Лестница (гет)

Северус Снейп был убежден в том, что напрасно появился на свет. Его рождение не принесло ни радости, ни счастья. И хотя мать на вопрос: «А ты меня любишь?» скупо отвечала «да», мальчик чувствовал, что это ложь.

В детстве почти не ощущаешь, насколько узок мир, в котором живешь. Северус не знал, что маленький домик с низким потолком, где в двух комнатах ютилась семья Снейпов, мог быть намного больше, светлее, уютнее. Он никогда не выходил дальше калитки, потому что всегда останавливал грубый окрик матери, но принимал как должное то, что его никогда не отпускали на улицу одного. Веселый смех детей манил, заставляя высовываться из окна и провожать взглядом быстро удаляющиеся фигурки.

— Мам, а почему мне нельзя на улицу? — длинные волосы падали на лицо. Северус подтянул шорты, державшиеся лишь при помощи ремня, и с надеждой посмотрел на женщину, ссутулившуюся над котелком. Губы ее шевелились, будто отсчитывая секунды.

— Не мешай мне, — тихо сказала она, стараясь не сбиваться со странного счета. — Ступай.

— Можно я пойду… погуляю?

— Нет! — темные глаза вспыхнули, и тут же потухли. — Тебе нельзя. Нам нельзя.

«Но почему? Почему нельзя? Чем я отличаюсь от других? Мама сказала, что я волшебник… Но ведь я слышал, что волшебников любят. Все хотят быть волшебниками!» — эта детская уверенность в том, что его поймут и примут таким, каков он есть, давала надежду. Надежду на то, что когда-нибудь мама одумается и осознает, что Северус похож на мальчишек, гоняющих по улицам на велосипедах.

Сам он не замечал за собой необычных способностей. Оставалось лишь заворожено слушать рассказы матери о далеком мире, где есть добрые и злые колдуны, где есть великолепный замок, многие века принимающий в своих стенах учеников, и верить, что очень скоро он тоже туда поедет.

Горькое понимание пришло в день, который должен был стать праздником. Воспользовавшись тем, что мама увлечена очередным зельем, Северус накинул потертую куртку, доставшуюся ему от отца, и вышел за дверь, тихонько притворив ее. После дождя пахло свежестью и ветром, и, шлепая по лужам, он наслаждался этим ароматом, не обращая внимания на грязную реку, больше похожую на сточную канаву, на раскиданные бутылки и спящего на лавке бездомного кота. Мальчик думал, что мама не права. Он не волшебник. Не может быть волшебником. Он обычный. Так почему нельзя на улицу?

— Эй, Чарли, смотри, что за мелкий идет!

— Да это же сын Снейпа! Того, что раньше преподавал в школе, а сейчас работает на фабрике по ту сторону реки! А что — похож, такой же красавчик!

Мальчишки дружно заржали, а Северус словно наткнулся на невидимую стену. Над ним смеялись и потешались, тыкая пальцами. Радужная картинка, нарисованная воображением, рассыпалась на части, как стекло, в которое попал мяч. Сказки не существует, есть одна жестокая реальность.

— Ты где эту куртку достал, дурак? Не великовата? — прошепелявил остроносый пацан, у которого не хватало двух передних зубов.

— Да он, по-моему, еще и разговаривать не умеет, — протянула девчонка лет двенадцати. — Иди отсюда, урод. Возвращайся в свой Паучий тупик, откуда пришел, а это наше место, слышал? И малышне здесь делать нечего.

— И кстати, на тебе, — самый старший, Чарли, вытащил из кармана скомканную бумажку и кинул ею в Снейпа, попав в плечо. — Купи себе чего-нибудь. Я помню, что Снейп всегда учил нас относиться с пониманием к убогим, — и они снова покатились со смеху.

Медленно подняв купюру с земли, на которую упали первые крупные капли начинающегося дождя, он посмотрел на компанию:

— Но я хочу с вами…

— Ты что, не понял? Тебе не место среди нас.

Эти слова звучали в ушах даже тогда, когда Северус уже забрался под одеяло в спальне, которую родители делили с ним. Дождь за окном усиливался, а он, вытирая лицо старым одеялом, пытался не слушать, как отец с матерью опять ругаются.

— Не надо, Тобиас!

Мама громко кричала. Северус схватил подушку и накрыл ею голову, однако звук ударов просачивался даже сквозь стену, казавшуюся картонной, забирался под старую рубашку, доставшуюся от отца, и отдавался в ушах.

— Мерлин, сделай так, чтобы мама перестала плакать! — умолял он шепотом. — Я не буду больше просить конфеты, я буду слушаться папу, не буду проситься на улицу, только сделай так, чтобы отец не бил ее!

Этот отчаянный шепот не успокаивал и не помогал. Жалобные стоны не прекращались до тех пор, пока Тобиасу не надоело истязать жену. Северус вытер слезы наволочкой и, стараясь не попадаться папе на глаза, пошел на кухню, где Эйлин обрабатывала ушибленные места каким-то раствором.

— Мама! — его худые ручонки тянулись к бледной шее, но тут же на них обрушились удары кухонной тряпкой.

— Иди отсюда, паршивец! Всю кровь мне уже выпили! Такой же, как отец — ничего не умеешь, а жрать всегда просишь! — всхлипнула она. — Ты хоть понимаешь, что тебе уже семь?! Семь! Ты же уже должен быть волшебником, а ты ноль без палочки, — Эйлин хлестала его по рукам вонючей тряпкой, которой только что вытирала со стола. — Неужели в него пошел? Сквиб.

Тогда мальчик не понял значения слова, сказанного с таким презрением, да и не до этого было: Тобиас, обдавая сына запахом алкоголя, схватил его за волосы. Мать не шевельнулась, только рука едва дрогнула, но страх перед расправой оказался сильнее призрачной родительской любви.

— Я что девку, что ли ращу?! Что за патлы? Какую чертовщину ты внушаешь паршивцу? Волшебство? Маги? Ха, никакого волшебства не существует, а твоя мамаша, на которой я по недоразумению женился, просто ничтожество! Ты понял, сопляк? И если ты веришь ей, то и ты — ничтожество.

Сильные пальцы, безумный взгляд, тонкие губы, растягивающиеся в злобной усмешке… «Мерлин, папа, что же ты делаешь?» …вскрик, боль, ненависть, желание ударить, слезы, рев… «Не трогай! Я же твой сын! Я люблю тебя!» …несколько шагов, взмах материнской палочкой, всполох света, ощущение полета, удар, боль, тьма… «Я не хотел».

