Одна история (джен)

Светает. И я смотрю на воду, из которой в последних лучах заходящего солнца поднимается щупальце огромного кальмара. На самом верху его поблескивает всколыхнутая водяная лилия, которая мгновение спустя снова опускается в воду, оставляя лишь волны кругов за собою. Почему-то эта картина умиротворяет.

Умиротворение. Давно забытое чувство. Так ли часто я испытывал его в своей жизни? Пожалуй, что нет. Страх, ненависть, в том числе и к себе, ужас, раздражение, нетерпение, всю гамму негативных эмоций. Светлые чувства не были чем-то мне не доступным, хотя с годами я уже начал забывать, каково это, ощущать их. Одним их таких чувств пожалуй что было облегчение, которое я все еще мог время от времени испытывать. Но не умиротворение. Умиротворение было чем-то мне практически недоступным. И все же вид озера с расходящимися вокруг лилии волнами умиротворял, философски напоминая о том, как любое наше действие имеет отдаленные последствия. Я мудро решаю не доводить эту мысль до конца. Не здесь. Не сейчас.

Кратко вздрагиваю и снова смотрю на воду. В какой-то миг я уже перестаю понимать, сколько прошло времени с тех пор, как я присел на плетеную белую скамейку у озера. Но, по всей видимости, довольно. На небе уже начинают появляться звезды, а озеро прочерчивает мягкий свет луны, образуя дорожку. Так и сидел бы здесь вечность. Но моя жизнь не создана для покоя.

— Профессор?

Я подавляю тяжелый вздох. Конечно... Поттер.

Даже не даю себе труда обернуться. А мальчик, видимо, приняв мое молчание за жест приглашения, подходит и, глядя на меня сверху вниз этим своим взглядом, садится рядом. Позади нас зажигается ночной фонарь. Они всегда зажигаются здесь в это время. Теперь я вижу его глаза, более глубокие в неверном свете фонаря. Лицо напряжено, словно он чем-то озабочен. Но глаза, глаза другие. Это все еще глаза Лили, но мне редко удавалось видеть в них такое выражение. Пожалуй, что никогда. Особенно обращенное ко мне.

Он присаживается. И, отвернувшись от меня, смотрит на воду в наступивших сумерках.

— Здесь так спокойно, — говорит Поттер.

Я вздрагиваю. И на какое-то мгновение повисает пауза.

— Да, — отвечаю я.

Не знаю, сколько мы так сидели. Но молчание не было напряженным. Мне, пожалуй, впервые комфортно находиться рядом с кем-то. С кем-то, кроме Альбуса. Но я нетерпеливо гоню от себя эту мысль, так как за ней неразрывно следуют другие.

Я тянусь к повязке, неосознанно проверяя состояние шеи. Нужно сказать Поппи, чтобы она выдала мне запас бинтов. Их все еще приходится менять часто.

Возможно, это действие выводит Поттера из транса, потому что он смотрит на меня, и в глазах его ясно читается озабоченность. Только этого не хватало. Иронично. Обычно, когда выворачиваешь душу наизнанку, уже не надеясь снова встретиться с тем, перед кем открыл ее, не думаешь о том, будешь делать, если этого не случиться. «Лучше бы я тогда умер», — проносится мысль. Место уже не кажется умиротворяющим. Ситуация начинает раздражать. И я, пытаясь держать себя в руках, сжимаю зубы. Сентиментальный идиот.

— С вами все в порядке? — спрашивает Поттер, в его голосе явно читается озабоченность. — Сэр? — это заставляет меня усмехнуться. Он не дает мне додумать мысль до конца.

— Да, Поттер, — отрезаю я чуть резче, чем стоило бы. Диалог пожалуй что хорош. Потому как проходит практически без слов. О чем же я думал? Ах да, ирония судьбы. Хотя, пожалуй, более верно было бы назвать ее злым роком, или кармой, если хотите. Ирония заключается в том, что все они мертвы.

