Сделка (джен)

Нет ничего хуже ожидания. Грэг приходит раньше назначенного времени, успевает выпить стакан пива и скурить две сигареты подряд, да перекинуться парой слов с одним из старых знакомых за соседним столиком, а Джонни всё ещё нет. За окном льёт как из ведра, и даже сквозь громкий смех и разговоры можно расслышать тяжёлую дробь капель по стеклу. Грэгу повезло — он успел добраться до паба сухим. Если повезёт ещё раз, Джонни опоздает, и к тому моменту, как они покинут паб, дождь закончится.

Грэг мысленно ставит на Джонни десятку и раскуривает третью сигарету: Санни не нравится, когда от него пахнет дымом, поэтому он курит впрок.

Когда дверь паба, наконец, открывается настежь и впускает в задымлённое помещение взъерошенного, промокшего до нитки Джонни, Грэг уже почти чувствует горьковатый привкус фильтра на языке. Он со вздохом тушит сигарету о внутреннюю стенку стакана, роняет окурок на дно и с лёгким раздражением наблюдает за тем, как Джонни протискивается к столику, прижимая к груди громоздкий рюкзак. На Джонни потрёпанные джинсы, рубашка навыпуск — мокрая, прилипшая к телу, но тщательно застёгнутая на все пуговицы, а поверх — жилетка. Общий вид настолько нелепый, что Грэг просто не в состоянии сформулировать свои эмоции в слова.

Он терпеливо выжидает, пока Джонни посадит свою задницу на соседний стул, и приподнимает брови в немом вопросе. Джонни запихивает рюкзак под стол, чтобы не мешал, ерошит мокрые волосы, оглядывает помещение и собравшийся за соседними столами сброд и, наконец, замечает, что на него смотрят.

— Что? — нервно выдаёт он, слегка оттянув воротник рубашки.

Грэг закатывает глаза:

— Джонни, малыш, что конкретно во фразе «выглядеть неприметным» тебе было неясно?

Джонни торопливо осматривает себя и зачем-то расстёгивает подрагивающими пальцами две верхние пуговицы на рубашке. Будто это как-то поможет, когда от него за версту несёт пай-мальчиком из низов. Грэг снисходительно ухмыляется — любой инспектор в тридцать четвёртом, едва заметив Джонни в подобном виде, первым делом потребует идентификационную карту, и Джонни незамедлительно наступит пиздец, — но ничего не говорит. В конце-концов, ему не за модные советы платят.

— А, ладно, — отмахивается Грэг. — Забей. Деньги-то принёс?

— Конечно!

Джонни тянется под стол, к рюкзаку, но Грэг перехватывает его руку и придавливает к столу:

— Не здесь.

Он достаёт из кармана помятую купюру, подкладывает под стакан из-под пива, накидывает на голову капюшон плаща и пробирается к выходу в надежде, что тупоголовому Джонни хватит ума пойти следом. На улице всё ещё льёт дождь, — всё-таки не свезло, — и Грэг остаётся стоять под козырьком, так что Джонни едва не врезается в него на выходе.

— Доставай, — говорит Грэг и закуривает ещё одну сигарету, пока Джонни копается в рюкзаке, придерживая его коленом под днище.

Места под козырьком мало, и Грэг чувствует, как в спину бьют тяжёлые, крупные капли. С другой стороны улицы, из маленькой пекарни на них льётся тусклый, тёплый свет, и по стене за спиной Джонни ползут их подрагивающие тени.

Грэг делает глубокую затяжку, выдыхает дым под козырёк, и на него внезапно наваливается усталость. Этот Джонни — уже пятый за месяц, и Грэг бы слегка повысил расценки в связи с растущим риском попасться, но жадничать — тоже риск. Сделка имеет смысл, пока выгодна обеим сторонам. Грэг не может позволить себе быть «невыгодным».

— Вот, держи, — Джонни суёт Грэгу пачку сложенных вдвое и обмотанных резинкой купюр — довольно старых и местами помятых.

Грэг выбрасывает недокуренную сигарету, берёт пачку и педантично пересчитывает купюры: если Джонни ошибётся или вздумает его нагреть, стребуют и с самого Грэга в том числе. Джонни беспокойно топчется на месте, придерживая закинутый на плечо рюкзак.

— Семьдесят процентов сразу, тридцать — у ворот, — напоминает он зачем-то. — Как договаривались.

В пачке точно под расчёт. Грэг прячет деньги во внутренний карман плаща, чтобы не намокли, и кивком велит идти за ним.

— Только не шуми, — предупреждает он, — и не отставай.