Что-то холодное и липкое стекало по лицу, вызывая чувство тошноты. Северус лежал на спине, со лба только что убрали мокрую прядь.

— Что же ты наделал? Во имя Агриппы, что же наделал?

— Мама, — слабо позвал он. — Что произошло?

— Ты волшебник, — прошептала мать, и, несмотря на закрытые глаза, мальчик ясно представил, какой безумной улыбкой озарилось ее лицо. — Ты чуть не убил отца, — голос в одно мгновение изменился, превратившись в осуждающее шипение. — Тобиас и так ненавидит магию, а теперь… — Эйлин заплакала, и сын заставил себя открыть глаза, превозмогая боль в затылке.

Та же самая кухня, тот же стол, мама, ссутулившись, сидела на полу около мальчика. Ничего не изменилось. Только испуганные глаза и сжатые губы заставили его поежиться.

— Мама, я не хотел. Я хотел защитить тебя. Папа…

— Тише, не говори ничего. Он вернется. Не может не вернуться. Он просто маггл, привязанный ко мне пусть не любовью, но колдовством, — мать опомнилась, оглянувшись на Северуса: — Не обращай внимания. Несу, не знаю что. Он маггл, — повторила она, — а мы — волшебники, — Эйлин пошевелила губами, будто читая известную лишь ей молитву. Резко поднявшись, женщина быстро подошла к кухонному шкафчику и, пошарив рукой, вытащила из него пакетик конфет в помятой обертке.

— Держи, сынок, и запомни, что ты — не такой, как другие.

Заворожено глядя на невиданные сладости, Северус потянулся за леденцами, аккуратно взяв уголок упаковки. Эйлин вернулась к котлу, в котором что-то кипело уже третий день, а он попятился, чтобы выйти из кухни. Опрометью бросившись в ванную и не веря внезапной радости, закрылся там, соображая, на сколько дней должно хватить конфет.

«А что, если угостить ими тех ребят с площадки? Может быть, тогда она возьмут меня к себе?» — он задохнулся от предвкушения, одновременно пытаясь раскусить первую карамельку.

Северус залез на стул и заглянул в мутное зеркало, висевшее в ванной. Из-под длинной челки на него смотрели черные глаза, худое исцарапанное личико выглядело изможденным, а отцовская рубаха, порванная в нескольких местах, висела мешком. Перекатывая во рту конфету, он прошептал:

— Я должен научиться. Тогда мама поверит в меня. И папа.

* * *

Отец, разумеется, вернулся. Лишь спустя пару лет Северус понял, почему: магия заставляла даже самого упрямого человека делать то, чего хотел колдун. Тобиас вернулся и продолжал свою обычную жизнь. Снейп привык к запаху алкоголя, привык и к синякам матери. Он отучил себя плакать и умолять папу остановиться, перестал прятаться в ванной или спальне, когда родители начинали ругаться. Но с каждым днем сильнее становилось желание убежать из ненавистного дома как можно дальше. Ему надоели бесконечные ссоры и упреки, унизительные удары грязной тряпкой и полные злобы и опасения взгляды отца. К счастью, теперь, когда он научился контролировать свои способности, мама успокоилась:

— Ешь и иди, погуляй, — приказала она, ставя перед ним тарелку с кашей.

Как же ему надоела эта каша! Однако спросить, когда появится разнообразие, Северус не решился и принялся за еду. Под прожигающим взглядом, он съел все и потянулся за чаем, но получил удар по руке:

— Это для отца! Попей из-под крана!

«Конечно, для папы, — горько подумал он, глотая сырую воду. — Все для этого урода, который ежедневно избивает тебя. Все для него. А от меня требуется лишь идеальное знание зелий и заклятий. Разумеется, мама, все для него».

Он ненавидел отца настолько, что при его появлении сразу же убегал из дома, если была возможность. Вместе с ненавистью к Тобиасу пришла ненависть ко всем этим людям, живущим по соседству. К людям, у которых есть все. Эти магглы могли позволить себе покупать детям игрушки и одежду, жить в просторных домах и не запивать скользкую кашу водой, источником которой, по всей видимости, была соседняя речка.

Северус отчаянно завидовал соседской девчонке, которая приходила на детскую площадку, задрав нос, и демонстративно разворачивала шоколадку, купленную матерью в ближайшем магазинчике. Она словно не замечала мальчишку, глотавшего слюни при одном воспоминании о вкусе карамельки, съеденной на последнее Рождество.

— Что смотришь? — слегка картавый голосок заставил вздрогнуть. Она не совсем выговаривала букву «р», отчего становилось еще противнее.

Шоколад таял на солнце, стекая по хрустящей фольге, которая в свете солнечных лучей казалась серебряной, а девочка, вымазанная лакомством, все еще с ожиданием смотрела на Северуса. Он чувствовал, как пахнет сладкая конфета. Этот запах запоминался надолго, хотя возможность насладиться им выпадала лишь раз в год.

— Ничего, — холодно ответил он. Привычка держаться отстраненно выработалась за несколько лет подобного общения.

— А мама говорит, что ты — умственно отсталый, и что с тобой нельзя разговаривать, — заявила девочка.

— Вот и не разговаривай, — буркнул Северус, бросая на нее злой взгляд.

— Урод нищий, — резюмировала она, отодвигаясь подальше.

— Заткнись! — в отчаянии выкрикнул мальчишка, вытирая пот с лица грязной ладошкой. — Я нормальный!

— Нет! Ты — урод.

«Ненавижу», — мелькнула мысль, и руки сжались в кулаки.

Но ее светлые волосы уже мелькнули за кустом, на ветке которого остался маленький лоскуток ее платья. Едва сдерживая слезы, закусив до боли губу, Северус поплелся домой, пиная мелкие камешки и стараясь следить, чтобы великоватые ботинки не спали с ног. Запах дешевой выпивки ударил в нос, как только открылась дверь. Медленно сняв обувь и повесив на гвоздь куртку, которую носил даже в жару, он прошел в кухню и подергал мать за юбку.

— Мама, а можно мне купить шоколадку? — тихий вопрос повис в воздухе.

— Какую еще шоколадку? — резко спросила она, вытирая руки кухонным полотенцем. — Разве у тебя день рождения? Вот и не мешай: скоро придет отец, мне нужно успеть приготовить ужин…

Эйлин взмахнула палочкой, при этом украдкой поглядев по сторонам, словно проверяя, что за ней никто не следит. Огонь под кастрюлей, в которой варилось что-то кислое, утих, а Северус, задумчиво глядя на синеватое пламя, решил не сдаваться:

— Мам, я видел у одной девочки на площадке шоколадку. Ей купили. Я тоже хочу, — шепотом закончил он.

