Затерявшиеся дни (джен)

Из дневников Лондо Моллари — дипломата, императора и мученика, называвшего себя глупцом.

Посмертная публикация. Под редакцией императора Котто.

Второе Земное издание, дополненное. Перевод © 2284

Историкам на заметку: Эта запись не входила в собрание, переданное императором Моллари своему преемнику Виру Котто накануне последней битвы. Затерявшийся листок был случайно найден позднее между письменным столом и стеной. Даты нигде не значилось. Учитывая, какие глубоко личные, деликатные откровения содержит в себе обнаруженная страница, Центаврианский Исторический Институт счел возможным опубликовать ее текст, только когда получил согласие Дома Моллари.

Сегодня у нас с Шив'калой вновь был трудный разговор, почему мои глупость, упрямство и несговорчивость до сих пор создают помехи на пути дракхов. Когда мне удалось собрать себя по кусочкам после особенно убедительных доводов, он в очередной раз затянул свою фальшивую песню, насколько на самом деле эти твари великодушны. Просто дыхание перехватывало от перспектив и возможностей, которые они жаждали дать, чтобы реализовать мой потенциал. На сей раз я не сумел сдержать желание расставить все апострофы в их лицемерных названиях:

— И даром-то не надо. А уж будучи наученным горьким опытом, как дорого берут за подобные услуги, могу сказать: придумайте что-нибудь новенькое, на это уже никто не ведется.

Шив'кала рассмеялся своим тошнотворным смехом:

— Ты не представляешь, сколько их. Тех, кто мечтает пойти по пути прогресса и прожить свой краткий миг не напрасно. Так было и будет всегда.

— Почему же вы вцепились именно в меня с такой поразительной настойчивостью? — вырвался вопрос, который, по правде говоря, напрашивался давным-давно. — Помимо мотивов, гораздо более приземленных нежели сподвигнуть Галактику на великие дела, вы чересчур убеждены, что я не способен пройти мимо граблей, не наступая на них.

— Ох уж эти крылатые фразочки, которых ты нахватался у людей, совершенно не подобающие в твоем положении, — пытки и мое жалкое состояние после них настраивали Шив'калу на благодушный лад, если можно вообще применять подобные слова к существам вроде него. — Ты так и не понял наши идеи, Лондо. Философию, которую я пытаюсь для тебя открыть. Ты даже своих достоинств не знаешь, предпочитая видеть в себе никчемное создание. Но я помогу. Разве враг стал бы это делать?

Я вдруг оказался дома много лет назад. Родители возвышались надо мной, взволнованно обсуждая случившееся. Мама держала мои маленькие руки в своих нежных ладонях.

— Ты преувеличиваешь, Леура. То были обычные детские страхи. Ребенка пугала разлука с нами, он не хотел расставаться. Может, навоображал чего-то. Каких-нибудь дракхов под кроватью. Вспомни себя в детстве. Все остальное лишь совпадение. — Отец выглядел недовольным, раздраженным. И, как я теперь хорошо понимал, боялся и старался справиться с этим. — Вообще, наш Лондо излишне чувствительный для мальчика. Все твое воспитание. Плакал, хватался за нас.

Он обратился ко мне укоризненным, строгим тоном, давая прочувствовать все свое разочарование:

— Лондо, я думал, ты уже достаточно большой, чтобы не закатывать подобные истерики и, сохраняя достоинство, остаться с няней. Разве мужчины себя так ведут? Что за центаврианин из тебя выйдет, отец семейства, Глава Дома Моллари, наконец? Как ты собираешься учиться в Военно-Космической Академии, если нескольких недель не можешь провести без родителей?

После чего отвернулся и сказал маме холодным чужим голосом, словно я вдруг исчез, превратился в пустое место:

— Наказывать за неподобающее поведение не буду только потому, что мы случайно избежали смерти, потакая его капризам.

И я стоял совершенно потерянный, ведь отец не понимал меня и не верил мне. А когда мама отпустила мои руки и шагнула к нему, испытал полное безысходное отчаяние. Она же приобняла отца и, заглядывая ему в лицо, подхватила мягко, но настойчиво:

— Вот именно — чувствительный! Он предчувствует будущее и его события гораздо сильнее, чем это обычно подвластно мальчикам. Ты ведь слышал, что говорил сын. Он увидел, как мы падаем, как разбивается и вспыхивает флаер. Когда в новостях показали крушение, ужас Лондо был неподдельным.

— Когда дети узнают, что жизнь легко может оборваться, понимают свою смертность, у них появляются связанные с этим страхи. Каждый центаврианин проходит через такой период, и его нужно просто перерасти.