Мародеры. Сначала Джеймс, после Блэк, а теперь Люпин. Когда-то это было моим заветным желанием, если не убить их, то хотя бы причинить боль. И вот теперь, когда оно сбылось, я вовсе не испытываю удовлетворения. Только боль утраты, как бы пафосно это ни звучало. В последнее время ситуация располагала к пафосу. Впрочем, последнее время — понятие растяжимое, как показал мой жизненный опыт. Словно у меня была жизнь. Снова я встаю на эту дорожку жалости к себе. Возьми себя в руки, Северус.

Они все мертвы, и смерть ни одного из них не доставила мне радости. Или удовольствия. Или умиротворения. Я усмехаюсь. Люпин. Он всегда был лучшим из них. Почему-то он напоминает мне эту девчушку, Лавгуд. Хотя казалось бы, между ними нет никакого сходства. Впрочем, я не прав. Есть одно качество, которым не обладал никто в школе. Они оба умели видеть людей насквозь. Как и Дамблдор. Лавгуд все еще жива, слава Мерлину. Наверное, она была единственной, кто не удивился, когда правда открылась. Я вообще начинаю сомневаться, что она умеет удивляться хоть чему-то. Отчего-то тех, кто видит реальность такой, какая она есть, считают сумасшедшими. Хотя, пожалуй, безумцы все остальные.

— Профессор? — снова он. Все еще здесь.

— Да, Поттер, чего вы хотели? — я разворачиваюсь и смотрю ему в глаза.

Он качает головой, но не отводит взгляда. Впрочем, это делаю я сам и снова возвращаюсь в исходное положение.

— Профессор Макгонагалл сказала, что вы решили уйти из школы.

Странно. Кого это вообще волнует.

Хочется ответить нечто резкое, в стиле «я отдал свой долг». Но, будучи честным в кои-то веки, хотя бы перед самим собой, я не могу этого сказать. Я не знаю, смогу ли хоть когда-нибудь отдать свой долг перед ними. Быть может, никогда. Одно тянется за другим, словно круги на воде, что оставила после себя водяная лилия час назад. В какой-то момент они превращаются в шторм.

— Я думал об этом, Поттер, — отвечаю я двояко.

Поттер медлит, а потом отвечает, стряхивая что-то невидимое в своем резком кивке головой.

— Не нужно.

Я вздергиваю бровь, на мгновение приходя в себя. На губах моих появляется ироничная улыбка.

— Неужели? Поттер, вы больны? Поняли, что сами только что сказали?

Он непонимающе смотрит на меня. Вот ведь маленький болван.

— Уверен, Гриффиндор закатит вечеринку по этому поводу, — язвительно замечаю я. — И не только Гриффиндор, — добавляю уже тише.

Поттер качает головой и улыбается. И такой улыбки я тоже у него не видел. На самом деле, в последние дни после пробуждения многие смотрят на меня так, как никогда ранее. Это странно. Непривычно. И, пожалуй, я даже сказал бы, что непонятно. Но что-то внутри меня понимает. Хотя легче от этого не становится. Наверное, суть данных взглядов можно описать емкой формулировкой — они больше меня не ненавидят.

— Не теперь, — Поттер вторит моим мыслям.

Я только поднимаю брови в припадке притворного удивления. Собственно, чего еще было ожидать?

— Я хочу покоя, Поттер, — я смотрю на него и пытаюсь быть серьезным, впрочем, это всегда давалось мне легко. К данному свойству обычно прилагалась угроза. Скрытая или явная. Но не на этот раз. — Вы уверены, что хотите обречь следующее поколение студентов на бытие моими учениками? — парирую я. — Вам известны мои методы.

Поттер только качает головой, и заговорщическая улыбка на его лице становится шире.

— Я был ужасным учителем, и вам это известно, как никому иному, — не выдержав, выпаливаю я в раздражении. Этот мальчишка всегда обладал волшебной способностью выводить меня из себя.

