Тайны мертвецов, или Новая история (гет)

Старая дева мисс Далтон, как обычно, читает святое Евангелие.

«Тогда Пётр приступил к Нему и сказал: Господи! Сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе, до семи, но до семижды семидесяти раз. Посему Царство Небесное подобно царю, который решил сосчитаться с рабами своими. Когда начал он считаться, приведён был к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов, а как он не имел, чем заплатить, то государь его приказал продать его и жену его, и детей, и всё, что он имел, и заплатить. Тогда раб тот пал и, кланяясь ему, говорил: государь! Потерпи на мне, и всё тебе заплачу. Государь, умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему. Раб же тот, выйдя, нашёл одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: отдай мне, что должен. Тогда товарищ пал к ногам его и говорил: потерпи на мне, и всё отдам тебе. Но тот не захотел, а пошёл и посадил его в темницу, пока не отдаст долга. Товарищи его, видев происшествие, очень огорчились и, придя, рассказали государю своему всё происходящее. Тогда государь призывает его и говорит: злой раб! Весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя?»

«Да, я поступила правильно, — думает мисс Далтон, прервав чтение. — Если бы она вела себя, как надлежит приличной девушке, ничего подобного не произошло бы. Узнав о её беременности, я, разумеется, должна была её выгнать. Я совершенно не желала покрывать её позор. И мне, разумеется, не нужна была горничная, запятнавшая свою репутацию. Это была испорченная, чрезвычайно безнравственная девица без стыда и совести. Блудница, развратница, самая настоящая шлюха, не понимающая, что нельзя ложиться в постель с кем попало. Да, я тоже была молода и любила, но только не занималась такими вещами до свадьбы. В отличие от этого распутного создания, я, как и подобает добропорядочной девушке, берегла свою невинность. И нечего пытаться оправдать грех, говоря, что тобой овладела страсть, заставившая потерять голову, заглушившая голос рассудка. Страсти надлежит смирять, а не потакать им, как это делала она. “Не прелюбодействуй” — гласит седьмая заповедь Господня. Розалия Рассел совершила грех и должна была ответить за него. Каждый из нас несёт ответственность за свои поступки. Но она оказалась для этого слишком слабой. Разумеется, и родители не захотели потворствовать ей».

На сорок четвёртой странице Евангелия мисс Далтон хранит цветок розы. Конечно, засушенный. Эту розу ей некогда подарил Джеймс. Она память о единственной любви.

Мисс Далтон знает: они с Джеймсом никогда не будут вместе. Ведает: её любовь милому нисколько не нужна. Его сердце занято другой. Знает: никакой надежды нет, да и, по сути, не было, и всё-таки не может позабыть о нём. Наверно, ей не разлюбить его вовек. Она, как и прежде, мечтает лишь о его взгляде, ласковом слове, улыбке.

Она прекрасно помнит, как решилась признаться в своих чувствах. Как сильно трепетало её сердце, в котором, как и много лет назад, живёт лишь он один. Как душу ей терзал холодный страх: что, если он не любит. Как страх порой сменялся сладким шёпотом надежды. Увы, каким же лживым оказался этот шёпот! Коварный, он твердил: она, Эванджелина, может быть любима. Она поверила и как же обманулась! Каким жестоким было разочарование!

— Джеймс, я должна тебе сказать, — произнесла она, робея. — Не знаю даже, как ты отнесёшься.

Джеймс улыбнулся:

— Да, я слушаю, Эва.

— Джеймс, я люблю тебя. Вот мы с тобою в первый раз увиделись, и я сразу поняла: ты самый замечательный, самый лучший из мужчин. Почувствовала: мы с тобой всегда должны быть вместе.

Ну а Джеймс, к несчастью, полюбил старшую сестру Эванджелины. Та отвечала взаимностью, и вскоре они поженились. Эванджелина, не желая огорчать сестру и мешать их счастью, притворялась, будто всё прекрасно, будто давно забыла свои чувства. За другого выйти замуж она не захотела.

В дверь неожиданно стучат. Непорочная мисс Далтон открывает. Она верит, что Всевышний защитит её; однако же, как говорится, молись, моряк, а к берегу греби, и осторожность — лучшее оружие. В руке убийцы блестит нож.

