Party Boys Don't Get Hurt (джен)

По ночам в больнице пахнет людским горем особенно сильно.

Скорая помощь по рации сообщила о молодом пациенте в критическом состоянии. Я бежала по больничным коридорам в приемный покой, чтобы успеть к прибытию амбуланса. Если пациент с сопровождающим, того нужно сразу отвести в сторону, чтоб не мешал медперсоналу. Расспросить, побеседовать, попытаться успокоить, вызвать других родственников, чтоб максимально расширить круг поддержки.

Моя смена подходила к концу, и я всерьез взвешивала, позвонить ли уже моей коллеге Вики, которая должна была сменить меня.

В распахнувшиеся двери приемного покоя въехала больничная каталка. Между мелькающих спин окруживших ее троих парамедиков я увидела совсем молодого смертельно-бледного парня с пугающе заостренными чертами лица. Никого из сопровождающих с ним не было.

— По прибытии… Зрачки расширены… Пульс не прощупывался… — рыжий парамедик на ходу докладывал подбежавшим врачам о предпринятых мерах. Они же слушали объяснения с тем выражением на лицах, что не предвещало ничего хорошего. — Стандартный протокол… Сердечно-лёгочная реанимация… Амбу… Адреналин…

У каждого врача, медсестры, социального работника есть в профессиональной копилке свои случаи, глубоко врезавшиеся в память. Вот и я нет-нет да и возвращалась в воспоминаниях к Йену Галлагеру. Он занимал настолько особое место среди всех остальных пациентов, что я даже не использовала его историю для периодически проводимых социальным отделом тематических исследований, хотя инцидент был во многом поучительным.

Я растерялась, впервые увидев Йена в форме парамедика. Когда случайно встречаешься с бывшим пациентом, Чикаго уже не кажется таким уж большим городом. А я сталкивалась с ними постоянно: в магазинах, в кафе, в барах, просто на улице. Никогда не здоровалась первой, это было бы как минимум бестактно и поставило бы человека в крайне неприятное положение. Иногда я горько шутила о том, что даже когда я работала в закусочной, клиенты с радостью возвращались ко мне, а теперь никто из пациентов не хотел бы увидеть меня снова.

Видимо, тогда я смотрела на Йена чуть дольше, чем считается вежливым, и он, перехватив мой взгляд, едва заметно кивнул, как коллеге по больнице. Теперь мы с Йеном просто кивали друг другу при каждой встрече, изредка бросая ничего не значащее «Как дела?»

После самого первого знакомства с Йеном я, бывало, размышляла, как могла сложиться его судьба. И сейчас меня, признаться, удивляла выбранная им профессия. Я даже сомневалась, он ли это, вызывая в воображении его образ в форме. Но встречаясь с ним снова и снова, я была уже точно уверенна, что передо мной именно Йен Галлагер.

Пациента завезли в палату срочной реанимации, и за ним закрылась матовая дверь.

Переговариваясь между собой, двое парамедиков двинусь к выходу из приемного покоя, назад к своей машине. Только Йен остался стоять напротив матовой двери, отворачиваясь и снова глядя на нее. Заметив меня, стоящую напротив через коридор, он попытался улыбнуться, но не вышло.

— Они ведь его не спасут, — Йен даже не спрашивал.

— Мы пока не знаем. Но и такой исход возможен, — обычно мы говорим подобное семьям тяжелых пациентов. Часть про «врачи делают все возможное» я опустила. Йен наверняка и сам сделал все возможное.

— Это Флай! Ты знала? Это Флай!

Становилось понятным, почему именно так тяжело реагировал Йен. Флая мы все знали. Едва достигший совершеннолетия парень, он жил на улице, зарабатывал проституцией и, конечно же, употреблял. В нашем центре помощи жертвам сексуальных нападений он побывал, если мне не изменяла память, семь раз, и это помимо бессчетных попаданий в приемный покой с передозами.

— Пошли!

Йен послушно зашагал за мной. Он не должен был оставаться наедине с бременем ответственности за чужую не спасенную жизнь. Я хотела отвести Йена в тихое спокойное место, но, только подойдя к комнате с большой цифрой «четыре» на двери, я поняла, что выбрала самое неподходящее из всех возможных. Однако начать метаться сейчас в поисках нового места было бы совсем неловко. Тем более что другой подходящей комнаты в приемном покое просто не было, а тащить Йена через полбольницы в главный офис социальной службы было бы совсем уж не с руки.

— Проходи! — сказала я, зажигая свет. — Хочешь кофе?

— У вас же только растворимый? Капсул для кофемашины так и нет?

Краем сознания я отметила, как удивительно, что Йен помнит про капсулы. Но не отреагировала. Меня занимала необходимость срочно поговорить с приемным покоем.