— Хочет он! — с досадой повернулась к нему мать. — Нужно умерить желания! У нас денег почти не осталось, а отца недавно с работы уволили. На что мы будем жить? Шоколадку ему подавай… — продолжая бурчать себе под нос, Эйлин принялась помешивать суп.

Она разговаривала с сыном, как с ровесником, и никогда не задумывалась над тем, что ребенок не умеет понимать некоторых вещей. Со временем пришло знание, что семья не может позволить себе многого. Северус носит за отцом одежду, потому что нет денег на новые рубашки, он лишь один раз в жизни ел волшебные сладости, потому что мать подарила пакетик леденцов однажды — когда узнала, что способности мага у ребенка все-таки есть. Его не принимают соседские дети, потому что он нелепо выглядит в своей мешковатой одежде. А еще ребенок ненавидел свой нос, за который его постоянно дразнили. Часами можно смотреть в зеркало, но ничего не изменишь: да, все-таки урод.

Он все это понимал, но изменить пока что не мог. Снейп понимал, что не нужен родителям, что для них сын — обуза. Постоянные ссоры вскоре перестали казаться трагедией. Какой смысл обвинять в черствости отца, когда мать раз за разом прощала его? Эйлин с маниакальным блеском в глазах хватала Северуса за руку и, прижимая к себе, отчаянно шептала:

— Папа не желает нам зла и хочет, чтобы ты вырос достойным человеком, вот и воспитывает тебя…

— А тебя он тоже воспитывает? — спросил как-то Снейп, за что получил удар по губам.

— Не смей так об отце!

— Когда же ты поймешь, что он любит только себя?! — крик сорвался на визг, но тут же прекратился, когда мать схватилась за палочку.

— Ты будешь слушаться! — властно произнесла Эйлин. — Меня и отца.

— Я ненавижу его, — прошептал Северус. — Хоть бы он… — договорить «умер» не получилось, потому что из раны на щеке хлынула кровь.

Мать заплакала и села прямо на пол, закрыв лицо руками, а он кинулся в ванную и, промыв ссадину, нырнул под низкий столик. Пошарив ручонкой среди мелкого хлама и мусора, который лежал здесь годами, мальчишка вытащил на свет что-то, завернутое в фольгу. Хотел приберечь, да видно не получится.

Доедая последний кубик шоколадки, спрятанной еще на Рождество, Северус повторял про себя словно мантру:

«Я хочу в Хогвартс. Как можно быстрее».

С наступлением лета в жизни Северуса Снейпа ничего не изменилось. Разве что теперь можно было не появляться на глазах у родителей с утра до ночи, чему он несказанно радовался. Грязные улицы и неприветливые люди самого бедного района Лондона были все-таки лучше, чем темная спальня или провонявшая зельями кухня. Смрад, стоящий в доме Снейпов, въедался, казалось, в кожу, в одежду, в волосы. Может быть, именно поэтому Северус любил дождь, а еще больше любил ветер, оставлявший запах свежести и ощущение чистоты.

Он бродил по городу бесцельно, лишь бы не видеть опухшее лицо отца и не чувствовать на себе недовольный взгляд матери. Поеживаясь от утреннего холода, Снейп шел по проулку, поправляя на ходу куртку, норовившую сползти с плеч. Лодыжки, не прикрытые коротковатыми джинсами, замерзли, но он упорно не замечал дрожи в коленях, оглядываясь по сторонам в поисках помещения, где можно согреться. Боязнь зайти в ближайшую лавку, где с подозрением косились на нелепо одетого ребенка, была буквально растоптана желанием оказаться в теплом магазине. Продавщица обернулась на звон колокольчиков, и Снейп постарался стать как можно незаметнее.

— Мама, — маленькая девочка потянула высокую женщину за рукав. — Мам, смотри, какая игрушка! Давай купим?

— Лили, ты же знаешь, что мы не можем себе этого позволить.

Фраза, которую Северус часто слышал от своей матери, резанула слух.

— Ну мам! А Петунье ты купила!

— У Петуньи был день рождения, а твой праздник только в январе.

— Это же нескоро!

— Успокойся, дочка, — сказала женщина, рассеянно оглядывая товары. Она явно думала уже о чем-то своем, не обращая внимания на девочку.

«Оказывается, не я один такой, — подумал Северус. — Этой Лили тоже не повезло. Ну ничего: как только я попаду в Хогвартс, все закончится. У меня будет все, что захочу…»

Он мысленно осекся, увидев, как плюшевое животное перелетело через барьер витрины и упало прямо ей в руки.

«Не может быть. Мне ведь не показалось?» — покупатели толкали застывшего в недоумении мальчишку, но ему было все равно.

«Этого просто не может быть!» — он поправил куртку и шагнул вперед.

Ухмыляясь, девочка поплелась за матерью, а Снейп, как привязанный, пошел следом. Любопытство вело его по узким переулкам, не позволяя отстать от семейства ни на шаг. Как эта магла заставила игрушку оказаться у нее в руках — уму непостижимо! Северус видел, что мать много раз применяла заклятие левитации, и один раз даже сам пытался поднять стакан при помощи магии, но чтобы вот так — взглядом… Но ведь мама же рассказывала, что среди маглов тоже есть маги, хотя поверить в это трудно — чтобы среди этих обычных людей, не способных даже на самое простенькое колдовство, появились хорошие волшебники, да еще и в таком возрасте? Вряд ли. Этому надо учиться долгие годы. Северуса научат в Хогвартсе. А эта девочка?

«Как только я попаду в школу, я стану сильнее. И я отомщу отцу. «Обыкновенный бездарь», говоришь, папа? Да нет, просто такой же, как все остальные дети. Да и от кого мне научиться? Ты же матери совсем не разрешаешь палочкой пользоваться, боишься все, что она порчу наведет. Дурак, она же тебя любит. Не знаю, правда, за что? За что можно любить постоянно пьяного, измывающегося над тобой мужа и преданно заглядывать ему в глаза? Она тебя любит. А вот меня — нет».

Снейп вздрогнул, когда дверь магловского дома захлопнулась. Северус еще с полминуты стоял неподвижно, глядя, как зажигается свет в окнах, после чего медленно развернулся и посмотрел на табличку с адресом. Разумеется, он вернется сюда. Он чувствовал, что так нужно. Да, Северус был самым обыкновенным ребенком, но эта девчонка не была обыкновенной.

