Отчаяние (гет)

В Хогвартсе сейчас ночь, которая плавно переходит в утро. Весь замок крепко спит, и кажется, что во всём мире покой, уют и тишина.

Но я не сплю, а сижу на кровати и смотрю на Знак Мрака, выжженый на моей руке. Он ужасен. Нет в нём ничего красивого, как думают многие. Что вообще может быть красивого в клейме? 

Моя жизнь тоже ужасна. Нет, даже не так. Она отвратительна, кошмарна, невыносима. По крайне мере сейчас. Казалось бы, ещё вчера меня считали самым крутым, самым популярным и самым классным парнем на факультете Слизерин. Кроме того, я никогда не был обделён вниманием девушек. Хотя мне это иногда надоедало.

Взять хотя бы ту же Панси. Она преследует меня с первого курса. Всё время только и слышу её мерзкий голос:

— Драко, ты такой милый, — на первом курсе.

— Драко, ты такой замечательный, — на втором.

— Драко, давай сходим в Хогсмид вместе? — на третьем.

После последней фразы я вежливо, как истинный аристократ, попросил её отстать от меня. Но Панси и не думала останавливаться. На четвёртом курсе она сама пригласила меня на Святочный бал. Этот дурак Поттер, наверное, подумал, что это я проявил инициативу тогда, когда все парни приглашали девушек на бал. Ничего подобного! Я бы никогда не пригласил Панси на бал, даже под угрозой смерти.

Все меня уважали, любили, относились ко мне очень хорошо. Я был идеалом для многих людей, в основном слизеринцев, конечно. Но побаивались меня представители всех факультетов, даже наши бесстрашные гриффиндорцы.

Как я уже говорил, меня все уважали и любили. Мне так только казалось. На самом же деле меня уважали только из-за того, что моя семья была очень влиятельной в магическом мире. Если вообще уважали. А любили... Любили не меня, а деньги, причём даже не мои, а опять-таки моей семьи.

Меня действительно боялись. И сейчас я понимаю, что это совсем не круто — когда тебя боятся, потому что это не настоящее уважение. Ведь оно строится, в первую очередь, на симпатии к объекту уважения, а не на страхе. Теперь я это понимаю...

Сейчас мой отец в Азкабане. Тётушка Белла говорила, что для неё это было очень почётно — сидеть там. Она думает, что таким образом можно показать Тёмному Лорду свою преданность делу. Хотя насчёт моего отца у неё другое мнение. Моя тётушка считает, что он угодил в Азкабан по собственной глупости и неопытности в бою. Она называет его трусом и слабаком, который неспособен справиться с сопливыми пятикурсниками.

Стоит заметить, что тётушка тоже была там. И тоже не справилась. Она оправдывает себя тем, что после Азкабана потеряла былую сноровку. Как же, потеряла!.. Только убить своего родственничка ей это не помешало.

Кстати, об убить... Тёмный Лорд дал мне задание — прикончить Дамблдора. Но, думаю, мне не хватит духу... На что вообще мне его хватит?

Как вы думаете, зачем я вам всё это рассказываю? Думаете, просто жалуюсь? Ничего подобного! Малфои никогда не жалуются, потому что это унижает.

Но мне можно, ведь меня уже ничто не унизит. Да и что может унизить человека, который собирается покончить с собой?

Вы, наверное, уже испугались за меня? Как это мило, за Драко Малфоя кто-то испугался! Но не будем попусту болтать. Сейчас мне нужно подобрать способ — быстрый и безболезненный.

Я долго думаю, что же выбрать. И вдруг меня осеняет.

Авада Кедавра — вот что мне нужно.

* * *

Вот я уже наставляю на себя палочку. Это страшно. Это безумно. Я это понимаю, но все равно говорю:

— Авада...

В этот момент в моей голове проносятся слова:

— Не смей этого делать!

Ого! Я так удивляюсь, что чуть не забываю, как дышать. Хотя лучше бы забыл. Было бы меньше мороки...

И снова:

— Драко Малфой, ты что, рехнулся? Ты о других подумал?

