Его игра (джен)

Что для вас любовь? Не можете дать однозначного ответа, не так ли? Над определением этого слова ломало голову не одно поколение, сколько мудрецов пытались выстроить точное значение, но для каждого оно особенное. Для меня любовь — это что-то чистое, без гнили, разврата и пошлости! Если и любить, то один раз и навсегда! За любовь умирали, за неё сражались, а нынче что? Правильно, люди забыли, что это за чувство, они буквально наплевали на самое лучшее на этой планете. Опомнитесь! Не путайте любовь с потехой, а не то останетесь в убытке.

 

Белые потолки и такие же стены быстро сменяли друг друга, люди в светлых халатах постоянно мелькали перед глазами. В воздухе повис невыносимый едкий запах лекарств и ещё чего-то неизвестного. Крики, гул, скрежет маленьких колёс, какие-то фразы, брошенные не к месту, смешались в голове.

Мэйбл лежала на больничной каталке, а над ней склонилось множество людей в белых халатах, шапочках и масках. Стоило ей повертеть головой, приходя в себя, как её большие ореховые глаза расширились, зрачки стали ещё темнее, а пересохшие губы дрогнули.

Она вспомнила.

— Держите её! — скомандовал один из голосов. — Быстро вколите успокоительное!

Мэйбл почувствовала лёгкий укол на запястье, но кричать и ворочаться от этого не перестала. Её сознание начало покрываться туманом и постепенно темнеть. Ужасно хотелось спать. Но мысли о тех днях и ночах не покидали голову и, наверное, всегда останутся в её памяти.

Вечно.

Сжав в маленьких кулачках, костяшки которых были окровавлены от всяческих порезов и ран, ткань своей одежды, она поневоле отключилась, ещё что-то неразборчиво бормоча себе под нос.

* * *

Когда Мэйбл очнулась и с трудом разлепила глаза, первое, что бросилось ей в глаза, была потрескавшаяся штукатурка на белом потолке. Пайнс резко поднялась и сразу же схватилась за голову. Она болела — нет! — она раскалывалась на мельчайшие кусочки, словно ваза. Ещё и запястье очень сильно чесалось. Взглянув на него, Мэйбл хмыкнула: чуть сбоку от вены на разодранной от порезов руке виднелся маленький след от укола.

Необходимо было привести свои мысли в порядок. Мэйбл потёрла виски, запустила пальцы в волосы и только сейчас осознала, что на ней длинная и мятая белая сорочка, а волосы спутаны, словно птичье гнездо.

Изучив себя, она перевела взгляд на всю комнату в целом: белый потолок, серые стены, маленькое одинокое окно с решёткой возле самого потолка, кровать, на которой она, собственно, и сидела, а рядом — маленькая старая тумбочка с одним-единственным ящиком и дверцей. Жаль, конечно, что не было зеркала. Хотя это хорошо. Сейчас она наверняка походила на героиню какого-нибудь ужастика вроде «Звонка».

«Н-да, не густо, — нервно рассмеялась Мэйбл. — Где я нахожусь? И почему это место походит на психушку?»

* * *

Весь день Пайнс провела наедине с собой и своими мыслями. Как она ни пыталась — ничего не вспомнила, кроме того, что неё есть брат-близнец Диппер, любящие родители, дяди... А дальше? Это единственное, что она помнила отчётливо. Больше ничего. Ничего! Вообще!

Пайнс сидела на кровати, обхватив колени руками, и нервно раскачивалась взад-вперёд, покусывая губы. Её глаза были словно покрыты белой пеленой, но в них ещё горели жизнь, надежда и вера в лучшее.

Вдруг послышался звук отпирающегося замка, лязг металла, и дверь отворилась. В помещение вошла молоденькая брюнетка в белом халате и такой же косынке на голове. Она слабо улыбнулась. Но чему? В руках девушка держала железный поднос с множеством лекарств, таблеток, пузырьков, ампул, шприцов и баночек.

— Здравствуйте, Мэйбл, — вежливо кивнула она, но Пайнс даже не шелохнулась, лишь перевела на неё задумчивый, недоуменный взгляд.

— Кто вы? И где я?

— Не волнуйтесь, — медсестра — а это была именно она — поставила поднос с лекарствами на тумбу рядом с кроватью Мэйбл и, попутно выискивая какие-то таблетки среди упаковок, объяснила: — Меня зовут Ирма. Теперь вы будете видеть меня каждый день. Я буду приносить лекарства.

— Лекарства?! Мне?! От чего?! Я не больна!

Мэйбл вдруг стало не по себе. Она резко вскочила с кровати и всем телом вжалась в стену, нервно бегая взглядом по комнате. Сердце бешено за, виски сжались, а ноги подкосились.

— Пожалуйста, успокойтесь, — Ирма говорила мягко, пытаясь успокоить пациентку, но у неё ничего не выходило. Мэйбл шарахались от неё как от огня. — Я не причиню вам вреда. Это всего лишь лекарство, — для наглядности она протянула ладонь, на которой лежали две красно-белые таблетки. Её лицо выглядело милым и не представляющим угрозы. Мягкая полуулыбка была тому подтверждением, но что-то глубоко внутри Мэйбл заставляло держаться как можно дальше от неё и её чёртовых таблеток.

— Где я?

— В реабилитационной клинике.

На лбу Пайнс выступила испарина.

«Какая, к чёрту, клиника?! Зачем?! Я здорова! Или это только так кажется?..»

— Как я здесь оказалась?! Я не хочу! Выпустите меня! Я не хочу! — на глаза Мэйбл навернулись слёзы, спутаные длинные каштановые волосы прилипли к лицу. Разум помутнел, а виски сжались вдвойне сильнее. Кажется, у неё началась истерика.

Мэйбл бросилась к двери, но Ирма тут же что-то кому-то крикнула. Не прошло и минуты, как Пайнс почувствовала, что ей заламывают руки за спину. Затем снова лёгкий укол — и темнота.

