Несбыточное (джен)

Петунья Дурсль проснулась, вся дрожа от ощущения какой-то неправильности… За окном было еще сумрачно, но она, прислушавшись к мерному сопению мужа, осторожно вылезла из-под одеяла. Ах, ну конечно же… Племянник вчера все-таки проявил себя. И как повернется их жизнь теперь, одному богу известно.

Богу… Может, сводить паршивца в церковь? Ой, нет, ни в коем случае! Вдруг он и там что-нибудь учудит? Что о ней — о них всех — подумают? Как ей тогда придется объясняться за него перед всеми прихожанами, что делать? Ужасно, все просто ужасно. А ведь они так надеялись, что мальчишка будет самым обычным — и ведь поначалу ничего не предвещало. Ребенок, как и все малыши, ел, лепетал, ходил в туалет, бегал на еще некрепких ножках, а когда дети чуть подросли, их дружный топоток радовал их с мужем довольно часто. Впрочем, куда чаще, увы, были детские ссоры — Дадли терпеть не мог делиться, а позволить себе покупать все в двойном размере они не могли — Вернон и так сидел по уши в кредитах.

И вот вчера, перед самым своим шестилетием, которое они собирались отметить походом в зоопарк и тортом, все для которого она уже приготовила, чертов ребенок непонятно как и почему спалил новые занавески! Хорошо что на кухне — если это вообще могло быть хорошо. Ведь как бы она объяснила миссис Фигг то, что та увидела бы, случись это в гостиной? А неимоверно любопытная старая кошатница уж постаралась бы разнести по всему городу, что с ее соседями что-то не то!

И все это значило, что их прежней жизни пришел конец — полный и бесповоротный. Петунья тяжело вздохнула и прошла на кухню. Господи, что же делать-то? Может быть, посмотреть еще раз письмо, которое подкинули тогда вместе с Гарри? Может, теперь она увидит там какую-нибудь зацепку? Где-то тут на полке… Она протянула было руку, но остановилась и замерла.

Стоп. На кухне что-то было не так, как вчера. Петунья широко распахнула глаза: она точно помнила, что поменяла вчера жалкие обгоревшие лоскуты на старые шторы — еще порадовалась, что не выбросила их, несмотря на то, что рисунок сильно вылинял. Шторы были те самые, новые, в симпатичную зелено-розовую клетку, словно никогда не горели!

Она осторожно потрогала ткань и задумалась. Получается, что ее племянник способен не только разрушать? Он может исправить, что натворил? Потому что иначе, чем волшебством, вот это вот — Петунья еще раз провела рукой по шторе — объяснить нельзя. Значит… если его здорово отругать и наказать, как они с Верноном вчера сделали, он будет вести себя как… как… Она выдохнула. Надо будет попробовать. А пока она все же перечитает то идиотское послание, может, найдет в нем хоть какую-то зацепку.

Но письмо не находилось. Она была готова перерыть всю кухню, но пора было готовить завтрак — Петунья не простила бы себе, если бы ее единственной надежде и опоре пришлось идти на работу голодному. Да и дети… То есть Дадли! Воспринимать племянника с проклятым даром родным она уже почему-то не могла. Что-то в ней сломалось…

Она быстро поставила чайник и достала продукты для завтрака. Взбивая яйца, она услышала сверху дружный топоток детских ног — странно, дети любили обычно поспать подольше… Нет! Ведь Гарри должен был быть в чулане, наказанный за вчерашнее — он что, пробрался назад, в детскую?

«Но ведь он все исправил», — шепнул внутренний голос.

— Доброе утро! — обнял ее любимый сынок.

— Доброе утро, тетя, — как ни в чем не бывало присоединился к нему племянник, и Петунья временно онемела.

Наверное, это было и к лучшему — потому что оказалось, что ни Вернон, ни дети ровным счетом ничего не помнят… Ей что, все это приснилось? Петунье казалось, что она сходит с ума, но…

Письма как не было, так и не было. А расспрашивать Вернона она опасалась — он и так уже пару раз высмеял ее чересчур живое воображение и даже посоветовал начать сочинять сказки. Она фыркнула — надо же было такое придумать! Но с миром было определенно что-то не так. С племянником, кстати, наоборот. Она ожидала от его проснувшейся магии самых разных неприятностей, но дни шли за днями, а ничего не происходило.