В живых теперь только лишь восемь.

Вот уже и пять часов. Дворецкий Рассел объявляет, что пора пить чай.

Но мисс Далтон к чаю так и не дожидаются…

— Странно, что мисс Далтон задерживается, — говорит детектив Гилсон.

Тут в гостиную вбегает Рассел с бледным, перекошенным от ужаса лицом.

— Видите ли, леди и джентльмены… — бормочет он. — Мисс Далтон, она… она…

— Она мертва… — мгновенно вырывается у Анджелы.

— Да, мисс.

Женщину находят лежащей на полу с ножом в груди. Удивление и неподдельный ужас на веки вечные застыли во взгляде мёртвых глаз.

— Она мне не нравилась, но то, что с ней случилось, это ужасно, — тихо говорит Анджела.

— Убийца ударил её ножом в сердце, — говорит доктор Картер, осмотрев тело женщины.

— Ещё один из нас доказал свою невиновность, — с горечью изрекает Артур. — Жаль, что слишком поздно.

— Как вы полагаете, доктор, чтобы нанести такой удар, нужна большая физическая сила? — спрашивает врача детектив Гилсон.

— Да нет, — Картер качает головой и добавляет тихо, чтобы не слышала Анджела: — Это могла сделать и женщина.

«Всё бесполезно», — шепчет он, обхватив голову руками. Несчастного, видно, словно морскою волной накрывает отчаянием.

«Она любит Андерсона, это видно, — думает мистер Гилсон, глядя на Анджелу. — Любопытно другое: любит ли он её? Прав студент из сказки Оскара Уайльда о соловье и розе. Любовь — величайшая глупость. В ней нет той пользы, которая есть в логике. Даже половины. Она ничего не доказывает, всегда обещает несбыточное, заставляет верить в невозможное».

— Дьявол! — ревёт Ланселот Блер. — Ему опять всё удалось!

— Я полагаю, — изрекает детектив Гилсон, — всех нас нужно обыскать, чтобы убедиться, что ни у кого нет никаких опасных предметов и веществ. Мистер Саймон, вы должны отдать нам револьвер.

— Да ни за что! — кричит тот.

— Мистер Саймон! — Артур даже в детстве никогда не дрался, но сейчас… — Я бы не советовал вам сопротивляться. Поверьте, сила будет не на вашей стороне. Держать револьвер в комнате, из которой его любой может выкрасть, опасно для всех нас и для вас в том числе, если только вы не мистер Джастис. Почему же это понимают все, кроме вас? Где вы храните револьвер?

— В ящике стола.

Но в ящике стола револьвера нет.

— Чёрт возьми, его украли! — восклицает Чарльз Саймон.

Всех обыскивают, аптечку доктора запирают в сейф, однако револьвер так и не находят. Он как будто испарился.

Чарльз Саймон, безусловно, неприятен Анджеле. Более того, она не понимает, как он может нравиться вообще кому-нибудь. Он подлец, мерзавец, негодяй! Предал тех туземцев! Бросил их в джунглях, а всю еду забрал с собой! Спасал свою шкуру, до них же ему дела не было! И ему хватает наглости смотреть весёлым взглядом, говорить об этом так беспечно! Как будто бы обречь людей на смерть — всё равно что свечку погасить! Она добросердечный человек, но если бы в тот миг у неё в руках был револьвер…

Но Анджела, как это ни парадоксально, поэтому как раз и ощущает, что может ему верить. Вряд ли этот холодный цинизм, себялюбие может быть лишь актёрской игрой. Нет, нет, Саймон слишком дурной человек, чтобы быть мистером Джастисом. К тому же Анджела видит, что она-то Саймону очень даже нравится, и ей, конечно, это льстит. Цену подобной симпатии девушка ведает. Если вдруг придётся выбирать, кого спасать: её или себя, этот человек убьёт её без всяких колебаний. Но пока что такой выбор не стоит, и Саймон будет защищать себя, а заодно её.

* * *

После ланча Артур притворяется, что идёт к себе, сам же скрывается так, чтобы, оставаясь незамеченным, быть рядом. Он не желает, чтобы Анджела думала, что он о ней беспокоится, но и не может оставить её наедине с этим Саймоном.

— Вы правда верите ему, мистер Саймон? — спрашивает Анджела.