И тут он начинает смеяться, сначала тихо, а потом все громче. Но смех прерывается так же внезапно, как и начался. Поттер выдыхает и отвечает. При этом я вижу, что он отчего-то волнуется, словно взвешивает то, что собирается сказать.

— Конечно, профессор, однако теперь мне известно, что вы умеет учиться на своих ошибках.

Повисает тишина. Вот такими заявлениями они умеют меня оглушить. И что, позвольте спросить, можно на это ответить?

— Мне не нравится этот разговор, — сухо отвечаю я и отворачиваюсь.

Поттер молчит. А я наслаждаюсь блаженной тишиной. Неужели он в самом деле хочет, чтобы я вернулся к своей должности? Я оборачиваюсь на замок. Это мой дом. Сердце пронзает неожиданная боль. Дом. Ни больше и ни меньше. Закрываю глаза рукой. Другого не будет.

* * *

Гарри вздыхает и смотрит на воду. Ночь уже практически вступила в свои владения, впрочем, на небе еще на начали появляться яркие звезды. Где-то там, в созвездии Пса, есть звезда Сириус. Самая яркая на небе. Он сглатывает подступивший к горлу комок. Сколько их, ушедших? Падших в эту бездну. Гарри зарывается пальцами в волосы и опускает голову. Рядом раздается голос.

— Я рад, что вы живы, Поттер.

Молодой человек вздрагивает и поворачивает голову. В неясном свете он видит лицо человека напротив.

— Взаимно, профессор, — отвечает он.

Почему мы всегда начинаем по-настоящему ценить человека только в тот момент, когда он уже ушел, и ничего нельзя повернуть назад? Почему не говорим тех слов, что должны, когда это еще возможно, ведь жизнь так хрупка, и может прерваться так внезапно? Ему ли не знать. Он потерял слишком многих. Все они потеряли. Верно было бы признаваться в своих истинных чувствах еще при жизни. Но мало кто из нас на это решается. Из чувства неловкости, неуместности, откладывая на потом. Но это "потом" может так никогда и не наступить. Что он, по сути, знал о Северусе Снейпе до этого времени? Ничего. Мужчина оказался загадкой, спрятавшей свою душу за маской, которую практически никогда не снимал. Только перед смертью. Перед предполагаемой смертью. Почему мы узнаем о людях правду только тогда, когда становится уже очень поздно? Было случайностью то, что он выжил.

Внезапно его мысли обретают другое направление, и он думает еще об одном человеке, который носил маску, хотя тот, пожалуй, не мог признать ее наличия даже перед самим собой.

— Завтра суд над Малфоем, — говорит Поттер. — Драко.

Так странно. При всей своей жестокости и несправедливости, жизнь порою делает нам изумительные подарки. Оба его школьных врага, слизеринца и Пожирателя Смерти, в конце концов оказались хорошими людьми. Это открытие поражало и заставляло тепло растекаться в груди. Все же в этом мире еще оставалось что-то прекрасное. Что-то чистое и незапятнанное. Значит, была и надежда.

Северус поворачивает к нему голову, в глазах его, обычно столь нечитаемых, помимо эмоций гнева, теперь застыл явно невысказанный вопрос.

— Он не сдал меня, — говорит Поттер, — тогда, в особняке. Он не сдал меня Волдеморту.

Снейп приподнимает бровь. Гарри грустно улыбается.

— Вы не единственный, кому удалось меня удивить, — говорит он. И думает о Дамблдоре. Наверное, он смотрит на них сверху, и его глаза излучают столь знакомую улыбку, мерцая из-под очков половинок.

Снейп тяжело выдыхает.

— Все закончилось, — говорит он.

— Да, — отвечает Гарри.

Все закончилось.

* * *

Прошло, наверное, минут сорок, пока мы так сидели. Фонарь за спиной подрагивает, мигая рассеянным желтым светом, чтобы в следующее мгновение затухнуть. Остается только ночь и лунная дорожка на воде. Я вижу, как мальчик встает и отходит на несколько шагов вперед, смотрит на воду. После слышу его голос.

