Деицид (джен)

Все было таким же, как и в мое прошлое посещение. Слабый прибой лениво ворошил гальку на берегу Васильевского острова, теплый ветер шелестел сочной летней листвой, где-то вдалеке слышался лай дворовых собак — и это все. Больше никакие звуки не нарушали ночную тишину — даже белые ночи все же остаются царством сна для большинства живущих. Для большинства, но не для того, кто попросил меня о встрече в этом месте — безлюдном даже днем. И, конечно, не для меня.

Да, немолодой и состоятельный на вид господин мог бы привлечь лишнее внимание, прогуливаясь в одиночестве по окраине города, но, если подумать, кто мог разглядеть нечто большее? Если бы кто-то и повстречался мне по дороге, он увидел бы перед собой полноватого, начинающего седеть человека в пенсне и с тростью — вероятно, страдающего от бессонницы. Худшее, что мне угрожало — всего лишь нападение грабителей. Кто станет искать пропавших без вести разбойников, от которых не осталось даже пепла?

Постояв с минуту на берегу, я услышал за спиной неторопливые шаги. Оборачиваться я не спешил: мне и так было известно, кто ищет со мной встречи и с какой целью.

— Прекрасная ночь, не правда ли? — услышал я голос и на этот раз неспешно повернулся к говорившему.

— Больше похожая на осенние сумерки, — ответил я и, не дождавшись иных комментариев, перешел к делу: — Вы настойчивы. Далеко не каждый желающий может встретиться со мной. Полагаю, вам есть, что сказать?

Он едва заметно ухмыльнулся и подошел ближе. Только теперь я увидел, что в правой руке визитер сжимает свернутый экземпляр «Московских вестей». Статья на первой странице рассказывала что-то об ужасающем ливне с грозой, затопившем улицы.

— В последние дни по всей Европе такое, — пожал он плечами, перехватив мой взгляд. — Огни в небе, серебристые облака, наводнения, пробуждающиеся вулканы. Вы ведь слышали, что Этна снова дымит? Природа чувствует приближение чего-то большого. Думаю, вы тоже обратили внимание.

— Разве иначе я пришел бы сюда в три часа ночи? Мне доложили, что вы знаете ответ. Так что я внимательно слушаю.

Он подошел к самой кромке воды и небрежно сел на покрытый тонкой пленкой соли валун, все еще влажный от недавнего прилива: казалось, ему совершенно безразлично состояние его отнюдь не бедного костюма. Такое равнодушие ко всему на редкость плохо сочеталось с неистовым желанием увидеть меня, которое он демонстрировал еще вчера.

— Вас называют Магом — буквально Магом, с заглавной буквы, — хотя никто так и не пожелал сообщить мне ваше настоящее имя, — безмятежно начал мой странный собеседник, и в его словах явственно прозвучала насмешка. — Позвольте спросить, господин Маг, что вы знаете о божьем гневе?

Голос его при этих словах не дрогнул даже слегка, словно он спросил, как мне нравится нынешняя погода. Любопытное начало разговора. Я, покосившись на восточную часть неба, которая, кажется, прибавила в яркости за эти несколько минут, столь же спокойно ответил:

— Все. Я знаю все о божьем гневе. Я испытал на себе всю его мощь и выжил.

Не оборачиваясь, он кивнул и меланхолично отозвался:

— Мне повезло меньше, господин Маг. Я сгорел живьем.

Я с интересом посмотрел на него. Не то чтобы он ужасно удивил меня этим заявлением, но все же подобные откровения обычно оставляют напоследок.

— Видите ли, — продолжал он, — я пришел к выводу, что боги иначе не могут, убийство — в их природе. Даже те из них, которые пользуются репутацией «светлых», — такие же убийцы с руками по локоть в крови, просто они умеют прикрываться благими намерениями. И люди знают об этом, пусть даже страшатся назвать вещи своими именами. Тысячи мифов говорят нам одно и то же о сущности богов. Взять хотя бы бога-Отца нынешнего христианского культа. С чего он начал свое милостивое правление? С Потопа. С массовых казней. С расправы над египетскими первенцами. Боги злы по своей сути, господин Маг.

— Так вы полагаете, что все эти… природные явления — знамения божьего гнева?