Видя, что Артура рядом нет, она тотчас пересаживается дальше от Чарльза Саймона.

— Вы имеете в виду, верю ли я, что убийца один из нас? — слышит она в ответ.

— Да.

— Ну, — произносит Саймон, — если рассуждать логически, разумеется, он прав. Но всё-таки…

— Но всё-таки это так чудовищно… В это просто невозможно поверить.

— Понимаю, — кивает Саймон.

— Как бы мне хотелось, чтобы это оказалось только страшным сном!

— Думаю, мисс Эванс, — говорит Чарльз Саймон, — нам всем бы этого хотелось. Но только, к сожалению, всё не так.

— Да, вы правы, — соглашается с ним Анджела. — Надо смотреть правде в глаза, какой бы страшной она ни была, нельзя не замечать слона в комнате. Но, Господи, как же это всё ужасно!

— Согласен с вами, мисс Эванс.

— Боже мой! — ахает Анджела. — Подумать только, что один из нас убийца. Как представлю…

— Согласен, это совершенно невероятно.

— Вам совсем не страшно, мистер Саймон? — задаёт вопрос Анджела.

— О, мисс Эванс, — на губах у Саймона усмешка, — я и прежде бывал в разных передрягах, но всякий раз мне удавалось выкрутиться.

— Неужели даже мистер Гилсон виноват в убийстве?

— Этот старый лис? — ехидно уточняет Саймон. — По-моему, у него были какие-то личные счёты с тем типом. Просто ему хватило ума, чтобы убить, воспользовавшись своим положением.

— Теперь мы все будем подозревать и бояться друг друга, — с грустью замечает Анджела.

— Между прочим, голубушка, — произносит Чарльз Саймон, — на этом острове есть тот, кто не подозревает вас ни в чём.

«Я думаю о ней гораздо чаще, чем хотелось бы, — мыслит он, смотря на Анджелу. — Она очаровательна, честное слово, очаровательна. Мне бы хотелось, чтоб она смотрела на меня так же, как смотрит на Андерсона, такими же печальными, полными обожания глазами. Хотелось, чтобы я занимал в её мыслях столько же места, сколько занимает он».

Лицо Анджелы печально.

— Да, — говорит она. — И я не знаю, должна я радоваться этому или, наоборот, огорчаться.

— И чем же, — спрашивает Саймон, — моё мнение может вас огорчать?

— Простите, мистер Саймон, — произносит Анджела, — но я имела в виду не вас.

— Я знаю, кого вы имели в виду, — Саймон несколько раздосадован.

— Простите, если я вас обидела.

— Всё же я вам сделал комплимент, мисс Эванс. Очередь за вами.

Анджела отвечает, балансируя между искренностью и вежливостью.

— Я не могу представить, что эту пластинку надиктовали вы, мистер Саймон, — произносит она.

Саймон ухмыляется. Этот мужчина похож на красивого хищника.

— Это верно, — заявляет он. — Я бы мог убить двенадцать человек, но только ради выгоды. А массово карать преступников — это не моё.

— Какой же вы всё-таки циник, — хмурится Анджела.

— Зато, — говорит Саймон, — это правда.

«Тоже мне самый умный нашёлся, — думает он. — Наверняка Андерсон и есть мистер Джастис. Вскружил голову наивной молоденькой гувернантке, толкнул её на убийство, ну, а потом замучила совесть. Гувернантку Андерсон возненавидел, свихнулся и, чтобы искупить вину, решил убить и её, и ещё двенадцать преступников. Причём не удивлюсь, если, несмотря на ненависть, он не прочь затащить её в постель. Одно другому, как известно, не мешает. Мужчина может ненавидеть женщину и при этом сходить с ума от страсти к ней».

Поднявшись по длинной винтовой лестнице, которая ведёт на второй этаж, Анджела в коридоре натыкается на Артура.

— Анджела! — зовёт он.

— Да, мистер Андерсон.

— Давай поговорим.

— Что ж, слушаю тебя, — произносит Анджела, смотря на Артура спокойно и в то же время несколько насмешливо.— А кажется, ты не боишься оставаться с ним с глазу на глаз, — замечает Артур.

