Последний Zeitlaichaien (джен)

Снега сошли по весне, а вместе с ними отступила смерть. Зажурчали потоки ручьёв, сливаясь с рёвом величественных водопадов. Съежившиеся от холода деревья несмело распрямлялись, расправляли ветви, словно не веря, что суровая зима миновала. Лишь горные вершины не спешили сбрасывать снежные плащи, чьи полы стелились по пустоши за скалистыми вершинами до самого моря.

На этих бескрайних равнинах текла собственная жизнь — медленная, будто бы скованная инеем, из последних сил сопротивляющаяся убивающим всё холодам. Северные ветра, пахнущие морской солью и бурями, сбивали её с ног, но она поднималась каждый раз, не желая угаснуть среди вечных снегов.

И даже у этой мёртвой, забытой людскими богами пустоши были свои властители. Вечные существа, рождённые снегами и бурями, способные создавать жизнь из льда и не знающие низменных человеческих дилемм. Zeiteuwiged. Они первыми ступили на некогда безжизненные, а ныне плодородные земли и разогнали скрывавшие солнце штормовые тучи, чтобы тепло растопило снег и дало взрасти первым цветам и деревьям. Они создали всё живое, но мир рухнул в пропасть, и поклонение им оказалось под запретом, а легенды исчезли. Лишь старые книги хранили упоминания таинственных существ.

И настало время легендам восстать из праха и разнестись по миру. А потому Гебершнейх — последний из Zeitlaichaiened, — вернулся на родину. Он шёл, по колено утопая в снегу, пока белый покров перед ним не начал осыпаться в пустоту. Из-под толстого слоя снега поднималась исполинская фигура, покрытая густой белой шерстью. Zeiteuwig напоминал одновременно волка и медведя, но во много раз больше. Снег потоками осыпался со спины создания. Загорелись ясные, как безоблачное небо, глаза с вертикальными зрачками. Холодное дыхание вырывалось из приоткрытой пасти.

Под толстой шкурой напряглись мышцы. Zeiteuwig распрямил острые уши и длинный хвост. Утопавшие в снегу лапы удерживали его в нескольких десятках метров над землёй. Его мощь восхищала, но вместе с тем внушала смертным ужас. Грозный владыка с ними, а ныне забытый бог, он всегда оставался любящим отцом со своими Zeitlaichaiened, пока те ещё оставались живы.

Гебершнейх на мгновение склонил голову в знак почтения, а затем прямо посмотрел в глаза Zeiteuwig.

— Я услышал ваш зов, majn hierscher, — тихо сказал он.

С высоты своего роста Zeiteuwig слышал не только его слова, но и каждый вдох.

— Тогда ты знаешь, что тебя ждёт, — пророкотал он. Его голос волной накрыл равнину и отразился от скал. — Нас забыли на долгие тысячелетия, наши творения похоронили под тяжестью вечности и стёрли из памяти. Мы стали легендой. Иди в Sumpfmoeras, enzhon majn, и пробуди легенды, ибо пришло время прошлому вернуться из забвения.

— Ja, majn hierscher, — кивнул Гебершнейх.

Его путь лежал по горным тропам в низину вдали от родной пустоши. Туда, где раскинулись топи Сумфмо́рас.

* * *

Сумфморас боязливо жался к горам на самом краю Дункпари́ес. Место это было неприглядное, забытое в глуши. Размытые дороги держались лишь на корнях кривых деревьев, мёртвой хваткой вцепившихся в сырую землю. В воздухе стояла вопь гнили, сырости, плесени и застоялой воды, а деревни провоняли рыбой.

Болот местные жители боялись до дрожи. И не зря: эти недружелюбные места кишели плотоядными тварями. Укус безобидного с виду зверька грозил мучительной смертью, среди ветвей перекошенных деревьев и в зарослях скрывались опасные хищники, а рыба в болоте злобно скалила острые зубы. И даже иные растения жаждали крови.

В Сумфморасе только зимой стихали писк комаров и жужжание мух. Над болотами стелился ядовитый туман, а редкие порывы ветра приносили запах тлена. Вороны слетались на мертвечину, стоило очередному незадачливому путнику сойти с дороги и углубиться в топи. Это место умерло, но не упокоилось и продолжало забирать жизни, словно из зависти. Здесь нашли пристанище дикари-каннибалы, кровожадный культ, тёмные маги, ведьмы и отвергнутые миром твари.

Ни один путник не сходил с тропы и не заходил в воду — на дне навсегда остались лежать тела тех, кого поглотил Сумфморас. И лежали они смирно, не стремясь убивать, потому как во всём мире больше не было ни одного некроманта. Долгие столетия инквизиция боролась с нечестивыми колдунами. Некому стало тревожить сон мертвецов. Постепенно люди забывали о даре Zeiteuwiged, и некроманты превратились в легенду. Это перевёрнутая страница истории, и лишь Zeitlaichaien под силу вернуть былое из небытия. Стоит напомнить о силе и жестокости одарённых — и родится страх, вместе с которым придёт властолюбие. Те, кто посмелее, начнут учиться.

И легенда возродится…

Гебершнейх прибыл в Сумфморас глубокой ночью. Вороной конь, при виде которого выли собаки и в ужасе рвались с привязи другие лошади, чинно вышагивал по уходящей вгору дороге. На холме, окружённом болотами и чахлым лесом, словно страж Сумфмораса, стоял непоколебимый город с неприступными стенами. В ночи его огни походили на маяк для сбившихся с пути странников.

Стражники у ворот встретили позднего гостя скрещенными копьями.

— Назовись, — приказал один из них.

В другое время он ответил бы за неуважительное обращение к Zeitlaichaien, но Гебершнейх не хотел проблем. Пока. И потому он представился, зная, что его имя ни о чём не скажет невежественным жителям Сумфмораса. А ведь были времена, когда он не скрывал свою сущность, не носил плащ и перчатки, и ему не нужно было называть имя, чтобы смертные падали на колени перед своим господином!

Ничего, время ещё придёт…

— Цель визита? — спросил стражник.

— Хочу переночевать и пополнить запасы провизии перед дальней дорогой, — неохотно ответил Гебершнейх.

Больше ничего не сказав, стражники пропустили его. Грязные городские улицы, провонявшие помоями и рыбой, освещали редкие фонари — подвешенные на столбах жаровни. Держащиеся из последних сил здания нависали над узкой дорогой, где едва хватило бы места повозке или экипажу. Из-за закрытых ставень не доносилось ни звука — горожане уже спали.

Таверна «Охотничий сокол» находилась недалеко от городских ворот. На крыльце лежал избитый посетитель, в подворотне рядом с трактиром тошнило пьяницу. Гебершнейх с отвращением поморщился, переступил через мужика на крыльце и вошёл в шумный зал. В нос ударил сшибающий с ног запах дешёвого пива, пота и давно не мытых тел. Гогот, крики и стук кружек смешались в единую какофонию. Пьянчуги и усталые путники сидели за столами, топтались в проходах и толпились у прилавка, и среди них сновали распутные девицы. Казалось, весь город собрался сегодня в «Охотничьем соколе», и Гебершнейх догадывался, почему — наверняка какой-то праздник.

Расталкивая народ, он пробрался к прилавку. Трактирщик едва успевал наливать пиво и медовуху.

— Что есть съестное? — перекрикивая гомон, спросил Гебершнейх.

— Грибы, рыба, рыба с грибами, — видя явно небедного клиента, перечислил трактирщик.

— А из выпивки? Есть что-нибудь нормальное?

— Для тех, кто при деньгах, всегда найдётся питьё получше! — мужчина расплылся в угодливой улыбке.

Взяв рыбу с грибами и кружку глинтвейна и бросив на прилавок золотую монету со словами «Сдачи не нужно», Гебершнейх с трудом нашёл свободное место за столом. В тарелке лежала вонючая болотная рыба, приправленная подозрительного вида грибами. Аппетита сомнительный ужин не вызвал, но Гебершнейх заставил себя поесть. Глинтвейн, напротив, оказался куда качественнее, чем ожидалось. Стоило сделать несколько глотков пахнущего корицей и местными травами напитка, как по телу разлилось согревающее тепло.

На рассвете Гебершнейха ждало неотложное дело. Легенды давно пора пробудить от вечного сна… а мир слишком давно лишился древней магии смерти.

Погасли звёзды, небо светлело. Ночные создания уходили во тьму болот, чтобы с закатом вернуться вновь. Наступал новый день. Города и деревни Сумфмораса оживали — выходили на промысел травники, грибники и рыбаки, торговцы открывали лавки, разжигали огонь в горнах кузнецы.

А где-то на болотах, в глуши, собирались расходиться культисты. Люди в мантиях тушили костры, складывали палатки и убирали реликвии, смывали с алтаря кровь. Следующий ритуал только через месяц.

Их религия была искажённой. Древние верования дошли до нынешних поколений в изувеченном виде, и потому кто-то должен был указать им путь. Сделать это собирался Zeitlaichaien — кому, как не ему, открыть глаза слепцам? Пусть даже правда будет последним, что они увидят в своей жизни: они ответят за грехи своих предков, не сумевших донести знания в первозданном виде.

Глухой топот копыт на тропе привлёк их внимание. Культисты схватились за оружие и повернулись к единственному выходу с окружённой непроходимыми зарослями и бочагами поляны.

— Кто ты? — спросил глава культа.

— Kindarat aurgodded! — отозвался Гебершнейх. — Последний из Zeitlaichaien и ваш проводник! Услышьте зов Zeiteuwiged, hadwaaldke zieseled!

— Лжец! Боги отвернулись от нас! — крикнул культист.

Гебершнейх снял перчатки и показал покрытые густой белой шерстью руки с длинными когтистыми пальцами. Несколько секунд культисты в ступоре смотрели на него, не веря глазам, а в следующее мгновение попадали на колени и склонили головы.

— Боги услышали нас! Боги вернулись! Мы не одни! — доносились возгласы из толпы.

— Простите нас, hierscher! — взмолился глава культа. — Мы едва не утратили веру. Но великие Zeiteuwiged послали вас!

Гебершнейх прошёлся между ними.

— Sij zündearese, — проронил он. — Вы забыли, чему вас учили Zeiteuwiged! Не сохранили знания! Не уберегли Их дары! Вы не достойны Их милости!

Культисты с ужасом уставились на него, ещё не до конца осознавая, что будет дальше. Раньше, чем они успели бы подобрать оружие, Гебершнейх вскинул руку и сжал пальцы. Незримая, но неумолимая сила бросила их на землю. Вопли смешались со зловещим хрустом костей. Одним движением пальцев Гебершнейх переломал шейные позвонки всем, кто был ещё жив, кроме главы культа. Его ждала другая участь.

Гебершнейх схватил его за ворот плаща и вытащил из ножен на поясе кинжал. Культист упирался, пытался освободиться, но сил противостоять Zeitlaichaien ему не хватило. Гебершнейх бросил его на алтарь и вонзил кинжал в сердце. Кровь пролилась на камни, стекла по краям и впиталась в землю.

— Восстаньте, дабы служить… — ментально потянувшись к искорёженным душам, что бродили по болотам Сумфмораса, воззвал Гебершнейх.

И они откликнулись. Призраки возвращались в оставшиеся в болоте тела. Мертвецы выбирались из воды и набрасывались на трупы культистов, насыщаясь свежей кровью.

Гебершнейх вскочил в седло и погнал лошадь к ближайшей деревне. Нежить последовала за ним. Грядёт кровопролитие, после которого лишь трупы останутся среди сожжённых домов… И некроманты перестанут быть легендой.

Между тихим Сумфморасом и горами Хёнебе́рга протянулась лесистая равнина, разрезанная рытвинами и оврагами. Скалы возвышались над деревьями, словно когти, образуя длинное ущелье. Место это считалось не таким гиблым, как Сумфморас, но безопаснее здесь не становилось: в Тогеби́рген лезли твари и с болот, и с гор.

Но людям некуда было уходить. Судьба насмехалась над справедливостью раз за разом, а любые попытки крестьян добиться её оборачивались публичными казнями — и трупы бунтовщиков вывешивали у ворот городов и пограничных крепостей. Императрица удерживала порядок в Дункпариес жёсткой рукой.

Порой Гебершнейх ловил себя на мысли, что она могла бы стать наместницей Zeiteuwiged и нести их волю своим подданным, будь она чуточку сговорчивее. Императрица стремилась лишь к власти, ради чего отравила нескольких родственников, казнила множество несогласных и заставила подчиняться инквизицию. Соседи обходили стороной подвластные ей земли, боясь войны с Дункпариес, как огня: против бесчисленной армии и боевых магов у них не было шансов. Львиная доля налогов уходила на нужды армии и знати. И пусть низшие слои населения голодали и массово умирали от болезней, а провинции порой воевали между собой, Империя Дункпариес не становилась слабее.