Мама положила ладонь на широкую грудь отца и деликатно заметила:

— Лондо ведь просто одержим мечтой стать пилотом. Только об этом и говорит. Целыми днями буквально витает в облаках, от кораблей приходится силой уводить. А стоит чему-то пролететь в зоне видимости — и все, он уже, как загипнотизированный. В любую другую фобию я еще могла бы поверить, но не в эту. Он бы скорее упрашивал нас взять его с собой.

— Чего ты добиваешься, Леура? — с раздражением спросил отец, глядя на маму так, словно хотел сказать о чем-то еще, но ему нужно было, чтобы она сама догадалась.

Та поджала губы и покачала головой:

— Отрицая очевидное, не получится никого защитить. Будет только хуже. Те, кого держат в неведении, гораздо более уязвимы. Не это ли один из основополагающих законов всех интриг? А в нашем случае речь идет о родном сыне. Ты представляешь, каково ребенку остаться со своим даром один на один? — и хотя она нежно гладила отца по плечу, ее голос был твердым и непримиримым.

Я забеспокоился, что родители могут поссориться. Когда это случалось, отец переставал к нам приходить. Мама запиралась у себе в комнате, и мне запрещалось даже стучаться. Долгие дни увидеть ее я мог только изредка, и всегда она была занята делами. Мама больше не улыбалась, бывала либо печальной, либо сосредоточенно-хмурой, а иногда выглядела так, будто простудилась. Когда я пытался ее обнять, она говорила, что не хочет привыкать, ведь рано или поздно мальчиков из Великих Домов забирают в замок к отцу или Главе. Один раз я увидел, как мама плачет. Мне показалось, мы падаем в большую темную дыру. Я готов был сделать все, что угодно, лишь бы ее утешить и у нее никогда больше не появилось повода для слез. Отца мы видели, только когда нас приглашали к леди Горон — его другой жене. Но мама возвращалась оттуда совсем мрачной. А не пойти мы почему-то не могли. Мама никогда не кричала на меня — только после таких визитов. Я не понимал, в чем виноват, а она говорила, что я прямо как мой отец.

Теперь, когда мне приходилось жить в мире, где даже в самый счастливый день хорошие очень нужные кому-то центавриане могут вдруг умереть, казалось, если мы не будем вместе, плохому будет легче добраться до нас, грустных и одиноких.

— Не ругайтесь, — попросил я. — Мне приснилось, что вы летите на флаере. Снизу были облака, похожие на острова сладкой сияющей перины. Они выглядели так, словно на них можно сидеть. Небо было солнечным и радостным. И вдруг вы стали падать. Вы кричали. А потом вокруг вас вспыхнул огонь. Все происходило, как на самом деле. Я не хотел, чтобы вам было так больно. Но не мог ничего сделать. Я оказался совсем один. И мне было очень плохо.

Отец смотрел на меня, а потом будто сразу очень устал.

— Хорошо, — сказал он, взглянув на маму. — Значит, у тебя есть достаточно сильные способности видеть то, что еще только должно случиться. Это не происходит постоянно. Иногда. Обычно образы грядущего появляются, когда ты их совсем не ждешь. Чаще всего тебе будет непонятно, что они означают. Но даже если ты разберешься, это знание ляжет на твои плечи тяжким грузом. Ведь будущее редко кому удается предотвратить или изменить. Потому что оно предопределяется поступками и решениями бесконечного множества разумных существ. А рождается — неподвластными нам стихиями. На заре нашей цивилизации мы были в большей степени беззащитны перед ними. Холод, зной, штормы, землетрясения и болезни — вот какие стихии решали нашу судьбу. Но есть и гораздо более могущественные, до сих пор неназванные или которым мы даем ошибочные имена. Где уж одному маленькому существу управлять будущим. У императора, например, есть определенные возможности. Но и он далеко не всесилен. И помни, что тот, кто меняет будущее, несет ответственность за судьбы, которые неразрывно связанны с созданным им новым миром.

— Но ведь у меня получилось, — шепотом произнес я. — Вы же не полетели на флаере, который разбился. И с вами все хорошо, правда?

Отец вздохнул:

— Это чудо, Лондо. Нам очень повезло. И, скорее всего, мы уже исчерпали свой лимит счастливых шансов предотвратить беду. Возможно, ты смог увидеть ее, потому что еще ребенок. Дети просты, открыты и чувствительны. Поэтому способны разглядеть главное, а будущее говорит с ними на языке ясных и чистых образов.

Центавриане плачут на свадьбах и веселятся на похоронах.