«Чёрт бы его побрал, — добавляет он мысленно, — и этот мерзавец ещё смеет смотреть на тебя как кот на колбасу!»

— А тебе есть до этого дело? — Анджеле нравится дразнить его. — Неужели ты ревнуешь? Или, может быть, боишься, как бы я не стала новой жертвой? Или и то, и другое?

— Я не чувствую к тебе любви, — произносит Артур, — но мне есть до этого дело.

— Да? — притворно удивляется Анджела. — Ушам своим не верю: неужели? Тебе небезразлична судьба женщины, погубившей твоего племянника? По-моему, если меня убьют, то тебя это должно только обрадовать.

«Ну же, разубеди меня, скажи, что это не так!» — добавляет она мысленно.

— Новая победа мистера Джастиса мне совсем ни к чему. И в конце концов, сейчас ты — прежде всего человек, попавший в беду, — отвечает Артур, не желая говорить о чувствах, и тут же меняет тему. — Слушай, он не нравится мне.

— А он не женщина, чтоб нравиться мужчинам.

«Стоит мне увидеть, как он смотрит на неё, как я начинаю его ненавидеть! Хочу услышать от неё, что она действительно равнодушна к нему. Мне это важно», — думает Артур.

— Я серьёзно, — говорит он.

— Поверь, мой дорогой, я тоже говорю серьёзно, — отзывается Анджела.

— Скажи, — просит Артур, — у тебя к нему чувства?

— А что, если так? Мы, если ты помнишь, давно расстались.

— Прошу, ответь, — настаивает он. — Я должен это знать.

Почему его волнуют её отношения с Чарльзом Саймоном? Отчего ему так важно услышать, что Чарльз Саймон ей безразличен?

— Нет у меня никаких чувств ни к нему, ни кому-либо другому, — заявляет Анджела. — Поверь, дорогой, моё сердце сейчас совершенно свободно.

— Совершенно? — переспрашивает Артур. — И давно ли, хотелось бы знать? Мне просто любопытно: как быстро женщина забывает человека, которого она так страстно любила?

— А это тебя не касается, — Анджела не намерена признаваться, что всё ещё любит его.

— Господи, да он ведь негодяй последний! — восклицает Артур. — Анджела, ведь ты прекрасно слышала, с каким бесстыдством он признал свою вину!

«Очень хорошо, — думает она, — злись и негодуй, если ты такой болван. Это тебе за все твои гадкие подозрения».

— Но ведь, несмотря на имя, я, по-твоему, тоже не ангел?

— И знаешь, Анджела, — говорит Артур, — даже если ты действительно ему нравишься, я не думаю, что у него серьёзные намерения. Тебе очень не везёт с мужчинами, — добавляет он с горечью.

— А уж в этом, мой дорогой, — отзывается Анджела, — я разберусь сама, без твоей помощи.

Отчего же Артур кипит от злости? Оттого что он волнуется за Анджелу? Оттого что он считает Чарльза Саймона опасным? Несмотря ни на что желает ей добра? Переживает за неё, пытается предостеречь, а она вредничает, ведёт себя словно последняя дура?

— Как ты не понимаешь, что он может быть опасен?! — кричит Артур, всплеснув руками.

— А мне кажется, — возражает Анджела, — что ему можно верить. Он слишком плохой для того, чтоб быть мистером Джастисом.

— А я? — спрашивает Артур. — Ты же веришь, что это не я?

— Не знаю, что и думать, мистер Андерсон, — изрекает Анджела, так же уверенная в том, что Артур не убийца, как в том, что слоны не летают. — На этот счёт я не пришла к определённому мнению. А ты? Ты мне веришь?

Она помнит былое. Но вспоминать в дни печалей минувшее счастье — это ведь всё равно что лизать мёд с крапивы.

— Я не считаю, что ты миссис Джастис, — отзывается Артур.

— Ещё бы! — Анджела язвит. — Тут уж что-нибудь одно: либо я убила Генри, либо же я миссис Джастис. И в смерти Генри, кстати, обвинили нас обоих.

Артур ничуть не хотел, чтобы Генри погиб, и всё же винит себя: нельзя было проявлять слабость.

— Вот только не надо валить с больной головы на здоровую! — злится он. — Это ты, ты хладнокровная убийца! Это ты обрекла ребёнка на смерть. Знаешь, у меня с тех пор не было ни одной счастливой минуты.

