Из города К. ...  (джен)

Из города К. уходили дети.

Взрослые — совершенно никто — никак не могли найти этому нормальной причины. При том, уходили далеко не все. И их не похищали. Они не пропадали бесследно, оставляя за собой весьма очевидные доказательства того, что сами, добровольно ушли.

Полицейские бросались по следу — но так и не нашли ни одного ребёнка. Они возвращались в К., пожимали плечами и говорили, что умывают руки. И ушедший ребёнок забывался. Ушёл — и ушёл. Наверное, в поисках лучшей жизни.

Но все взрослые точно знали, что лучшей жизни, чем в К., точно нигде не придумаешь. Так что те дети совершали ошибку.

Этот город был довольно маленьким, но и достаточно просторным, чтобы уместить в себе полторы тысячи взрослых и примерно пятьсот детей. Бело-жёлтые дома с красными крышами абсолютно ничем не отличались друг от друга, чем жители К. были совершенно довольны: стабильность — признак успешного существования! Так что и магазин, и супермаркет и даже мегамаркет под названием "Белизна" были окрашены в один и тот же цвет. Только некоторые здания отличались от них: чудесная школа, в которой учились дети города К., была окрашена в бледно-серый цвет, а крышу имела чёрную, что, как считали взрослые, с самого детства прививает отпрыскам чувство единства и строгости.

Одно из чудеснейших качеств города К. — так тоже считали взрослые, они всё здесь считали — было ещё и отсутствие бродячих кошек и собак. Это ведь хорошо, просто отлично, что никакая дряхлая белая кошатина не гадит на твой почтовый ящик. Иначе что бы думали соседи, нет, не приведи Господь! Только чистые, только домашние животные населяли К.. Огромные горячие и вспыльчивые доберманы, преданно охраняющие дома мирных жителей, и упитанные причёсанные коты, так мило перекатывающиеся с боку на бок. Никаких бродяг, тьфу! И самое чудесное, что бездомные животные тут никогда и не появлялись. Наверное, сами ушли. Поняли своим скудным умишком, что в таком чудесном месте им делать нечего. Сами ушли.

Каждое воскресенье в К. устраивалась прекрасная ярмарка. Огромные количества людей собирались на главной улице, и веселились от души, провожая прошедшую неделю. Всюду были расставлены палатки с едой и напитками, и стройные торговцы только и успевали продавать мороженое крикливой молодёжи. Джентльмены, чьи животы заплыли жирком от хорошей жизни, хохотали над старыми шутками друзей — ведь на то шутки и старые, чтобы над ними смеяться снова и снова! — и в промежутках между искромётными шутками закусывали прекраснейшими лобстерами, с которых на их рубашки капал жир. Полные их противоположности — тонконогие леди с белыми лицами — рассказывали друг другу сплетни, что, мол, у Вэйси из соседнего дома, дочка читает "Три мушкетёра", боже, там же одна пошлятина и схватки, как такое можно читать девочкам? То ли Дофна, из дома на улице 22, вот она читает "Сумерки", вот так и надо! Под подобное леди и хохотали, иногда так мило повизгивая от усердия и смеха. Вот умора!

По обычаю, возле дома 34 ровно в четыре часа по полудню выставляли широкий деревянный настил, и накрывали его старой простынью. На настил выходила упитанная красивая девчушка с раздутыми щёчками, с аккуратнейше размалёванным макияжем лицом — лишь некоторым леди казалось, что макияжа там немного чересчур, но их по обыкновению никто не слушал.

Эту юную леди звали Ахали Грейдзи. В городе К. она была известна своим звучным тонким голоском, капризным нравом, и милой, всем известной шалостью: в детстве она задушила кота.

Встав на слегка скрипнувшие деревянные доски, Грейдзи горделиво поднимала голову, создавала печальный образ на своём личике, и начинала петь тоскливую песню о давних временах, когда она была юной и беззаботной, а один негодяй посмел разбить ей сердце, о том, как ей тогда было одиноко, и никто не утешил.

Песня всегда была одна и та же, и нарушить традицию казалось святотатсвом. Да и юная госпожа могла обидеться. Так что каждый раз, когда трагическая серенада заканчивалась, взрослые громко апплодировали и дарили ей цветы. Пусть поёт она не очень, пусть. Это пройдёт.

А поздним вечером, когда наевшиеся до отвала дамы и господа расходились по домам, желая соседям спокойной ночи и сладких снов, в ночное небо вдруг врывался потрясающий сноп искр салюта — всегда одного и того же цвета, ярко-жёлтого. И все сразу же поднимались из уютных кресел, подбегали к окнам, и восхищёнными глазами глядели на этот салют.

Никто не знал, кто пускает эти потрясающие искры, но все были рады и довольны.

Так К. провожал каждую свою неделю. И каждая неделя была просто великолепной. Так считали все. Все здесь всегда считали. Даже дети.

Жителям К. всегда было о чём поговорить — какие же интересные тут шли сериалы и фильмы! Жаль только, что повторяются из ряда в ряд, но почему бы не посмотреть любимую серию "Отчаянных домохозяек", если она тебе понравилась?

В городе К. не было библиотек. Вернее, была раньше только одна. Она и сейчас есть, но не работает, а скорее просто существует. Там обитает стыд и позор всего К. — седой старичок, который действительно считает, что кому-то важно читать те книги, которые есть в библиотеке. Помилуйте, что же там читать, если там нет даже книги, написанной по "Зачарованным"? У таких людей, как этот дедуля, совершенно нет будущего, говорили упитанные усатые господа, припивая пенистое пиво из большущих стаканов.

Библиотеку скоро хотели снести.

Не то, чтобы за ненадобностью. Вернее, не только за ней. Иногда в это жалкое здание, с которого облуплялась бело-жёлтая краска, обнажая отвратительный насыщенно-зелёный цвет, заходили дети. Что они там делали — неясно. Наверное, что-то отвратительное.

Но если чей-то ребёнок однажды заходил в это ужасное здание — через какое-то время в К. на одного ребёнка становилось меньше. Семья его покрывалась позором: как же можно умудриться вырастить такого непутёвого отпрыска? Вот то ли дело наша Мэрли, которая...

И только изредка. Лишь некоторые... задавались вопросом.

Почему же всё-таки дети отсюда уходят?