* * *

Тьма рассеялась, и Мейбл обнаружила, что стоит в какой-то абсолютно белой комнате на полу. Но пол ли это был? Стоило только взглянуть под ноги, сразу казалось, что она словно в небе, под ней виден весь город, а она — его высота. Пик. Недосягаемость.

Вдруг всё резко стало нежно-розовым. Появилась радуга, летающие мульти-мишки, милые розовые котики, блестяшки с глазками и прочие не менее милые вещи. Неожиданно их добрые мордашки стали пугающими, перекошенными от злости, ярости и ненависти. Нежно-розовый перешёл в тёмный, почти чёрный, словно выключили свет, но маленький островок, на котором и находилась Мэйбл, был по-прежнему освещён одной-единственной, но невидимой лампой. Яркие красные глаза бывших милых зверушек светились где-то там, в темноте, и отливали непостижимой злобой.

— Звёздочка, — послышался до боли знакомый металлический голос, словно из радио, который и заставлял Мэйбл каждую ночь вскакивать в нервной истерике, холодном поту и слезах. — Ну же, я знаю, что ты здесь.

— Нет! Нет-нет-нет! Это неправда! Это сон! Всего лишь кошмар! — бормотала Пайнс, прикрыв лицо руками, затем снова запустив их в волосы. Каждую ночь ей приходилось выживать, слушая его голос. Её нервы просто не выдерживали всего этого

Неожиданно появилась гигантская мохнатая чёрная псина, похожая на волка, с огромной клыкастой пастью, откуда капала противная липкая слюна. Она вышла на свет, и Мэйбл вздрогнула, наверное, уже в сотый раз. Глаза зверя были чёрными, бездонными, а взгляд пронизывал до костей. Стоило только заглянуть в них, как сразу становилось ясно, что надежды спастись нет, что это самое жестокое, опасное и жуткое существо, какое могло только существовать. Хотя нет, на первом месте всё же был Билл. Но и этот монстр был поистине ужасен. Он зарычал, обнажая острые и длинные жёлтые клыки, и в с ту же секунду бросился на жертву. Острая, адская и такая реальная боль пронзила тело Мэйбл. Её истошный крик наполнил весь маленький сонный мирок. Слёзы ручьём полились из глаз. Существо откусывало от неё конечности, старательно пережёвывая каждую, затем отбрасывало и приступало к новым. Кровь брызгала в разные стороны, точно фонтан, окрашивая всё в тёмно-бордовый цвет. В глазах Мэйбл застыли ужас и дикая боль. Она уже привыкла постоянно испытывать её, переживать свою смерть снова и снова. Но каждый раз сон был по-своему отчётлив. Настолько, что ей стало очень сложно отличить его от реальности.

И вот она снова столкнулась с глазами зверя. Теперь они показались ей янтарно-жёлтыми, с вертикальным тонким зрачком, даже без намёка на радужку, как у дикого зверя, у кошки или... Билла. Ну конечно! Кому ещё доставляло наслаждение и удовольствие причинять ей эту поистине адскую боль? Конечно же, этому садисту — демону разума. Он питался ею. Он был создан из боли, жестокости, зла, насилия и всего негативного, что только существовало в мире и за его пределами. Говорить она больше не смела, да и не могла. Он выжал из неё последние соки, силы, энергию, жизнь. Но умерла ли она? Нет. Каждый раз, каждую ночь она переживала одно и то же, словно в реальности. Каждый раз её волшебный, яркий, чудесный «розовый» сон превращался в ринг, где победа и удача уж точно были не на её стороне.

Всё. Темнота. Пустота. Тьма, сквозь которую пробирался его злобный металлический смех. На этом моменте, когда она там, в своём сне, будучи когда-то радужным миром, оказывалась на пределе, на грани жизни и сумасшествия, реальности и иллюзии, то резко просыпалась, вскакивая в слезах и истерике.

* * *

— Не-е-ет! Нет! Нет-нет-нет! — кричала Мэйбл, резко вздрагивая, но сознание её до сих пор пребывало в том царстве кошмаров.

Сердце учащённо билось, руки и ноги дрожали, табун мурашек пробегал по спине. Запустив руки в волосы, а потом судорожно обняв колени, Пайнс расплакалась. Уже какой раз она вскакивала ночью от одних и тех же снов. Снов, в которых один и тот демон. За что? Почему именно ей? Несколько ночей в подряд Сайфер являлся ей во снах. Но всякий раз они были разные, и каждый последующий — страшнее предыдущего.

Хотелось кричать. Кричать до потери пульса. Кричать, пока не кончится воздух в груди, лишь бы спрятаться!.. Не слышать больше его смеха, не видеть больше своих собственных смертей. Никогда...

— Да что же тебе нужно от меня?! Зачем ты заставляешь меня видеть это?! Что тебе нужно?! — рыдала она, крича в пустоту.

Теперь она вспомнила! Всё до мелочей!

Вокруг царила мёртвая тишина. Мэйбл вжалась в подушку лицом, продолжая сжимать её край тоненькой бледной ручонкой. Было невыносимо плохо и страшно. Как же всё это надоело!

На её вопли, кашель, всхлипы и крики сбежались несколько врачей. Они очень хотели унять взбунтовавшуюся пациентку, но все попытки, как оказалось, были тщетны.

— Что случилось?! — в палату вбежал старый седовласый мужчина, с морщинками на лице и очками-дольками на носу.

Отдышавшись, он подошёл к кричавшей и пытающейся вырваться из стальной хватки врачей Мэйбл.

— Успокоительное в двойной дозе! — скомандовал он. — Морфий и смирительную рубашку, живо!

Вся ночная клиника наполнилась отчаянными криками бедной Мэйбл Пайнс, которая сегодня уже больше точно не заснёт. Со всех концов больницы на крики сбегались врачи и санитары. И только спустя полчаса всё снова стихло, словно ничего и не было вовсе.

— Отлично! — вытер платком со лба выступившую испарину седовласый главный лечащий врач. Если верить его бейджику. — Боюсь, она здесь надолго.

