Последний Zeitlaichaien (джен)

Тема 3. Гадание на черепах

Хёнеберг… Во всём мире нет гор величественнее и выше. Зелёный покров леса не дотягивался до вершин, и в небо смотрели обнажённые скалы. Близилось лето, но снег ещё не сошёл с Хёнебергских гор. Северный ветер со снежных равнин завывал среди скал подобно волку. Корка льда только-только надломилась, выпуская из холодных объятий бурные речные воды.

В этом суровом краю почти не бывало тепла. Жестокий и неприветливый, он будто стал воплощением зимы. А зима в Дункпариес неизменно несла бури и холодную смерть. Казалось бы, в горах, переход через которые — настоящее испытание для странников, невозможно жить. Но люди нашли способ сосуществовать с беспощадной природой, хоть и не смогли покорить её. Народ Хёнеберга и сам походил на свою родину: они отринули слабость и страх, став хладнокровными и безжалостными воинами.

Впрочем, измениться пришлось не всем. В Хёнеберге скрывались последние людские кланы, с незапамятных времён поклонявшиеся Zeiteuwiged. Инквизиция не сумела сбить их с пути, встретив сопротивление самих гор. Лишь к праведникам Хёнеберг был благосклонен.

Это место напоминало Гебершнейху родину. Полтора месяца минуло со дня, когда он покинул дом, но сколько бы он ни путешествовал по Дункпариес, во всей необъятной империи для него не было места роднее тех безжизненных пустошей. Хёнеберг стал отдушиной: он брал своё начало в горах за границей Дункпариес, где были рождены Zeitlaichaiened, и пусть жизнь не покинула эти горы, сходство не заметить было нельзя.

Третий день Гебершнейх ехал по узкой тропе, порой отходившей от пропасти и углублявшейся в ущелья. Медленно, но верно подкрадывались сумерки, разыгралась пурга. Ветер бил в лицо, норовя сбросить коня и его всадника с обрыва. Снег забивался в глаза, нос и рот. Но ни он, ни холод не могли навредить Zeitlaichaien… в отличие от падения с огромной высоты. Гебершнейх мог жить вечно: он не старел, на нём затягивались почти все ранения, даже голод лишал сил, но не убивал. И только смертельные удары и травмы грозили смертью. Стоило удачливому противнику отрубить ему голову или сбросить с большой высоты, уже ничто не спасло бы Гебершнейха.

Он остановился на ночлег в просторной пещере, куда не задувал ветер. Развести костёр было не из чего, но темнота — не помеха для Zeitlaichaien. Завернувшись в плащ, он привалился к стене и прикрыл глаза. Сон не шёл, отгоняемый смутным чувством тревоги. Может быть, его причиной стал застарелый запах в этой пещере? Когда-то здесь жил кто-то огромный, но Гебершнейх не мог понять, кто. Пахло серой, гарью и перьями. До боли знакомый запах! Так пахло от порождений Zeiteuwiged, которых Гебершнейх не видел уже много столетий.

К утру пурга утихла. Гебершнейх закрепил седло на коне, поставил ногу в стремя… и заметил что-то среди камней в конце пещеры. Любопытство взяло верх, и он подошёл к странному предмету. Вытянутый «камень» со странной пластинчатой скорлупой выделялся на сером фоне ярко-красным оттенком. Гебершнейх оставил бы его здесь, но хотел узнать, кто вылупится из яйца, а потому бережно переложил его в седельную сумку.

Вскочив на коня, он продолжил путь. Цель поездки находилась в горной долине, куда вела всего одна тропа. Гебершнейх не знал, что ему предстоит сделать в Хёнеберге, и ехал за ответами. Не на все вопросы мог ответить Zeiteuwig, да и дорога к нему заняла бы очень много времени, которого у Гебершнейха не было.

С тропы открывался вид на покрытый лесом склон, за которым раскинулись просторы Тогебиргена и Сумфмораса, а ещё дальше, за грядой, виднелась блестящая в солнечном свете полоса моря. Леса и болота протянулись внизу, окружённые белыми от снега горами, что сторожили их, словно пленников.

Вскоре пропасть осталась позади. Потянулось широкое ущелье, дно которого поросло соснами, и Гебершнейх понял, что уже близко. Ущелье и правда вело в заснеженную, покрытую лесом долину. Гебершнейх смутно помнил дорогу к лагерю ещё со времён, когда Zeitlaichaiened были живы, и надеялся, что клан ещё не истребили. Где прошёл Zeitlaichaien, могли пройти и люди, если бы им хватило сил и храбрости бросить вызов Хёнебергу.