Гебершнейх подъезжал к крепости на границе Сумфмораса и Тогебиргена. Не одни сутки он провёл в дороге почти без отдыха, но ни он, ни его конь не знали усталости. Zeiteuwiged не смогли лишить своих детей всех человеческих слабостей, но свели их к минимуму, а потому Zeitlaichaien почти не нуждался в отдыхе и пище… Почти. Всё же Zeiteuwig наделил его жизнью, а не создал идеальное сверхсущество, лишённое всего человеческого, но бездушное. Zeitlaichaien не отличался высокой моралью, убивал, калечил, проклинал, ломал жизни… но не был бессердечным. Сволочью — возможно, но уж точно не бесчувственной машиной для убийств.

Впрочем, не по воле богов ли он творил зло? Будучи последним из некогда могущественного народа, он обязан был привести мир ко злу меньшему… или большему — как посмотреть. Сдвинуть реальность с мёртвой точки, вернуть прошлое — или подтолкнуть человечество к беспросветному будущему, в котором ждёт только тьма. Хотя… не она ли стремится вырваться из забытья?

Окрик рыцаря вырвал Гебершнейха из размышлений. Стоило ему приблизиться, как посыпались дежурные вопросы о цели прибытия, точке выезда и конечной цели путешествия. Разумеется, Гебершнейха в этих местах не знали, как и о том, что он недавно возродил некромантию, а потому пропустили. Миновав крепость, он пришпорил коня, и тот помчался во весь опор по дороге, поднимая клубы пыли.

Солнце припекало. Чем дальше Гебершнейх уезжал от топей Сумфморас, тем живее становилась природа. Вековые сосны и ели источали пряный запах смолы и хвои. В тени деревьев спрятались от солнца густые колючие кусты. В небе кружил орёл, чей клёкот далеко разносился над окрестностями. Где-то в лесу журчал ручей.

Гебершнейх натянул поводья, останавливая коня, спешился и повёл его в сторону от дороги по едва заметной лисьей тропе. Нечеловечески острый слух улавливал каждый шорох, шелест листвы, слабые дуновения ветерка, шёпот деревьев… Определить направление труда не составило. Уже несколько часов и всадника, и коня мучила жажда. Выйдя к ручью, они прильнули к талой воде. Обжигающий поток лизал руки, от холода приятно сводило зубы, и родная стихия не могла навредить Zeitlaichaien.

Шорох в лесу привлёк внимание. Гебершнейх вскинулся и положил руку на эфес меча. Из зарослей выбралась девочка с корзиной ягод и трав — и с опаской воззрилась на незнакомца. «Ребёнок? В лесу? Должно быть, живёт где-то рядом», — прикинул Гебершнейх.

— De grüttenes, kindarata, — поприветствовал он. — Покажешь дорогу к вашей деревне?

— А кто вы, дяденька? — полюбопытствовала девочка.

— Ich ben Zeitlaichaien. Я объясню по дороге, — подумав, Гебершнейх дал ей пару монет. — Вот, возьми. Оплата.

Если судить по внешнему виду, жила её семья бедно, и девочка не стала отказываться от золота. Позвав Гебершнейха за собой, она бодро зашагала по тропе глубже в лес. Самостоятельно найти деревни в Тогебиргене было непросто: все они находились в лесной чаще, потому как здесь больше негде было строить дома.

— А что значит «Zeit»… «Zeitlach»…

— Zeitlaichaien, — терпеливо подсказал Гебершнейх. — Это название моего народа, что жил на севере, у моря. Ты знаешь о снежных равнинах в горах? Это моя родина. Мы были проводниками и проповедниками — указывали людям путь и учили их, пока они не отвернулись от нас и истинных богов. Они вероломно истребили род Zeitlaichaiened, и я остался последним. Я вернулся спустя тысячи лет, чтобы возвратить людей на путь истинный.

Когда-то Zeiteuwig учил его, что детей проще наставить: они открыты новым знаниям и безгрешны, а потому быстрее взрослых обращаются в истинную веру.

— А эти боги не злые? — спросила девочка.

— Ну… Zeiteuwiged есть зло и тьма, но хранят в себе последние крупицы света, что остались в этом мире. Они жестоки, но справедливы. Они предстают перед нами мудрыми наставниками и они же создали всё живое.

Девочка молчала, обдумывая услышанное.

— Никому не говори, что узнала сегодня. Если захочешь знать всю правду, найди меня, когда повзрослеешь: только тогда ты будешь способна проделать сложный путь на равнины и сможешь сделать осознанный выбор. А пока… Расскажи о сказках и легендах Тогебиргена, — попросил Гебершнейх.

И она рассказала — о разных созданиях, существовавших и выдуманных, о духах… И сказку о кошмарах, что могут предупредить об опасности. Гебершнейх знал, что это — сны, отнимающие жизнь, в фольклоре превратившиеся в нечто хорошее. Природу этих кошмаров не понимали даже Zeitlaichaiened, но лишь они умели их отгонять. А с их уходом исчезли и смертельные кошмары, словно проклятие покинуло Тогебирген.

И только последний из детей Zeiteuwiged знал, что оно никуда не ушло. Zeitlaichaiened не унесли зло с собой в могилу — нет, оно затаилось, ослабленное, в ожидании того, кто вернёт ему силы. И сейчас страх станет верным союзником Гебершнейха: жрецы и маги не сумеют защитить людей, и им придётся обратиться к Zeiteuwiged.

Из-за деревьев показалась деревня, рассечённая надвое неторопливой рекой. С громким скрипом вращалась водяная мельница, стучали топоры в лесу, группа охотников возвращалась с добычей. Гебершнейх подумал бы, что люди здесь живут вполне неплохо, если бы не измождённые лица и проступающие сквозь кожу кости. Еды с лихвой хватало только солдатам и самой богатой семье, чей добротный дом стоял в центре деревни.

— Мы пришли, дяденька! Трактир находится рядом с домом господина Балдера, — сообщила девочка и поспешила к едва держащейся лачуге, на пороге которой её встретила усталая женщина с запавшими щеками и лишёнными живого блеска глазами.

Гебершнейх двинулся к трактиру. Это было двухэтажное здание с резными ставнями на окнах и тяжёлой дверью из сосны. Над крыльцом висела вывеска: «У Балдера». Внутри трактир выглядел не хуже, чем снаружи: украшенные резьбой подпорки, поддерживающие потолок, грубые, но крепкие столы со скамьями и большой камин у стены. Пахло готовящейся едой и горелой древесиной. Услышав, как хлопнула дверь, со второго этажа спустилась женщина с тугой косой до пят. Выглядела она куда лучше большинства жителей деревни — розовощёкая и упитанная, да и лицом явно моложе своих лет. Наверное, жена Балдера.

— Заходите, заходите! — женщина растянула пухлые губы в слишком приветливой, наигранной улыбке, увидев возможность продать что-нибудь подороже. — Еды, питья? Или хотите снять комнату?

— Скажите, как вам удалось хорошо устроиться в этой глуши? — проигнорировав предложения, поинтересовался Гебершнейх.

— Трактир, — пожала плечами женщина. — Рабочие любят выпить после тяжёлого трудового дня. У нас лучшая выпивка в округе, да и еда не хуже. Денег вполне хватает.

— Вы не думали, что боги на вашей стороне?

— Богов не волнуют человеческие судьбы, — женщина вздохнула. — Нам просто повезло.

— Зачем же вы верите в богов, которым нет до вас дела? Подумайте, защитят ли они вас от проклятия?

Гебершнейх попытался вразумить её миром лишь приличия ради, зная, что его не послушают. В глубине души он хотел вновь обернуться кошмаром — впервые за многие столетия. Люди должны поверить, что проклятие вернулось, и их страхи воплотятся. Они сами призовут зло из небытия. Даже веры одного, пусть и недолгой, вполне достаточно, а уж если поверят все…

— Убирайтесь, — глухо проронила женщина. — Грязным колдунам здесь не место!

Ехидная ухмылка Гебершнейха, обнажившая клыки, походила на кровожадный оскал Zeiteuwig.

— Я не колдун, dueterest. Я куда страшнее и опаснее самых могущественных чернокнижников. Я — воплощение тьмы. Zeiteuwiged послали меня нести просвещение и карать неверных и грешников… И вы выбрали не тот путь.

Гебершнейх ушёл, и прежде, чем дверь закрылась за ним, вслед донеслось: «Сумасшедший…» И никто ещё не знал, что спасения нет. Что этой ночью прольётся кровь и придёт Кошмар.

Воцарилась ночь. Лес притих в ожидании беды. Жёлтая, словно глаз хищника, луна в предвкушении глядела с неба. В её мертвенном свете застыла тёмная фигура в плаще, перед которой извивалась на земле связанная девушка из деревни. За силу всегда платят кровью — и чьей-то жизнью. Загипнотизировать и увести жертву в лес оказалось несложно, и даже если пропажу уже заметили, найти её не успеют. Для совершения ритуала потребуется всего несколько минут.

Ужас плескался в глазах девушки. Стоило Гебершнейху снять перчатки, как она замычала что-то и задёргарась сильнее — поняла, что имеет дело не с человеком.

— Твоя смерть будет быстрой, — холодно сказал Гебершнейх. — Niett angesorgtatem, Zeiteuwiged примут твою душу.

Естественно, убеждения не подействовали. Наоборот, девушка запаниковала. А ведь проводить ритуал было бы удобнее, если бы она не двигалась! Гебершнейх зажёг расставленные вокруг свечи и развёл огонь в небольшой чаше, куда бросил одурманивающие травы. Потянулся едкий сладковатый запах, похожий на вонь разложения. Реальность зарябила, пошла кругами, как взволнованная вода.

Гебершнейх сел на колени рядом с девушкой. Та замерла, скованная страхом, умоляюще глядя в его равнодушные глаза.

— Не надо, прошу! — едва слышно выдавила она.

— Shenzienatem naar mir audkramachted nakachtese aurmerralbtrumed, verzertierenatem miechen in auwdrotaucht... — воззвал к Zeiteuwig Гебершнейх.

Почувствовав отклик и внезапный прилив сил, он склонился к девушке, на всю длину вонзил когти рядом с её сердцем и впился клыками в горло. Горячая кровь хлынула в рот, закапала с губ. Девушка зашлась в булькающем кашле, захлёбываясь. Силуэт Гебершнейха расплывался, превращаясь в бесформенный тёмный сгусток и сливаясь с ночной мглой.

Такие ритуалы позволяли Zeitlaichaiened менять форму, превращаясь в нечто нематериальное, в животных, в существа иного порядка — во что угодно. Различались лишь травы и просьба к Zeiteuwiged. Гебершнейх обращался не раз, но так давно… Новое превращение далось ему нелегко: боль пронзила тело — настолько сильная, что шерсть на руках и вдоль хребта встала дыбом. Кожу окутал могильный холод.

Гебершнейх стал… ничем. Нематериальной, сотканной из тьмы и жутких видений сущностью, не имеющей формы и не связанной с этим миром. Он вышел к деревне, невидимый для всех, и пробрался в дом Балдера. Сам хозяин и его дети спали, в то время как жена стояла у прилавка в трактире. Ничего, кто-то должен остаться в живых, чтобы рассказать о смерти во сне…

Незаметно Гебершнейх сплёл их сны в единое целое и проник в яркие, очень реалистичные сновидения. С его приходом иллюзорный мир исказился, утратил краски, а дом растворился в дремучем лесу. Гебершнейх принял вид белого волка и материализовался перед Балдером. Уже наверняка понимая, что спит, тот протянул руку к его морде. Как ни старался, Гебершнейх не мог разглядеть чего-то особенного во внешности Балдера — просто силуэт мужчины с чёткими, но неразличимыми чертами лица.

Балдер провёл пальцами по голове волка, ещё не зная, что он — не просто сон. Что он пришёл убивать. Гебершнейх вонзил клыки в его руку и с силой рванул на себя. Брызнула кровь. Балдер не смог закричать: горло парализовало, как это часто бывает во сне. Дать отпор тоже было не в его силах — никто не может противостоять кошмару.

Красивый зверь изменился за несколько мгновений. Белоснежная шерсть потускнела, шкура лохмотьями повисла на жёлтых костях. Морда мертвеца вытянулась, кривые клыки истончились и удлинились. Балдер бросился прочь. Желая поразвлечься, Гебершнейх дал ему фору — остался на месте и лишь завыл вслед.

Мир сновидений подчинялся ему. По его воле искорёженные мёртвые деревья сплетали ветви в тоннель, выдирали из земли корни и разрастались во много раз. И никто не мог проснуться, пока не позволит Zeitlaichaien…

Он сорвался на бег. Расстояние между ним и Балдером неумолимо сокращалось. Страх жертвы распалял азарт. Когда до цели оставалось не больше трёх метров, Гебершнейх прыгнул Балдеру на спину и сбил с ног. Тот попытался сбросить с себя монстра, но шея хрустнула в мощных челюстях. И в тот же миг в реальном мире Балдер умер от разрыва сердца.

Осталось двое. Сыновья Балдера сейчас бродили где-то в лесу в поисках выхода, не понимая, почему их сны вдруг изменились. Гебершнейх тенью скользнул к первому и с утробным рыком вышел из тьмы у него за спиной. Парень резко обернулся и схватил с земли палку, готовясь обороняться.

— Прочь! — храбрясь, крикнул он, но Гебершнейх различил в его голосе панические нотки.