— А теперь давай договоримся, Лондо, — сказал отец тоном, который означал, что я должен слушать и слушаться. — Постарайся, чтобы другие центавриане, не замечали твоей способности видеть в своих снах больше, чем они. Не обращали на это внимание. Дедушке тоже не говори, что тебе пригрезилась наша смерть и поэтому ты нас не пустил.

С дедом мне бы и самому не пришло в голову делиться. Я вообще не мог ему ничего рассказывать. Рядом с ним у меня всегда появлялось гнетущее чувство, не хотелось жить. Любые краски дня исчезали, вытесненные серым подавляющим ожиданием чего-то плохого. Дед не умел улыбаться. Даже если он молчал, от тишины становилось не по себе. Мне никогда не удавалось предугадать, что его разозлит. Вспышки ярости были пугающими, а наказания я помнил всю жизнь. В то время, стоило ему появиться, мной овладевало оцепенение, и я не мог ответить на простой вопрос, не то что обсуждать важные для меня вещи. Как раз их хотелось укрыть поглубже. Когда я мог, то просто избегал деда и даже прятался от него.

Но почему отец хотел укрыть правду вообще ото всех?

— Вам стыдно за меня? — прошептал я.

— Говорил же, что ребенок еще не в состоянии понять многие вещи, — обернулся отец к маме, указывая на меня пальцем. — Вот то неведение, из-за которого он рано или поздно совершит опасную ошибку!

Я окончательно расстроился, чувствуя себя никчемным и виноватым.

Он повернулся ко мне:

— Помнишь, как все хотели попасть к леди Морелле? Тебя тогда чуть не затоптали. А потом ты сказал мне, что она выглядела испуганной. Немудренно, ведь она такая молоденькая, совсем еще девочка, стояла перед обезумевшей толпой. А ты гораздо младше ее. Кроме того, женщины-прорицательницы находятся под защитой наших обычаев и законов, государство оберегает, охраняет их. Хотя и частенько использует.

Отец сделал паузу.

— А мальчиков еще не так давно умертвляли, как только у них обнаруживался сильный дар. Матери обязаны были либо собственными руками поднести им Кубок Вечного Сна, либо привести их к Снотворцам. В противном случае казнили и женщину, и всех остальных ее детей.

— Почему? — в ужасе спросил я. — За что?

Этот мир не любил меня. Чем больше я его узнавал, тем более злым, страшным и жестоким он оказывался.

— Понимаешь, Лондо, — мягко сказала мама, снова взяв мои руки в свои. — Дар мужчин отличается от женского. Он никогда не бывал таким сильным, как у леди-прорицательниц. А ведь даже им предсказания являются намеками, смысл которых может стать понятен, только после того, как будущее уже наступило. А случается, что и никогда. Мужчины же видели будущее менее ясно, и поэтому хуже понимали его. Вместе с другими различиями их дар становился опасным для всех. Мужчины воспринимают мир иначе, они живут в нем иначе. Их предназначение бороться с врагами, с бедами. Строить и добывать. Поэтому порыв сражаться с плохим будущим, не допустить его и активно создавать то завтра, которое им нравится, силен в них настолько, что мешает им смириться, когда необходимо. Отступить, если ничего нельзя изменить. И приняв свою слабость, искать возможные пути компромиссов. Прислушаться, о чем пытается сказать будущее, а не сразу же спорить с ним. Мужчины, влекомые своей природой и смутными тенями открывшегося им знания, часто делали только хуже. Вступая в схватку с будущим, они навлекали на всех беду. Приводили остальных к катастрофе.

— Я... плохой? — через силу удалось выдавить мне.

— Нет, сынок, — мама обняла меня. — Но те мальчики сначала тоже были хорошими. По крайней мере, таких было достаточно. Просто дар требует очень многого от своего обладателя. Это огромная ответственность. Нужны незаурядная мудрость и способность по-настоящему любить.

— А были хорошие мальчики? Которые справились? — я ждал ответа с замирающим сердцем.

— Были. Но гораздо меньше, чем хотелось бы. То были великие мужчины. И они родились среди нас, чтобы спасти наш народ. Создать новый лучший мир. Потому что иногда будущее является нам именно с надеждой, что его изменят. Оно кричит миллиардами голосов наших детей, которые на краю гибели просят предотвратить страшную беду. Только нужно все сделать правильно.

— А откуда узнать, как плохо, а как хорошо? Как, мама?

— В том-то и вопрос, сынок. В том-то и вопрос. Даже когда выбор уже сделан, мы не всегда можем верно оценить результат. Ведь никому не известно, чем бы закончился другой путь. Лучше бы там было или, наоборот, хуже.