— Вы должны вернуться в школу, — говорит он задумчиво и грустно. — Кто еще будет вести зелья, пугать первокурсников и возглавлять Слизерин?

Ах да, еще и глава факультета.

Видимо, они еще не закончили этот разговор. Чего он хочет от него. Зачем ему это?

Но мальчик продолжает, и следующее, что он говорит, поражает меня до глубины души.

— К тому же здесь ваш дом, — задумчиво говорит он. И оборачивается. Луна уже высоко, так что я все еще могу видеть его лицо в серебряном свете. — И здесь есть люди, которым вы нужны. Которые вас любят, — выдыхает он.

Я чувствую, как мой подбородок вздергивается вверх. И вперяю в него взгляд. Что он только что сказал? Дыхание перехватывает.

— Что вы сказали... Поттер? — тихо, с усилием заставляю я себя спросить.

Паршивец просто пожимает плечами и улыбается.

— То, что вы слышали.

Это безумие, не могущее быть правдой. Я качаю головой.

— Мы вас не оставим, — добивает он меня.

Еще бы, куда я теперь от вас денусь...

Гарри подходит к воде и касается пальцами зеркальной глади, отчего легкая рябь идет по воде.

— Особенно теперь, — говорит он, слегка обернувшись ко мне.

— Вы продолжаете повторять это, Поттер, — говорю я. — Что это вообще должно значить?

Это был смешок?

— Теперь... — задумчиво повторяет Поттер — Когда стало известно, что и у вас тоже есть сердце.

Хорошо, что на улице ночь, иначе бы Поттер узрел невиданную картину: как Северус Снейп краснеет. Я чувствую, как кровь подступает к щекам. Кашлянув, отвечаю:

— Не удивлен, Поттер, что вы все еще склонны к пафосу.

Тот разворачивается, и хотя я не вижу его глаз достаточно хорошо, готов поклясться, что в них играют озорные огоньки.

— Ситуация обязывает, — просто отвечает он. — Вы не находите?

Я пожимаю плечами, что тоже мне не свойственно.

— Не знаю, Поттер, я всегда считал себя скорее олицетворением гротеска.

И тут Гарри начинает трястись от смеха.

— Как точно. И ведь не поспоришь, — сквозь смех отвечает он.

После происходит нечто совершенно неслыханное, потому что я, ощущая, как на лице появляется улыбка, присоединяюсь к его смеху. Впервые.

* * *

Все происходит впервые в этой жизни. И такой вечер тоже происходит впервые. Я благодарен судьбе за это. Она столь редко радовала меня за всю мою жизнь. Передо мной сын Лили Поттер, женщины, которую я любил и буду любить всегда. И он жив. Он же сказал мне те слова, которые я никогда не ожидал услышать. «Все было не напрасно», — думаю я. Не напрасно.

Я поднимаю голову к небу, сегодня оно особо глубокое, словно черный бархат, с мерцающими тут и там яркими точками. И одна звезда на небе, как всегда, особенно ярка.

— В детстве, — начинаю я и слышу, как внезапно дрожит мой голос, — я любил выдумывать истории о звездах. Там, где я рос, делать было особо нечего, так что каждую ночь я смотрел на звезды и выдумывал истории.

Мальчик замирает, и я чувствую, как напрягается его спина.

— И о чем же были эти истории? — спрашивает он. Я замечаю, как он опустил «профессор». Это правильно, сейчас это ни к чему.

— Это все одна и та же история, Гарри, — говорю я, впервые назвав его по имени, — Свет и Тьма. Добро и Зло.

Повисает пауза, а после он поднимает голову и смотрит на небо.

— Что ж, похоже, пока Тьма выигрывает при переделке территории, — говорит он. С нескрываемой грустью в голосе. Я знаю, о чем он думает. Я уверен в этом.

— Ты не правильно смотришь на небо, — отвечаю я. И он оборачивается. — Раньше была только Тьма, а теперь Свет побеждает.⁽¹⁾

1) Вы знаете, откуда.

Вернуться к тексту