— А ты смелее своего отца… Только смелость тебе не поможет! — хрипло прорычал он, медленно надвигаясь на жертву.

Парень не осознавал, чем для него обернётся гибель во сне, и не знал, что от него уже ничего не зависит. Он был беспомощен. Гебершнейх прыгнул, неестественно широко раскрыв пасть, но наткнулся на вовремя подставленную ветку. Впрочем, она хрустнула пополам, как только он сдавил её со всей силы. Настала очередь парня. Он пытался оттолкнуть противника, но тот прижал его к земле и загнал зубы в живот. Парень заорал от боли, неуклюже пнул Гебершнейха, на что тот не обратил внимания. Следующим укусом он разорвал противнику горло.

— Мне всё это снится… Это просто сон… Сон ведь?.. — донеслось откуда-то сбоку.

Гебершнейх оглянулся. Съёжившись, неподалёку сидел мальчик лет четырнадцати и в шоке смотрел на окровавленный труп брата. Он не понимал, что этот сон — общий для троих… Был общим. Ему, как и остальным, казалось, что это его личные видения.

— Моли богов о спасении… — бросил Гебершнейх, обходя мальчика по кругу. — И ответь на один вопрос: уверен ли ты, что это сон?

— Да! Это не может быть правдой! — испуганно пролепетал тот.

Гебершнейх залился дьявольским смехом.

— Ошибаешься, малец. Твои отец и брат мертвы. Твоя очередь.

— Невозможно! Я сплю!

— М-м-м… да, не буду отрицать. Ты спишь — и не проснёшься. И я хочу, чтобы ты знал: проклятия никогда не уходят навсегда.

С этими словами он набросился на мальчика. Тот рванулся назад, закрываясь руками, но от смертельного укуса не спасся. Дело сделано.

Сон растаял, как мираж. Гебершнейх материализовался в доме покойного Балдера, прислушался — ни звука. Никто не дышал. Распахнув окно, он выпрыгнул со второго этажа и двинулся в лес. В мире что-то изменилось. Сам воздух запах иначе: вернулась вера, а вместе с ней — и древний кошмар.

Тема 3. Гадание на черепах

Хёнеберг… Во всём мире нет гор величественнее и выше. Зелёный покров леса не дотягивался до вершин, и в небо смотрели обнажённые скалы. Близилось лето, но снег ещё не сошёл с Хёнебергских гор. Северный ветер со снежных равнин завывал среди скал подобно волку. Корка льда только-только надломилась, выпуская из холодных объятий бурные речные воды.

В этом суровом краю почти не бывало тепла. Жестокий и неприветливый, он будто стал воплощением зимы. А зима в Дункпариес неизменно несла бури и холодную смерть. Казалось бы, в горах, переход через которые — настоящее испытание для странников, невозможно жить. Но люди нашли способ сосуществовать с беспощадной природой, хоть и не смогли покорить её. Народ Хёнеберга и сам походил на свою родину: они отринули слабость и страх, став хладнокровными и безжалостными воинами.

Впрочем, измениться пришлось не всем. В Хёнеберге скрывались последние людские кланы, с незапамятных времён поклонявшиеся Zeiteuwiged. Инквизиция не сумела сбить их с пути, встретив сопротивление самих гор. Лишь к праведникам Хёнеберг был благосклонен.

Это место напоминало Гебершнейху родину. Полтора месяца минуло со дня, когда он покинул дом, но сколько бы он ни путешествовал по Дункпариес, во всей необъятной империи для него не было места роднее тех безжизненных пустошей. Хёнеберг стал отдушиной: он брал своё начало в горах за границей Дункпариес, где были рождены Zeitlaichaiened, и пусть жизнь не покинула эти горы, сходство не заметить было нельзя.

Третий день Гебершнейх ехал по узкой тропе, порой отходившей от пропасти и углублявшейся в ущелья. Медленно, но верно подкрадывались сумерки, разыгралась пурга. Ветер бил в лицо, норовя сбросить коня и его всадника с обрыва. Снег забивался в глаза, нос и рот. Но ни он, ни холод не могли навредить Zeitlaichaien… в отличие от падения с огромной высоты. Гебершнейх мог жить вечно: он не старел, на нём затягивались почти все ранения, даже голод лишал сил, но не убивал. И только смертельные удары и травмы грозили смертью. Стоило удачливому противнику отрубить ему голову или сбросить с большой высоты, уже ничто не спасло бы Гебершнейха.

Он остановился на ночлег в просторной пещере, куда не задувал ветер. Развести костёр было не из чего, но темнота — не помеха для Zeitlaichaien. Завернувшись в плащ, он привалился к стене и прикрыл глаза. Сон не шёл, отгоняемый смутным чувством тревоги. Может быть, его причиной стал застарелый запах в этой пещере? Когда-то здесь жил кто-то огромный, но Гебершнейх не мог понять, кто. Пахло серой, гарью и перьями. До боли знакомый запах! Так пахло от порождений Zeiteuwiged, которых Гебершнейх не видел уже много столетий.

К утру пурга утихла. Гебершнейх закрепил седло на коне, поставил ногу в стремя… и заметил что-то среди камней в конце пещеры. Любопытство взяло верх, и он подошёл к странному предмету. Вытянутый «камень» со странной пластинчатой скорлупой выделялся на сером фоне ярко-красным оттенком. Гебершнейх оставил бы его здесь, но хотел узнать, кто вылупится из яйца, а потому бережно переложил его в седельную сумку.

Вскочив на коня, он продолжил путь. Цель поездки находилась в горной долине, куда вела всего одна тропа. Гебершнейх не знал, что ему предстоит сделать в Хёнеберге, и ехал за ответами. Не на все вопросы мог ответить Zeiteuwig, да и дорога к нему заняла бы очень много времени, которого у Гебершнейха не было.

С тропы открывался вид на покрытый лесом склон, за которым раскинулись просторы Тогебиргена и Сумфмораса, а ещё дальше, за грядой, виднелась блестящая в солнечном свете полоса моря. Леса и болота протянулись внизу, окружённые белыми от снега горами, что сторожили их, словно пленников.

Вскоре пропасть осталась позади. Потянулось широкое ущелье, дно которого поросло соснами, и Гебершнейх понял, что уже близко. Ущелье и правда вело в заснеженную, покрытую лесом долину. Гебершнейх смутно помнил дорогу к лагерю ещё со времён, когда Zeitlaichaiened были живы, и надеялся, что клан ещё не истребили. Где прошёл Zeitlaichaien, могли пройти и люди, если бы им хватило сил и храбрости бросить вызов Хёнебергу.

Принюхавшись, Гебершнейх учуял запах дыма — слишком сильный, чтобы исходить от костров. Он погнал коня галопом, пригнувшись к его шее, чтобы ветки не хлестали по лицу. Неприятное предчувствие усиливалось.

Ещё на подходе стал слышен шум. Крики, звон стали, рёв пламени… Спрыгнув с коня, Гебершнейх выскочил из леса к охваченному огнём поселению. Отряд рыцарей в латных доспехах методично зачищал его, убивая фанатиков одного за другим. Те ничего не могли противопоставить врагу: их копья и мечи натыкались на броню, а лучники, чьи стрелы пробили бы не очень прочную кирасу, были мертвы.

Гебершнейх ворвался в гущу сражения, без труда отрубив голову рыцарю. Шлем не стал помехой для закалённого тёмной магией меча. Слабо замерцали руны на резной рукояти, кровь впиталась в клинок. В глаза увидевшего это воина загорелся страх. Люди давно разучились накладывать чары на оружие, и только Zeitlaichaien мог бы их этому научить… если бы когда-то они не использовали всю мощь магических клинков против его братьев и сестёр.

Не мешкая, Гебершнейх пронзил растерявшегося противника насквозь. Не спасли ни кираса, ни кольчуга. Несколько рыцарей оставили сектантов товарищам и двинулись к новому врагу, окружая его. Они рассчитывали задавить числом, ещё не зная, с кем столкнулись. Гебершнейх сам пошёл им навстречу.

В спину вонзилась стрела. Он упал на колено. В тот же миг рыцари истыкали его копьями и мечами. Кровь потоком хлынула на снег. От боли Гебершнейх на несколько мгновений потерял сознание, отчего враги посчитали его мёртвым. Впрочем, отойти далеко они не успели. Едва очнувшись, Гебершнейх вырвал из собственного тела стрелу и ударил боевым заклятием вслед рыцарям. Броня смялась и лопнула, пронзая их острыми краями.

Их вопли были лучшей мелодией для Гебершнейха. Он не спешил добивать врагов, давая им прочувствовать боль и холод проткнувшей их стали во всех красках. Пусть узнают, что не раз переживал он! Вот только они, в отличие от Zeitlaichaien, шрамами не отделаются.

Ещё одно лёгкое движение — и доспехи скомкались, как бумага. Изломанные трупы остались лежать в сугробах. Гебершнейх поспешил на помощь выжившим сектантам. Они из последних сил сдерживали натиск рыцарей, отступая к лесу. Все уже понимали, что лагерь не удержать, но бежать было всё равно некуда.

Зайдя со спины, Гебершнейх загнал меч в бок противника. Гарда ударилась о кирасу. Рыцарь испустил дух почти сразу — клинок вошёл в его тело на всю длину. Отбросив труп, Гебершнейх наискосок зарубил следующего рыцаря, размахнувшегося мечом. Оставшимся четверым пришлось встать в круг. Осмелевшие фанатики пошли в наступление.

— Сложите оружие! — приказал Гебершнейх, уверенно направляясь к рыцарям.

— Никогда! — понимая перспективы, крикнул один из них.

Если бы они сдались, их не пощади ли бы. По приказу Zeitlaichaien обычно вполне миролюбивые сектанты без раздумий устроят жертвоприношение в честь Zeiteuwiged. Они не были готовы разве что резать своих, но таких указаний им никто и не дал бы.

— Вы сами сделали выбор, — проронил Гебершнейх — и отбросил их к лесу ударной волной.

Оглушённые рыцари завозились, пытаясь подняться. Гебершнейх двинулся к ним, сильнее сжимая пальцы на ребристой рукояти. Шансов врагам он не дал, нанося удары один за другим. Покатились головы.

— Ты спас нас. Почему? — напряжённо спросил шаман, державшийся рядом с остальными фанатиками.

Гебершнейх снял перчатки и плащ. Кожаная броня не скрывала звериных черт.

— Ihrou hierscher brengrückerir! — торжественно оповестил он.

Фанатики опустились на колени, приветствуя его, и лишь шаман остался стоять — только склонился в лёгком поклоне. Знание традиций, а не слепое поклонение, приятно удивило Гебершнейха.

— Зачем ты здесь, Mertreuer? — учтиво спросил шаман.

— Мне нужен человек, способный провести ритуал на черепах. Тебе это под силу? — уточнил Гебершнейх.

— Разумеется! Для Zeitlaichaien — что угодно!

— Тогда предайте трупы наших врагов огню. И похороните падших воинов, как положено. Я сам прочту над ними молитву.

— Это великая честь, Mertreuer.

Следующий час Гебершнейх провёл, наблюдая, как фанатики стаскивают тела рыцарей в кучу возле лагеря, кладут своих братьев и сестёр по вере на носилки и уносят к кургану. Когда всё подготовили, он последовал за последними носильщиками. Мертвецов уложили в снег и начертали на их лицах руны белой краской.

Гебершнейх встал перед ними, сложив пальцы в особый символ.

— Hörenetatem miechen, vätder! — воззвал он. — Услышь — и упокой их души! Да примет их вечность, да укроют снега… Пусть вечная слава прибудет в веках, дабы помнили предков потомки и души их не истаяли пылью. Веди их, ветер, укажи им дорогу, пурга, храни покой их, луна…

Словно услышав его слова, едва заметно качнулись ветви деревьев, подул колючий ветер, бросив снег в лица живых.

— Они ушли… — еле слышно проронил Гебершнейх.

Пора возвращаться в лагерь, где догорал погребальный костёр. Нет хуже участи, чем лишиться возможности обрести покой под снегом. Гебершнейх надеялся, что, когда придёт час, метель погребёт его под холодным саваном, позволит воссоединиться со стихией и близкими. Он на всю жизнь запомнил день, когда похоронил последнего из братьев — одного из немногих Zeitlaichaiened, кому выпало вернуться в снега после смерти. А скольких сожгли инквизиторы? Сколько отважных воинов осталось гнить на поле боя?

Он сбился со счёта.

Костёр прогорел. В пепле остались лишь кости. Собрав потемневшие от сажи черепа, шаман позвал Гебершнейха в свой шатёр, что находился на окраине поселения. В жаровне потрескивал огонь, запах масел и трав стелился под пологом.

— Ты хочешь обратиться к мёртвым, Mertreuer? — спросил шаман.

Гебершнейх кивнул.

— Ты уже участвовал в таких ритуалах? — последовал второй вопрос.

— Да, единожды. Хватит тянуть, начинай.

Шаман разложил черепа по краям жаровни и нараспев затянул заклинание призыва. Тревожить покой усопших всегда рискованно, но Гебершнейх знал, что тот, к кому он внутренне потянулся, не причинит вреда: они были близки, а души ничего не забывают, сколько бы столетий ни прошло.