* * *

«Черт, ну почему я не могу попасть?!» — Северус бросал камешек за камешком в окно Лили, но все время промахивался.

Ее белобрысая сестра опять устроит скандал, если увидит его на пороге, поэтому нужно использовать старый, испытанный способ: попытаться позвать Лили на улицу.

«Сестра, сестра», — прошептал Снейп и поморщился.

Кто бы мог подумать, что Лили и та наглая девчонка, пожиравшая шоколад на детской площадке, — сестры? Такие разные! Но в то же время такие похожие: они любили солнце и конфеты, обе боялись бабочек, когда те подлетали близко, и обе с одинаково жалобными лицами рассматривали товары в магазине игрушек. Одинаковые. Но почему тогда одной позволяют все, а другую ставят на место, напоминая о недостатке средств? Неужели старшую любят больше? А может, все дело в том, что эти маглы не жалуют волшебство? Но ведь они-то не знают, что их дочь — колдунья.

Позже Северус понял, что все на самом деле проще: белобрысая умела притворяться и хитрить, выпрашивая у родителей желанный подарок. Снейп много раз видел, пока следил за девочками, как она со слезами на глазах клянчила сводить ее в парк на аттракционы, а если не помогало — закатывала истерики. Лили же тихо стояла в стороне, даже не смея заикнуться о том, чтобы пойти вместе с сестрой.

— Я так не умею, — упрямо твердила она Северусу, когда тот пытался объяснить, что Петунья — подлая эгоистка.

— Я тоже не умею, — признался Снейп, — но придется научиться: без этого не прожить. А твоя сестра — дура, — выпалил он. — Ни во что тебя не ставит. И только потому, что ты — другая.

— Не говори так, — тихо сказала Лили. — Она же моя сестра. Ты же ведь любишь своих родителей, несмотря на то, что…

— Люблю, — неуверенно начал он, — наверное. Но видеть их не хочу. Скорее бы в школу.

— А вдруг меня не возьмут?

— Ты что?! Если тебя не возьмут, то уж других маглов… маглорожденных…

— Ты соврал мне, — Лили посмотрела ему прямо в глаза.

— Соврал?

— Да. То, что я — маглорожденная, имеет значение. Это очень плохо.

— Неправда! С чего ты взяла?

— Ты не умеешь лгать.

— Я научусь, — не подумав, выпалил Снейп.

— Не надо, — улыбнулась Лили. — Мама сказала, что людей, которые не врут, очень мало.

— Мы поедем в Хогвартс. Я обещаю.

Она поднялась с травы и села на колени напротив него. Теплые ладошки, доверчивый взгляд и тихий шепот:

— Ведь ты же не обманешь?

— Никогда.

* * *

— Сука! Держи его, Снейп! Этот маленький гриффиндорский поганец следил за нами! Ты кто такой?

— Отпусти!

— Не отпущу, пока ты, тварь мелкая, не скажешь нам, что ты здесь делал и что вынюхивал? — раздался глухой удар и судорожный вздох: мальчишка скорчился от боли.

Северус устало прикрыл глаза. Какие же идиоты! Ты, Мальсибер, и ты, Эйвери! Ты тоже, Нотт, не лучше. Зачем, спрашивается, избивать парня, если в кармане лежит Сыворотка правды? Зачем вообще было собираться там, где их могли услышать? Конспираторы хреновы… Вам бы только за Блэком, да за его дружками следить. За оборотнем. За Поттером.

— Снейп, ты чего? — недоуменно протянул Вернер, взглянув на побледневшего однокурсника.

— Ничего, — он не почувствовал, как ногти впиваются в ладони, и лишь белые полоски на коже говорили о том, чего ему стоило сдержать себя. — Да оставьте вы его, — звук напоминал шипение, с каким капля воды исчезает на раскаленной сковороде.

Он люто ненавидел это сборище двинутых на темной магии фанатиков. И в то же время обожал Темные искусства. Они вызывали у него желание узнать все тонкости, овладеть тайнами, о которых большинство однокурсников и не ведало, постичь то, что обычному волшебнику не дано. Да, он любил экспериментировать и изобретать заклятия такого сомнительного свойства, что опасался опробовать их даже на злейших врагах. А ведь как иногда хочется направить палочку на Поттера и прошептать несколько слов! Даже не прошептать, а просто подумать — никто бы не узнал, что это сделал Северус. Тогда что же мешало? Что останавливало?

Северус ночами читал книги, правдами и неправдами добытые из Запретной секции библиотеки, по крупицам собирая полузабытые формулы, известные лишь сведущим. Он терпеть не мог этих мудаков, готовых идти за хозяином на край света. Но изворачивался, притворялся и лгал лишь ради того, чтобы не оказаться изгнанным из круга людей, которые могли дать ему самое главное знание. Знание Темных сил.

Снейп брел по коридорам Хогвартса и не мог понять, зачем все это нужно? Зачем ему магия, которая никому не принесет ни радости, ни пользы? Власть? Нет, определенно, она ему не нужна. Сила? Хотелось бы, конечно, отомстить этим уродам из Гриффиндора. Растоптать, уничтожить, избавиться, не видеть.

Мерлин, так что же мешает?

Шаг.

Черт, как же чешутся руки поставить сволочей на место!

Шаг.

Северус, ты мудак.

Еще один шаг.

Снейп, сколько можно себя останавливать?

Узкая лестница.

Для чего же ты учился Темным искусствам?

Ступенька исчезла.

Что тебя останавливает?

Успеть перепрыгнуть.

Ты научился обманывать и лгать.

Секунда, чтобы успеть.

Ты умеешь постоять за себя в открытом поединке.

Прыжок.

Ты талантливый маг.

Лестница поворачивается.

Ты знаешь больше, чем все гриффиндорские козлы вместе взятые.

Мне надо в другую сторону.

Ты почти выбрал свою дорогу.

Остановка.

Ты выбрал темную сторону.

Секунда.

Тьма — твоя жизнь.

Шаг.

Ты выбрал свою дорогу, она — свою.

Еще один.

Она тебя никогда не простит.

Спуститься по лестнице.

Ты променял все на желание отомстить.

Подземелья.

Ты променял Лили на тщеславие.

Винтовая лестница.

Что мешает тебе, Северус?

Шаг.

Лили.

Удар сердца и тишина.

Она стояла около Поттера. Она целовала его.

«Ты предал меня!»

Я предал?

А ты, Лили?!

Грязнокровка. Я был прав. Нельзя так думать, Снейп.

Ненавижу. Ненавидишь ли? Почему же тогда так больно?