— Есть более простые — приземленные — причины, — вмешался отец. — Другие мужчины будут считать, что ты имеешь перед ними преимущество. И захотят избавиться от тебя. А в конкретном случае имеется еще одна проблема. Мы избежали смерти, но остальные погибли в катастрофе. Горе их близких велико. И они могут обвинить нас, что мы знали, сами спаслись, но никого не предупредили. Найдутся и те, кто ухватятся за удачную возможность потопить Дом Моллари. Меня уже вызывают к следователю. Он ждет объяснений, как получилось, что мы передумали лететь, и почему. Поэтому, Лондо, если будут спрашивать — отвечай всегда одно и то же. Тебе стало плохо, ты капризничал, и мы вынуждены были остаться. Этим ты защитишь своих родителей и Дом, как настоящий мужчина.

Я очень переживал тогда за отца. Но давать показания ему даже не пришлось. То был шон'кар. Вся Прима Центавра только и говорила об этой новости. Нарны смогли осуществить кровную месть в самом сердце Республики! Что не так с нашей системой безопасности?! Как допустили подобное?! Нарн сделал заявление на всю Галактику. Мы должны дать такой ответ, чтобы они никогда больше не осмелились причинить нам зло!

Дед ворвался к нам, как гигантская волна, которая нависает, а затем обрушивается на побережье. А потом мне казалось, что стены содрогаются от его медленных тяжелых шагов, когда он ходил вокруг отца, потрясая кулаками.

— Это меня, меня, они хотели достать своим шон'каром. Потому что понимали: со мной они ничего не смогут сделать, никакой болью не получат удовлетворения. Но им известно единственное уязвимое место, удар в которое я не вынесу, — они хотели забрать у меня последнего сына.

Он взглянул на меня. Схватил и поднял, сжав в руках так, что я боялся, никогда не смогу больше дышать.

— А может, и эту вечно заикающуюся мелюзгу. Существовала вероятность, что вы возьмете его с собой.

Молодой император Турхан выступил с речью:

— Если мы заставим нарнов заплатить, как вы собираетесь сделать, то среди них появится еще больше тех, кому нечего терять. Такие, выбирая между убогой жизнью, от которой остались одни развалины, и местью, постараются умереть, забрав жизни кого-то из нас. Конец ведь все равно один. Они будут наказывать нас, мы в ответ их — это никогда не закончится. Думаю, лучший выход в сложившейся ситуации — дать Нарну свободу. Пусть живут на все четыре стороны. Они получат то, что им нужно. Ничем не подпитываемый, пожар их ненависти со временем начнет затухать. Нарны привыкнут к новой жизни, и чем дальше, тем больше им будет терять.

Но сразу после случившегося принять то, что он говорил, не могли. Центарум единодушно ответил «нет»: «Если держава, выбирая между позором и войной, выбирает позор, она получает и войну, и позор! Это известная всей Галактике истина», — гласила резолюция. Только полтора года спустя Турхану удалось провести законопроект «О предоставлении Нарну возможности для самостоятельного развития».

А мне после происшествия и событий вокруг него стали сниться тревожные, пугающие сны о будущем моего мира.

Как только это воспоминание закончилось, появилось новое. Мои глаза были уже почти на одном уровне с отцовскими, а голос стал низким.

— Меня не покидает плохое предчувствие относительно судьбы нашего народа. Республика слабеет. Появился сон, который повторяется с неприятной настойчивостью. На столицу наползает огромная грозовая туча, она застилает солнце, а на земле вдруг увеличиваются в размерах и оживают тени.

— Что значит — оживают? — не понял отец.

— Ну, начинают двигаться, как будто они сами по себе. Переговариваются друг с другом. Но больше всего мне не нравится, что они не просто перестают следовать за центаврианами, как положено. А заставляют центавриан следовать за собой, повторять свои движения. И никто ничего не может сделать. Все как приклеенные к теням.

— Дела у нашего государства идут неважно. И дальше будет все хуже. Это я тебе и без вещих снов предскажу. Зачем копаться в странных дурных предзнаменованиях (допустим, это они), если наяву проблемы видны невооруженным глазом? Но толку-то, что мы о них знаем. Понятия не имею, чем тут поможет твой чудной кошмар. Не станешь же ты драться с тенями?

В следующее мгновение передо мной снова был отец, но сильно постаревший. Он отрешенно готовил себе какое-то обезболивающее варево собственного изобретения, и время от времени морщился.