Пламя заплясало, как на сквозняке, и обвилось вокруг черепов. Кость затрещала. Гебершнейх вытянул руку над огнём и полоснул кинжалом по ладони. Несколько капель крови упали на горячие угли.

— Шпарттен! — полушёпотом позвал Гебершнейх.

Пламя задрожало и скользнуло к его лицу, чудом не задев кожу. Он не шелохнулся, хотя именно огонь был слабостью Zeitlaichaiened. Один из черепов с хрустом разлетелся на осколки: дух откликнулся на зов. В горле встал ком, и Гебершнейх с трудом сглотнул.

— Спрашивай. Он долго ждать не будет, — напомнил шаман.

— Не знаю, ты ли это… — выдавил Гебершнейх, — …но надеюсь получить ответы на несколько вопросов. Zeiteuwig приказал…

«Я знаю. Я был там», — прошелестел едва различимый голос в голове.

— Я не понимаю, что должен сделать здесь. Я не знаю легенд Хёнеберга. Ты всегда любил фольклор, собирал разные истории…

«И продолжаю собирать их сейчас, — голос неуловимо изменился, будто бы Шпарттен усмехнулся. — Ты можешь не чувствовать мир так тонко, но я следую за тобой. Ты возрождаешь легенды… Это радует. Им не место в прошлом».

К горлу подкатила тошнота, дрожь пробежала по телу. Так мерзко на душе ещё не бывало.

— Не сыпь соль на рану… Просто ответь на вопрос… — глухо попросил Гебершнейх.

«Я знаю лишь, что в Хёнеберге когда-то было полно… волков. Кто-то должен вновь склониться перед луной».

Узнать больше подробностей Гебершнейх не смог — слишком тошно стало. Он взмахнул рукой. Поток ветра ворвался под полог шатра и затушил огонь, разорвав связь. Но Гебершнейх знал, что призрак не ушёл.

И никогда не уйдёт.

Тема 4. Защита от полнолуния

Белые хлопья летели с неба и оседали на скалах. Деревья склонили ветви под весом снега. В долинах и ущельях свистел ветер, и с ним сливался волчий вой. Звери загоняли оленя, со всех ног мчащегося в тупик.

Гебершнейх наблюдал за ними с утёса, укрытый толстым слоем снега. Уже несколько часов он лежал неподвижно в ожидании стаи. Волки, медведи и рыси были старшими братьями Zeitlaichaiened — священными животными, рождёнными Zeiteuwiged и нисколько не изменившимися с тех времён. Когда-то они признавали родство, но не забыли ли волки, с кем разделяют кровь?

Гебершнейх не помнил, когда в последний раз обращался без помощи Zeiteuwig. Zeitlaichaiened лишились многих возможностей, когда боги ослабли. Их связь неразрывна. Zeitlaichaien зависим от своего создателя, тот же переживает боль и чувствует смерть своего детища. Гебершнейх и представить не мог, сколько страданий выпало на долю его Zeiteuwig. Zeitlaichaiened пытали, сжигали, вешали, рубили головы… Многие из них умирали в муках, когда некому было их добить или у собратьев не поднималась рука. В своё время Гебершнейх не смог оборвать жизнь истекавшего кровью Шпарттена — как можно убить брата?!

Zeitlaichaiened не были кровными родственниками, но их связывали узы куда крепче. Больше тысячи лет они сражались плечом к плечу, поддерживали друг друга, вместе служили Zeiteuwiged и наставляли людей… К слову, последние не понимали их взаимоотношений, раздираемые противоречиями и враждой. Среди людей не было равенства — только постоянная, непрекращающаяся борьба. Они бросались в крайности, верили в собственные оправдания, предавали «друзей» и убивали, убивали, убивали… Кто-то с пеной у рта доказывал, что есть лишь вражда, корыстная дружба или не менее корыстная любовь, другие молчали, но не верили посланникам богов. Они не понимали природы Zeitlaichaiened, и это стало одной из причин разгоревшейся между двумя народами войны.

И тогда даже Zeitlaichaiened разделились на два фронта: одни хотели вернуть людей на тропу, с которой те сошли, пусть даже путь этот будет кровавым, вторые — истребить человечество. Гебершнейх, тогда ещё не научившийся мудрости Zeiteuwiged, был в числе последних. Впрочем, он и сейчас с удовольствием отомстил бы за гибель всех, кто был ему дорог, но Zeiteuwig заставил его подавить ярость, оставив тотальный геноцид на крайний случай. В глубине души Гебершнейх всё ещё надеялся, что возвращение богов ни к чему не приведёт, и он сможет с чистой совестью и, чего уж греха таить, злорадством обрушить на людей всю накопившуюся за века ненависть.

Однако сейчас он продолжал исполнять долг. Он должен был найти способ передать дар обращения хотя бы одному человеку и уже жалел, что прервал сеанс связи, не узнав подробностей у Шпарттена. Тот сейчас наверняка находился где-то поблизости, но не мог дать подсказку. Теперь, когда Гебершнейх знал, что самый близкий из братьев не слился с пургой, стало тяжелее вспоминать… но просить помощи больше не у кого.

Гебершнейх мысленно воззвал к Zeiteuwig с просьбой хоть на время дать сил для связи с мёртвыми. Когда-то Zeitlaichaiened чувствовали тонкую материю и без помощи богов, но то время давно ушло. Гебершнейх надеялся, что с возвращением веры вернутся и все утраченные способности.

Отклика не последовало, но Zeiteuwig не мог не услышать.

— Rafraggenk… — теряя надежду, прошептал Гебершнейх.

«Ты идиот, честно скажу, — прозвучал в голове до боли знакомый голос. — Если бы не испортил ритуал, сейчас не умолял бы Zeiteuwig дать тебе сил».

— Прости, не хотел тревожить. Я вновь в тупике, Шпарттен, — извиняющимся тоном сказал Гебершнейх.

«Знаешь, меня ужасает, насколько ты ослаб. Как внушать низшим ужас, если ты даже с призраком поговорить не можешь сам? Жаль, ушло время, когда нам не было равных… но я рад, что не дожил до дня, когда стал бы беспомощным».

— Величие и власть ещё вернутся! Уверен, тогда Zeiteuwiged даруют жизнь новому поколению Zeitlaichaiened.

«Ты, видимо, не знаешь, сколько энергии они на это тратят. Этот процесс не такой уж простой, и лишь поэтому ты до сих пор один. Все эти века мне не с кем было поговорить, кроме нашего отца, и он многое мне поведал. Они совершили ошибку, не наделив нас способностью давать жизнь, но на то были… и есть причины. И потому я, как и ты, надеюсь, что они вернут в этот мир наш народ. Я помогу тебе. Что ты хотел узнать? Как сделать человека волком? — Гебершнейх кивнул, и Шпарттен продолжил: — С помощью обряда. Не пытайся искать в книгах, этих записей не осталось — всё сожгли. Я сейчас объясню, какой ритуал тебе придётся сотворить…»

Следующие полчаса Шпарттен неторопливо рассказывал о ритуале, порой прерываясь на пространные рассуждения и ненадолго отходя от темы. Гебершнейх многое хотел с ним обсудить, попросить прощения за ошибки прошлого, задать множество вопросов, на которые больше никто не даст ответ… Но времени не осталось. Zeiteuwig прервал связь, как только всё необходимое было сказано. Помощь Zeitlaichaien отнимала силы даже у него.

Главное Гебершнейх узнал: обратить можно только с помощью укуса. Но всех оборотней перебили, а потому ему самому придётся обернуться вервольфом. Да и нельзя даровать силу, кому попало — нужен кто-то, кто или безоговорочно верен Zeiteuwiged, или сам готов обращать других. Моральные качества оборотня мало волновали Гебершнейха: даже если он будет регулярно убивать, это лишь сыграет на руку.

Тем временем волки доедали добычу. Гебершнейх спустился со скалы, опустился на четвереньки и, крадучись, двинулся к стае. Он почти не проваливался в снег и не издавал звуков. Его чёрная одежда сливалась с кустами и стволами деревьев. Zeitlaichaien по природе своей — охотник, способный идеально маскироваться и часами выслеживать цель. Стоит лишь выпустить животные инстинкты…

Ветер уносил его запах прочь, а едва слышный скрип снега сливался с мелодией ночного леса. Оставшись незамеченным, Гебершнейх подобрался совсем близко, сел на корточки и медленно вытянул из-за спины лук. Стрела легла на тетиву. Он не хотел вредить священным зверям, но магия Zeiteuwig почти всегда требовала крови. И выбрать для этой цели припозднившегося путника или какого-нибудь кролика Гебершнейх не мог: обряд можно провести только с волчьей кровью и в полнолуние. Другой возможности не будет целый месяц.

Впрочем, нарочно убивать волка Zeitlaichaien не должен, дабы не нарушать хрупкую гармонию. Раньше дети Zeiteuwiged брали на себя роль друидов — лишь их голодные волки и медведи не пытались порвать.

Гебершнейх до упора натянул тетиву и отпустил стрелу. Со свистом разрезав воздух, она вонзилась в плечо волка. Тот повалился в снег и заскулил. По густой шерсти потекла струйка крови. Остальные звери вскинулись, ища источник угрозы. Гебершнейх поднялся в полный рост и направился к ним. Из глотки вырвался клокочущий рык. Узнав в нём Zeitlaichaien, волки бросились наутёк: даже они понимали, что нет ничего страшнее гнева древнего существа.

Раненый волк непонимающе смотрел на него, будто бы спрашивая: «За что?» Будь на его месте человек, Гебершнейх без раздумий зарезал бы его, но к животному он не испытывал ненависти — нет, волка ему было жаль.

— Venerzeihenatem, — тихо попросил он, опускаясь на колени рядом со зверем и успокаивающе поглаживая его по голове. — У меня нет выбора.

Волк не рычал, не пытался напасть. Гебершнейх чувствовал его страх, как свой.

— Потерпи немного. Я отпущу тебя к сородичам, — зачем-то сказал он, зная, что волк не поймёт слов.

Собрав вытекающую кровь в небольшую склянку, он аккуратно вытащил стрелу и наложил на рану мазь из собранных в Сумфморасе трав.

— Молодец. А теперь иди.

Напоследок Гебершнейх ещё раз погладил волка, и тот похромал вслед за стаей. Дождавшись, пока из-за туч выйдет полная луна, Zeitlaichaien сбросил одежду и парой глотков опустошил склянку. Во рту остался металлический привкус.

— Studiährenatem naar mir auwstroocht enstob wolfarhes naatur, moand...

Он изменился за несколько секунд. Превращение, способное убить человека, далось ему неожиданно легко. Наверное, потому, что он всю жизнь был связан с волками. Луна окрасилась кровью, и холодящий кровь в жилах вой разнёсся над Хёнебергом…

Афеларн бежал, утопая в снегу. Шерсть на руках слиплась от крови. Рана в животе почти затянулась, но проклятие Шпарттена ослабило его. Сил не осталось, а охотники не отставали.

Лжец. Предатель. Отступник. Он оступился, сорвался в пропасть — и Zeiteuwiged послали по его душу тех, кого он недавно называл братьями. Но Афеларн не раскаивался за содеянное, не признавал своей вины. Он лишь хотел сохранить равновесие!

Zeitlaichaiened разделились на два лагеря, и отношения между ними накалялись. Дело шло к открытой резне, в которой погибли бы почти все. Афеларн предотвратил казавшуюся неизбежной войну между защитниками людей и теми, кто хотел очистить мир и начать всё заново. Ему пришлось зарезать нескольких братьев и сестёр, подогревавших вражду — и на своей стороне, и на чужой.

И за это Zeiteuwig назвал его изменником и отдал приказ казнить. Афеларн чудом ушёл от погони разгневанных братьев и бежал в Хёнеберг. Казалось бы, всё позади, осталось только покинуть Дункпариес… но Гебершнейх и Шпарттен вышли на его след. Волки вели их, не давая сбиться с пути.

Афеларн корил себя за неосторожность. Нужно было действовать аккуратнее! Если бы его не увидела дорогая сердцу Zeitlaichaien, которую он убить не мог, никто не сумел бы докопаться до правды. Он умолял сестру не выдавать его едва не на коленях, но её верность Zeiteuwiged оказалась сильнее привязанности. Одно радовало: сама она отказалась охотиться за ним. Даже защищаясь, Афеларн не смог бы поднять меч против неё.

И за слабость он расплачивался сейчас.

Мимо просвистела стрела. Афеларн бросился в снег и, обернувшись белой рысью, помчался дальше. Скрыться кошачий облик вряд ли поможет: даже если волки собьются со следа, от Zeitlaichaiened так просто не уйти, — но стрелять из луков они уже не смогут.

Волки нагоняли. Афеларн бежал так быстро, как только мог, но стая приближалась, а вместе с ней — желающие насадить его голову на кол собратья. Лес сменился скалистой тропой над ущельем, до которой не доставали растущие на его дне вековые сосны. Умели бы Zeitlaichaiened летать!.. Но с птицами и драконами они не имели ничего общего.