Пришлось послушать голос и отвести палочку. И выкинуть её подальше.

— Хорошо. А теперь — спи! Тебе же сегодня на уроки! — говорит голос.

Но я не могу спать. Наверное, я действительно рехнулся, потому что этот голос принадлежит Грейнджер. Очень сердитой Грейнджер.

* * *

Сейчас я, конечно же, не сплю. Да и как после такого заснуть? Когда голос твоего врага останавливает тебя от самоубийства, это определенно что-то да значит. Знать бы только что...

Я закрываю глаза, и передо мной возникает Грейнджер. Как всегда, непричёсана, на голове Мордред знает что... Но она такая красивая, такая необычайно прекрасная и по-своему замечательная... Стоп, какая?! Замечательная? Это точно о Грейнджер? Это точно я сказал?

И какого вонючего гиппогрифа мне вообще нравится эта грязн... Нет! Не буду так её называть! Просто Грейнджер, а про себя можно и Гермиона. Хотя, если она узнает, кто назвал её по имени, одним Малфоем на Земле станет меньше...

И кроме того, есть ещё ведь два препятствия, имена которых — Поттер и Уизли. Если узнают они... Нет, лучше даже не думать!

На самом деле, если вспомнить причину моей неприязни к ним, всё становится на свои места, потому что я всегда очень завидовал этим гриффиндорцам. Причиной зависти была, собственно, Грейнджер. Если я правильно помню, она мне нравится ещё с первого курса...

А какая, собственно, причина моей симпатии к ней? Кого вообще Малфой способен любить, кроме себя?

Я долго думаю над этим вопросом. Мне уже пора вставать, хотя совсем не выспался. Я сонно бреду в общую гостиную, пытаясь по дороге немного поспать. Куда там... Конечно, в гостиной Слизерина гораздо спокойнее, чем, к примеру, у гриффиндорцев, но всё равно шумно.

С кем-то сталкиваюсь. Поднимаю глаза и вижу Панси, которая с оскорблённым удивлением смотрит на меня.

— Ты под ноги не пробовал смотреть? — говорит она своим мерзким голосом.

Ах так? Ну ладно!

— А ты не путайся под ногами! — так же мерзко говорю я.

— Не указывай мне! Драко, ты почему сегодня такой противный?

Терпеть не могу, когда мне задают такие вопросы.

— Жизнь у меня не задалась, — отрезаю я и думаю над тем, чтобы вернуться обратно в комнату для мальчиков.

— Почему ты так со мной, почему?! — кричит мне Панси вслед. — Почему ты меня не замечаешь? Что я должна сделать, чтобы ты обратил на меня внимание?!

Я резко оборачиваюсь, и слова вырываются у меня помимо воли:

— Ничего не делай. А не замечаю я тебя, потому что я люблю Гермиону, Мордред бы тебя побрал! Поэтому ты мне и безразлична!

Змейки, которые раньше бурно занимались каждый своим делом, замирают. Если бы сюда зашёл слепой, наверное, он бы подумал, что в гостиной пусто. Хотя нет, Гойл что-то увлеченно и очень шумно жуёт. Кажется, это какой-то пирожок...

Панси молчит. Я тоже молчу. Мерлин, что я наделал? Это же только что слышала вся гостиная! А если сотру им всем память, буду иметь огромные проблемы.

Панси наконец-то обретает дар речи. Она говорит:

— Что?! Драко, ты не заболел? У тебя нет температуры? Может быть, сходишь к мадам Помфри?

Ну ладно, гулять так гулять. Хуже уже точно не будет.

— Нет, Панси, я хорошо себя чувствую. Даже очень хорошо, потому что я жив!

Панси недоумённо смотрит на меня:

— В смысле — жив? Что ты такое несёшь? Тебя что, кто-то пытался убить?

Я был не прав. Стало хуже. Мне тяжёло об этом вспоминать. Слова даются мне с трудом, но я стараюсь говорить спокойно и ровно:

— Да, пытался...

Панси резко перебивает меня:

— И кто же этот сумасшедший?