— Сегодня мне приснилось, будто я смотрю в окно, и отовсюду поднимается дым пожарищ. Земля Примы Центавра, насколько хватает глаз, покрыта пеплом. Это раны войны. А потом сразу, без всякого перехода, я увидел свой смертный сон. Словно эти два видения были единым целым. Ты понимаешь, да? И это еще не все. Помнишь, я расказывал, что мы и мой противник задушим друг друга в яростной схватке. До сих пор были только чьи-то руки, ломающие мне гортань, и чужая плоть под моими пальцами. А сегодня я увидел его! Это был нарн. Получается, они все-таки добьются своего?! Имею ли я право просто наблюдать, зная, что враги сделают с моей родиной? Как понять, где тот правильный способ, путь, который спасет Приму Центавра от страшного будущего?!

Отец отбросил мешальную ложку.

— Будущее может быть только страшным. Избавишься от одного плохого, придет другое плохое. Как не трепыхайся, конец все равно страшный. Старость, дряхлость, мучения, безнадежность.

Когда стал появляться новый мысленный образ, я в ярости встряхнул головой.

— Прочь! Прочь из моей памяти! Убирайтесь из моих мыслей! — прорычал я, поворачиваясь к Шив'кале.

Трудно описать те чувства, когда чужая, ненавистная тебе тварь хозяйничает в самом личном. Замечу, пока не забыл, что с Г'Каром пусть и было до невыносимого болезненно, но совершенно по-другому. А сейчас казалось, слизкие вонючие прикосновения к моему детству, сокровенным чувствам, памяти о близких и всей моей жизни оставляли несмываемые материальные следы.

— Ты опять пытаешься отрицать очевидное, Лондо, — Шив'кала с сожалением покачал своей рогатой бугристой головой. — На самом деле тебе ведь давно уже известно, что мы придем. Мы — твоя судьба. Ты видел это в своих снах еще тогда, когда был совсем маленьким и ничего про нас не знал. Потому что Великие Тени выбрали вас. Но даже спустя столько лет упорно не хочешь отбросить глупые предрассудки, привитые твоей матерью, и использовать свой дар в полной мере. Ты рожден в этот мир, чтобы присоединиться к нам, стать одним из орудий в нашей великой миссии. Тебе хотелось узнать правильный путь? Он давно уже перед тобой, широкий и открытый. Но ты вместо того, чтобы следовать своей судьбе, все больше и больше становишься похож на Турхана.

— Да? — мой рот непроизвольно скривился в саркастической гримасе. — Хорошо бы. А то я боялся, что становлюсь похож на своего деда. Точно так же теряю контроль над собой, когда причиняют зло настолько мне дорогому.

— Твои угрозы смешны. Но я дам тебе еще время заглянуть вглубь себя. Ты поймешь, что мы правы, — просипел Шив'кала, по обыкновению исчезая в темном углу.

Но понял я совсем другое. Надо сказать, выяснилось, не помню писал об этом уже или нет, что связь через их цепного Стража не такая уж односторонняя. До меня тоже доходят некоторые мысли моего надсмотрщика. Одна из причин, по которой я нужен Шив'кале, — видения разрушенной, сожженной Примы Центавра придают ему уверенность, что у него все получится. Каждый раз когда я вижу вещие сны, он получает подтверждение: воплотив очередные этапы своего плана, дракхи приближаются к окончательному триумфу.

Шив'кала не случайно воскресил в моей памяти эти воспоминания. Он не помочь мне хочет, конечно, нет. А сломать, продемонстрировав лишний раз неизбежное будущее. Доказать бесполезность сопротивления. Это пытка, которая, как ему точно известно, одна из самых мучительных для меня. И я вынужден признать его метод эффективным. Естественно, это потешило астрономическое самолюбие Шив'калы.

Но, возможно, лишь оно, как и не менее раздутая самоуверенность дракха, мой единственный крохотный шанс.

Комментарий Шири из Дома Дей, провидицы: Проблемы выбора правильного пути и толкования знаков, посылаемых будущим, испокон веков были наиболее обсуждаемыми в Сестринстве Прорицательниц. Проведено множество исследований, но универсальных ответов не существует до сих пор и, скорее всего, не появится никогда. С начала XXIII века по земному летоисчислению в разных уголках империи у провидиц стали массово появляться образы гибели центаврианской расы. Однако после 2257 года видения постепенно светлели. Это дает основания полагать, что если бы Лондо Моллари не вмешался в ход истории, все могло сложиться гораздо хуже. Нам неизвестно, какие беды он предотвратил и для всей Галактики. Мы не утверждаем, что путь, который проложил император-провидец, был идеальным. Но возьмем на себя ответственность свидетельствовать, что свое бремя он пронес достойно. Прима Центавра спасена, и мир изменился к лучшему.