Волки на опасную тропу не пошли. Впрочем, их помощь была уже не нужна: свернуть всё равно некуда. Гебершнейх и Шпарттен, несколько часов без устали гнавшие предателя через Хёнебергские горы, бесстрашно последовали за ним. Афеларн надеялся лишь, что бежит не в ловушку.

И надежды не оправдались. Тропа резко свернула влево и упёрлась в тупик. Карабкаться по отвесным скалам Афеларн не умел. Воспользовавшись секундами форы, он вновь принял истинный облик и прижался спиной к холодным камням. Преследователи выскочили из-за скал с луками в руках.

— Далеко ушёл? — злорадно рассмеялся Шпарттен. — Эх... Хотел бы я казнить тебя на глазах у всех!

Тот судорожно сглотнул и огляделся в поисках выхода. Единственный путь преградили Zeitlaichaiened. «Всё кончено», — понял Афеларн. Вот только на сколько мучительных минут, если не часов, ему придётся задержаться на этом свете? Шпарттен был искусен в пытках и не отказывал себе в удовольствии вдоволь поиздеваться над несчастными пленниками. Порой Афеларну казалось, что лучше бы Zeiteuwiged лишили своих детей чувств и пристрастий, оставив только холодный разум.

— Убьёте безоружного? — обречённо поинтересовался он, заранее зная ответ.

— Это заслуженная кара, грязный подонок! — зло прорычал Гебершнейх, резким движением натягивая тетиву.

Афеларн метнулся в сторону за мгновение до выстрела и отбросил готового выстрелить Шпарттена боевым заклинанием. Тот ударился спиной о скалы и откатился к краю тропы. Стрела Гебершнейха отскочила от камней, и больше стрелять он не стал, вместо этого бросившись к брату.

Шпарттен дышал прерывисто и хрипло. На его губах пузырилась кровь. Переломанные кости искалечили тело, наверняка и хребет удара не выдержал. Такие раны не переживёт даже Zeitlaichaien.

Не дожидаясь, пока Гебершнейх опомнится и прикончит его, Афеларн обернулся волком и бросился прочь по освободившейся тропе. Он никак не ожидал, что закалённый в боях воин, всегда отличавшийся стальным характером, забудет о враге, стоит смертельно ранить Шпарттена. И если теперь Гебершнейх вновь найдёт его, о пощаде можно забыть.

Афеларн сбился со счёта дней. Как давно он покинул горную пустошь? Уже не имеет значения: пути назад всё равно нет. Его не примут, даже если он сможет оправдаться. И как минимум один из братьев точно зарежет его при первой же возможности.

А потому Афеларн уходил всё глубже в горы: это был кратчайший путь из Дункпариес. Долгая дорога, погоня и частые обращения неимоверно вымотали его. Чувствуя себя опустошённым, словно всю его магическую силу вытянули, он лежал на меховом плаще у костра. В пещеру практически не попадал снег.

Лёгкие шаги он услышал, едва нежданный гость ступил под своды пещеры. Афеларн оглянулся — и схватился за меч. Едва он вытащил оружие, как Гебершнейх припечатал его к стене магической атакой. Клинок со звоном упал рядом. Афеларн не мог пошевелиться.

— Давай только быстро, ладно? — со вздохом попросил он.

Он устал. Сколько можно скрываться? Как долго он смог бы бежать? Вряд ли Zeitlaichaiened оставили бы его в покое за пределами Дункпариес. Рано или поздно за ошибку всё равно придётся расплатиться, так зачем бессмысленно оттягивать этот момент?

— Не дождёшься… — глухо проронил Гебершнейх, неспешно подходя к обездвиженному противнику.

В горле встал ком. Сердце панически забилось о рёбра. Что ж, он сам виноват: может быть, не убей он Шпарттена, его просто расстреляли бы. Но Гебершнейх хотел мести. Он разжёг в ладони пламя.

— Прощай, урод, — с ледяным спокойствием сказал он — и дал волю стихии.

Огненные языки охватили тело. Афеларн с душераздирающим воплем покатился по полу, от боли теряя рассудок. И после смерти он не воссоединится с пургой…

Прекрасные равнины Цонненбрана охватил огонь. Горели деревни и города, пожираемые междоусобной войной. Императрица не вмешивалась: ей эта стычка была выгодна. Провинции сцепились, словно бешеные псы. Хаос царил в некогда спокойной степи, смерть забирала души. В былые времена Zeitlaichaiened порой вступали в битвы, выбирая сторону, что была безоговорочно верна богам, и приводя её к победе. Но теперь последний из них лишь наблюдал.

С гор спускались двое всадников — светловолосый мужчина в плаще и поджарая девушка со взглядом матёрого хищника. Среди жителей Хёнеберга, способных пережить обращение, достойна дара была лишь она — одна из тех, кто не забыл учений. Руна практиковала чёрную магию, несмотря на запрет, и костёр не пугал её. И в отличие от еретиков, она знала, что предложение стать ученицей Zeitlaichaien и принять его дар — большая честь.

След от волчьих клыков ещё темнел на её плече. Порой Руна потирала его, морщась от боли, но не жаловалась. Она вообще старалась лишний раз не привлекать внимания, словно боясь гнева наставника.

— Majn hierscher… — осторожно позвала Руна, выныривая из раздумий.

— Mertreuer, — поправил Гебершнейх. — Я господин лишь для низших, с тобой же мы равны. Ты была избрана за достоинство, так не теряй его. Пресмыканий я не потерплю.

— Rafraggenk aurvenerzeih, — пробормотала Руна. Она всё ещё чувствовала себя неуютно в его компании. — Я хотела спросить: что нам нужно сделать здесь?

— Возродить легенду. Zeiteuwiged скоро вернутся, и мир должен быть готов.

В Цонненбране с давних пор верили в чудовище, ведущее свой род от Zeiteuwiged, а потому такое же волкоподобное, но не отличающееся мудростью и смертельно опасное. Имя ему — Eishonnder. Когда-то одно его упоминание внушало ужас и заставляло смертных молиться, но сейчас он превратился в воплощение зла в детских сказках, которое всегда сражал герой. И неведомо было людям, что никто не мог одолеть Eishonnder. Он ушёл сам, когда Zeiteuwiged лишились сил.

Кошмару, что столько лет спал, пришло время пробудиться. Война станет тем, что заставит биться его сердце: слишком много крови и страха, а людьми движут алчность и злоба… Впрочем, как и всегда. Кто-то просто должен показать ему, что творится вокруг.

А потому, спустившись по извилистой тропе и найдя укатанную телегами дорогу, Гебершнейх и Руна поехали вдоль горного хребта. На выцветшей карте было отмечено место, где нашёл пристанище Eishonnder. Перед ними раскинулось поле брани. На залитой кровью равнине лежали трупы, изодранные флаги развевались на ветру. Во́роны вились над мертвецами, облепляли их чёрным шевелящимся ковром и рвали плоть острыми клювами. Выжившие, если они были, давно покинули это место, бросив трупы товарищей на растерзание падальщикам. И лишь один воин, хромая, вёл боевого коня прочь.

Наступала ночь. Впереди уже виднелись скалы, скрывавшие вход в тёмный зев пещеры. Цель уже рядом, но что-то не так — воздух пах смертью, что не укрылось от Zeitlaichaien. Грядёт нечто плохое.

Путники свернули с дороги и двинулись к пещере. Ещё на подходе Гебершнейх ощутил сверхъестественную мощь, недоступную человеческому восприятию. Смертные не чувствовали исходящей от древнего существа тёмной силы, обжигающей кожу и заставляющую сердце сжиматься в иррациональном ужасе. Для них не существовало того, что было обыденностью для Zeitlaichaien.

Руна тоже не знала, как Гебершнейх понял, что именно в этой пещере таится Eishonnder. Его же трясло, как от страха или холода. Силы покидали его, словно сама тьма высасывала из него жизнь. И лишь это заметила Руна.

— С тобой всё хорошо? — встревоженно спросила она, заглядывая ему в глаза.

— Да. Не обращай внимания, — солгал Гебершнейх.

Не мог Zeitlaichaien сознаться в собственной слабости: не хватало ещё потерять величие в глазах смертной! А потому он шёл к пещере, сжав зубы и с трудом переставляя подкашивающиеся ноги. Он выдержит… он справится…

В пещере царил ледяной мрак, и в нём будто из пустоты материализовался гигантский волк — чёрный, как ночное небо. Свалявшаяся шерсть покрывала шкуру, обтягивающую кости. Местами проступили следы тлена.

— Eishonnder… Зверь, рождённый богами… — проронил Гебершнейх и едва слышно прошептал: — Пробудись, вернись из небытия…

Он положил руку на морду монстра и позвал, как умеют только Zeitlaichaiened. Опустошающая энергия отступила. Eishonnder откликнулся, возвращаясь к жизни — он почуял запах ужаса, что дал ему ощутить Гебершнейх. Во тьме загорелись огнём четыре глаза. Взревев, волк вскочил и рванулся к Руне, норовя схватить её клыками. Та отскочила назад и приняла боевую стойку. Гебершнейх в последний момент успел встать между ними.

— Назад! — рыкнул он. — Она со мной!

Eishonnder недовольно заворчал, но подчинился. Zeitlaichaien — высшее существо, — имел над ним некоторую власть.

— Благодарю, Mertreuer… — судорожно выдохнула Руна.

— Сюда! Отомстим демону за кровопролитие! — крикнул кто-то снаружи.

— Поможешь нам, брат? — попросил Гебершнейх.

Eishonnder поднялся в полный рост. Грозный рык огласил округу. Гебершнейх и Руна обернулись волками. Первого рыцаря, сунувшегося в пещеру, Eishonnder разорвал на куски. Остальные ждали снаружи, и выкуривать волков не потребовалось: они сами пошли в атаку. Оборотни бросились в бой со звериной яростью, в клочья разрывая лёгкую броню и плоть под ней. Тяжелобронированных бойцов взял на себя Eishonnder, чьи клыки пробивали сталь насквозь.

Секира просвистела над головой. Пригнувшись, Гебершнейх прыгнул на противника, вонзил клыки в его шею и разорвал горло. Кровь восстанавливала потерянные силы. Руна нападала осторожно, только будучи уверенной, что точно успеет убить врага раньше, чем тот проткнёт её клинком. Гебершнейх бросался на рыцарей, не боясь оружия. Мечи, стрелы и болты пробивали тело насквозь, но он не обращал на это внимание.

В спину едва не воткнулся топор. В последний момент Гебершнейх извернулся, спасая уязвимый хребет. Топор распорол ему бок. Фонтаном брызнула кровь. Захлёбываясь ею, Zeitlachaien повалился на землю. Тягучая алая слюна закапала из приоткрытой пасти. От боли перехватило дыхание, но Гебершнейх нашёл в себе силы уклониться от добивающегося удара и подняться на лапы. Топор застрял в земле, войдя в неё до древка. Гебершнейх принял истинный облик и, не дав противнику возможности вытащить оружие, загнал когти ему в грудь. Проткнутое сердце замерло. По белой шерсти заструились тёмные ручейки.

Несколько секунд — и Гебершнейх вновь изменился. Руну загоняли в угол четверо воинов. Помочь ей Zeitlaichaien не дали: окружённый, он был вынужден обороняться. Eishonnder смахнул четвёрку одним движением лапы, сминая броню, как сухую листву.

Гебершнейх порвал нескольких бойцов, но уже едва не терял сознание. Кровь текла по морде, заливая глаза и нос. Враги рубили, превращая плоть и шкуру в лохмотья и ломая кости. Сил сопротивляться не осталось, и Гебершнейх упал. Сзади на одного из воинов напала Руна, ещё нескольких разбросал Eishonnder. Воспользовавшись выпавшими секундами, Zeitlaichaien вернулся к первозданному виду и из последних сил снёс врагам головы атакующим заклинанием. Раны быстро затягивались.

— Пора прощаться, — улыбнулся Гебершнейх уголками губ, взглянув на Eishonnder. — Иди, тебя ждёт Цонненбран. Напомни этому миру, что порой сказки оживают — и превращаются в кровавый кошмар…

Лето почти подошло к концу. Всё чаще небо закрывали тяжёлые тучи, приносившие запах свежести и сырости. Природа готовилась к перерождению, а люди — к тяжёлому холодному времени. Осень уже раскинула смертельные объятия и оскалила зубы в коварной улыбке.

Из Цонненбрана, словно чума, расползалась война. Шейневальд, всегда придерживавшийся нейтралитета, готовился к обороне. Всего пара недель — и враг, недавно бывший союзником, доберётся до провинции на краю Дункпариес, а отступать некуда: людям не выжить в пустошах Zeiteuwiged.

Сколько бы веков ни прошло, смертные раз за разом доказывали, что никому не под силу избавить их от алчности, честолюбия и жажды крови. Ни Zeitlaichaien, ни боги не спасут обрушившийся в бездну мир. Теперь его ждёт только конец, приближающийся медленно, но верно. Сколько лет осталось до дня, когда от жизни останется только пепел? Десять? Двадцать? А может, и того меньше?

