быть. — Кейджи принимает решение больше не обращать своё внимание на тот факт, что на самом деле разговаривает сам с собой, с частицей собственного сознания.

И с головой окунается в те самые мелочи. В неестественно янтарные глаза потерянного Бокуто, когда того только поручили ему в психлечебнице (случай сложный, но решаемый — одержимость спортивной карьерой и помешательство после травмы, не совместимой с занятиями спортом, такое должно лечиться, ничто не предвещало беды). В часы гробовой тишины, которая висела между ними во время сеансов на первых порах. В первые слова, которые Котаро наконец-то сказал ему. Во внезапно вспыхнувшую привязанность, которая поначалу смущала Кейджи и заставляла его вести себя странно. В нелепую привычку называть своего пациента «Бокуто-сан» в знак уважения, над которой смеялся весь врачебный состав. В испуг от осознания, что привязанность — не просто привязанность, а односторонняя любовь. В неимоверное счастье и осторожную улыбку, которая расцвела на его лице, когда Котаро дал понять, что любовь вовсе не односторонняя. В трещины на искусанных губах последнего, когда они впервые поцеловались. В разговоры о высоте. В искреннее желание помочь. В тиканье часов, мешающее сосредоточиться на изучении нужных для этого материалов бессонными ночами.

— Бросишь курить — вообще молодец будешь! — замечание выдёргивает из приятных воспоминаний и возвращает к реальности.

Тук-тук. Туук. Пам.

Вообще Акааши до сих пор терпеть не может запах табачного дыма, который словно душит его. Но именно из-за этого удушья Кейджи и начал курить. Он просто не хотел терять то единственное, что осталось от его любви: ощущение недостатка воздуха в лёгких и острого першения в горле, как будто его раздирают когтями — именно так чувствовал себя Акааши, открывая дверь в сорок первую палату и видя в ней неподвижно лежащего на кровати Котаро. Мёртвого Котаро.

Кейджи и сейчас не знает, что случилось. Просто был человек — и не стало его. Просто Акааши не смог смириться. Тогда и появился фантом — та часть сознания Кейджи, которая пыталась вернуть его к нормальной жизни.

— Эта последняя. Уходи.

А Акааши не хочет возвращаться. Остатки здравомыслия заставили его продержаться ещё целый год, лихорадочно ища какую-то цель в ежедневных походах на могилу, сверхурочной работе и поиске новых хобби. Кейджи даже спас несколько жизней таким образом, нашёл для кого-то смысл.

— Неужели? Ты говоришь так каждый раз, когда разговор заходит на тему курения. И действительно заканчиваешь перекур, но начинаешь снова через какое-то время.

Одна проблема: он так и не нашёл хоть каплю этого смысла для себя.

— Эта совсем последняя. А теперь уходи.

— Не уйду, — ожившая фантазия сопровождает свои слова таким знакомым обиженным цыканьем, что у Кейджи сводит челюсть.

Акааши в очередной раз вздыхает и встаёт, стряхивая пепел с сигареты в пепельницу, которую предусмотрительно принёс с собой. Действие бессмысленное — пепел не успевает коснуться стеклянной поверхности, его сдувает ветром. Ну и ладно, как будто кого-то это волнует.

— Что же, тогда уйду я.

И делает шаг.

Кейджи не видит осуждающего взгляда жёлтых глаз, он видит море

городских огней, к которому стремительно приближается его тело.

Кейджи не слышит отчаянного «Не делай глупостей!», а слышит лишь:

Тук-тук. Туук. Пам.

Тук-тук. Туук. Пам.

Тук-тук. Туук. Пам.

Тук-тук. Туук. Пам.

Тук-тук. Туук. Пам.

Тук-тук. Туук. Пам.

Тук-тук. Туук. Пам.

Тук-тук. Ту-

P. S. Иллюстрация — https://sun1-89.userapi.com/m9amcioEImnK-VYbBQV63n2GzbveCBUL77X1-g/F1hu0nOBU8Y.jpg

Yann Tiersen — Penn ar Lann

Яркое летнее солнце плавно опускается за линию горизонта, его последние тёплые лучи разливаются по краю неба жёлтой полосой, на фоне которой высокие дома теряют свои очертания и кажутся бесформенными чёрными громадами. Прохладная тень накрывает собой Токио, превращая дневной зной в вечернюю свежесть. Стоя на крыше Академии в это время, можно поймать удивительный, потрясающий воображение момент: конец дня. Можно увидеть, услышать, почувствовать, как меняется мир. Это происходит в то единственное и уникальное для каждого дня мгновение, когда наступает тишина. Тишина всепоглощающая, но не тяжёлая, абсолютная, но не вечная. За миг до и через миг после жизнь будет кипеть и бурлить, мироздание будет наполнено богатейшей гаммой звуков. Но именно в тишине между «до» и «после» случается чудо. Именно в эту секунду загораются звезды.

У Бокуто совершенно не было времени на любование восхитительным закатом — он был занят поисками своего внезапно пропавшего друга. Пробегая по коридору, соединяющему Восточное крыло здания с Западным, он случайно посмотрел в окно и обнаружил цель своих поисков стоящей на крыше.