Чертовы слезы.

Грязнокровка.

Это слово, сорвавшееся с губ. Откуда оно взялось? Грязнокровки. Их полно в Хогвартсе. Да, все они — грязнокровки. Эйвери и Мальсибер любят это словечко. А Северус Снейп очень быстро учится. Друзья, благодаря которым можно получить силу и власть.

Да на хрена они мне?!

Друзья, которые никогда таковыми не были. Друзья, которые станут ими поневоле. Потому что больше у Снейпа никого не осталось. Друзья, которые всему научат и поведут нужной дорогой.

«Ты выбрал свою дорогу, я — свою».

Воистину. Теперь да. Ты отшвырнула меня на эту дорогу. Выкинула, как щенка.

Лили. Ненавижу. Грязнокровка. Замолчи!

Девочка, которая была уверена, что он не умеет лгать.

Собственность Поттера. Подстилка. Вещь.

Но я действительно щенок, который не сможет забыть хозяина.

«Ведь ты же не обманешь?»

«Никогда».

Уже обманул.

А слово «грязнокровка» надо забыть. Я клянусь, что больше никогда в жизни не произнесу его.

— Мальсибер, я согласен.

— Ты хорошо подумал? Знаешь ведь, что обратной дороги не будет.

«Обратная дорога есть всегда… Но только не в этом случае».

— Я все обдумал. Я согласен.

Северус долго шел к этому решению, словно приближался к прозрачной завесе, превратившейся в непробиваемое стекло. Один единственный толчок — и он уже по другую сторону, а пути назад нет. Пропасть, поглощающая его прошлое, забирающая чувства, заставляющая спускаться все ниже и ниже. Стеклянная дверь, открыв которую, Снейп начал шагать по ступеням, погружаясь во тьму, изредка оглядываясь на то, что осталось за гранью.

По эту сторону нужно притворяться и лгать.

«Я так не умею», — упрямо твердила Лили в детстве.

Упрямая, слишком справедливая девчонка! Мерлин, Лили, как же мне этого не хватает! Одно слово, один звук. Чертова гордость. Отрезать себе язык. Если бы можно было!

«Я тоже не умею, но придется научиться: без этого не прожить».

Она не смогла, а он научился.

Северус Снейп старался не слушать то, о чем говорила высокая, темноволосая женщина. Он бесконечно устал. Почему-то болело сердце, и ныли виски. Из-за этого даже пришлось прикрыть глаза, чтобы удержать уплывающее сознание.

«Чертовы сборища! Они называют их «Играми смерти»… Ничего себе «игры»! Разумеется, охота на магглов всегда была делом веселым в понимании моих… друзей».

Мерлин, ну почему эта компания фанатичных шизофреников так ему противна? Ведь и Белла, которая сейчас разглагольствует о «правом деле», и Люциус, со скучающим видом стряхивающий с мантии пылинку, и даже Нотт, ничем, кроме изобретения заклятия Грез, не интересующийся, уважают умения и знания Северуса. И пусть их кривые и надменные ухмылки сопровождают его повсюду — они не могут обмануть. Они сменяются чуть ли не подобострастным выражением, когда Пожирателям нужна очередная порция наркотика или напиток, вызывающий забытье.

Культ Лорда, магглы-жертвы, приносимые ему, и ни слова правды — все существование свелось к отчаянным попыткам доказать хозяину верность и изощренным развлечениям — тотализаторам, экспериментам, пыткам.

Снейп открыл глаза и поморщился: Белла продолжала вещать о превосходстве волшебников, о великом замысле Лорда, о роли Пожирателей в истреблении «маггловского отродья». А он, краем уха слушая ее речи, пытался восстановить в памяти события вчерашнего дня.

Ночное собрание давало о себе знать: немного тошнило, а голова кружилась от наркотика. Стоило сделать резкое движение, сердце заходилось в быстрых, рваных ударах, в висках стучало, а желудок сжимался в липкий комок. Снейп отравлял сам себя, ведь зелье, которым Пожиратели пропитывали табак, готовил он. Клубы дыма под потолком подземелья, казалось, можно было пощупать. Посторонний вряд ли мог бы различить людей в масках: абсолютно одинаковые мантии, черные метки на предплечьях и блестящие глаза в узких прорезях. Они рассаживались по местам, и начиналось представление.

Это был настоящий театр. Северус помнил, как ребенком он случайно увидел спектакль кукольного театра. Мало кто знал тогда, что в Лондоне есть человек, который всю свою жизнь посвятил куклам. Он собирал их, коллекционировал, создавал сам, берег и жил постановкой маленьких сценок. Огромный город не привлекал кукловода, который людным площадям предпочитал тихие грязные улочки бедных районов, где дети охотно собирались, чтобы посмотреть очередную сказку. Снейп шел из магазина, аккуратно завернув в куртку купленную для отца бутылку, чтобы чужие глаза не увидели, что именно он несет. Веселый смех и шум привлек его, и Северус, недолго поколебавшись между желанием подойти поближе и страхом перед наказанием за опоздание, протиснулся к ширме. Куклы, словно живые, спорили о чем-то. Это казалось странным и неестественным, и Снейп уж было подумал, что встретил еще одного волшебника — не могут куклы двигаться и говорить сами — как заметил, что их руки и ноги дергают за нитки. Тогда разочарования не было: увлекательное зрелище поражало своей простотой и изяществом; он лишь отметил про себя, что магглы очень изобретательны и порой придумывают вещи, которые удивляют больше, чем магия. Во всяком случае, в тот момент так казалось. С возрастом пришло понимание, что вся жизнь Северуса похожа на кукольный театр.

Темный Лорд был таким же коллекционером, как тот лондонский чудак. А Пожиратели — каждый из них — были его куклами. Такими же куклами, как и обычные магглы, которые становились жертвами их «игр смерти».

Очередная игра окончилась так же, как и все подобные забавы. Маггл долго метался по клетке, уворачиваясь от заклятий. Когда Круциатус настигал его, падал на пол, леденящий крик разносился по подземелью, Пожиратели смеялись и поднимали собственные палочки, чтобы тоже поучаствовать в экзекуции. Северус делал безразличное лицо и пытался не смотреть в сторону дергающейся на полу жертвы. Он не видел смысла в этих действиях, не понимал, как можно получать удовольствие, глядя на извивающееся тело. И если убийство можно было оправдать очищением мира от грязной крови — именно так Снейп успокаивал себя после очередной охоты на магглов — то пытки нельзя было оправдать ничем. Чтобы не сойти с ума от осознания того, что Пожиратели делают, он вспоминал вечно пьяного отца, уговаривал себя, что все простаки — жалкие и никчемные как Тобиас, но все-таки вздрагивал, когда произносили слово «грязнокровка». Сам он поклялся себе, что оно никогда не слетит больше с его губ. Северус пытался представить, что это не безликие магглы, а злейшие враги, отчего становилось немного легче.