Я тяжело вздыхаю, но всё равно отвечаю:

— Этот сумасшедший, Панси, сейчас разговаривает с тобой.

Слизеринцы снова замирают. Со всех сторон раздаётся шёпот:

— Драко...

— Это правда?

— Почему ты хотел убить себя?

— Зачем...

— У тебя есть мы...

— И Тёмный Лорд выбрал именно тебя...

— Зачем...

Ну всё, не могу так больше...

— Это всё неважно! — совсем неаристократично кричу я. — Отстаньте от меня, пожалуйста!

Панси всхлипывает.

— А что тебя останавило? — спрашивает она тихо.

— Вы не поверите. Меня остановил голос.

— Какой голос? Драко, с тобой точно всё с порядке? — снова спрашивает Панси.

Кажется, моё терпение скоро лопнет.

— Да, — говорю сквозь зубы, — со мной всё замечательно. Голос, если вам интересно, был ненастоящий. И он принадлежал Грейнджер. Я всё, давайте теперь каждый займётся своим делом?

* * *

В гостиной Гриффиндора, как обычно, беспорядок. Кому-то из младшекурсников опять плохо из-за сладостей близнецов Уизли. Криви рассказывает Невиллу о своей новой колдокамере. Гарри и Рон очень оживленно спорят о том, вступил ли Малфой в организацию Пожирателей Смерти.

Сама я считаю, что нельзя верить слухам. Скорее всего, Малфой их распустил среди Слизерина, чтобы похвастаться перед той же Паркинсон. Паркинсон... Какой же она всё-таки мерзкий человек... Цепляется к Малфою, как лукотрус. Только мокриц не ест, а зря, ей бы понравилось. ⁽¹⁾

И она всё время говорит ему, что он такой милый, что он такой замечательный... Надоела уже, если честно.

Так, стоп, Гермиона, что за мысли? Ты что, снова завидуешь Паркинсон? Ты гораздо достойнее, чем она, гораздо умнее и, не будем скрывать, красивее. Ну и что, что она чистокровная? Ей что, это как-то помогает?

Нужно признать, что да, помогает. Например, хоть у неё и нет настоящих друзей, ей достаются самые лучшие парни с её факультета...

Так, Гермиона, это уже не смешно. Тебя что, ещё и парни какие-то интересуют? С твоими друзьями? С твоими знаниями? Парни ведь тебе просто не нужны. Нет, не то чтобы совсем не нужны, но... зачем? Просто ответь, зачем?

— "Чтобы быть счастливой", — отвечаю сама себе. — "Чтобы обо мне кто-то заботился, любил меня. Хотя бы для того, чтобы скучно не было..."

С этими мыслями я собираюсь на уроки.

* * *

Я спускаюсь на завтрак. За гриффиндорским столом, как всегда, очень шумно. Только Поттер и Уизли о чем-то перешёптываются, не замечая ничего вокруг. Остальные же болтают каждый о своём.

А за слизеринским столом, наоборот, тихо. Даже слишком тихо. И что самое неприятное, даже легилименция не нужна, чтобы понять, кто о чём думает, потому что все думают об одном: как Малфою, самому чистокровному снобу на факультете, может нравиться эта Грейнджер? До такой степени нравиться, что её голос остановил его от суицида? И почему вообще Малфой надумал убивать себя? У него же есть всё: власть, сила, признание Темного Лорда...

Нет, я не говорю, что был прав. Наоборот, я очень сильно ошибся. Очень сильно. Теперь я понимаю, насколько ценна жизнь. Ведь она — это самое дорогое, что у нас есть, по сути, основа всего. Без жизни не будет ничего, даже смерть приходит только после жизни. И мы должны её ценить, даже если нам кажется, что мы никогда уже не сможем радоваться.

Это похоже на действие дементоров. Когда на третьем курсе их поставили сторожить школу, все обитатели Хогвартса и его окрестностей чувствовали печаль, тоску и беспросветную грусть.

Но и с дементорами можно и нужно бороться радостью и счасливыми воспоминаниями. И почему на третьем курсе нас не учили вызывать Патронуса?