Гебершнейх знал, чем всё кончится. Знали и Zeiteuwiged. Когда было время всё изменить, они лишь наблюдали, как человечество ходило по краю. Так зачем же боги, от которых отвернулись смертные, решили вернуться именно сейчас? Чтобы перед смертью напомнить отступникам, кто мог их спасти и кого они озлобили?

Они сами сотворили свою реальность и погрязли во лжи и разрушении. Они не могли иначе. И Zeitlaichaien это нравилось: он с удовольствием наблюдал за бессмысленными метаниями смертных, за огнём гнева и хаоса, что пожирал не только души, но и всё вокруг, за страданиями, на которые они обрекли себя… Он не был чище людей. Он сам горел ненавистью, убивал с удовольствием и хотел подчинения низших, что теперь считали его демоном. Вот только не они ли разожгли вражду?..

Шумел дождь, рычал гром. Молнии стрелами разрезали небо. Воздух пах грозой. Деревья покачивались на ветру. Гебершнейх и Руна подъезжали к столице провинции. Город замер в предверии беды. На стенах круглосуточно дежурили лучники, у ворот расположился крупный отряд стражников. Все понимали, что осады столица не выдержит, но из последних сил цеплялись за глупую надежду.

Проезжая мимо, Гебершнейх смерил воинов презрительным взглядом. Вместо того, чтобы нанести удар первыми, имея шанс хотя бы отсрочить неизбежное, трусы ждали врага у изъеденных временем крепостных стен, пока изнутри народ разъедали болезни и голод. По пустынным улицам, провонявшим помоями и мертвечиной, порой проходили местные жители, жавшиеся к стенам и постоянно оглядывавшиеся. Бледные и исхудавшие, в грязной рваной одежде, они больше походили на призраков.

Путники свернули в подворотню, где находился вход в постоялый двор. Рядом расположилась хлипкая конюшня, на пороге которой пил вонючее пиво толстый бородатый конюх. Доверять ему своего холёного коня Гебершнейх не хотел, но выбора не было.

— Дальше я буду действовать один. Отдохни пока, — бросил он ученице, отсыпав ей монет на комнату и оплатив место для двух лошадей.

— Ну… тогда удачи. И береги себя, — сказала на прощание Руна и двинулась к постоялому двору.

Гебершнейх побрёл по грязным улицам. В переулках лежали трупы измождённых людей с изъеденной язвами и гнилью кожей. Что за болезнь властвует в этих местах, не знал даже Zeitlaichaien. Но только он понимал, почему началась эпидемия и погиб урожай. Шейневальд окутала пелена проклятия, снять которое не сможет никто. Потому что нельзя убить того, кто уже убит проклятием и чьё пробуждение из-за грядущей войны принесло разруху и запустение.

Из-за угла вышел мужчина со свёрнутыи набок носом и боевым топором в руке.

— Выворачивай карманы, ублюдок! — приказал он.

Второй грабитель подошёл со спины. Гебершнейху не нужно было оборачиваться, чтобы почувствовать это.

— Умоляй сохранить твою жалкую жизнь — и, быть может, останешься жив, — отстранённо проронил Zeitlaichaien.

Грабители заржали. Гебершннейх развернулся, выхватывая меч, и рассёк голову парню позади. Мужчина со сломанным носом взмахнул топором. Гебершнейх заблокировал лезвие своим клинком, перехватил руку противника и сжал пальцы. Запястье хрустнуло. Оружие выпало из обмякшей руки. Грабитель взвыл от боли.

Гебершнейх лёгким движением заставил его опуститься на колени. Кровожадная улыбка исказила лицо.

— Пощади! — взмолился грабитель, чувствуя приставленный к горлу клинок. — Проси, что хочешь, только отпусти!

— Отпущу… В ледяной ад…

Гебершнейх надавил на лезвие, загоняя его в шею грабителя. Тот хотел закричать, но из распоротого горла вырвался только булькающий хрип. Оставив тела прямо на дороге, Гебершнейх направился к часовне. Неподвижные стрелки на циферблате вдруг со скрипом сдвинулись с места.

Знак! Гебершнейх остановился перед часовней и, собрав все силы, «потянулся» к ней. Стены пошли трещинами, рухнула крыша. Посыпались камни. Гебершнейх выплеснул магическую энергию — и часовня обрушилась, в клубах пыли открыв проход в катакомбы. Прежде, чем успели бы прийти стражники, Гебершнейх вошёл в темноту.

В подземелье пахло затхлостью и плесенью. Отсыревшие факелы висели на стенах. Единственный коридор привёл к винтовой лестнице, которая упиралась в запертую на толстые цепи дверь. Сорвав их, Гебершнейх резко распахнул створки. Из тёмного прохода потянуло могильным холодом, сырой землёй и тленом.

— Ингольф? — позвал Гебершнейх.

Во мраке он заметил движение. Лязгнула старая броня. Проклятый Zeitlaichaien расправил крылья.

— Du brengrückatem, bruere, — пророкотал в темноте хриплый голос.

— Ja… Я пришёл освободить тебя. Zeiteuwiged это не одобрят, но ты не должен быть погребён здесь. Пора тебе вновь увидеть свет.

— Laät! Я давно мёртв! — откликнулся Ингольф.

— Пусть так… Ты нужен мне свободным.

Ингольф рывком подлетел к нему. Холодные пальцы мертвеца сжали горло.

— Где ты был пятьсот лет назад, мразь?! — прорычал он.

— Я не мог тебя освободить! — задыхаясь, прохрипел Гебершнейх.

— Не хотел! — отрезал Ингольф, отбросив его в сторону. — Ты не знаешь, в каких муках я умирал! Проклятие пожирало меня живьём, и мне не к кому было обратится за помощью! Лишь потому, что Zeiteuwiged заперли меня здесь…

— Прости… — выдохнул Гебершнейх. — Я так и не разобрался, кто прав… И потому вернулся за тобой сейчас. Покажи Zeiteuwiged, в чём они ошиблись. Принеси в эти земли смерть и хаос.

Ингольфа Гебершнейх знал ещё до встречи со Шпарттеном. Плечом к плечу они прошли через лёд, смертельную пургу и кровавые битвы. Сейчас Ингольф, будь он жив, стал бы единственным верным другом Гебершнейха, но он усомнился в вере. Zeiteuwig проклял собственного сына — и заточил его в катакомбах, чтобы он страдал после смерти от тоски, одиночества и безысходности. Он не прогадал: кажется, Ингольф сошёл с ума, и нет ничего страшнее безумной нежити…

Ингольф расплатился жизнью и покоем за сомнения. Он звал на помощь, молил богов о прощении, кричал от раздиравшей тело боли… Но слышала его лишь тишина.

Дорога затянулась. Шейневальд размерами не выделялся, но Дракахтром был одной из самых больших провинций Дункпариес. И самой развитой — островок цивилизации в море невежества. Здесь находилась столица всей империи, через Дракахтром проходили почти все торговые пути, а горы надёжно укрыли его от возможных врагов. Много кто хотел завладеть местными богатствами.

Города Дракахтрома впечатляли размерами и неприступностью. Пусть жить хорошо могли только знатные торговцы, аристократы и императорская семья, в то время как крестьяне трудились в поте лица за горсть медяков и корку хлеба, богачи сделали всё, чтобы Дракахтром выглядел достойно… хотя бы на первый взгляд.

За стенами городов Дракахтром был не менее опасен, а может, и опаснее соседних провинций. За несколько дней пути Гебершнейх уничтожил две банды разбойников, неоднократно видел издали, как бандиты грабили торговцев, и натыкался на трупы тех, кого они не пощадили. Вмешиваться в ход событий Гебершнейх не стал ни разу: его не касались чужие проблемы. Он лишь забирал всё ценное с тел, если грабители что-то пропускали.

Его путь лежал к разрушенной крепости с самой высокой башней в округе. Крепость эта была известна не только в Дракахтроме, но и во всей Дункпариес. Караваны и патрули обходили старый форт стороной, боясь его хозяина. Порой смельчаки и отчаявшиеся воины, лишившиеся кого-то из близких, шли к нему в надежде одолеть чудовище… и ни один не вернулся. Гебершнейх лишь надеялся, что монстр разумен, иначе его придётся убить — и древний род станет перевёрнутой страницей истории.

Zeitlaichaiened и draakached всегда были союзниками. Дети богов научили монстров речи и своему языку, многое рассказали и показали им… Многих пришлось убить: они не шли на контакт и не желали учиться, — но детёныши, воспитанные Zeitlaichaiened, были другими.

В войне Zeitlaichaiened с людьми они встали на сторону тех, кого считали старшими братьями… и погибли вместе с ними. Последний draakach нашёл пристанище в Дракахтроме — провинции, где появились на свет его предки, в чью честь её и назвали. Гебершнейх не знал, вырастил ли этого дракона Zeitlaichaien или он вылупился уже после уничтожения их народа. Сам он когда-то отказался брать детёныша под свою опеку. В отличие от людей, бездумно рожавших по несколько детей, Zeitlaichaiened здраво оценивали свои возможности: от них зависело выживание вида. Воспитание дракона — огромная ответственность; это намного сложнее, чем вырастить человеческого ребёнка.

И вот, все их труды оказались бессмысленными! Существа, которые должны были стать их верными спутниками, канули в небытие вместе с ними. Все, кроме одного.

Над деревьями показалась башня крепости. Гебершнейх пришпорил коня. Нехорошее предчувствие зарождалось внутри, и он был рад, что не взял с собой Руну. Если придётся драться, она не выживет, а если дракон мёртв, ей не стоит знать, что не все легенды возвращаются.

Дорога вывела к воротам полуразрушенного форта. В воздухе стоял запах серы… Спешившись, Гебершнейх вошёл в крепость. Парадные двери были распахнуты.

— Sij onschrufen Zeiteuwiged, draakach! — крикнул он, заходя в холл.

Ответом ему стал подобный громовым раскатам рёв. Гебершнейх вытащил меч и отступил за некогда подпиравшую обвалившуюся антресоль колонну. Вовремя: дракон скользнул в холл через пролом в крыше. Осторожно выглянув, Гебершнейх рассмотрел его. Монстр был ещё молод, но в этом возрасте чешую оружие уже вряд ли пробьёт… хотя можно проверить. Взрослые драконы превосходили этого в размерах, но и он внушал уважение — метров десять в длину, считая шею и хвост, с громадными крыльями и острыми шипами на спине. Вокруг головы и на кончике хвоста переливались всеми оттенками зелёного перья.

Резко развернувшись, дракон двинулся в его сторону. Зацокали по камням когти. Гебершнейх распластался по полу и отполз за обломки антресоли. Надеясь, что хотя бы малейший шанс договориться остался, он громко спросил:

— Ты сохранил разум?

Дракон повернулся на голос и выдохнул огненную струю. Пламя ударилось о быстро раскалившиеся камни. Обжёгшись, Гебершнейх вскочил и бросился вглубь крепости. Дракон проворно последовал за ним и взмахом хвоста сбил с ног. Следующий удар стал бы смертельным, но Гебершнейх откатился на пару метров левее, рывком поднялся с пола и перебежал к следующему укрытию. Огонь опалил волосы.

Дракон прыжком сократил дистанцию и попытался схватить противника зубами. Гебершнейх уклонился и нанёс колющий удар в шею. Клинок, рубивший сталь и кости, как масло, отскочил от чешуи. Дракон вновь плюнул огнём. Гебершнейх кувыркнулся к нему, уходя от атаки. Загнать меч между плотно прилегающими чешуйками он не мог. Оставалось одно уязвимое место.

Убирая меч, Гебершнейх отбежал к лестнице и вихрем взлетел на уцелевшую антресоль. Дракон за ним не последовал. Огненное дыхание опалило руки и лицо, но вреда не причинило: Гебершнейх вовремя отскочил к стене и пригнулся, чтобы пол защитил его. Раздосадованный дракон парой мощных ударов доломал колонну, выплюнул пламенный сгусток — и часть антресоли рухнула. Гебершнейх едва успел схватиться за край уцелевшего пола. Камни под пальцами крошились.

Дракон изрыгнул пламя. Гебершнейх забрался на антресоль и сбил огонь со штанины. Сквозь дыры в прожжённой ткани виднелся уродливый ожог. Пришла запоздалая боль. Гебершнейх зашипел сквозь сжатые зубы и, понимая, что бежать больше не сможет, схватился за лук. Это последний шанс. Дракон привстал на задних лапах и вытянул шею, чтобы заглянуть на антресоль. Всего мгновение оставалось до того, как он испепелил бы Zeitlaichaien — но тот отпустил стрелу. На грани слышимости зазвенела тетива. Стрела почти на всю длину вошла в глаз дракона.

Труп грузно повалился на пол. Гебершнейх выдохнул облегчённо и удручённо одновременно. Надежды на возрождение драконов теперь нет.

Он осторожно спрыгнул с антресоли и, хромая, побрёл к ждавшему у ворот коню. Ожог затянется ещё не скоро: раны от огня на Zeitlaichaien всегда заживают дольше. Кое-как дойдя до коня, он забрался в седло. В сумке что-то захрустело. Гебершнейх осторожно заглянул внутрь — и не поверил своим глазам.

В оставшейся от яйца скорлупе сидел маленький дракон.