«Ты привыкнешь, нужно только первое время продержаться, перебороть себя».

Вскоре Снейп действительно привык к этому зрелищу. Привык к крикам, к виду искаженных болью лиц, даже привык бездумно поднимать палочку и произносить нужные слова, чтобы вновь и вновь слышать мучительные вопли, становившиеся невыносимыми, когда хозяин ставил очередной эксперимент.

Эксперименты — единственная игра, в которой Лорд принимал участие лично, за исключением разве что охоты. Он садился в высокое кресло, несколько секунд поглаживал пальцами палочку, после чего спокойно, со скучающим видом поднимал ее и кивал помощнику, чтобы тот засек время казни. Его бледное лицо превращалось в маску, а темные глаза внимательно следили за его игрушкой.

Да, хозяин любил эксперименты, ему нравилось наблюдать, как с каждым взмахом палочки жертва сходит с ума. Нравилось исследовать, почему один маггл умирает, а другой лишь теряет рассудок. С извращенной тщательностью он считал количество взмахов палочкой и запоминал время, в течение которого человек становился безумным существом. Это доставляло ему истинное удовлетворение — почувствовать себя первооткрывателем и знатоком человеческого бытия. Темный Лорд считал все остальные забавы лишь смехотворным времяпрепровождением, поэтому тотализатор — любимая игра Малфоя и Мальсибера — стала подпольным развлечением.

Каждый из них спускался в подземелье, где содержались пойманные во время рейдов в Лондон магглы, и выбирал одного из них — наугад, бессистемно. Движимые заклятием, они могли драться насмерть, а улюлюкающая толпа делала ставки и в сотый раз задавала вопрос: «Кто же из двух «М» победит — марионетка Малфоя или марионетка Мальсибера?» Эти люди — не больше, чем развлечение: Пожирателям казалось остроумным повелевать теми, кто уже давно должен быть порабощен.

Северус тоже иногда делал ставки: выжидательный взгляд спорщиков не обходил его стороной, и, чтобы не выделяться, приходилось доставать из кармана пару галеонов. Да, ставки были невелики, ведь забава состояла не в попытке нажиться на поражении соперника. Деньги — символическая ставка на жизнь никчемного маггла — не играли никакой роли. Лишь один человек имел право стоять в стороне и наблюдать за действом: Белла, конечно, иногда принимала участие в тотализаторе, но самое большое удовольствие получала не от этого. Она обожала избавляться от марионеток, слушать их крики, от которых Северусу хотелось зажать уши и оказаться как можно дальше от места экзекуции. Лестрейндж, как никто другой, понимала Лорда. Извращенный ум и ее фанатичная преданность сделали Беллатрису правой рукой хозяина, поставили на одну планку с Малфоем. Снейп считал, что стоит опасаться именно ее — ту, которая за один благосклонный взгляд хозяина готова разорвать любого: будь то простак, будь то Пожиратель. К тому же, Белла, пожалуй, единственная, кто считал Северуса ненадежным. Так она выражалась. И в глубине души Снейп был с ней полностью согласен. Он сам чувствовал, что никогда не будет предан общему делу так, как все эти люди. Никогда не сможет отдать жизнь за хозяина, не сумеет сломать себя, не забудет, как когда-то говорил, что никогда не обманет.

«Зачем я согласился на это? Что толкнуло на такой поступок? Перед кем я рисуюсь? Перед фанатиками, которые, наблюдая за мучениями безликого маггла, получают глубочайшее удовлетворение? Да им абсолютно все равно, есть среди них Северус Снейп или нет его. Прикрываясь лозунгами общего дела, они друг друга даже не видят. Детство кончилось. Нельзя уже просто попросить взять тебя в компанию и остаться безнаказанным. И никто не поможет, никто даже не заметит, если я окажусь на месте этого мальчишки, извивающегося от боли на полу. Обратного пути теперь нет. А жаль».

Северус часто задавал себе вопрос: что, если бы можно было повернуть время вспять? какую дорогу он бы выбрал? Ответа Снейп найти не мог. Да, за полтора года ему надоела такая жизнь, осточертели бесконечные собрания и бредовые идеи. Надоело отчасти детское стремление кому-то что-то доказать. Даже если допустить, что вернуться можно, куда он пойдет? Он уже падает все ниже и ниже — словно пинком с лестницы скинули. Ну как теперь вновь подняться и заставить себя шагать вверх? Хождение по грани становилось невыносимым: одно неверно сказанное слово, одно неверное движение могло стоить жизни. Темный Лорд умел проверять своих слуг: пройти проверку означало стать таким же, как они. И Северус чувствовал, что его экзамен уже не за горами.

* * *

Он не перешел грань, потому что не успел пройти экзамен. Хотя задание было очень легким — проследить за директором Хогвартса. Что может быть легче? Не убить, не пытать, а просто ходить за ним по пятам и пересказывать хозяину разговоры, докладывать о встречах, но при этом оставаться незамеченным. Снейп боялся лишь одного, что за этим заданием скрывается нечто большее. Не зря же Лорд приказал следить именно за Дамблдором — быть может, сомневается в нем, думает, что он не сможет выбрать? Северус был осторожен: не попадаться на глаза старику, когда тот владеет легиллименцией, очень сложно, но выполнимо. Лишь один раз совершил ошибку: хозяин кабака, где директор встречался с какой-то женщиной, буквально поймал его за шкирку, как щенка. И Дамблдор не поверил жалким объяснениям. Разумеется, не поверил, но вида не подал. Наверное, еще надеется, что Снейп одумается. Да никогда. Никогда он не будет служить этому старику. Правда, сам себе не мог объяснить, почему? Опять детские обиды? Вспоминалось, как директор даже не пытался обуздать заносчивых гриффиндорцев, и лишь грозил им пальцем. Он не предаст Темного Лорда, ведь Лорд, в отличие от Дамблдора, пообещал ему защиту в обмен на верную службу.

Как только Снейп донес об услышанном хозяину, задание мгновенно поменялось. Создавалось такое ощущение, что он не хотел, чтобы Северус понял всю значимость пророчества. Волдеморт приказал ему убить первую же магглу, у которой на левой щеке будет родинка.