Коллеги неуверенно кивнули, глубоко вздохнув и глядя на девушку в смирительной рубашке, свернувшуюся калачиком, поджав под себя коленки, словно котёнок. Её каштановые влажные растрёпанные волосы спадали на лицо, наполовину закрывая его.

За что ей всё это?

* * *

Утром следующего дня Мэйбл снова вскочил на кровати и чуть не упала, благо удержала равновесие. Она хотела дотронуться до лица и убрать мешающие волосы назад, но сделать этого не смогла. Только сейчас она заметила, что на ней какая-то белая не то сорочка, не то платье, не то наволочка. Именно она-то и препятствовала всем её попыткам размять руки, дотронуться до лица, да просто почувствовать, что у неё вообще есть руки.

Смирительная рубашка.

Откинувшись обратно на подушку, она безнадёжно всхлипнула.

«Да что же это такое?! Почему так?! Какого чёрта?!»

* * *

Несколько недель назад.

Гравити Фолз. Хижина Чудес.

00:07.

— Уйди! Отстань от меня! Нет!

Диппер ворвался в комнату сестры, чуть ли не снося дверь с петель, и, увидев, что она судорожно и беспокойно ворочается на кровати, но при этом всё ещё спит, поспешил к ней, схватил за плечи и сильно встряхнул. Он был в ночной пижаме, а взъерошенные каштановые волосы торчали в разные стороны.

— Что случилось? Снова кошмар? — испуганно спросил он, когда сестра наконец очнулась.

— Да... — Мэйбл не говорила брату о Билле. Незачем ему было это знать, да и расстраивать не хотелось. Она всячески пыталась скрыть свой дикий, панический страх, но глаза постоянно выдавали её. Не зря говорилось: «Глаза — зеркало души». — Уже всё хорошо, Дип.

— Точно? Ты плакала? — он присел рядом с сестрой, заглядывая ей в лицо, но та упрямо не давала этого сделать. — Мэйбл, это ненормально. Ты ночами не спишь, а я, каждый раз засыпая, боюсь, что вновь услышу твои крики, при этом будучи в соседней комнате.

— Всё хорошо, Диппер, я в порядке, правда. Можешь идти спать. Прости, что разбудила.

— Ты чего, сестрёнка? Всё нормально. Спи, — брат заботливо уложил сестру близняшку и укрыл одеялом. Затем поцеловал в лоб и, натянуто улыбнувшись, вышел.

«Нет, этой ночью я больше не засну», — подумала она.

Но то ли судьба решила поиграть с ней, опровергая сказанное, то ли она и вправду устала и всё же снова уснула. В этот раз, слава богу, без снов. Уж лучше так, чем постоянно вскакивать из-за нового приступа ужаса и панического страха.

 

На следующий день.

Утром Мэйбл спускалась из своей комнаты на кухню, когда странный разговор и знакомые голоса заставили её остановиться, и, чтобы не выдать своего присутствия, она прислонилась спиной к стене, вслушиваясь в каждое слово.

— ...Ей нужно к врачу, — это был голос Стэна.

— Да, — грустно произнес Диппер. — У неё каждую ночь истерики. Но ни один из тех, у кого мы были, ничего стоящего сказать не смог. Только то, что она полностью здорова и никаких угроз для её здоровья быть не должно.

— Может, у девочки что-то в голове замкнуло?... Ну... — Форд запнулся, но все, включая саму Мэйбл, поняли, что он хотел этим сказать.

— Моя сестра не сумасшедшая!

Слова Диппера были последним, что слышала Пайнс, выбегая из дома.

* * *

Нынешнее время.

Они думали, что она сошла с ума, что она сумасшедшая психопатка, которая ночами не спит, вскакивая в диких истериках и слезах. Но она была нормальной! По крайней мере, пыталась убедить себя в этом. А стоило ли?

Мэйбл хмыкнула: значит, всё же опустили руки, записали её в безумцы и запихнули в психушку. Иначе не скажешь. Умно. От дядей этого следовало ожидать, но от Диппера... Как он мог? Брат... или уже нет? Раз отправил сюда, значит, тоже считает так же. Но кто виноват, что этот трёхкратно проклятый демон приходил во снах именно к ней? Она и сама не знала, что ему нужно.

«Диппер, Диппер, а ведь я верила тебе».

* * *

Три недели спустя.

Каждый день, каждый час — плюс-минус полчаса — к Мэйбл приходила Ирма с двумя санитарами — на всякий случай — и вкалывала какие-то лекарства, транквилизаторы, антисептики, пичкала таблетками. Короче говоря, Мэйбл, наверное, здесь на самом деле сошла с ума. Если здоровому человеку вкалывать лекарства для больного, он свихнётся точно, ведь для нормального и вполне здорового человека это именно наркотики! Психика не выдержала бы, как и организм. Так и с Мэйбл. Но была ли она здорова, когда только поступила сюда?...

«Реальность — иллюзия»

«Какая ирония!»

За всё это время Диппер — или хотя бы кто-то из родных — ни разу не навестил её. Всё понятно…

Мэйбл стала совсем другой. И это касалось не только внешности, хотя та тоже сильно пострадала. Кожа стала зелёного, бледного, больного оттенка, под глазами не то что синяки, но и мешки от недосыпания, фигура стала худощавой, а вот волосы… Она не помнила, когда в последний раз хотя бы расчёсывала их, что уж говорить о мытье. Но самое страшное то, что теперь в ней поселилось безумие. Сумасшествие пустило корни где-то там, в душе, и теперь, словно эпидемия, стремительно разносилось по всему организму молодой Пайнс. Её психика очень сильно пострадала. Она постоянно была одна, если не считать того кошмара, что поджидал её каждую ночь во сне. Мэйбл уже старалась не спать из-за этого. Ночь и день для неё слились воедино. Сон полностью выпал из графика.

«Ну и где эта штука, именуемая счастьем?»