Малоизвестный факт: звёзды загораются намного раньше, чем кто-то это замечает. И гаснут они так же незаметно и тихо. Просто люди не умеют внимательно смотреть в окна — ни во снах, ни в реальности. Акааши знает это не понаслышке, но знает также, что его случай — другой. Кейджи осознаёт собственную силу, хлещущую через край, поэтому догадывается, что вряд ли сможет ускользнуть совсем уж бесследно.

Котаро напуган и встревожен. Это парадоксально — несколько минут назад он хотел найти своего друга, чтобы сообщить радостную новость: контракт заключён. Ему только что позвонили из клуба, значит, после школы Бокуто продолжит заниматься волейболом уже профессионально, значит, полюбит его ещё сильнее, значит, достигнет вершины. А теперь он хочет хотя бы просто найти, сообщение подождёт. Повод для беспокойства, определённо, есть: кого бы Котаро не спросил — все смотрели на него с непониманием и качали головой, не давая никакой полезной информации, а странное ощущение неправильности происходящего крепло с каждым шагом — он как будто оказался в красочном, но очень странном сне.

Когда Бокуто, весь взмыленный и запыхавшийся, распахнул дверь на крышу, Акааши надевал свои крылья.

— Фуф… — Котаро согнулся пополам, пытаясь отдышаться, — Нашёл.

— Поздравляю. Но что или кого?

— Тебя, конечно! — Бокуто успел восстановить дыхание и теперь ошарашенно уставился перед собой, — А ты кто? — он осёкся, потрясённый собственным вопросом, — Нет, подожди, я точно искал тебя, значит… Что происходит?

— Не всё сразу, давайте по порядку. Вообще я ваша Звезда, но если такое определение кажется вам непонятным, то можете называть меня Мечтой, Музой, Судьбой или ещё каким-то словом из этого ассоциативного ряда — как вам удобнее, хотя ни одно из них не сможет описать меня полностью. Происходит сейчас… Довольно необычное явление, мне стоит рассказать всё с самого начала.

Акааши сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить. Главное — донести информацию до своего подопечного чётко и ясно, чтобы тот не напридумывал себе лишнего и не наделал глупостей, мало ли.

— Люди появляются на свет, живут и умирают, но на протяжении всего своего существования они не одиноки. Вместе с человеком рождается Звезда, предназначение которой — освещать его путь. Звезда неразрывно связана с человеком, с его внутренним миром. Если человек воодушевлён, полон надежд и стремлений, то Звезда светится ярко и может вдохновлять его, способствовать его успехам, косвенно влиять на мир вокруг него — последствия таких влияний вы называете удачными стечениями обстоятельств и совпадениями. Но если человек сломлен, подавлен и погружён в отчаяние — Звезде не остаётся ничего, кроме как постепенно потухнуть. Такая Звезда уже ничего не может сделать для своего человека, как бы сильно не старалась, поэтому все Звёзды пристально наблюдают за людьми и стараются не позволять им доходить до такого состояния. К сожалению, получается не всегда.

— Погоди-погоди. Звезды — это же те точки на небе, да? — Котаро указал пальцем вверх и скептически изогнул бровь, — Ты не похож.

— Да, но, как я уже говорил, Звезды заботятся о своих людях, стараются защитить их от всяческих невзгод. Одна из бед, с которой может столкнуться человек — одиночество. Путей решения такой проблемы много, но я решил, что воспользуюсь самым коротким: воплощусь в человеческом теле и побуду рядом с вами лично. Ход рискованный: много моментов, которые могут пойти не так, как надо. Например, человеческому телу присущи нежелательные свойства, такие как уязвимость к факторам окружающей среды или излишняя эмоциональность — можно случайно умереть или принять необдуманное решение, которое приведёт к ухудшению вашего состояния. Не уверен, что поступил наилучшим образом. Однако думать об этом уже нет смысла — сейчас вы по-настоящему счастливы, в ближайшем будущем вам ничего не угрожает, со всеми возможными трудностями вы справитесь и без меня. А я должен уйти на своё место.

— Но я чувствую, что очень привык к тебе! Пусть я не могу вспомнить твоего имени, но точно знаю, что твоё место рядом со мной! Тебе же не обязательно исчезать, останься, верни всё как было!

— С удовольствием бы так и сделал, если бы мог. Но не могу — время ограничено, поддержание материального тела и памяти о себе у людей вокруг очень утомляет. И то, что вы забыли моё имя — доказательство того, что у меня остались считанные минуты, может быть, уже секунды. Остальной мир о моём существовании уже не помнит. Я думаю, несмотря на то, что наша с вами связь очень крепка, через какое-то время забудете и вы. Но вы правы в том, что мне не обязательно исчезать. Точнее, я в принципе не собираюсь исчезать, просто ухожу. Я буду очень далеко, но всё равно останусь с вами — такой вот парадокс, — Звезда развела руками и усмехнулась, — И так будет до тех пор, пока моё сияние будет достаточно ярким, чтобы указывать вам путь, поэтому просто не дайте мне погаснуть, хорошо?

Бокуто только и мог неловко улыбнуться и кивнуть в ответ на такую просьбу. Он узнал нечто невероятное только что, и его голова решительно отказывалась понимать всю информацию мгновенно. В ту же секунду в лицо ему ударил ощутимый порыв ветра, вызванный взмахом крыльев, а в следующую он стоял на крыше один, вглядываясь в небо в ожидании Момента.

Момент настал: всё затихло, на небосводе появились блестящие точки.

На одну больше, чем вчера.