Хотя Поттер там хвастался, что его Люпин обучал чему-то... Не Патронусу ли? Это уже неважно...

Я встаю из-за стола, хотя толком и не успел поесть, но мне сейчас совсем не до этого. Достаю палочку, закрываю глаза, вспоминаю Грейнджер и тихо говорю:

— Экспекто Патронум!

Не стоило этого делать.

* * *

Всё-таки зря я ночью не спал. Вот кто меня тянул за язык вызывать Патронуса прямо в Большом Зале? Кто?! Как можно быть таким кретином? Видимо, Драко Малфой на ошибках не учится.

Хотите знать причину моей самокритики? Дело в том, что мой Патронус решил немного пожить своей жизнью. Да, у меня ещё и Патронус есть, как бы удивительно это ни звучало.

Кстати, я самостоятельно научился вызывать Защитника. На четвёртом курсе. Неверояно, но факт. Просто мне хотелось уметь что-то такое, чего не умеют остальные. Ведь заклинанию Патронуса могут обучиться только очень сильные волшебники. Раньше моим Патронусом был дракон. И да, не хорёк, не надо так удивляться. Согласитесь, дракон мне подходит гораздо больше, чем этот несчастный грызун.

Так что же всё-таки произошло... Дело в том, что мой Патронус поменялся. Окончательно и бесповоротно. Он стал... выдрой!

Мерлин, я этого не переживу! Это же видел весь Большой зал. Драко Малфой выпускает Патронуса-выдру! Спешите занять места в первом ряду! Хорошее представление, ничего не скажешь.

Я оборачиваюсь и вижу Грейнджер. Чувствую, что мои щёки становятся похожими на гриффиндорский флаг, но не до конца понимаю почему. А нет, всё-таки понимаю, но не хочу признавать.

Патронус человека меняется, если меняются приоритеты человека, а точнее, сам человек. Изменить меня могла только Грейнджер, потому что с ней связано одно из самых странных событий, которые произошли со мной в последнее время. Вы знаете какое.

А Грейнджер тем временем глядит куда-то вверх, туда, куда улетела серебряная выдра. Потом опускает голову и смотрит прямо на меня, как бы говоря: "Вообще-то это называется нарушением авторского права!"

Вдруг она понимает. Понимает, что только что произошло. Я тем временем отвожу взгляд на учительский стол, потому что не в силах больше смотреть на Грейнджер. Встречаюсь взглядом с деканом Слизерина. Тот, насупившись, направляет серьёзный взор на меня. Я стараюсь не смотреть в глаза Снейпу, ради своего же блага. Но не могу. Мой декан и по совместительству коллега по службе Тёмному Лорду как будто хочет сказать: "Мистер Малфой, не упускайте этот шанс. Я свой уже однажды упустил".

Я вздрагиваю и опять перевожу взгляд на Грейнджер. Хочу что-то сказать, но она меня останавливает:

— Можешь ничего не говорить. Я уже всё поняла.

И Грейнджер начинает плакать.

* * *

Я смотрю на серебряную выдру Малфоя. Она летит всё выше и выше, а её хозяин стоит и смущённо смотрит на меня. На меня, представьте себе, на меня...

Достаточно трудно объяснить, что сейчас чувствую. Это похоже на чувства человека, который очень долго чего-то ждал и наконец-то получил. Но получил не что-то материальное, а нечто гораздо прекраснее и чудеснее. Любовь.

Я начинаю плакать.

* * *

Моё сердце сейчас разорвётся. Грейнджер что, плачет из-за меня? Мерлин, как это мило! Конечно, я и до этого часто был причиной её слёз, но то были слёзы гриффиндорской обиды, а это — слёзы гриффиндорской радости. По крайне мере, очень надеюсь на это. Не хотелось бы мне стать жертвой страшной мести Поттера.

Хотя кого я обманываю? Конечно, я надеюсь совсем не потому, что боюсь нашего Избранного. Мне самому не хочется видеть, как Гермиона плачет.

— Не плачь.

Она замирает.

— Что?

— Не плачь, — повторяю я. — Почему ты плачешь?

— Не знаю, — говорит Гермиона, — наверное, потому что нашла своё счастье?