Она стала другой, не такой, не Мэйбл. Постоянно боялась, дрожала, пряталась в уголке своей тюрьмы, прижимая коленки к груди и бегая испуганным взглядом по комнате. Пайнс была напугана до чёртиков. Её было страшно даже за руку держать, если человек не хотел, чтобы её отгрызли или накинулись с какой-нибудь стекляшкой. Кто захочет закончить свою жизнь так — от рук сумасшедшей? Мир вокруг неё крутился, все называли её странной, старались избегать и заходить как можно реже. Мэйбл не находила выхода и поэтому пряталась в уголке своей комнаты. В темноте ей постоянно мерещились всякие твари, красные огоньки-глаза и прочая, но очень страшная чепуха. Слёзы душили её, сами предательски скатываясь по щекам, образуя влажные дорожки. Она то плакала, то неподвижно смотрела в одну точку.

Сколько это продлится? Вечно.

Она знала, что больше не выйдет из этой психушки, куда её посадили «дорогие» и «любимые» родственники.

«Ха, вот они как со мной! Ну ничего, на всех найдётся свой каратель, нужно просто чуточку подождать».

Эти мысли заставили губы Мэйбл растянуться в безумной улыбке. Она засмеялась. Таким безумным, страшным смехом. Не своим. Как же ей было сейчас хорошо! На воле, конечно, лучше, но сейчас наступила особенная минута. Её глаза блестели, в них колыхалось пламя неописуемого сумасшествия.

Она всё стремительнее сходила с ума.

* * *

Ещё две недели спустя.

Мэйбл стало просто невыносимо плохо. Она полностью осознавала, что стремительно теряет свой разум, становится такой, какой не хотела бы стать. Но постоянные таблетки, уколы и транквилизаторы превратили её в ходячего мертвеца-зомби. Да она уже ничем не отличалась от них, разве что не ела чужих мозгов. Мэйбл больше не походила на здравомыслящего человека. Большие ореховые глаза были наполнены безумством и туманом, руки покрыты многочисленными ранами и порезами, которые она нанесла себе сама же. Ей очень хотелось боли, а причинять её самой себе — просто несказанное удовольствие. Стекляшку для этого она нашла под тумбой, но теперь хранила под матрасом, чтобы никто не нашёл и не отнял. Врачи хоть и интересовались, откуда столько кровоточащих ран, но Мэйбл молчала, а её смех был страшнее смеха психа. В нём было что-то дьявольское...

Каждую ночь, как и всегда, её навещал очередной кошмар в лице какого-нибудь монстра и Билла, хотя последний никогда не показывался на глаза в своей истинной форме. Всё шло по обычному сценарию — сначала миленький «розовый» сон, затем он резко становился чёрным. Тут-то всё и начиналось. Но постоянно Мэйбл вскакивала от этих снов как в первый раз: вся в слезах, поту, дрожа, с очень учащённым сердцебиением и прочими физиологическими подробностями.

Сейчас Мэйбл сидела в своём излюбленном уголке, в неизменной белой сорочке длиной ниже колен, густые волнистые пряди шоколадных волос обрамляли зеленоватого нездорового цвета лицо. Она сидела с обломком стекла в руке и наслаждалась причиняемой себе болью, прочерчивая длинную красную полосу от локтя вниз. Её лицо не выражало ничего, лишь глаза — всегда такие добрые, полные любви, веселья и оптимизма — стали пустыми, туманными, но однозначно принадлежащие сумасшедшей.

Тёмно-бордовые струйки быстренько побежали по руке. Мэйбл поднесла её ко рту и закрыла глаза, пробуя на вкус такую горькую, с железным привкусом кровь.

Послышались шаги по ту сторону двери. Мэйбл бы даже не шелохнулась, если бы в руках не было стекла. Если увидят — заберут навсегда. А где она достанет ещё такую вещь, при условии, что постоянно сидит здесь, ни с кем не разговаривает и некуда не выходит, закрытая от мира?

Вскочив, Пайнс быстренько спрятала стекло под матрас и вернулась обратно, заматывая окровавленную часть предплечья в и так несвежую сорочку. Ткань вмиг пропиталась, и на ней уже стали отчётливо заметны багровые большие пятна.

Снова скрежет металла, и дверь отворилась. В так называемую палату, вошёл тот самый седовласый врач в очках-дольках и белом халате. По обе стороны от него и чуть поодаль стояли два молодых и крепких санитара. Все теперь ходили к ней именно так — с телохранителями. Ха, однако недавно она всё же смогла покусать какого-то врача, что пришёл к ней с огромным шприцом и пытался напоить таблетками.

— К тебе гости, — тихо сказал врач, присаживаясь на корточки напротив Мэйбл.

Та усмехнулась и подняла на негобольшие карие глаза. Тот вздрогнул от того, насколько они были безумными, и поспешил встать. Он боялся её. Эта мысль заставила Пайнс расплыться в ещё больше широкой улыбке-оскале. Если бы у неё в руках сейчас было её оружие, она бы набросилась на этого старика, а потом на санитаров и перерезала бы им глотки, тем самым прокладывая себе путь к свободе.

«Но не в этот раз, может быть, позже».

— К тебе гости, — повторил главный врач. — Твой брат. Он ждёт тебя в приёмной. Пошли.

«Брат? Диппер? Ха, надо же, кого ветром занесло! А почему раньше не пришёл, а объявился спустя около пяти недель?»

Мэйбл не знала точно, сколько она сидит здесь. В её палате, увы, не было календаря. Но почему это он решил прийти к ней? С какой это радости? Он отправил её в психушку. Родной брат, да ещё и близнец! Она верила ему. Ему одному. А он… Все её бросили. Мэйбл уже забыла то не́когда дорогое ей чувство — любовь. Она никого не любила, ей никто не нужен! Все говорили: «Люблю», а на деле!

«По-вашему, это любовь?! Я умираю здесь. Медленно, но верно».