Драконы вымерли. Теперь, потратив долгие месяцы на поиск записей о них, Гебершнейх знал точно. И руку к этому приложили Zeitlaichaiened, считая, что спасают их. Последних оставшихся драконов добивали уже люди, и единственным выжившим был детёныш, вылупившийся из яйца.

Но сейчас Гебершнейха интересовали совсем другие летающие существа — горные львы с головой и крыльями орла и девы-воительницы. Грифоны и валькирии. Эти гордые и величественные создания, некогда покорявшие небо, теперь скрывались в горах Денкишеферна. Валькирии увели грифонов от людей по просьбе Zeiteuwiged, но пришло время вернуться и тем, и другим. Когда-то кровожадных зверей и воинственных девушек пытались истребить, но Zeitlaichaiened вступились за них, чем заслужили доверие и уважение. Сейчас же поддерживать шаткое перемирие стало некому, и валькирии боялись уничтожения.

Zeitlaichaien должен был подарить им надежду.

Сделав запись в дневнике, Гебершнейх собрал вещи и вышел из трактира. С серого неба падали крупные хлопья. Ели и сосны клонили ветви к земле под тяжестью белых шапок. Снег хрустел под ногами. Горячее дыхание превращалось в облачка пара в морозном воздухе.

Мало кто пускался в дорогу в эту холодную пору, когда из лесов выходили голодные звери, замерзала вода в реках и озёрах, а ночами даже костёр не спасал от лютых морозов. И только Zeitlaichaien не страшила зима. Он вскочил на коня и устремился глубже в горы по узкой дороге, что тянулась через хвойный лес, чей аромат смешивался с запахом мороза.

Гебершнейх ехал к самым вершинам лесистых гор, где среди сокрытых в зарослях скал темнели чёрные провалы пещер и ущелий. Где злобный ветер бил в лицо и толкал к краю. Где не выживет слабый и лишится надежды сильный. Горы Денкишеферна таили в себе не просто угрозу — нет, они несли смерть. И смерть эта была медленной и мучительной.

На пути Гебершнейх не встретил ни зверя, ни человека. Мороз загонял всё живое в укрытия, а ночные хищники ждали наступления темноты. Гебершнейх поднимался всё выше по единственной тропе, пока та не затерялась в снегу. Его обступил дремучий лес — густой настолько, что свет с трудом пробивался через кроны деревьев.

Что-то тёмно-коричневое привлекло внимание. Гебершнейх слез с коня и подошёл к припорошенному снегом… трупу. Шерсть и перья грифона покрывала корка засохшей крови. Алые пятна растеклись по снегу. Кто-то крупный просто пару раз ударил когтями — и сильный, ловкий и быстрый зверь погиб. «Никогда такого не видел…» — прикинув размеры монстра, ошарашенно подумал Гебершнейх. Выходит, не всех живых существ в Дункпариес он знал. Что-то скрывалось в горах, куда он редко заходил даже в былые годы…

Позади захрустел снег. Гебершнейх резко обернулся, хватаясь за оружие, но сразу же убрал руку с эфеса меча. Перед ним стояла женщина с перьями среди волос и громадными орлиными крыльями. Её кожу покрывали узоры — боевая раскраска клана.

— De grüttenes, — печально проронила валькирия. — Жаль, что нам пришлось встретиться в такое печальное время, Гебершнейх.

Он узнал её. Спустя столько лет Хильда, дочь главы клана, изменилась. В последний раз, когда они виделись, Хильда была воинственной и слишком пылкой, чтобы принять бразды правления. Она рвалась в битву, не думая о последствиях. Сейчас же в её глазах не было того яростного огня, что полыхал в юности. Душой она повзрослела куда быстрее, чем телом. Прошло всего несколько лет, и эта женщина больше не походила на девчонку, которую знал Гебершнейх. Прежней она нравилась ему больше, но вспыльчивость и дерзость сменились орлиной гордостью и какой-то странной грустью, что поселилась глубоко в сердце. Всё это Гебершнейх прочитал во взгляде Хильды, прежде чем крепко обнял её.

— Я думала, Zeitlaichaiened не осталось… — вздохнула та.

— Я — последний, — невесело проговорил Гебершнейх. — Ладно, хватит болтовни. Мне нужно поговорить с главой клана.

— Она перед тобой, — развела руками Хильда.

Гебершнейх удивлённо вскинул бровь. Вот, что заставило Хильду измениться — смерть матери и навалившаяся ответственность.

— Мир на грани. Zeiteuwiged возвращаются, и вам пора напомнить людям, перед кем они должны трепещать! Они давно не верят в ваше существование, а правду знают единицы… Пора напомнить, что они забыли!

— Если бы я могла… — Хильда покачала головой. — У нас есть проблема поважнее. Монстр. Мы не знаем, что или кто это, но он убивает наших сестёр и грифонов. Я надеялась, ты пришёл помочь… Ты же Zeitlaichaien…

Гебершнейх медленно выдохнул. Как можно отказать в помощи давней подруге? В отличие от него, у неё шансов против существа, убивающего её народ, мало. А вместе они могли бы легко разобраться с тварью… Давние союзники, как-никак. И союз этот стоит поддерживать.

— Поможешь нам — и мы тебе должны. Проси, что хочешь, постараемся выполнить, — по-своему поняв его раздумья, сказала Хильда.

— Мне нужна только ваша полная лояльность. Впрочем… если мне понадобится помощь валькирии, я обращусь к тебе, Хильда. Я знаю, что на тебя можно положиться.

— По рукам. На зверя пойдём вчетвером — я возьму двоих лучших воительниц клана.

В лагерь Гебершнейх пошёл с Хильдой. Среди хаотично разбросанных шатров протянулись заросли. У больших костров собрались ничем не занятые валькирии, рядом с которыми смирно лежали грифоны. Несколько дозорных кружили в небе. При виде Zeitlaichaien одни приветливо улыбались, другие почтительно сконяли головы. Третьи предпочли его не замечать. Но в отличие от людей, эти девушки не испытывали перед ним страха. Валькирии и Zeitlaichaiened всегда были равны.

— Адамина, Герда! — позвала Хильда. — Пора уничтожить тварь!

Девушки без капли сомнения последовали за своей предводительницей, хотя знали, что могут не вернуться. Они не боялись чудовища. Гебершнейх никогда не видел такой отваги в людях — только злость и отчаяние, толкавшие их навстречу опасности. Валькирий же Zeiteuwiged создали бесстрашными воительницами. Они не проповедовали, как Zeitlaichaiened. Они карали.

А потому во всей Дункпариес не найти боевой подруги надёжнее. Даже Zeitlaichaien в одиночку вряд ли выстоит в бою с монстром, что без труда убивал валькирий и грифонов.

Отряд остался в лесу на ночь. От огромного костра поднимался дым. Пламя разгоняло темноту и, как объяснила Хильда, должно было приманить зверя. Он не боялся огня, нет — он знал, где искать очередную жертву. До темноты было время подумать, и Гебершнейх понял, что природа не могла создать что-то столь сильное и кровожадное. Это порождение одного из Zeiteuwiged. Но зачем он дал жизнь твари, что могла истребить валькирий? Если среди богов появился предатель…

— Идёт! — крикнула кружившая над лесом Герда.

Остальные вскочили и схватились за оружие. Из темноты выпрыгнул медведеподобный монстр, чем-то похожий на Zeiteuwig. Его целью стала Адамина, стоявшая к краю поляны ближе всех. Она встретила зверя ударом секиры по морде. Лезвие оставило глубокий порез, но тварь это не остановило. Она снесла Адамину на полной скорости, схватила зубами и, помотав в воздухе, отбросила искалеченный труп на несколько десятков метров.

В тот же миг Хильда и Гебершнейх выстрелили из луков ему в горло. Стрелы вошли до оперения, не нанеся зверю особого вреда. Герда спикировала на него, метя мечом в глаз. Монстр поднялся на задние лапы и замахал передними, пытаясь сбить её. Герда уклонялась, но ближе подлететь не могла. Стрелы продолжали дождём сыпаться на зверя.

Гебершнейх метнул огненный шар, едва не зашипев от боли. На руке остался ожог. Огненная магия давалась без последствий только людям. Zeitlaichaien страдал от собственного колдовства, но пламя было не только его слабостью.

Шерсть зверя не вспыхнула вопреки надеждам Гебершнейха. Однако он взревел и очередным ударом припечатал Герду к земле. Даже на расстоянии Гебершнейх и Хильда слышали короткий вскрик и мерзкий хруст. Они остались вдвоём против монстра.

— Сюда! — Гебершнейх рывком притянул Хильду к себе.

Остался последний вариант. Гебершнейх не знал, чем обернётся для него мощное противоестественное его природе колдовство, но иного выхода не было. Хильда подобрала крылья и прижалась к нему, чтобы её не задело. Он высвободил всю свою магическую энергию, превращая её в огонь. Языки пламени вихрем заплясали вокруг, и сквозь их рёв донёсся предсмертный вой зверя.

Гебершнейх упал в снег, так приятно охлаждавший ожоги. Пламя развеялось, и только ближайшие деревья догорали. Сил подняться уже не хватило. Хильда присела рядом с Zeitlaichaien, забыв о скорби по сёстрам: не время. Сейчас нужно спасать того, кого ещё можно. Убедившись, что его сердце бьётся, Хильда потащила его в лагерь.

Гебершнейх приходил в себя. В шатре царил полумрак, развеиваемый лишь пробивающимся снаружи трепещущим светом. Броня, плащ и оружие Гебершнейха покоились на ящике рядом с топчаном, где он лежал. Ожоги почти затянулись, оставив только несколько шрамов по всему телу. На коже виднелись следы от травяной мази. Энергия теперь не скоро восстановится, но это меньшая из проблем. Последние мгновения после того, как вокруг заплясал огненный смерч, из памяти выпали.

«Что с Хильдой?» — возник вопрос, заставивший Гебершнейха подняться. Голова кружилась, ноги подкашивались. Одевшись, Гебершнейх вышел из шатра. Валькирии столпились в центре лагеря, откуда собирались уносить обгоревшие тела. Сердце пропустило удар. Больше всего Гебершнейх боялся увидеть Хильду мёртвой, но опознать ни одно из двух тел не смог. Герда и Адамина? Или одна из погибших — Хильда?

— Живой… — по плечам скользнули сильные руки.

— Хильда! — Гебершнейх выдохнул с облегчением и прижал её к себе в объятиях.

Тем временем мёртвых уносили из лагеря. Хильда поспешила за сёстрами, и Гебершнейх, видя, как тяжела ноша скорби, последовал за ней. Процессия вышла к кургану, под который уводил тёмный тоннель. Вдоль стен выстроились саркофаги с изображениями крылатых дев. В отличие от Zeitlaichaiened, валькирии не предавали тела усопших снегам.

Адамину и Герду уложили в два пустых саркофага в конце коридора. Их хоронили с оружием в сведённых судорогой руках. Хильда первой возложила на края саркофагов плоские камни с погребальными рунами, и остальные валькирии последовали её примеру. Как только последняя попрощалась с сёстрами, саркофаги закрыли, а крышки покрыли защитными рунами.

— У вас завелась нежить? — насторожился Гебершнейх.

— Увы, да, — печально вздохнула Хильда. — Одна из сестёр увлеклась некромантией, когда из Сумфмораса расползались слухи. Я знаю, что руку к этому приложил ты, но… не виню. Я лишь хочу, чтобы мёртвые обрели покой. Можешь… вразумить её?

Гебершнейх открыл рот, чтобы отказать, но передумал. Некромантка использовала дар Zeiteuwiged, а что ещё нужно? Под взглядом Хильды Гебершнейх терялся. Она смотрела не умоляюще — к мольбам он был глух; Хильда заглядывала в самую душу, заставляя сердце биться быстрее. Гебершнейх разрывался между помощью ей и верностью Zeiteuwiged.

— Я посмотрю, что можно сделать, — сдался он.

— Если понадобится — убей. Но постарайся всё-таки решить проблему мирно.

В лесу вокруг кургана воцарилась тишина. Гебершнейх дождался, когда валькирии уйдут, и затаился во тьме подземелья. Ждать пришлось долго, но наконец лунный свет загородила постоянно дёргающаяся, как в припадке, фигура. Прежде, чем девушка сложила крылья, лучи света прошли через рваные дыры в гниющей плоти. В нос ударил сладковатый запах разложения.

Гебершнейх спрятался за саркофагом. Конвульсивно вздрагивая, нежить поковыляла к новым могилам. Стоило ей коснуться крышки, как вспышка пламени опалила её руку. Тварь отшатнулась. Гебершнейх осторожно подошёл со спины и резко прижал монстра к стене, обездвиживая.

— Кому ты служишь? — твёрдо спросил он.

— Тёмному господину… — прохрипела мёртвая некромантка.

— Кто он? Чего хочет?

Гебершнейх догадывался, о ком речь, но не хотел верить. Ему нужны были доказательства. Доказательства того, что Zeiteuwiged преданы.

— Ты знаешь его лучше, чем кто-то ещё! — расхохоталась тварь, вздрагивая всем телом. — Он пощадит тебя, когда мир падёт… если ты примешь его сторону... Запомни, срок ещё придёт! Он отомстит за всё!