— Грейнджер, — осторожно начинаю я, — ты понимаешь, что нас сейчас слышит вся школа?

— Мне всё равно. А если бы я никогда не полюбила тебя, представь себе, какой бы тогда была бы моя жизнь?

— Вполне могу себе представить. А если бы не ты, меня тут вообще бы не было.

Ой, не стоило этого говорить. Но вы же помните, Малфой на ошибках не учится. Гермиона страшно смотрит на меня. За слизеринским столом ни единого звука. Учителя непонимающе переглядываются.

Совсем забыл вам сказать, что змейки никогда не подставляют своих, поэтому никто, кроме слизеринцев, не знал о моём утреннем отчаянии. Декан змеек — в том числе. Хорошо, что никто ещё не понял, что речь идёт именно о самоубийстве...

— Мистер Малфой, мисс Грейнджер, — Снейп встаёт из-за стола, — после завтрака спуститесь ко мне. Вам ясно? — он с яростью смотрит на меня.

— Да, профессор Снейп, — отвечаю я, — ясно.

После этого я выхожу из Большого Зала, Гермиона идёт за мной. По дороге в подземелья она спрашивает у меня:

— И что это было?

Я не знаю, что ответить, поэтому говорю первое, что приходит в голову:

— Снейп меня убьёт.

Гермиона фыркает:

— Нет, это понятно. Я спрашиваю, что это было?!

— Неважно, — это попытка уйти от ответа.

— Нет, важно. Раз ты сам об этом заговорил, значит, это очень важно.

— Ладно, — сдаюсь я. — Только обопрись на что-нибудь.

Гермиона берётся рукой за перила лестницы и говорит:

— Говори.

— Я хотел убить себя.

— Что?!

— Ты прекрасно слышала что.

— Малфой, ты что, рехнулся?

О, это я уже когда-то слышал.

— Гермиона, сейчас я понимаю, что был не прав...

— Нет, Малфой, ты точно рехнулся! Мерлин, да как тебе вообще такое в голову пришло?

— Не знаю, просто...

— Никаких "просто"! Ты о других подумал? О родителях своих подумал?

— Да, и...

— Что и?!

— Меня остановил твой голос. В самый последний момент.

Гермиона с удивлением смотрит на меня. Мерлин, она сейчас снова заплачет... Я не могу так.

— Гермиона, — очень тихо говорю я, — не плачь. Пожалуйста, не плачь. Я, конечно, не могу понять, что ты сейчас ощущаешь, но я понимаю, что, должно быть, ты сейчас очень растрогана. Но, пожалуйста, не плачь.

Гермиона перестаёт плакать. Теперь она просто стоит и смотрит на меня, о чём-то размышляя.

Я аккуратно подхожу к ней, обнимаю и говорю:

— Я очень люблю тебя, Гермиона. Сейчас идёт война, и хоть мы по разные стороны баррикад, мы всё равно можем быть вместе. Хочешь, я буду шпионом Дамблдора?

Гермиона удивляется и отстраняется от меня:

— Как Снейп?

Теперь настаёт моя очередь быть удивлённым:

— Снейп — шпион Дамблдора?

— Ну да. А что?

— Хм... Ничего. Но он ведь Пожиратель Смерти.

— Так все и должны думать.

— Хм, это, должно быть, необычно — служить двум людям одновременно.

— Необычно — это когда тебе нравится Драко Малфой. — Гермиона улыбается мне. — Ладно, давай пойдем к Снейпу, а то он нас съест, если мы не явимся к нему вовремя.

— Хорошо, — говорю я.

Мы направляемся в подземелья.

* * *

Драко стучит в дверь кабинета слизеринского декана. Хозяин разрешает нам зайти. Мы входим.

Скатерть, которой застелен стол, имеет тёмно-зелёный оттенок, что очень в традициях Слизерина. На самом столе лежит груда свитков, которые аккуратно скреплены между собой. Без ленты, кстати. Получается этакая пирамида из школьных эссе. Очень странно, что я раньше не встречала это заклинание, нужно будет потом узнать.

