Реквием для Праматери (джен)

Электротакси останавливается посреди дороги, замерев в нескончаемом потоке всевозможных мобилей, словно рыба, вмерзшая в лед реки. Все эти люди сегодня направляются на главную площадь Гауптштадта, где пройдет празднование Дня Победы, свершившегося ровно сто лет и по удивительной случайности совпавшего с днем рождения великого Адольфа Гитлера (не нынешнего, а самого первого, его прадеда). Как говорят многие, эта победа стала своеобразным подарком ему.

— Ну что еще такое? — Вилли злобно стучит кулаком в водительское стекло, стараясь перекричать раздающиеся со всех сторон гудки мобилей. — Когда мы уже тронемся?

Таксист — пожилой мужчина, ради праздника наряженный в форму с золотыми галунами и белоснежные перчатки, смущенно разводит руками, прикладывает два пальца к козырьку фуражки.

— Ничего не могу поделать, сэр. Сегодня такой день, что на всех дорогах пробки. Может быть…

— Что еще?

— Может, вам будет быстрее… дойти пешком?.. — с трудом заканчивает таксист. — Тем более тут недалеко, всего-то метров триста…

— Что-о?! — вскипает Вилли, приближая к стеклу свое побагровевшее лицо. — Да как ты смеешь?..

— Спокойно, дорогой. — Хильда гладит мужа по плечу рукой, унизанной дорогими перстнями. — Если надо, можем пойти и пешком. Ты как, Алиса?

Я лишь пожимаю плечами. Какая, в общем-то, разница? Пешком так пешком. «Отец» волей-неволей успокаивается, и мы, покинув такси, пробираемся меж других мобилей к тротуару, по которому нескончаемым потоком уже текут к Площади Победы люди. Едва ли в этом море мы будем двигаться быстрее, но кто я такая, чтобы высказать это вслух?

В толпе меня тут же стискивают со всех сторон. Рядом вертятся разные сектанты, — кто из леворадикалов, кто из Церкви Обновленцев, кто из Общины Правой Длани Христа, — и все наперебой предлагают мне свои брошюры и листовки. Я из вежливости беру, чтобы почитать на досуге. Толпа же, словно живая змея, колышется, выгибается дугой и постепенно вливается на площадь, где из динамиков на полную громкость раздаются звуки военных маршей. Моих «родителей» я быстро теряю в этом потоке, но это особо меня и не волнует. Я лишь поднимаю лицо к небу и, глубоко вдыхая, расслабляюсь. Все-таки вид ночного, не голубого неба меня успокаивает, я представляю себя на вершине «родного» дома, сидящей на подоконнике и любующейся прекрасной панорамой города. Высота — моя стихия, а до этой приземленной толпы мне не должно быть никакого дела.

Но вот все вокруг меня поразительным образом затихают, и на огромных экранах, развешанных на столбах по краям площади, появляется лицо великого фюрера Адольфа Гитлера Первого, основателя Рейха и Отца нации. Это старая черно-белая пленка, и на ней он вещает что-то о величии Германии, ее народа и чистоте арийской крови… словом, все то, что я слышала уже много раз и в различных вариациях. Но народ вокруг меня воет в исступлении, вторит каждому его слову, а в конце речи вслед за своим древним вождем трижды вскидывает руки в привычном жесте. Чтобы не выделяться, я повторяю за ними, хотя мне это уже и начинает наскучивать.

Затем кадры на экранах меняются, теперь все видят моменты Великой Победы ровно сто лет назад. Голос за кадром бегло рассказывает хронику событий. Высадка в Америке, победа над снежной Россией, окончательное истребление врагов Рейха и начало новой, истинно Светлой эры… Все это мне также доводилось слышать уже не раз. И опять толпа неистовствует, а я в который раз жалею, что не прикинулась больной и не осталась дома.

Наконец экраны гаснут и все прожекторы на площади упираются лучами в балкон самого высокого из домов. Там появляется мужчина в белом, расшитом золотыми нитями кителе. Толпа приветствует его дружными аплодисментами. «Бургомистр… фон Класберг…» — доносится отовсюду. Мне и раньше доводилось слышать об этом господине, но я еще ни разу его не видела, поэтому теперь всматриваюсь в бургомистра, которого показывают на экранах крупным планом, с интересом. Ему на вид лет сорок, лицо выглядит веселым и немного уставшим. Темные волнистые волосы с проседью уложены идеальным пробором. Он произносит небольшую поздравительную речь и в конце объявляет, что сам фюрер по состоянию здоровья не сможет лично присутствовать на торжестве (недовольный стон прокатывается среди людей), но обязательно появится на экранах с поздравлением. И верно, вскоре белобрысый задохлик под радостный визг толпы машет с экранов и срывающимся голосом вещает что-то о «будущем нации» и «великой памяти предков». И вновь троекратное «Зиг хайль», вновь восторженный ор кругом… Мне это уже серьезно начинает надоедать, и я продираюсь сквозь толпу к краю площади, чтобы поскорее выбраться отсюда. Но не тут-то было! Народ вокруг меня сжимает плотное кольцо, также двигаясь к выходу с площади. Там расчищена широкая полоса, которую оцепляет конвой сил внутренней охраны ИСБ, и по ней сплошным строем под грохот маршей движутся колонны солдат и боевой техники. На экранах тем временем появляется какой-то дряхлый старик с пустыми белками глаз и голым, всего с несколькими волосинками черепом.