Сердце стало ледышкой. А ведь когда-то всё было по-другому. Совсем по-другому. Она была счастливой и беззаботной девчонкой, охотящейся на красивых мальчиков. А сейчас… Сейчас она здесь, застряла в психушке, не видит и не слышит никого. Её просто отгородили от мира, спрятали. Каждый день одно и тоже: сон, еда, еда, сон. А через каждый час её пичкают таблетками. Надоело! Хотелось взять эту чёртову стекляшку и воткнуть в сердца мучителей, наслаждаясь их болью, какую они ежедневно причиняли ей. Но был и другой вариант — убить себя. Однако Мэйбл этого совершенно не хотела. У неё была другая цель — отомстить всем. Всем, кто посадил её сюда. В клетку. Она несколько раз прокручивала этот момент в своей голове, упиваясь и наслаждаясь страданиями, криками, мольбами о помощи и болью. Она покажет, как нельзя поступать с ней. Они превратили её в это — жестокого терминатора, убийцу и сумасшедшую психопатку. Во всём виноваты родственники!

Кулаки Пайнс непроизвольно сжались, и дикая шипящая боль пронзила окровавленное предплечье, но она даже не обратила на это внимания. За своими мыслями Мэйбл совсем забыла о присутствии врача и санитаров в своей палате. Зато те прекрасно помнили о ней и стояли, молча глядя на пациентку, чьи губы так и расплывались в омерзительном оскале, а глаза отчего-то заблестели. Врач явно забеспокоился.

— Н-да, но сначала тебе надо привести себя в порядок и, конечно же, таблеточки, — оглядев пациентку, он кивнул санитарам.

Те, в свою очередь, подошли к Мэйбл, взяли её под локти и, приподнимая над полом, потащили прочь из палаты.

«Надо же, хоть какое-то разнообразие, а не скучная однотонная палата день изо дня!»

За всё то время, что она провела здесь, её ни разу не выводили за пределы своей комнаты.

Мэйбл с увлечением рассматривала интерьер, стены, потолок, пол, людей. Главный лечащий врач шёл где-то позади них.

Неожиданно к ней и её «носильщикам» подбежал какой-то мальчик лет шести. Откуда он тут вообще взялся? У него были тёмные волосы и такие же глаза — довольно приятная внешность. Взглянув на Мэйбл, он почему-то улыбнулся. Да ещё и так… по-доброму.

Улыбнулся? Как можно вообще сейчас улыбаться? Да и кому? Хотя... У него ведь не было той жизни, что сейчас была у неё. Поместить бы его сюда, он бы не спешил так радоваться!

Жалкое подобие человека! Как же Мэйбл бесила его счастливая улыбка. Хотелось стянуть её с него и заставить рыдать.

— Рад? — обратила она к мальчику. Её голос не был похож на свой. Он был таким чужеродным и злым. Мальчик тем временем весело кивнул, изучая глазами девушку, которую под руки вели куда-то, и сам пошёл следом, держа в руках игрушечный грузовик. — Я тоже когда-то была такой счастливой, как ты. А потом меня собственный брат засадил сюда! — она говорила тихо, но с дикой злостью в голосе. Затем её тон начал стремительно повышаться и переходить на крик. — И с тобой будет то же самое, слышишь?! Ты тоже будешь здесь, и никто тебя не спасёт! Ты никому не нужное существо! М-м-м…

Она хотела выкрикнуть что-то ещё, но санитары попросту зажали ей рот и пригрозили уколами. Послышался смешанный звук, как будто что-то уронили на пол. Санитары обернулись, тем самым разворачивая и Мэйбл. Увидев эту картину, её лицо преобразилось, победная ухмылка растянулась до ушей. Однако что-то и кольнуло где-то глубоко внутри. Мальчик стоял недалеко от них, низко опустив голову и глядя себе под ноги. Там лежала та самая машинка, которую он накануне держал в руках. На неё и кафельный пол иногда капало что-то маленькое и мокрое, словно капельки воды. Мальчик всхлипнул. К нему мигом подбежал и сел на корточки седовласый врач, обеспокоенно заглядывая ему в глаза, и что-то проговорил. Мэйбл не слышала слов, ведь её уводили всё дальше и дальше от них. Но до ушей парнишки иногда доносился дикий, безумный женский смех, пока не пропал вдали, продолжая отдаваться вибрацией в ушах.

* * *

Мэйбл сидела в каком-то кабинете. Потолок был чисто белым, без каких-либо царапин и трещин, стены такого же цвета, новые пластиковые окна; на подоконнике стояли три горшка с розовой геранью; кожаный красный диван, на котором она, собственно, и сидела. Напротив окна стояли деревянный с гладкой поверхностью стол и стул на колёсиках, на столе много бумаг, документов и прочего хлама, который ни капельки не интересовал Мэйбл. Она хотела найти только одно: что-нибудь острое. Но в помещении она находилась не одна, а с каким-то молчаливым охранником. Поэтому обыскать этот кабинет, который явно не являлся палатой для какого-нибудь больного, не удастся. Но ей нужно! Однако была ещё одна проблема... Одна её рука была закреплена в «диск» одной части наручников, а вторая неотрывно соединялась с металлическим кольцом на подлокотнике дивана.

Что ж, тогда она пойдёт другим путём.

Зрительно обследовав стол, Мэйбл заметила в банке с канцеляркой ножницы, нож для бумаги и ручки. Она не смогла сдержать улыбки.

Вдруг дверная ручка дёрнулась, и в кабинет вошёл тот самый седовласый врач. Похоже, она начала видеть его чаще. К чему бы это? Он уже начинал мозолить ей глаза!

В руках у него была какая-то одежда. Хмыкнув, Мэйбл перевела взгляд с него на окно. Небо сегодня было голубое, без единого облачка, а погода ясная и солнечная. Раньше бы Пайнс радовалась этому, улыбалась бы во все тридцать два зуба, да только ключевое слово «раньше». Сейчас её уже не заботило — какая погода? Что на улице: солнце или дождь? Да пусть хоть апокалипсис! Она и бровью не поведёт.