Принюхавшись, Гебершнейх учуял запах дыма — слишком сильный, чтобы исходить от костров. Он погнал коня галопом, пригнувшись к его шее, чтобы ветки не хлестали по лицу. Неприятное предчувствие усиливалось.

Ещё на подходе стал слышен шум. Крики, звон стали, рёв пламени… Спрыгнув с коня, Гебершнейх выскочил из леса к охваченному огнём поселению. Отряд рыцарей в латных доспехах методично зачищал его, убивая фанатиков одного за другим. Те ничего не могли противопоставить врагу: их копья и мечи натыкались на броню, а лучники, чьи стрелы пробили бы не очень прочную кирасу, были мертвы.

Гебершнейх ворвался в гущу сражения, без труда отрубив голову рыцарю. Шлем не стал помехой для закалённого тёмной магией меча. Слабо замерцали руны на резной рукояти, кровь впиталась в клинок. В глаза увидевшего это воина загорелся страх. Люди давно разучились накладывать чары на оружие, и только Zeitlaichaien мог бы их этому научить… если бы когда-то они не использовали всю мощь магических клинков против его братьев и сестёр.

Не мешкая, Гебершнейх пронзил растерявшегося противника насквозь. Не спасли ни кираса, ни кольчуга. Несколько рыцарей оставили сектантов товарищам и двинулись к новому врагу, окружая его. Они рассчитывали задавить числом, ещё не зная, с кем столкнулись. Гебершнейх сам пошёл им навстречу.

В спину вонзилась стрела. Он упал на колено. В тот же миг рыцари истыкали его копьями и мечами. Кровь потоком хлынула на снег. От боли Гебершнейх на несколько мгновений потерял сознание, отчего враги посчитали его мёртвым. Впрочем, отойти далеко они не успели. Едва очнувшись, Гебершнейх вырвал из собственного тела стрелу и ударил боевым заклятием вслед рыцарям. Броня смялась и лопнула, пронзая их острыми краями.

Их вопли были лучшей мелодией для Гебершнейха. Он не спешил добивать врагов, давая им прочувствовать боль и холод проткнувшей их стали во всех красках. Пусть узнают, что не раз переживал он! Вот только они, в отличие от Zeitlaichaien, шрамами не отделаются.

Ещё одно лёгкое движение — и доспехи скомкались, как бумага. Изломанные трупы остались лежать в сугробах. Гебершнейх поспешил на помощь выжившим сектантам. Они из последних сил сдерживали натиск рыцарей, отступая к лесу. Все уже понимали, что лагерь не удержать, но бежать было всё равно некуда.

Зайдя со спины, Гебершнейх загнал меч в бок противника. Гарда ударилась о кирасу. Рыцарь испустил дух почти сразу — клинок вошёл в его тело на всю длину. Отбросив труп, Гебершнейх наискосок зарубил следующего рыцаря, размахнувшегося мечом. Оставшимся четверым пришлось встать в круг. Осмелевшие фанатики пошли в наступление.

— Сложите оружие! — приказал Гебершнейх, уверенно направляясь к рыцарям.

— Никогда! — понимая перспективы, крикнул один из них.

Если бы они сдались, их не пощади ли бы. По приказу Zeitlaichaien обычно вполне миролюбивые сектанты без раздумий устроят жертвоприношение в честь Zeiteuwiged. Они не были готовы разве что резать своих, но таких указаний им никто и не дал бы.

— Вы сами сделали выбор, — проронил Гебершнейх — и отбросил их к лесу ударной волной.

Оглушённые рыцари завозились, пытаясь подняться. Гебершнейх двинулся к ним, сильнее сжимая пальцы на ребристой рукояти. Шансов врагам он не дал, нанося удары один за другим. Покатились головы.

— Ты спас нас. Почему? — напряжённо спросил шаман, державшийся рядом с остальными фанатиками.

Гебершнейх снял перчатки и плащ. Кожаная броня не скрывала звериных черт.

— Ihrou hierscher brengrückerir! — торжественно оповестил он.

Фанатики опустились на колени, приветствуя его, и лишь шаман остался стоять — только склонился в лёгком поклоне. Знание традиций, а не слепое поклонение, приятно удивило Гебершнейха.

— Зачем ты здесь, Mertreuer? — учтиво спросил шаман.