Поспевать за Грэгом во тьме узких, скользких от грязи переулков, наверное, непросто. Грэг знает эти переулки наизусть и просачивается сквозь них с грацией уличного кота — с лёгкостью перепрыгивает через лужи, огибает переполненные, смердящие гнилью мусорные баки, и ныряет в очередной поворот, не сбавляя скорости. Джонни тащится метрах в двух позади — Грэг слышит, как он шлёпает прямо по лужам и целует рюкзаком стены на поворотах.

У них в запасе ещё минут десять до того, как сменится охрана на воротах. Опоздают — придётся ждать следующей ночи, если инспектора не загребут Джонни раньше. За прогул на работе, за украденные у семьи деньги — где ещё семнадцатилетний пацан мог достать такую сумму — или за подозрительное поведение. Да за что угодно: Джонни не из тех, кто способен сбежать, не оставив никаких зацепок.

Грэг не сомневается, что Джонни сдаст его, если попадётся. Ему совсем не улыбается сидеть в соседней камере или, что ещё хуже, остаток своей жизни пахать в заводских цехах за гроши и корку хлеба на ужин. Да и Санни, его малышка, будет беспокоиться и искать его, и, не дай боже, вместо Грэга найдёт проблемы на свою голову. Уж она-то точно в цехах не выживет.

— Почти пришли, — бросает Грэг, когда до ворот остаётся минуты две хода. Джонни позади спотыкается обо что-то и невнятно мычит в ответ. Такого даже жалеть не получается — ничего, кроме брезгливого раздражения, он не вызывает, — и Грэг просто хочет поскорее с ним распрощаться.

Наконец, переулки выводят их к площади у ворот, и Грэг сбавляет шаг. Охранников у ворот четверо, как и всегда, и среди них — знакомые лица. Грэг выдыхает с едва уловимым облегчением, останавливается и оборачивается к Джонни:

— Гони оставшуюся сумму.

Джонни с подозрением косится на охранников за его спиной, но не возражает и снова лезет в рюкзак, вызывая у Грэга очередной приступ раздражения. Он нервно оглядывается на охранников и жестом, незаметно для Джонни просит немного подождать.

Пересчитать полученные деньги — уже привычный ритуал. Грэг пересчитывает купюры дважды, в спешке сбившись на первом круге, ободряюще хлопает Джонни по плечу и подталкивает вперёд, к воротам.

— Ты прости, если что, — негромко говорит он вслед, и Джонни непонимающе оборачивается — как раз вовремя, чтобы подставить охранникам беззащитную спину.

Его скручивают так быстро, что Джонни не успевает ничего понять и оказать хоть какое-то сопротивление. Рюкзак падает в грязь, и внутри что-то со звоном бьётся друг об друга, но Грэгу не интересно, что именно. Он достаёт из внутреннего кармана плаща вторую пачку денег, подцепляет её под резинку к первой и отдаёт все деньги Саймону — старшему в смене.

Саймон прячет деньги сразу, не утруждая себя пересчётом.

— Как обычно, — напоминает он, игнорируя возню позади себя. — Не вернёшься к понедельнику — не вернёшься вообще, и Санни твою прищучим. И будь добр, поменьше мельтеши на улице. Попадёшься инспекторам ещё раз — уже не отмажем.

Грэгу не нужны проблемы. Он не видел Санни уже больше недели, и в его планы не входит что-либо, кроме её маленькой уютной квартиры в сорок шестом секторе. Поэтому Грэг вскидывает руки в жесте аля «сдаюсь» и миролюбиво улыбается в ответ:

— Клянусь не мельтешить на улице и вести себя хорошо.

Саймон фыркает и уже собирается уходить, но отчего-то медлит. Грэг терпеливо выжидает — без распоряжения Саймона его на сорок шестой не пропустят, и борется с острым желанием закурить. Его всегда тянет на сигареты, когда нервы шалят.

— Она хоть стоит того? — наконец, спрашивает Саймон. — Твоя Санни.

Санни четырнадцать — исполнилось в прошлом месяце, — и она очень похожа на свою покойную мать: такая же белокурая и круглолицая, и с крошечной родинкой у левого виска. Когда она улыбается, во внешних уголках её глаз собираются маленькие морщинки. Когда смеётся — Грэгу кажется, что прекраснее звука он ещё не слышал. Когда плачет — Грэг надеется, что не из-за него.

На двенадцатый день рождения, через несколько дней после смерти её матери Грэг пообещал Санни, что всегда будет рядом. Даже если между ними непреодолимая пропасть в сорок два сектора, а сам Грэг — не более чем пушечное мясо из самых низов.

— Стоит, — уверенно кивает Грэг.

Сто восемьдесят шесть проданных человеческих жизней — такая мелочь по сравнению с возможностью видеть свою дочь.