— Вот, — врач положил рядом с ней на диван вещи. Мэйбл смогла заметить бейджик на белом халате врача:

«Главный лечащий врач реабилитационного центра клиники штата Калифорнии номер ХХХ — Мартин Линкольн»

Что ж, теперь она хотя бы знала имя своего главного мучителя. На вещи она даже не взглянула, спокойно смотря в окно, словно находилась в кабинете одна. Мартин вздохнул и присел на стул напротив неё. На диван рядом с ней — как-то не решался. Кажется, и впрямь боялся. Мэйбл мысленно рассмеялась от этой мысли. А тот тем временем снял очки, потёр переносицу и устало произнёс.

— Мэйбл, к вам пришёл ваш брат, и вы должны выйти к нему в подобающем виде.

Мэйбл яростно боролась с соблазном вскочить и высказать этому наглому старикашке, лезущему не в своё дело, что она не желает видеться с этим предателем, и ещё кучу оскорбительных и неприемлемых для культурного общества слов, но промолчала, не спуская глаз с нового заинтересовавшего её предмета — герани.

Маленькие розовые цветочки в белую крапинку и подкрасом внизу были настолько красивыми и нежными, что Мэйбл невольно залюбовалась ими. А запах просто чудесный! Ей он показался очень знакомым. Что-то из прошлой жизни. Чужое, но такое родное. Давно забытое, но такое живое.

— Мэйбл, — вернул её в реальность Мартин Линкольн, но та даже не шелохнулась, делая вид, будто и вовсе не слышит его. — Мэйбл, он ваш брат.

Пайнс и бровью не повела, всё так же не отрывая глаз от цветов.

Вдруг в кабинет без стука вошла длинноногая фигуристая блондинка в вызывающей одежде, поверх которой надет белый врачебный халат. Мужчины бы сразу подметили, что на ней это смотрится очень даже сексуально, вдобавок ко всему у блондинки были ещё и выразительные большие серые глаза и красной помадой на губах. Довольно красивая, надо сказать. Однако Мэйбл она сразу показалась какой-нибудь очередной стервой и подстилкой начальника. Так оно, видно, и было.

Незнакомка перевела на пациентку брезгливый взгляд и ещё больше сморщилась.

— Мартин, что ты с ней возишься?

— Она не хочет выйти к брату, — вымученно ответил тот, откидываясь на спинку стула.

— А её никто и не спрашивал, чего она хочет.

— Рене…

Но не успел он договорить, как названная Рене кивнула охраннику в сторону Мэйбл. Тот потёр ладони и начал медленно приближать к жертве. Но та так просто не далась им в руки. Не успели мучители хоть что-то осознать, как Рене уже была в руках обезумевшей Пайнс, а к её горлу подставлены ножницы со стола Мартина. У мужчин глаза на лоб полезли, а слова где-то потерялись, не желая складываться в целостное предложения.

Как она избавилась от наручников?..

— Мэйбл Пайнс, — спокойно начал Мартин, примирительно выставляя руки вперёд.

— Не подходите ко мне! — рявкнула та, направляя ножницы на врача. — Или она умрёт! — холодное оружие вернулось к шее Рене и чуть поранило её гладкую нежную кожу, от чего та вскрикнула.

— Хорошо, хорошо! — поспешно затараторил главный лечащий врач и мягко кивнул охраннику, чуть подавшись назад. У него был план. Он нередко сталкивался с поведением таких пациентов и именно на такой случай у него под столом имелась специальная красная кнопка для вызова персонала. — Не хотите к брату — не надо, не хотите переодеваться — не надо. Только... — ему всё же удалось нажать на заветную кнопку, благо Рене задёргалась и тем самым отвлекла девчонку. Охранник смог пройти у неё за спиной и схватить, заламывая руки сумасшедшей за спину и освобождая Рене.

— Тварь! — рявкнула та, поправляя мега-короткую юбку и одёргивая халат.

Вдруг в кабинет ворвались другие врачи. Не прошло и секунды, как Мэйбл уже лежала на полу, а в вену был вставлен шприц с какой-то жидкостью. Разум её помутнел, голова закружилась, в глазах зарябили разноцветные шарики. Миг, и она отключилась, проваливаясь в липкую пучину своих страхов.

* * *

— Как она? — сквозь темноту в сознании Мэйбл смогла различить чей-то голос. Он почему-то отчаянно казался ей знакомым, но вспоминать что-либо сейчас её разум не очень-то и хотел, сопротивляясь напору хозяйки.

— Состояние очень тяжёлое, — послышался второй голос. Он имел не́кую хрипоту, отчего она сразу догадалась, чей он — Мартина Линкольна — главного лечащего врача этой чёртовой психушки, именуемой реабилитационной клиникой. — Сегодня она напала на мою коллегу, до смерти испугала маленького мальчика, а завтра что? Она начнёт убивать людей? Кстати, на её теле множество глубоких порезов. Но никто не мог нанести ей таких, кроме… — тут Мартин запнулся. Но собеседник явно понял, что он хотел сказать, поэтому лишь глубоко вздохнул. — Мистер Пайнс, при всём моём уважении к вам, да ради вас я русалку ходить научу! — воодушевился он. — Но девушке нужна другая помощь.

— Ей не нужна психиатрическая больница, — твёрдо и с какой-то долей злости и раздражения отчеканил Диппер. — Ей поможете вы.

— Но… — обеспокоился Мартин.

— Вы ведь сами сказали, что ради меня русалку ходить научите. Только мне нужна всего лишь здоровая сестра. Сделайте это, а иначе — он заговорил тише, но уверенно и даже угрожающе: — Лишитесь работы. О, это полностью в моих силах!

— Я понял.

— Вот и славно. А ещё я бы хотел попросить вас…

Больше Мэйбл ничего не слышала, снова провалившись в царство Морфея. На этот раз ей снилось то, как она вновь стоит «на небе», а вокруг те самые белые стены, которые постепенно начали приобретать цвета радуги. Прямо над её головой пролетела милая мордашка плюшевого мишки с крыльями бабочки. Его добрые глазки-пуговки смотрели на Пайнс открыто, не отрываясь, а широкая улыбка ослепляла своей искренностью. Она тоже невольно улыбнулась, хотя и всячески пыталась подавить в себе такие порывы. Они очень ей не нравились, как и этот мишка. Мэйбл зажмурилась, сжала челюсть и прыгнула на летающую симпатягу, пытаясь поймать и стереть с её мордашки эту надоедливую постоянную улыбку.