За столом сидит Снейп и о чём-то размышляет. Когда мы заходим, он отрывается от своих мыслей и смотрит в упор на Драко.

Я замечаю, что света в комнате практически нет. И как Снейп работает в такой темноте? И свечей тут нигде нет. Может, ему достаточно Люмоса?

Обстановка тут, конечно, мрачновата, но если вспомнить, кто тут обитает, сразу перестаёшь удивляться.

— Мисс Грейнджер, вы можете выйти, — сообщает мне Снейп. — Я поговорю вначале с мистером Малфоем, а потом с вами.

— Хорошо, — я тихо выхожу обратно в коридор и закрываю за собой дверь.

Надеюсь, что после этого разговора с Драко всё будет хорошо.

* * *

Крёстный недолго смотрит на меня, потом спрашивает:

— Драко Малфой, я хотел бы знать, что ты имел ввиду, когда сказал, что если бы не мисс Грейнджер, тебя бы тут уже не было?

Вид у него немного потрёпанный, как будто он о чём-то очень сильно переживает. Мне хочется его успокоить, поэтому говорю:

— Я просто пошутил, ничего больше.

Это было зря.

— Ты просто пошутил? Драко, такими вещами не шутят! Ты тогда точно имел в виду что-то конкретное, поэтому отвечай, что случилось.

— Ничего не случилось, — начинаю я, но крёстный меня прерывает:

— Не лги мне! — он с гневом смотрит на меня. — Правда, мне нужна только правда!

— Ладно, крёстный, будет тебе правда. Дело в том, что я — сумасшедший, — он хочет что-то возразить, но я останавливаю его, — потому что хотел... убить.

— Кого? Кого убить? — тихо спрашивает крёстный. — Дамблдора?

— Нет, — я выдыхаю, — себя.

Проходит несколько секунд полной тишины, такой, что я слышу, как Гермиона ходит под дверью. Крёстный потрясённо смотрит на меня, потом очень спокойно спрашивает, так спокойно, что мне становится страшно:

— Как это — себя?

Я молчу. Крёстный тем временем постепенно переходит на крик:

— Драко, я надеюсь, ты сейчас шутишь. Если это так, то должен сказать, что это очень глупая шутка.

— Нет, я не шучу.

Крёстного накрывает вторая волна потрясения. Он медленно говорит:

— Драко, ты хоть понимаешь, как это безумно? Скажи, пожалуйста, разве в тебе есть столько эгоизма, что ты способен на такой поступок?

Я молчу, а крёстный продолжает говорить:

— Ты правда не понимаешь, как это страшно? Ты не понимаешь, какое горе это для твоих родителей?

— Моим родителям всё равно. Их интересует только власть.

— Ты очень сильно ошибаешся. Твоя мать совсем недавно просила, нет, она умоляла меня дать ей Нерушимую Клятву. Если тебе интересно, тогда рядом была твоя тётушка Беллатриса, и мне стоило больших трудов убедить Нарциссу в ненадобности Клятвы так, чтобы остаться в живых.

— Возможно, мать действительно переживает из-за меня. Но отец — точно нет.

— Ты снова не прав. Люциус пытается сохранить лицо перед Тёмным Лордом, в первую очередь ради тебя. И вообще, Драко, ты правда думаешь, что война никогда не закончится? Действительно ли ты считаешь, что трудности — это навсегда?

Я некоторое время молчу, потом говорю:

— Даже не знаю, что ответить. Иногда мне кажется, что трудности никогда не закончатся. Наоборот, их всё время становится больше. Это бесконечный процесс — выпутываться из трудностей.

— Ничего в мире не бывает бесконечно, Драко. Всё рано или поздно кончается — как хорошее, так и плохое. Именно поэтому никогда нельзя поддаваться отчаянию — одному из самых страшных чувств на свете.

Где-то с минуту я размышляю над словами крёстного. Он действительно прав. У меня в жизни не всё так плохо, чтобы идти на такой безумный поступок. Да и нет на самом деле таких событий, которые могли бы стать причиной для этого. Их просто нет, вот и всё.