— Я помню тот день сто лет назад, как будто это было только вчера… — едва слышно сипит он, но динамики разносят его голос по всей площади. — Я был совсем еще мальчишкой, мне было семь лет… или шесть, уже не помню. Однажды я встретил на главной площади Берлина самого Великого Фюрера…

Но никто его уже не слушает, все любуются парадом войск и техники. И правда, тут есть на что посмотреть. Солдаты, одетые в униформу того времени, празднично раскрашенную и со сверкающими в свете прожекторов медалями. Над ними гордо реют знамена Рейха, а позади, перекрывая весь остальной шум на площади, с ревом двигаются машины. Некоторые из них я видела на картинках в книгах, другие даже представить себе не могла, одни самой обычной конструкции, другие же весьма причудливы. Вдруг под восторженные крики толпы на площадь въезжает стальная махина-монстр высотой с двухэтажный дом. Это, как я понимаю из шепота вокруг, боевой разрушитель «Мамонт», сыгравший ключевую роль в событиях столетней давности. Полуметровая броня, тяжелые орудия в передней части и по бокам, крупнокалиберные пулеметы на верхней площадке — да уж, зрелище впечатляющее. Когда машина оказывается рядом со мной, я подаюсь вперед, чтобы получше ее разглядеть, как вдруг, — сама даже не понимаю, как это происходит, — оказываюсь прямо на ее верхней площадке. Только что стояла посреди восторженной толпы и тут — раз! — нахожусь над ней и вижу людей внизу, словно бушующее море. Хотя это совсем не то прекрасно-лазурное море, какое описывают в книгах. Я бы скорее сказала, что это море грязное, заваленное различным мусором, так что настоящей воды и не видно. По крайней мере, именно так все это выглядит отсюда.

— Ты как тут оказалась? — изумленно вскидывает брови солдат, стоящий на площадке рядом с пулеметом.

Я лишь пожимаю плечами (и правда, как?) и перевожу взгляд с приземленной толпы на более высокое и красивое. Дома, мерцающие в темноте огнями. Яркие лучи прожекторов, падающие на высящуюся над городом статую Великого Фюрера с гордо вскинутой рукой. И, наконец, ночное небо, на котором только сейчас начали высыпать далекие, но вместе с тем неумолимо манящие к себе звезды.

Внезапно колонна словно по мановению чьей-то руки резко останавливается. Тормозит и «Мамонт», так что я едва не слетаю с площадки. Замечая суматоху вокруг махины, я понимаю, что привлекла к себе ненужное внимание. Теперь лучи прожекторов, как и взгляды всей огромной толпы, направлены только на меня, лицо мое даже появляется на гигантском экране. Слыша изумленные возгласы снизу, я смущенно спускаюсь по гладко отполированному борту «Мамонта» на землю — моя способность тут оказывается кстати, хотя досадно, что пришлось демонстрировать ее перед всеми. Пытаюсь поскорее затеряться в толпе, но тут ко мне бросаются Вилли и Хильда. Последняя тут же вцепляется коршуньей хваткой в мою руку и тащит за собой к выходу с площади. Я не сопротивляюсь — что ж, пожалуй, так будет даже лучше. Внезапно путь нам преграждают люди в форме ИСБ.

— Прошу следовать за нами. Господин бургомистр желает лично поговорить с медхен.

— Ради бога, простите негодницу! — взмаливается Хильда. — Я ее мать и, должна сказать, она вела себя совершенно неподобающе! Но мы обязательно накажем ее, клянусь вам!

— А, так вы ее родители? — замечая грузно топающего позади Вилли, говорит командир патруля. — Тем лучше. Прошу вас всех следовать за нами.

Нас берут в кольцо и, несмотря на причитания Хильды, ведут куда-то наверх. Праздник на площади меж тем продолжается, люди быстро забывают об инциденте и вновь веселятся, слушая музыку из динамиков. Я подумываю о том, чтобы сбежать с помощью моих способностей, но затем отказываюсь от этой мысли. Еще неизвестно, зачем конкретно нас туда ведут, а своим побегом я могу подставить «родителей», чего бы мне не хотелось — как ни крути, а они все-таки моя семья.

На лифте мы поднимаемся на тридцатый этаж, нас ведут по коридору с множеством дверей по бокам. Бросая взгляд в приоткрытые двери, я вижу суетящихся барышень в блузках, небольшие экраны, к которым прильнули люди. Под экранами куча непонятных кнопок, сами они показывают звездное небо. Наконец нас вводят в небольшое помещение с окном во всю стену, из которого открывается красивый вид на площадь. Именно здесь находится выход на балкон, откуда вещал бургомистр. Сам он в сопровождении охраны и пары людей в штатском выходит нам навстречу, приветствует вскидыванием руки. Мне приходится ответить тем же.