— Молодого пациента в реанимационной зовут Айзек Хаим Смотрич, — сказала я ответившей мне старшей медсестре Алтее. — Посмотрите в системе, на него есть несколько социальных отчетов. Если вкратце, у пациента давно нет связи с семьей, проживают они далеко за пределами Чикаго. Думаю, самым правильным будет задействовать полицию. Но решать будет Вики, она заступает уже через полчаса.

— Я даже не знал, что его так зовут, — в этот раз Йен не сел в удобное кресло для пациентов.

Примостился на краешке стула спиной к кухонному уголку и той самой уродливой картине. — И что его семья не живет в Чикаго. И что у него вообще есть семья… Ты знаешь, где они?

— Знаю, что отец живет в Бруклине, — конечно же, существовала врачебная тайна, но и

Йен был теперь тоже работником системы здравоохранения. — Мы пытались с ним связаться, когда Флай, — несчастный парнишка сам выбрал это имя, и я продолжала называть его именно так, — попал к нам в очередной раз. Но вроде он очень религиозен и современных средств связи у него нет. Коллега из отдела по делам семьи и ребенка рассказала, что Флай сбежал из дома после смерти матери, а когда его нашли, отказался возвращаться. Его поместили в патронатную семью, но он сбежал и оттуда. Жил, по слухам, на Таймс Сквер, но, видимо, боялся, что его снова найдут и вернут домой, и как-то смог добраться до Чикаго. Дальше ты знаешь…

— Он ведь не первый… — Йен сглотнул. — Флай не первый, кого я не смог спасти, — его кадык снова дернулся под гладко выбритой светлой кожей. — Но я мог оказаться на его месте! — Йен поддался вперед, уперев руки в столешницу. — Я ведь помню, как попал сюда. Я никогда не говорил, но я помню.

Меня ошарашили его слова. Хотя естественно, что Йен никак не мог забыть свой тогдашний визит в нашу больницу. Но он никогда и никак не показывал, что помнит меня. Я была даже почти уверена, что он меня и не узнал. Хотя в отличие от него, заметно возмужавшего, я не особо изменилась, даже прическа осталась прежней. То есть, по правде сказать, прическа менялась, но, сделав полный круг, вернулась к в своему прежнему виду.

Порой, вспоминая Йена, я представляла себе, что бы сказала ему, если б довелось снова встретиться. Я никак не могла отделаться от чувства, что подвела его тогда.

— Как же я ругала себя тогда! Что я не доглядела, сделала что-то неправильно, — я ни коем образом не хотела заставить Йена чувствовать себя виноватым. Наоборот, я хотела сказать ему, как чертовски мне жаль, что я не смогла сделать достаточно, чтобы он вышел из дверей больницы в чуть более хорошую реальность, чем та, из которой он к нам попал.

— Я очень ценю! — ответил мне Йен. — Все, что вы сделали! И ты, и тот доктор-красавчик. Особенно ты. Ко мне мало кто был так добр, особенно тогда.

Наверное, это было то самое чувство, ради которого стоит работать, не зная ни ночей, ни выходных, стараясь помогать людям в самые тяжелые моменты их жизни и порой служить громоотводом для самых тяжелых их эмоций. Очевидно, что и Йен теперь работал ради этого.

— Я ценю, что ты ценишь!

Знакомо поджав губы, Йен, моргнув, кивнул.

Возвращаться в разговоре к Флаю было уже не уместно. Да и, положа руку на сердце, Йен интересовал меня больше.

— Я волновалась за тебя, знаешь, тогда. Потом. Все проверяла новости, ждала, может, увижу, что тот клуб закрыла полиция!

— Да, клуб был тем еще гадюшником! Но у меня был по-настоящему темный период. Если бы не тот клуб, я пошел бы работать на улицу, как Флай. А там кормили после смены, можно было принять душ, а иногда и поспать в подсобке…

— Так не должно было быть…

— Флай тоже не должен был сегодня умереть, — Йен глубоко вздохнул.

Смерть Флая заставляла и меня испытывать горькие чувства. Но все же больше я радовалась за Йена, что он не только не опустился, оказавшись на месте Флая, а сумел выбраться из ямы, получить похвальную профессию и достойную работу. И хоть моей заслуги в этом и не было, я испытывала за Йена волнующую гордость.

— У евреев есть красивое пожелание: «Чтоб мы всегда были среди тех, кто оказывает помощь, а не среди нуждающихся». Я рада, что мы на одной стороне.

В ответ Йен протянул мне руку через стол, и я, протянув свою, сжала его пальцы.

Из внезапно затрещавшей рации раздался искаженный женский голос:

— Йен? Йен! Где ты? Скоро смена заканчивается! Мы хотим ехать!

— Я даю социальному работнику кое-какие данные по пациенту, — ответил Йен, нажав кнопку рации. — Езжайте без меня. Не буду уже возвращаться на станцию. Потом отмечу, что закончил смену здесь.

— Я тоже уже заканчиваю, — проговорила я, все еще не выпуская его руку. — Хочешь позавтракать? В торговом центре напротив есть прикольная кафешка, подают завтраки круглые сутки.

— Хочу!