«С меня хватит!» — мелькнула злая мысль. Гебершнейх толкнул некромантку на пол и замахнулся мечом над её головой. Та с неожиданной силой ударила его крылом, отбрасывая к противоположной стене.

— Ты дал ему свободу… Ты разрушил заклятие… Ты вскрыл его темницу, его саркофаг… Ты решил судьбу мира… — прошипела она и скрылась во тьме.

Гебершнейх ещё долго осмысливал услышанное. Грядёт что-то ужасное, и виной всему — мёртвый Zeitlaichaien.

«Ты чувствуешь?.. Ты слышишь их зов?.. Они рядом…»

Но Гебершнейх не чувствовал, не видел искажённых силуэтов, что кривыми тенями скользили по степям Лакебернора. Изуродованные призраки выли и стонали от боли, последовавшей за ними за грань. Долгие годы они скитались по земле, и после каждой войны их становилось всё больше. Они не могли уйти, неразрывно связанные с оставшимися на поле битвы костями и развеяным по ветру прахом.

Шпарттен шёл среди них, и они тянулись к нему, умоляя о помощи. В искорёженных силуэтах с трудом узнавались люди. Сначала, увидев их, Шпарттен отшатнулся. Смерть изменила их, превратив в жутких тварей с лишними конечностями, когтями, шипами… Их очертания не рассеивались в солнечном свете. Призраки извивались в агонии, оставшейся с ними после гибели. Помочь им не мог уже никто — ни некромант, ни Zeitlaichaien.

Теперь Шпарттен знал, что ждало людей, отвернувшихся от Zeiteuwiged, после смерти. Жаль, сами они верили, что их выдуманные боги примут их в загробном мире. Будь возможность показать им правду, Шпарттен нашёл бы способ поговорить с Гебершнейхом и объяснить, как призвать духов в мир живых. Ради страха и подчинения!

Его осенило. Если только получится дать знак… При жизни Шпарттен был одним из лучших чернокнижников Дункпариес, если не лучшим. Долгие столетия он изучал чёрную магию, но передать опыт и знания не успел: казалось, впереди вечность, и Шпарттен не спешил искать ученика. Единственным, кто знал всё то же, что и он, был его дракон, но какой из ящера маг? Да, он мог научить всему достойного человека или другого Zeitlaichaien, но погиб вместе с остальными.

Последний выживший дракон сейчас ютился на плече Гебершнейха. Тот пытался учить детёныша. Получалось из рук вон плохо. Шпарттен поделился бы опытом, но Гебершнейх даже не подумал провести ритуал призыва.

Шпарттен понимал его. Каждый разговор тяжело давался Гебершнейху: боль всё ещё съедала его изнутри. Но из-за этих страданий он упускал многое, о чём мог рассказать призрак. Например, духов.

Вечерело. Гебершнейх, измотанный многодневной дорогой, наконец-то решил отдохнуть. Привязав коня, он устроился у костра на опушке лесополосы. Шпарттен привычно сел напротив. Дракон сполз в снег и осторожно подобрался к огню, сквозь него с интересом глядя на призрака. Гебершнейх задумчиво наблюдал за ним.

Шпарттен поманил зверька пальцем и медленно обошёл вокруг костра. Дракон последовал за ним, неуклюже перебирая лапками и покачиваясь из стороны в сторону. Попытался укусить призрака за руку, но прошёл насквозь.

— Что за?.. — встрепенулся Гебершнейх, но, заметив, что дракон словно играет с пустотой, осторожно спросил: — Шпарттен?

Разумеется, он помнил о любви друга к драконам. Когда Шпарттен взял под крыло дракона, Гебершнейх понял, что не знал его настоящего. Удивительнее всего было видеть на лице властолюбивого убийцы искреннюю улыбку — не хищный оскал или издевательскую ухмылку от уха до уха.

Гебершнейх медленно выдохнул и прикрыл глаза, видимо, мысленно прося Zeiteuwig позволить ему поговорить с призраком.

— Я надеялся, ты ушёл в пургу… — проронил он.

«Не лги, — невесело усмехнулся Шпарттен. — Я же знаю, как тебе тоскливо…»

— Издеваешься? Это на тебя похоже.

«Я часто срывался… Но тебе боли не причинил ни разу. Специально, по крайней мере».

— И то верно…

«Времени мало. В Лакеберноре полно духов, — перешёл к делу Шпарттен. — Ты можешь выпустить их в мир живых, если проведёшь ритуал. Это чернокнижие и некромантия в одном флаконе, справишься. Какой ритуал — я объясню. Но сначала просьба: как только сможешь, проведи обряд на черепах. Тогда сможем нормально поговорить…»

Гебершнейх слушал, и Шпарттен знал: он сделает всё, запомнив каждое слово.

Не всем, кого поглотило отчаяние, дано вернуться. Этот водоворот утягивает на дно, и никто не спасёт, а сил вырваться из него может и не хватить. Ивару не хватило.

Он всегда тяготел к морю — холодному и жестокому, но манящему. Он хотел противостоять безудержной стихии, искать новые земли и покорять волны. Год за годом Ивар жил мечтой, шёл к намеченной цели, с боем преодолевая препятствия — и он добился своего! Едва добравшись до морского города на краю Дункпариес, он пошёл в юнги.

Первый выход в открытое море навсегда остался в памяти. Ивар стоял на носу корабля, глядя на горизонт, за который медленно уползало солнце. Тучи в отдалении окрасились тёмно-синими тонами. Волны подбрасывали судно, словно игрушку. Казалось, пол уходит из-под ног, но Ивар не замечал этого, опьянённый свежим солёным ветром, треплющим волосы и меховой плащ.

Так начиналась вольная жизнь.

В своём первом шторме Ивар познал мощь стихии. Море злобно бросало корабль, уже не казавшийся надёжным, из стороны в сторону. Ветер рвал паруса. Молнии сверкали в чёрных тучах, угрожающе нависших над кораблём. Дождь бил в лицо тугими хлыстами. Сжав зубы, Ивар из последних сил натягивал фал. По ладоням струилась кровь, ледяная вода обжигала разодранные руки.

— Человек за бортом! — закричала штурман.

Спасти оказавшегося в воде матроса было уже нельзя. Если он и не замёрз сразу, волны всё равно относили его всё дальше от судна. «Покойся с миром…» — мысленно попрощался Ивар…

С тех пор штормы больше не вызывали ужаса, хотя внутри навсегда поселился страх, выходивший наружу каждый раз, когда опасные тучи сгущались над кораблём. Пройдя непростой путь, Ивар стал капитаном. Мечта сбылась — и рухнула. Всего несколько лет оставалось Ивару странствовать по морям. До рокового шторма, разбившего его корабль, а вместе с ним — и надежду.

Обломки до сих пор лежали на берегу. Кутаясь в тёплый плащ, Ивар возвращался с рыбалки. Отважный моряк превратился в отшельника и поселился далеко за землями Zeiteuwiged. Он был единственным человеком на сотни лиг вокруг. Лишь скелеты остались на борту потерпевшего крушение корабля. Команда заменила Ивару семью, но похоронить друзей он не смог: земля промёрзла и разрыть её было просто невозможно.

Устроившись рядом с кораблём, Ивар развёл костёр и принялся чистить рыбу. Скрип внутри заставил его обернуться и схватиться за саблю. Похоже, какой-то зверь забрался в трюм…

Из чёрного провала пробоины показалась высохшая, обтянутая полусгнившей кожей рука в неполной латной перчатке. Щитков на изломанных пальцах не было. Сердце Ивара ушло в пятки. Он выхватил саблю и попятился. Что за тварь пришла за ним из Хельхейма?!

Нежить выбралась на свет. Доспех скрывал изуродованное тленом тело. Мертвец сложил за спиной чёрные крылья, из которых порой выпадали перья. Он был на голову выше Ивара, а сквозь прорези шлема смотрели стеклянные кошачьи глаза.

— Опусти оружие, — прохрипела тварь.

— Т-ты… — Ивар не смог сказать больше ни слова.

— Ингольф. Я Zeitlaichaien… Был Zeitlaichaien.

— Но… это всё легенды…

— Теперь — да. И я хочу вернуть себе власть и отомстить! Ты поможешь мне в этом. Я чувствую твоё отчаяние. Я могу довериться тебе. Хочешь снова выйти в море? Тогда помоги, смертный… Послужи высшей цели…

В заснеженном лесу стояла тишина, нарушаемая лишь треском костра. Деревья покачивались на ветру. Располовиненная луна наблюдала за устроившимся у огня Zeitlaichaien, на чьей руке сидел маленький дракон. Никто из них не чувствовал холода, не опасался дикой и опасной Дункпариес. Им эти места не скалили зубы.

Гебершнейх ждал. Он знал больше, чем должен был, и на нём лежала ответственность. Теперь он не собирался возрождать легенды, потому что все его усилия пойдут на пользу предателю. Сейчас он понимал Афеларна: порой ради всеобщего блага приходится чем-то жертвовать. И чтобы будущее наступило, Гебершнейх готов поступиться верой и преданностью.

В костре перед ним лежали черепа. Запах трав разносился по лесу. Гебершнейх чувствовал присутствие Шпарттена: то ли ритуал сработал, то ли силы возвращались. Как бы то ни было, вера людей окрепла с возвращением порождений Zeiteuwiged, а значит, они и Zeitlaichaien статут сильнее. Как и Ингольф.

Из тьмы вышла Хильда.

— Сколько у нас времени? — спросила она.

— Мало. Пока Ингольф накопит достаточную мощь, пройдут годы, но он уже сильнее меня. И сейчас, пока одолеть его можно, он ни за что не вступит в бой. У нас есть несколько лет, чтобы обучить дракона и подготовить твоих лучших воительниц, — ответил Гебершнейх.

— Плохо. Мы всегда готовы к бою, но дракон…

— Мне понадобится твоя помощь. И с драконом, и в бою с Ингольфом. Я понимаю, о чём прошу, но… — Гебершнейх запнулся. Стоит ли говорить?..

— Всё серьёзней, чем кажется? — смекнула Хильда.

— Среди Zeiteuwiged предатель. Я не знаю, кто он и чего добивается, но ничем хорошим это не кончится. Наверняка Ингольф спелся с ним. Всё летит в пропасть, грядёт трудное время. Может быть, весь мир уже обречён, но мы… я должен попытаться всё исправить. Ингольфа освободил я, веру в Zeiteuwiged вернул тоже я. И если весь мир падёт, я не хочу смиренно встречать закат и присягать на верность предателю.

Из присутствующих только Шпарттен чувствовал, как вдали за горами сошлись в смертельном бою боги. Zeiteuwiged рвали друг другу глотки. Снег обагрился кровью.

Вскоре и Гебершнейх ощутил боль, расползавшуюся по телу. Zeiteuwig умирал, и его Zeitlaichaien заорал, срывая голос. Казалось, тело разодрали на куски. Из носа потекла струйка крови. Гебершнейх покатился по снегу, содрогаясь в конвульсиях. Он чувствовал, как уходит жизнь его создателя, а может, и его собственная. Он не знал, что будет, если погибнет Zeiteuwig. Такого не случалось никогда… До этой ночи.

Близилась полночь, но кровавое зарево разлилось по горизонту. Впервые в истории северное сияние покраснело и затмило луну и звёзды. Гебершнейх лежал на снегу, тяжело дыша и с ужасом глядя на изменившееся небо. Неровная полоса сияния походила на реку крови, пролившейся на пустошах Zeiteuwiged. И Zeitlaichaien больше не чувствовал связи.

«Они мертвы. Все, кроме одного. Ты был прав, Гебершнейх. Всё уже началось», — прозвучал в голове голос Шпарттена. И теперь все знали точно…

Скоро наступит конец.

Zeiteuwig — не переводится.

Zeitlaichaien — не переводится.

Majn hierscher — Мой господин

Ja — Да (нем.)

Kindarat aurgodded — Дитя богов

Hadwaaldke zieseled — Заблудшие души

Sij zündearese — Вы грешны

Enzhon majn — Сын мой

De grüttenes, kindarata — Здравствуй, дитя

Ich ben Zeitlaichaien — Я Zeitlaichaien

Dueterest — Дорогая

Niett angesorgtatem — Не бойся

Shenzienatem naar mir audkramachted nakachtese aurmerralbtrumed, verzertierenatem miechen in auwdrotaucht... — Дай мне силы ночных кошмаров, обрати меня в сон…

Ihrou hierscher brengrückerir! — Ваш господин вернулся!

Mertreuer — Наставник

Hörenetatem miechen, vätder! — Услышь меня, отец!

Rafraggenk — Прошу

Venerzeihenatem — Прости

Studiährenatem naar mir auwstroocht enstob wolfarhes naatur, moand... — Даруй мне власть над волчьей природой, луна…

Rafraggenk aurvenerzeih — Прошу прощения

Eishonnder — не переводится

Du brengrückatem, bruere — Ты вернулся, брат

Laät — Поздно

Draakach — Дракон

Sij onschrufen Zeiteuwiged, draakach! — Тебя зовут Zeiteuwiged, дракон!