«Такой вот каприз», — подумал Снейп, поклонившись.

Теперь действительно все. Он станет хладнокровным убийцей, уничтожающим людей по первому слову хозяина. И обратного пути не будет. Ну и пусть. Выхода все равно нет.

Северус не успел перейти грань. Пророчество не давало ему покоя. Слонялся по многолюдным улицам в поисках девушки с родинкой на щеке, а сам думал о том, что такие предсказания обычно сбываются. Неужели хозяин уязвим, несмотря на слухи о бессмертии? Мысли путались, Снейп рассуждал то о пророчестве, то о предстоящем убийстве, которое так и не совершил. Не успел. И слава Мерлину. Он предал Темного Лорда в тот самый момент, когда узнал имена его будущих жертв.

Северус Снейп ненавидел походы по магазинам. Стойкая аллергия на торговые лавки порождалась непонятным детским страхом быть изгнанным из них. Естественно, это глупо. Он взрослый человек, да и заходит лишь в несколько павильонов, которые торгуют ингредиентами для зелий… Но поделать с собой Северус ничего не мог: каждое посещение Косового переулка превращалось в пытку. Иногда Снейп даже думал, что если бы встретился с боггартом, он непременно превратился бы в маггловский магазин — они и вовсе вызывали парализующий ужас, сколько бы он не убеждал себя в том, что это абсурд.

Именно поэтому Снейп долго откладывал неприятный поход, но, получив с совой письмо, понял: тянуть больше нельзя. Северус трансгрессировал в центр Лондона, думая о том, что давно пора забросить это гиблое дело, но совесть почему-то именно в этот момент поднимала голову и нудно вещала о долге и нравственности.

Продавцы всегда косились в сторону странно одетого мужчины, но ничего, разумеется, не говорили, во всяком случае, пока он находился в лавке. После его ухода начинались длинные беседы, целью которых было даже не обсудить необычного посетителя, а отвлечься от скучной работы.

— Отойди от витрины! — Северус вздрогнул: резкий голос ворвался в мозг, вызвав отнюдь не лучшие воспоминания.

Невольно он обернулся, взгляд наткнулся на высокую, худую женщину, которая подталкивала к выходу черноволосого мальчишку.

— Дадлик! Малыш, смотри, какая игрушка, давай мама тебе купит? Эй, ты, отойди, я сказала, от витрины, несносный ребенок!

Полный мальчик, больше похожий на поросенка, перемазанного шоколадом, апатично смотрел на большого плюшевого слона, которого мать предлагала в качестве подарка. Его и без того розовые щеки налились румянцем, казалось, он не может решить, нужна ему подобная игрушка или нет. Снейп невольно удивился, насколько быстро меняется тон женщины с раздраженно-презрительного на ласково-приторный, но сейчас это его мало волновало, потому что он словно в замедленной съемке наблюдал за худым мальчишкой. Тот прижался носом к стеклу, проводя по нему ладонями, майка болталась до колен и сползала с одного плеча, люди, проходившие мимо, толкали мальчонку, но тот не обращал внимания. Огромные детские глаза завороженно рассматривали яркие игрушки, которых у него, скорее всего, никогда не было. Тетка схватила его за руку и потащила за собой, в то время как поросенок жевал уже третью шоколадку и противным голосом просил пить. Даже если бы рядом с Петуньей не было племянника, Северус все равно узнал бы ее: уж слишком она была похожа на саму себя в детстве: та же худоба, те же кудрявые светлые волосы и странная быстрая походка, будто Петунья куда-то спешит против своей воли.

«Мальчишку Поттера мне нужно спасти, теперь я это знаю», — мелькнуло в голове.

Если до встречи с ним эта потребность была смутной, неосознанной и вызванной лишь внушениями директора, то теперь Снейп знал: да, он ненавидит этого выродка Поттера, но все равно костьми ляжет, чтобы он остался в живых, как бы банально это не звучало. Снейп оглянулся на звук колокольчика и закрывшейся двери, посмотрев вслед женщине и мальчикам, один из которых плелся позади, запинаясь и поправляя великоватые штаны.

«Как же все-таки любит пошутить жизнь: этот мальчишка до жути похож на меня. Я смотрю на него и вспоминаю, как просил у матери шоколадку, а она отмахивалась, будто от надоедливой мухи, как приходилось носить отцовские вещи, которые были на десяток размеров больше, как меня прогоняли с детской площадки и смеялись вслед. Лили не хотела бы такой жизни для своего сына, но здесь я не в силах помочь. Я сделаю лишь то, что могу — сохраню ему жизнь», — Северус застегнул последнюю пуговицу на плаще и быстро зашагал под гору.

* * *

Снейп нехотя подошел к обшарпанной двери и медленно поднял руку, чтобы постучать, однако несколько секунд еще стоял в нерешительности. Дверь распахнулась нескоро, лишь после того, как на окне чуть дернулась занавеска, мелькнула чья-то тень, шторка дрогнула еще раз, и только тогда раздался скрип. Северус молча, не глядя, прошел в дом, поставил на стол коробку и резко развернулся, встретившись взглядом с высохшей черноглазой женщиной.

— Принес?

— Конечно, иначе бы не пришел. Мне не доставляет никакой радости заходить просто так.

— Неблагодарный ты, собственной матери лишний раз помочь не хочешь, — вздохнула Эйлин, вытирая руки о фартук и склоняясь к тихо кипящему котлу.

— Да ну? — усмехнулся Снейп. — Я пришел к тебе, а ты, как в детстве, бросаешься к этому чертовому котлу! Как в детстве, тебя абсолютно не волнует, где я, что делаю, и это хорошо. Это прекрасно сейчас, когда мне уже двадцать семь, но тогда, когда мне было девять, я хотел, чтобы ты обращала на меня хоть каплю внимания, а ты интересовалась только зельями. Я могу теперь понять отца, который ненавидел волшебство — я бы тоже возненавидел, — Северус говорил тихо, но каждое слово давалось ему с трудом. — Ты добилась своего: я стал великолепным зельеваром и талантливым волшебником, но на этом все. За что же я должен был тебе благодарен, скажи мне, ну!

— Два раза против часовой, после добавить две щепотки крыльев… — бормотание бесило, но Снейп давно научился сдерживаться. — За то, что родила тебя, вырастила… А ты меня ни в грош не ставил.

— Ты сама не замечала сына — только и знала, что ворчать: учись, тренируйся, а я слушался и думал, что все правильно.

Эти упреки были детскими и несерьезными, но… сколько же лет он хотел высказать все!