Он искренне рассмеялся, встал на ноги и вгляделся мне в лицо. Я ответил ему твердым взором, но едва не отшатнулся от той концентрации безумия, которая таилась в глубине его зрачков. Вечность меняет людей. Когда-то он казался мне одним из наиболее здравомыслящих магов Конклава, но теперь…

— Нет, господин Маг… или, может быть, лучше звать тебя… Рейстлин Маджере? — отозвался он с расстановкой, будто пробуя на вкус мое имя, которое так редко звучало в этом мире. — Это не гнев божий.

Он опустил голову, а когда вновь взглянул мне в глаза, его лицо было искажено бешенством.

— Это гнев человеческий, ты, самозванный бог! — проревел он, роняя слюну. — Сейчас! Сейчас ты умрешь, убийца! Я знаю, что мне не выстоять в битве один на один, но моих сил вполне хватит, чтобы удержать тебя здесь хотя бы на одну минуту. Смотри на восток, Маджере! Смотри в лицо своей погибели!

Небо на востоке уже окрасилось в жгучие оранжево-золотистые цвета. В этих широтах летом рано светает.

— Успокойся, Пар-Салиан, — усмехнулся я. — Никуда я уходить не собираюсь, и не имею ничего против того, чтобы встретить рассвет на берегу залива рядом с тобой. Тут довольно живописно.

— Так ты все же узнал меня? — с трудом сдерживая гнев, спросил он.

— Еще двести лет назад, когда ты объявился в моем новом мире. Сам понимаешь, внешность не играет роли. Ее легко изменить, а твое старое тело сгорело на моих глазах рядом с Вратами в Бездну.

— Да, Рейстлин. Но мой дух… Я не твой старый друг Фистандантилус, но я все же смог войти в Бездну следом за тобой и остаться там до тех пор, пока не стану готов. Мой гнев помог мне выдержать это призрачное существование на пороге небытия. И когда я воплотился на Земле… Двести лет! Двести лет я собирал единомышленников, и в эти последние дни мира мы, объединив силы, призвали на твою голову мощь, достойную мертвых богов Кринна! Да! Это на нашу магию отозвалась природа Земли. Помнишь Истар? Все эти бедствия и знамения — не что иное, как эхо несущейся к тебе смерти, эхо, пришедшее из гибельного грядущего! Прими же ее, проклятый бог Песочных часов!

Я поймал себя на том, что, как завороженный, слушаю его проникновенную речь. Сколько времени он готовил ее? В любом случае бывшему главе Конклава красноречия было не занимать, и я с трудом удержался от аплодисментов. Ему бы сейчас на сцену, играть самого себя в музыкальной постановке.

— Кстати, о часах, — мягко заметил я. — Сейчас семнадцатое июня 1908 года, двадцать минут четвертого. Тебе не кажется, что твой астероид запаздывает?

Даже в сумраке я увидел, как смертельно побледнело его лицо, обращенное на восток.

— Что… Что ты сделал? — еле слышно прошептал он.

— То, что должен был. Неделю назад отследил траекторию и поставил магический щит на пути этой каменной глыбы. Боюсь, что твоя погибель с небес испарилась без следа над безлюдным районом Сибири пять минут назад — где-то рядом с Подкаменной Тунгуской, если не ошибаюсь. Держу пари, зрелище того стоило. Взрывная волна скоро будет здесь.

— Ты не мог! — задохнулся Пар-Салиан. — Не можешь! Не можешь снова уйти безнаказанным за все, что сотворил!

— И для этого ты был готов принести в жертву миллионы людей? Не ходи по моим стопам, чародей. Слишком долгий это путь. Смотри лучше на восток: кажется, уже началось.

Я развернулся, оставив Пар-Салиана смотреть в одиночестве на то, как разгорается теперь уже безобидное зарево над восточной частью горизонта. Пространство передо мной задрожало, повинуясь подготовленному заклинанию, и раздулось дымчато-зеркальной сферой в человеческий рост.

Я мог бы убить его, как уже сделал однажды. Но… Хватит с меня смертей. И притворства тоже хватит. Трость заскользила в моих пальцах, стремительно вытягиваясь; золотой набалдашник раздался вширь и превратился в резную драконью лапу, сжимающую хрустальный шар. Оболочка богатого скучающего аристократа рассеялась без следа, явив миру мой истинный облик, нисколько не изменившийся за эпохи заточения в Бездне. Я так и не оглянулся, направляясь к зеркальной сфере. Нет ничего глупее, чем оглядываться, уходя.

— Ты должен заплатить! — почти простонал от бессилия Пар-Салиан у меня за спиной.

— Я уже заплатил, — прошептал я и шагнул внутрь сферы.