— Рад вас видеть, — произносит он. — Отто фон Класберг, бургомистр Гауптштадта.

— Алиса, — сделав неловкий книксен, представляюсь я и замолкаю. Что говорить дальше, я не знаю.

— Вы уж простите нашу оплошность, герр бургомистр, — выскакивая вперед, кудахчет Хильда, — но девчонка совершенно неуправляема! Мы потеряли ее в толпе, как только пришли на площадь, потом смотрим — а она уже там, наверху! Вилли, да скажи ты!..

Бургомистр останавливает ее движением ладони, так как в этот момент к нему приближается человек в штатском, что-то шепчет на ухо. Он в ответ кивает и снова поворачивается ко мне.

— Алиса, значит? — произносит он с лицемерно-доброй улыбкой на губах. — Как же, слышал. Ты из Центра, верно?

Я неуверенно киваю. Фон Класберг машет кому-то рукой, и в комнату через внезапно открывшуюся в стене дверь входит мальчик примерно моих лет, с бледным угрюмым лицом и такой же прической, как и у самого бургомистра.

— Мой племянник Макс, — представляет последний мальчика, подводя его ближе и кладя руку на плечо. — Макс, познакомься с Алисой. — Макс смотрит на меня все так же угрюмо, неуверенно вскидывает дрожащую руку, я из вежливости отвечаю ему. — Я уверен, вы еще найдете общий язык и сможете подружиться. Ну все, беги. — Мальчик пулей вылетает из комнаты, я про себя облегченно вздыхаю. Бургомистр же продолжает смотреть на меня с улыбкой.

— Что ж, Алиса, я очень надеюсь, что ты достойно сможешь исполнить свое предназначение и принести спасение нашей великой нации, — говорит наконец он.

— Простите, герр бургомистр, — не выдерживаю я, — а в чем заключается это мое предназначение? Хоть вы можете мне это объяснить?

Улыбка медленно сползает с лица фон Класберга.

— Как, — поворачивается он к «родителям», — разве вы ей до сих пор не сообщили?

На Вилли с Хильдой смотреть смешно: оба съеживаются в комок, Хильда так вообще дрожит как осиновый лист, кутаясь в горностаевое манто.

— Поверьте, мы собирались, но… — лепечет она.

— Ну хорошо. — Бургомистр вновь смотрит на меня, теперь его лицо выглядит каким-то смущенным. — Понимаешь, Алиса, в нашем обществе у каждого имеется свое предназначение. Как бы тебе это объяснить?.. Словом, каждому ребенку, что рождается, определена дальнейшая судьба. Вот и тебе она уже назначена.

— Так в чем она заключается? — повторяю я.

— В том, чтобы создать крепкую и дружную семью, — словно бы нехотя выдавливает он из себя. — Собственно, в этом предназначение большинства женщин Великого Рейха, но ты особенная. Недаром тебя вырастили в Центре…

— Мы все ей объясним сами, герр бургомистр, — выходя вперед, заискивающе кланяется Вилли. — Уверяю вас, мы просто не успели…

— Хорошо-хорошо, я вам верю, — кивает бургомистр. — Ну тогда не смею вас здесь больше задерживать. Алиса, я надеюсь, мы с тобой еще увидимся. А теперь иди. Тебе, думаю, будет интересно посмотреть на праздничный фейерверк.

Он выдавливает из себя улыбку и поворачивается к своим людям, что-то говоря им. «Родители», не переставая лебезить перед ним, уводят меня прочь. По пути Вилли сердито отчитывает меня за то, что я своим вопросом о предназначении поставила их в неловкое положение перед таким человеком, Хильда сдавленно рыдает, я же просто молчу, не обращая на них никакого внимания.

Оказавшись внизу, я вижу то, что бургомистр назвал «праздничным фейерверком». Разноцветные всполохи с грохотом сверкают в черном небе, затмевая своим сиянием звезды, что особенно не нравится мне. Когда мы уже покидаем площадь, фейерверк заканчивается и всполохи гаснут, но некоторые из них почему-то остаются висеть в небе, словно бы приклеившись к нему. Я пытаюсь представить себе, как такое вообще возможно, как вдруг меня осеняет…

* * *

Спустя час я сижу на подоконнике в своей комнате, смотрю на город, который теперь выглядит мрачно и враждебно, на небо, которое предало меня окончательно. Хватит прозябать в неизведанности, пора выяснить все как есть. «Родители» обещали мне раскрыть правду утром, но так долго я ждать не могу. Тем более они вряд ли знают то, что знает бургомистр. Решено, Ева-Алиса. Сегодня ты узнаешь всю правду… либо же погибнешь.

В последний раз оглядев комнату, я спрыгиваю с подоконника и камнем лечу вниз. У самой земли замедляюсь, тормозя о стену, и плавно опускаюсь на тротуар. Остановить такси я не решаюсь, чтобы не привлекать лишнего внимания, а потому просто бегу по темным и пустым улицам города, направляясь к его центру. Случайно выглянувшие в окно люди увидят лишь неясную тень, ныряющую в переулки и тихо выскальзывающую обратно.