— Мне нужен человек, способный провести ритуал на черепах. Тебе это под силу? — уточнил Гебершнейх.

— Разумеется! Для Zeitlaichaien — что угодно!

— Тогда предайте трупы наших врагов огню. И похороните падших воинов, как положено. Я сам прочту над ними молитву.

— Это великая честь, Mertreuer.

Следующий час Гебершнейх провёл, наблюдая, как фанатики стаскивают тела рыцарей в кучу возле лагеря, кладут своих братьев и сестёр по вере на носилки и уносят к кургану. Когда всё подготовили, он последовал за последними носильщиками. Мертвецов уложили в снег и начертали на их лицах руны белой краской.

Гебершнейх встал перед ними, сложив пальцы в особый символ.

— Hörenetatem miechen, vätder! — воззвал он. — Услышь — и упокой их души! Да примет их вечность, да укроют снега… Пусть вечная слава прибудет в веках, дабы помнили предков потомки и души их не истаяли пылью. Веди их, ветер, укажи им дорогу, пурга, храни покой их, луна…

Словно услышав его слова, едва заметно качнулись ветви деревьев, подул колючий ветер, бросив снег в лица живых.

— Они ушли… — еле слышно проронил Гебершнейх.

Пора возвращаться в лагерь, где догорал погребальный костёр. Нет хуже участи, чем лишиться возможности обрести покой под снегом. Гебершнейх надеялся, что, когда придёт час, метель погребёт его под холодным саваном, позволит воссоединиться со стихией и близкими. Он на всю жизнь запомнил день, когда похоронил последнего из братьев — одного из немногих Zeitlaichaiened, кому выпало вернуться в снега после смерти. А скольких сожгли инквизиторы? Сколько отважных воинов осталось гнить на поле боя?

Он сбился со счёта.

Костёр прогорел. В пепле остались лишь кости. Собрав потемневшие от сажи черепа, шаман позвал Гебершнейха в свой шатёр, что находился на окраине поселения. В жаровне потрескивал огонь, запах масел и трав стелился под пологом.

— Ты хочешь обратиться к мёртвым, Mertreuer? — спросил шаман.

Гебершнейх кивнул.

— Ты уже участвовал в таких ритуалах? — последовал второй вопрос.

— Да, единожды. Хватит тянуть, начинай.

Шаман разложил черепа по краям жаровни и нараспев затянул заклинание призыва. Тревожить покой усопших всегда рискованно, но Гебершнейх знал, что тот, к кому он внутренне потянулся, не причинит вреда: они были близки, а души ничего не забывают, сколько бы столетий ни прошло.

Пламя заплясало, как на сквозняке, и обвилось вокруг черепов. Кость затрещала. Гебершнейх вытянул руку над огнём и полоснул кинжалом по ладони. Несколько капель крови упали на горячие угли.

— Шпарттен! — полушёпотом позвал Гебершнейх.

Пламя задрожало и скользнуло к его лицу, чудом не задев кожу. Он не шелохнулся, хотя именно огонь был слабостью Zeitlaichaiened. Один из черепов с хрустом разлетелся на осколки: дух откликнулся на зов. В горле встал ком, и Гебершнейх с трудом сглотнул.

— Спрашивай. Он долго ждать не будет, — напомнил шаман.

— Не знаю, ты ли это… — выдавил Гебершнейх, — …но надеюсь получить ответы на несколько вопросов. Zeiteuwig приказал…

«Я знаю. Я был там», — прошелестел едва различимый голос в голове.

— Я не понимаю, что должен сделать здесь. Я не знаю легенд Хёнеберга. Ты всегда любил фольклор, собирал разные истории…

«И продолжаю собирать их сейчас, — голос неуловимо изменился, будто бы Шпарттен усмехнулся. — Ты можешь не чувствовать мир так тонко, но я следую за тобой. Ты возрождаешь легенды… Это радует. Им не место в прошлом».

К горлу подкатила тошнота, дрожь пробежала по телу. Так мерзко на душе ещё не бывало.

— Не сыпь соль на рану… Просто ответь на вопрос… — глухо попросил Гебершнейх.

«Я знаю лишь, что в Хёнеберге когда-то было полно… волков. Кто-то должен вновь склониться перед луной».

Узнать больше подробностей Гебершнейх не смог — слишком тошно стало. Он взмахнул рукой. Поток ветра ворвался под полог шатра и затушил огонь, разорвав связь. Но Гебершнейх знал, что призрак не ушёл.

И никогда не уйдёт.