«Почему все и всегда улыбаются?! Это ужасно раздражало и бесило. Он улыбается, смеётся, радуется, а сейчас, в этот момент, где-то там кому-то плохо, кто-то умирает, бросается с крыши. И зная это, они всё равно продолжают улыбаться!»

Мэйбл всё-таки удалось схватить летающего мишку за крыло, но тот упорно боролся, не даваясь в руки. Никто не собирался сдаваться просто так. Её лицо перекосилось от злобы, раздражения и обиды. Однако мишке всё же удалось высвободиться и улететь подальше от чокнутой девчонки. Мэйбл растянулась в довольном оскале. Ей всё-таки удалось стереть с его мордашки эту «прелестную» улыбку.

Внезапно пол под ногами Пайнс начал покрываться трещинами, словно она гуляла по недавно застывшему в начале зимы озеру. Потом он и вовсе разломился пополам, и Мэйбл упала вниз. Порыв ветра подхватил её тело, обдувая с разных сторон. Она заставила себя взглянуть вниз и тут же истошно закричала, вкладывая в голос все свои силы. Она летела прямо в жерло вулкана, до середины наполненное кипящей лавой, откуда поднимался стойкий, густой, бело-прозрачный пар. Мэйбл зажмурилась и закрыла лицо руками. Секунда, и её тело коснулось кипящей жидкости, обжигая кожу. Она чувствовала нестерпимую боль. Кричала как в последний раз, как никогда раньше, до хрипоты. Такую боль она нигде и никогда не испытывала раньше. Такую, будто тебя засунули в раскалённую печь или заставили три часа подряд торчать в бане при довольно высоком градусе. Нет, та боль была ещё хуже и намного. Мэйбл чувствовала, как её тело покрывается огромными волдырями и постепенно немеет.

Горячая жидкая лава уже доходила ей до груди, стремительно подбираясь к шее, лицу и вытянутым кверху рукам, но она пыталась отсрочить этот момент, потянувшись к небу всем телом — или тем, что от него осталось. Единственное, чего не понимала Мэйбл, так это то, почему она до сих пор жива? Любой другой бы на её месте уже давно бы просто изжарился от столь высокой температуры. Но не она. Это ведь сон. Её выдуманный мир, в котором устанавливала правила, увы, не она, а злобный демон разума. Он смеялся над ней. Это его игра. Его игра.

Последнее, что видела Мэйбл перед тем, как в очередной раз погибнуть — это яркая вспышка света в небе и пронзительная боль по всему телу, смешанная со злобным металлическим смехом…

* * *

Мэйбл с трудом раскрыла глаза, резко вскакивая на кровати, принимая сидячее положение. Перед глазами до сих пор стояла та картина злополучного кошмара, пульс бил где-то в ушах на пару со свистящими звуками, руки дрожали, сердце учащённо билось, грозясь и вовсе выпрыгнуть из груди, а вот тело… Оно было горячим. Она вся горела. Дотронувшись ладонью до лба, Мэйбл пискнула.

— Почему так жарко? Почему так плохо?...

Пайнс повертела головой и потёрла виски. Разум не желал мыслить адекватно, а глаза до сих пор застилала мутная пелена, отчего сфокусировать на чём-то конкретном взгляд было попросту невозможно. В голове смешались все звуки, слова, предложения, но на фоне всего этого она отчётливо уловила чужой голос. Голос в голове! Механический, словно по радио, с нотками насмешки и злобы, он казался неслыханно знакомым, эхом отдаваясь в голове.

«Реальность — иллюзия. Скоро увидимся, Падающая Звезда»

Мэйбл снова повертела головой, отгоняя мысли, голос, слова.

— Нет-нет-нет!

Она знала, кому он принадлежит. Он навещал её во снах регулярно, каждую ночь, придумывал ей кошмары, каждый из которых с одним-единственным одинаковым концом — её смертью. Он играл с ней. С ней в её же снах, в её мире. А теперь… Мэйбл готова была поклясться, что эти слова придумало вовсе не её воображение, что это он передал ей такое своеобразное сообщение.

«Скоро увидимся» — во снах, в новом кошмаре, верно? Но что-то внутри Мэйбл так и кричало об опасности, словно в её голове застряла красная, с ужасно противным звуком табличка, написанная чёрным: «ОПАСНОСТЬ». Теперь она мигала, напоминая о себе постоянно. К чему бы это? Внутри поселилось какое-то странное чувство предвкушения и… страха? Но перед чем? Чего ей стоило бояться? Что ещё её ждёт?

Вдруг она почувствовала щелчок пальцами прямо перед глазами и чью-то ладонь на своём лбу. Помотав головой, Пайнс начала часто моргать, а затем сфокусировала взгляд на силуэте перед собой. Картинка постепенно начала складываться в разборчивый пазл, и Мэйбл узнала Ирму, которая с обеспокоенным выражением лица смотрела на неё, держа в руках градусник.

— Ты как? — её голос отчего-то дрожал. Неужели она на самом деле волновалась за неё? Неужели у кого-то вообще было до неё хоть какое-то дело?

«Ха, нет, не верится! Наверняка это просто фальшь, а при первой возможности Ирма сама же выкинет меня в окно или вколет яд».

Её рука снова потянулась ко лбу Мэйбл, но та отпрянула и зашипела, словно дикая пума.

— Да у тебя жар! На, — медсестра протянула к ней ладонь, на которой лежали две белые круглые таблетки, — выпей. Ещё бы повязку со льдом сделать.

«Почему она так добра ко мне? Почему заботится?»

На эти вопросы Мэйбл ровным счётом не находила ответов. Такое отношение просто раздражало. Стелились перед ней, пытались казаться хорошенькими и добреньким, а потом в последний момент — бац! И где ваша доброта и любовь?

— Мэйбл, — вдруг неуверенно начала Ирма, сминая подол своего белого халата и стоя к ней спиной. — вам лучше встретиться с братом и поговорить.