Мне становится очень стыдно, потому что я понимаю, что чуть не натворил. Чуть не испортил жизнь всем тем людям, которым дорог, и тем, которые дороги мне.

— Крёстный, прости меня, пожалуйста, если, конечно, сможешь. Я был очень не прав.

— Прощаю и советую тебе извиниться перед мисс Грейнджер тоже. Я уверен, что она переживает за тебя ещё сильнее.

— Хорошо. Думаю, мне действительно стоит перед ней извиниться.

— Можешь идти, Драко, — начинает говорить мне крёстный, но тут немного медлит, — кстати, можешь не говорить, если не хочешь, но как мисс Грейнджер остановила тебя от?..

— Не она остановила.

— Что?

— Не она, а её голос. Я тогда был в гостиной Слизерина.

— Понятно, — крёстный некоторое время молчит. — Позови мисс Грейнджер, пожалуйста, когда будешь выходить.

— Хорошо, — я поворачиваюсь, открываю дверь и тихо говорю Гермионе:

— Профессор Снейп хочет тебя видеть.

Она заходит в кабинет, оставляя меня наедине с мыслями о том, каким же я иногда бываю гриффиндорцем.

* * *

Я захожу в кабинет и спрашиваю у Снейпа:

— Вы что-то хотели, сэр?

— Да, мисс Грейнджер. У меня к вам небольшая просьба. Я, конечно, попрошу об этом и слизеринцев, и сам буду это делать, но по определённым причинам, — мне кажется, или он улыбается, — вы и мистер Малфой в ближайшем будущем будете тесно общаться между собой. Поэтому я и прошу об этом именно вас. Приглядывайте за ним, пожалуйста.

Я стою в лёгком ступоре. Снейп ведь только что, по сути, признался, что не сможет полностью следить за Драко. Профессор признал меня не только как трудолюбивую ученицу, но и как взрослого человека, которому можно даже поручить ответственное дело. Урааа!

Но, естественно, я не показываю своей радости, а просто говорю:

— Хорошо, я буду присматривать за Драко.

— Тогда можете идти.

* * *

Мы идём по коридору Хогвартса, держась за руки, и направляемся на урок зельеварения. В принципе ничего необычного в этом нет. Идём, как самая обычная парочка.

Есть только одно "но". Я — Драко Малфой, а моя девушка — Гермиона Грейнджер. Вы там давайте, пока что отходите от этой новости, а я расскажу вам немного о Гермионе.

Она — мой Патронус, моё оружие против отчаяния. Именно её голос недавно спас меня от самого себя.

Гермиона — очень хороший друг. Когда я прихожу с собраний Пожирателей Смерти, она всегда помогает мне, как физически, так и морально поддерживая меня.

Кстати, о друзьях. Поттер и Уизли смогли принять тот факт, что я — парень их подруги. Уизли, правда, вначале очень возмущался по поводу того, что "как вообще этот Малфой может любить Гермиону" и "как вообще Гермиона может любить этого Малфоя", но потом всё-таки смог смириться с ситуацией.

Мои родители ничего не знают ни о том, что я люблю Гермиону, ни о том, что я предал Волдеморта. Я им потом расскажу, когда закончится война.

И, кстати, мне пришлось научиться профессиональной окклюменции у крёстного, так как я теперь двойной шпион, и мне нужно уметь врать без последствий одному безносому гаду (и да, я теперь и так могу его называть, я ведь теперь умею закрывать свой разум не хуже крёстного).

Я очень счастлив с Гермионой. Она — самое дорогое, что у меня есть. Мы обязательно победим в этой войне, потому что ничто не может продолжаться вечно, даже самое плохое. Всегда можно справиться с грустью и даже с отчаянием. Нужно просто верить, что всё будет хорошо.

---

1) Лукотрусы — это маленькие создания, которые внешне выглядят так, словно сделаны из прутиков и коры. Вообще они очень мирные, но если дереву, на котором они живут, угражает опасность, они становятся агрессивными и довольно-таки опасными. Задобрить лукотрусов можно, угостив их мокрицами.

Вернуться к тексту