— У меня тоже, — вырывается у Анджелы. — Но я, Артур, как и ты, никого не убивала.

Как бы ей хотелось вернуть дни, когда она и Артур играли вместе с Генри! Во время жмурок Артур будто бы нарочно ловил скорей её. А она уворачивалась и звонко смеялась, когда наконец ему удавалось поймать.

— Извини, но мне в это верится слабо, — говорит Артур.

«Ты прекрасна, Анджела, — думает он. — Я и сам страдаю, оттого что должен делать тебе больно. Но своего решения я не изменю. Я должен быть суровым и не поддаваться твоим чарам. Тебе не смягчить меня своим ангельским личиком и мелодичным голосом».

— Кто бы сомневался! — Анджела смотрит, не зная, плакать ей или злиться.

— Ты убийца, — взгляд Артура полон отчаяния, страшной муки. Всего лишь два слова, но каждое будто выпило литр его крови.

— Конечно, лучшая защита, как известно, — это нападение! А если ты действительно так думаешь, ты совсем меня не знаешь, — произносит Анджела и думает: «Не страшно, что так считает этот мистер Джастис. Страшно, что так считаешь ты».

Артур любит Анджелу. Отелло ведь тоже не смог разлюбить Дездемону. И заподозрил он её всего лишь в измене. Только вот любовь нимало не помешала ему убить.

Ведь каждый, кто на свете жил,

Любимых убивал,

Один — жестокостью, другой —

Отравою похвал,

Коварным поцелуем — трус,

А смелый — наповал.

— Извини, — говорит Артур, — но мне трудно поверить в такое совпадение.

— Ну конечно же! — язвительно восклицает Анджела.

«Ты ведь видел Генри, — думает она. — У него твои глаза. Были».

— Я говорю, — продолжает Артур, — что если бы не племянник, наследство получил бы я, и что же происходит на следующий день? Генри погибает. Ничего у нас не выйдет, Анджела. Я бы хотел, чтобы наши отношения могли быть прежними, но это невозможно.

— А быть может, — спрашивает Анджела, — ты мистер Джастис, если видишь во всех преступников?

— Прекрати городить вздор! — возмущается Артур, борясь с желанием заткнуть ей рот поцелуем.

— А ты не вздор городишь? — отвечает Анджела. — Знаешь, странно, что я полюбила такого, как ты. Если я и могла желать Генри смерти, то из-за тебя.

— Вот в том, что наш роман был ошибкой, я с тобою полностью согласен!

«Чарльз Саймон, может, негодяй, — хочет сказать Анджела. — Но он меня не подводил. Он не разбивал моего сердца. Не бросал тогда, когда больше всего был нужен. Рядом с ним ощущаешь себя под защитой. А ты? Помнишь, четыре года назад? Я любила тебя, я тебя очень любила. Я просто жизни без тебя не представляла. Я тебя боготворила. И что я нашла в твоём сердце? Мне казалось, что ты меня тоже любишь. Мечтала, как мы с тобой будем счастливы. Оказалось, что ты беден и не можешь содержать семью, поэтому просить моей руки ты не решаешься. Считаешь, видите ли, подлостью жениться, не имея за душою ни гроша. А раньше подумать об этом что, было нельзя? Зачем ты признавался мне в любви, зачем ухаживал? Может, правда рассчитывал, что я позволю Генри претворить в жизнь его опасную затею? Тогда ты получишь наследство, которого тебя лишило рождение племянника. Может, ты вправду лишь притворялся, что любишь меня? Может, ты меня просто-напросто использовал? Нет, нет, скорее уж я поверю, что ты мистер Джастис. Только ныть ты и мог, нет чтобы вести себя как настоящий мужчина! Чарльз Саймон решает проблемы, хоть и за счёт окружающих. Действует, а не хнычет! Но почему я всё-таки люблю тебя?»

Вдруг при мысли о грозящей им опасности злость и обида в душе Анджелы тают. Остаётся лишь любовь. Любовь и вместе с нею беспокойство о том, кого так сильно любишь:

— Артур! — кричит Анджела.

— Да? — отзывается он.

— Береги себя.

— Я надеюсь, что ты будешь вести себя разумно.