Мэйбл цокнула и закатила глаза. Какого чёрта они все лезли в её жизнь, читали нотации и указывали, что делать?! Их никто не просил об этом!

— Он переживает.

Тихо и аккуратно, словно кошка, Мэйбл встала с кровати и, пользуясь тем, что Ирма не видит её, припечатала спиной к стене, приподнимая над полом за горло.

Откуда в ней нашлось столько силы?

Медсестра задыхалась, брыкалась, пыталась хоть как-то бороться, зацепиться за ту тонкую ниточку своей жалкой жизни, но, столкнувшись с обезумевшими от злости глазами Мэйбл, стала медленно терять сознание.Та хмыкнула, но хватку не ослабила.

И только сейчас подумала:

«Почему эта идиотка-добрячка одна?»

И впрямь, почему с ней нет тех грамил-охранников и санитаров? Ну что же, это даже не плохо, а очень плохо — для самой Ирмы, конечно.

Вдруг дверь в палату открылась и на пороге появился Мартин Линкольн. Оглядев помещение, его взгляд зацепился за задыхавшуюся, еле живую Ирму.

— Мэйбл Пайнс! Эй! Помогите кто-нибудь!

А дальше всё как в тумане. Мэйбл помнила, что её всё-таки оторвали от Ирмы. Она упала на пол, откашливаясь, раздирая себе горло, оттягивая ворот халата. Саму же Мэйбл держали по обе стороны за руки, но она даже не сопративлялась, увлечённо наблюдая за бесполезными попытками медсестры нормализовать своё дыхание, склонив голову набок и безумно скалясь. Её глаза так и горели адским пламенем безумия. Ей нравилась её боль.

* * *

— Мэй… Мэйбл… Сестрёнка, прошу, не игнорируй меня.

Каким-то образом Дипперу всё-таки удалось навестить сестру. Сейчас он сидел на стуле рядом с её кроватью, на которой она и лежала, бездумно глядя в потолок. Въерошенные волосы парня двадцати трёх лет торчали в разные стороны, — видно, от нервов он не раз запускал туда руки — беспокойные ореховые глаза шарили по её телу. Он был одет достаточно солидно: чёрный костюм с галстуком, недешёвый запах одеколона, чёрные, лакированные до блеска туфли, дорогие часы. Надо сказать, подготовился он ко встрече по полной.

Только завидев так называемого брата, Мэйбл сразу зашипела, точно змея, и уже хотела вскочить, достать из-под матраса излюбленную стекляшку и воткнуть её в сердце Диппера как можно глубже, при этом глядя ему прямо в глаза. Но этому не суждено было сбыться, так как ей перед их встречей специально вкололи какой-то препарат, в результате которого её тело просто онемело, она потеряла контроль над ним, не могла пошевелиться. Но говорить она всё же могла. Сейчас-то она и выскажет ему всё!

— Мэй… — снова позвал Диппер, но та сразу перебила его.

— Никогда не смей назвать меня так! Ты мне больше никто! У меня нет брата, нет дядей, нет друзей и нет родителей! Все бросили меня! Ты запихнул меня сюда! Больше никогда не смей приходить сюда! Была бы моя воля, я бы убила тебя прямо здесь, прямо сейчас, и мне по барабану, что со мной будет! Но, видно, сегодня тебе крайне повезло! Однако в следующий раз ты так легко не отделаешься!

— Мэйбл…

— Убирайся! Я не желаю слышать, а уж тем более видеть тебя!

Сказать, что Дипперу было больно, — ничего не сказать. Он знал, что поступил с родной сестрой-близняшкой очень подло, но это же была не психушка, а всего лишь реабилитационная клиника. Он не мог смотреть, как она вскакивала каждую ночь с дикими криками, в слезах и истерике. Он не знал причины этого, как бы ни уговаривал Мэйбл рассказать. Врачи кивали, мол, всё хорошо. Дипперу было просто невыносимо плохо и больно. Он думал, что таким способом сможет вылечить её, что тут ей помогут, но всё становилось только хуже. Ему говорили, что она пыталась убить нескольких людей, напугала какого-то мальчика до смерти, наносила вред самой себе. Он понимал, каково ей, но забрать отсюда никак не мог. Ему советовали перевести её под присмотр психиатра, но он считал иначе. Он любил сестру, любил до сих пор, стремился хоть как-то помочь. Но она опровергала эго слова, считала всё иначе, обвиняла его. Что ж, это её выбор. Однако он всё равно поможет ей.

— Мэй-мэй, — позвал Диппер, нарушив мёртвую тишину.

— Никогда больше не смей назвать меня так! — сквозь зубы процедила та. — Ты навсегда лишился этой привилегии! Я ненавижу тебя! Ненавижу! И больше никогда не назову по имени! Ты мне не брат! Уходи!

— Мэйбл, — настойчиво повторил Пайнс. Его голос звучал кардинально спокойно.

— А ты изменился, — продолжила тем временем старшая близняшка. — Разбогател, что ли? Видишь, запихнул сестру в эту дыру и себе же хорошо сделал.

— Я учёный, Мэйбл.

Пайнс открыто рассмеялась. Да только смех этот был не весёлым и добрым, как смеялась когда-то маленькая девочка Мэйбл, а безумным и ужасным.

Он не узнавал сестру.

— Как можно стать учёным за месяц?

— Почему за месяц? — искренне удивился Диппер, нахмурившись.

— Когда ты меня сюда отправил, ты не был учёным. А прошёл всего месяц… Наверное, — последнее слово она сказала, видимо, самой себе и тихо, чтобы Диппер не услышал. Но тот смотрел на неё со всей строгостью и серьёзностью. Его брови поползли на переносицу, а зрачки в глазах стали уже.

«Ну, может, пять-шесть недель», — додумала в мыслях Пайнс.

— С того дня прошёл не месяц, — голос Диппера звучал спокойно, но какие-то нотки беспокойства в нём всё-таки улавливались. — Ты здесь уже два года, Мэйбл.