— Неблагодарный ты…

— Неблагодарный? А за что благодарить-то? За то, что все детство я проходил в обносках? За то, что считал себя никчемным? За то, что до сих пор вздрагиваю, когда захожу в этот дом, который и родным-то назвать не могу?

— Здесь, здесь твой дом, а где же еще?

— Моим домом всегда был Хогвартс. Несмотря на то, что и там не всегда было сладко, опять же из-за тебя! А сейчас у меня вообще нет дома, и слава Мерлину, что здесь я появляюсь редко.

— Ты бы почаще заходил-то, сынок, — Эйлин вновь присела около кипящего варева, не слушая, что говорил Снейп. — После того, как отец помер, совсем я одна осталась.

— Ты не одна, — жестко ответил Снейп. — У тебя есть твои зелья, — он хлопнул дверью и быстро зашагал по пыльной дороге.

* * *

Нет разницы между короткой жизнью и длинной, ибо настоящее равно для всех. Смерть неизбежно заберет нас, и вопрос только в том, когда это произойдет — раньше или позже.

Тяжелые мысли ворочались в голове, словно огромные скользкие змеи, когда Снейп стоял в полном одиночестве над гробом. У Эйлин не было подруг и даже знакомых, поэтому на похоронах ее присутствовал только сын. Северус много раз глядел в лица покойников: умиротворенные и безмятежные. Если бы все живые люди были такими же, то, наверное, мир стал бы добрее и великодушнее, но это неосуществимо, подумал он, разглядывая синеватое лицо матери.

— Снейп, — тихий голос оторвал от мыслей. Северус обернулся и увидел высокую женщину, которая комкала в руках платок.

— Да, — он не понял, спрашивала блондинка или утверждала, и потому ответил в таком же тоне.

— Ты меня не узнаешь?

— Хм, ты что, действительно считаешь, что я настолько глуп? Странно, что ты меня вспомнила — ты же меня ненавидишь.

— Вот поэтому и запомнила, — Петунья огляделась по сторонам. — Я бы никогда не спросила, наверное, но прошло много лет, и я не могу больше так…

— Что ты здесь делаешь? — внезапно спросил Северус, но Петунья, разумеется, не поняла, что таким образом он хотел оттянуть непростой разговор, тяжелый для обоих.

— У мужа отец умер, — нехотя ответила она. — А у тебя тоже кто-то… — миссис Дурсль покосилась на могилу.

— Да, мать, но не стоит приносить соболезнования. Ненавижу церемонии. Я думаю, тебе лучше не задавать твой вопрос.

— О чем ты?

— Лучше не знать, тем более, я не думаю, что ты рассказала мальчишке…

— Что с ней… случилось? — Петунья теребила край платка и не смотрела в черные глаза, но чувствовалось, что она разрывается между желанием узнать, что же все-таки произошло, и страхом перед правдой.

— Тебя это интересует? — Северус вскинул брови. — Странно, помнится, в детстве ты ее ненавидела и обзывала уродкой, не так? Нет?

— Я и сейчас ненавижу! — выкрикнула Петунья. — И всегда ненавидела!

— Ты просто завидовала.

— Чему это? — обозлилась она.

— Ты думаешь, если мы с Лили были младше, то ничего не понимали? Не понимали, что ты исходила злобой, когда видела наше волшебство, что ты заставила себя ненавидеть, чтобы не казаться себе никчемной!

— Неправда!

— Правда. Ты была озлоблена и просто завидовала, злоба не давала взглянуть на вещи объективно.

— Да откуда ты знаешь?

— Да потому что я сам был когда-то таким. Всего несколько лет назад я возненавидел Лили за то, что она отвернулась от меня, и утонул в этом самообмане. Хотел доказать себе ее неправоту и, тем самым, убил… Я не виноват в том, что рассказал о пророчестве, ведь не знал, о ком оно. И пусть Дамблдор пытается меня переубедить — я-то знаю, что старик придумал замечательную уловку, чтобы заставить меня защищать мальчишку. Но я и без того был согласен.

«А ведь я тоже был когда-то таким — заставил себя перебороть желание поступить на один факультете с Лили, потом назло себе перешел на темную сторону, чтобы доказать что-то кому-то. До сих пор не знаю, кому и что доказывал, но теперь понимаю: это все было бессмысленно. В этой жизни — одни аксиомы, а доказательств нет и не будет, ибо у каждого своя правда, и старик Дамблдор прав: у нас есть цель, которой нужно достичь. Или хотя бы попытаться».

Снейп смотрел на буквы, высеченные в камне, не испытывая грусти: нет, он не ненавидел мать, но всегда считал, что она приложила руку к тому, во что он превратился. Взглянув на Петунью, он тихо начал:

— Ее убил человек, которому я сейчас служу. Ненавижу его и служу, понимаешь? Потому что я слабак, который не смог двадцать лет назад сделать правильный выбор и сказать засаленной тряпке «нет». Этот человек убил Лили только потому, что она ему мешала — просто так, как пешку с шахматной доски скинул, — Снейп горько усмехнулся. — Больше тебе знать необязательно, но запомни, что имя В… Волан-де-Морт никогда и никому не приносило счастья. Запомни.

— Волан-де-Морт, — шепотом повторила Петунья, глядя вслед удаляющемуся мужчине с черном плаще. Она моргнула всего один раз, но когда открыла глаза, Снейпа уже не было.

* * *

Мир состоит из людских судеб-лестниц, каждая из которых ведет куда-то, но у каждой есть последняя ступенька. Бывает так, что ты идешь по ней и думаешь о том, что конца и края этому не видно. Но бывает и так, что лестница обрывается неожиданно, словно посмеиваясь над твоей глупостью и нерасторопностью. Моя лестница была именно такой — она насмехалась надо мной и скинула вниз, громко хохоча вслед. Я упорно поднимался по ней, настойчиво преодолевая сломанные ступени, но не смог. Я боролся, цепляясь за жизнь зубами ради мальчишки, и тоже не смог. Мне не хватило совсем немного, одной ступеньки, наверное, но смерть уже обвивалась вокруг меня змеиными кольцами. Хотелось закричать, заорать мальчишке то, о чем говорил Дамблдор, но жжение в шее мешало даже шептать. Меня безжалостно скинул вниз человек, которому я был верным слугой — пусть нечестным, пусть преследующим корыстные цели, но верным. Он одним взмахом палочки разрушил мою лестницу, не подумав о том, что она была мне еще нужна. Да, я всегда думал, что зря появился на свет, но если появился — значит, это кому-то было нужно, не правда ли?