Дадли решил, что наказание кузена ночевкой в чулане было чем-то странным, а товарищ для игр был ему очень даже нужен, так что как ни боялась Петунья, пришлось разрешить детям снова играть вместе. Вот только на ночь Гарри перевели в другую, маленькую спальню — дети восприняли это с подачи Вернона очень неплохо. Как он догадался сказать им, что оба уже достаточно большие, чтобы иметь отдельные комнаты?

В конце концов она решила, что все, что случилось тогда, ей действительно приснилось. Но червячок сомнения продолжал грызть… Она нашла все документы Гарри — оказалось, ее сестра с мужем стали жертвами террористов — совершенно случайно! И документы были, и похороны были — того, что нашли, то есть чисто символических останков. И супруг сестры, оказавшийся действительно аристократом, оставил Гарри неплохое наследство, к которому тот, правда, получит доступ только после совершеннолетия.

Но им как опекунам была назначена скромная рента, и, по мнению Вернона, это значительно меняло дело. Но вот этого всего Петунья совершенно не помнила. Обращаться к врачу… нет, она не сможет говорить о таком с посторонним человеком! Хотя вроде же есть такая врачебная клятва или как еще… Ах да, врачебная тайна!

Так что однажды она не выдержала и проверила…

После нескольких сеансов с психологом она получила тот же совет, который дал ей Вернон: дать простор своему живому воображению и записать свои воспоминания в виде сказки.

— Вы действительно не видите других шансов для меня? — спросила он тогда.

— Я вижу только, что вы совершенно здоровы, если не считать вашего странного отношения к фантазиям, которые вы склонны считать воспоминаниями. Вот, пропейте курс… — психолог протянул ей рецепт.

— Как это подействует?

— Исчерпывающая информация имеется в каждой упаковке лекарства, — ответил тот не особенно вежливо, но, видя ее волнение, все же снизошел до объяснения. — Вы будете спокойнее относиться ко всему происходящему, в том числе к собственным, м-м-м… мыслям, да. Дважды в день делайте дыхательную гимнастику — вам ведь уже показали ее? И если так уж не хотите ничего записывать, то не надо… вот только, думаю, было бы жаль — вы безусловно могли бы пополнить плеяду талантливых британских сказочников, — он неожиданно тепло улыбнулся.

— Но я никогда…

— Вы же грамотная женщина, миссис Дурсль. Дети и дом — все, что занимает ваше время. Попробуйте выкроить немного для своего таланта — вдруг это окупится?

Петунья молча кивнула. И так же молча ушла.

Это не с миром было что-то не так. Не так было с ней.

Небольшие таблетки в сладковатой оболочке помогли — ей не то чтобы стало все равно, но она и правда немного успокоилась. А червячок внутри словно окуклился — затих. Жизнь продолжалась. Мальчишки учились, в меру шалили, и все шло спокойно и гладко — совсем как она мечтала в ту ночь, когда…

Когда зареванный Гарри Поттер спал на наспех брошенном в чулан тюфяке.

Когда ей несколько дней приходилось выводить запах гари — и всячески открещиваться от напрашивающейся в гости миссис Фигг.

Когда…

Утром она встала на полчаса раньше и достала толстую тетрадь в клеточку. Потому что иначе жить дальше было просто невозможно…

* * *

— Тетя, а ты еще почитаешь нам про маму-волшебницу? — умильные зеленые глаза смотрели прямо в душу, и отказать Петунья не могла. Тем более что с другой стороны точно с таким же выражением глядел на нее собственный сын.

Вот что с такими делать? И она продолжала читать — про свое детство, которое теперь ей казалось придуманным ею же самой.

— Тетя, а можно про маму на качелях?

— Чтобы ты снова посадил себе шишку посреди лба, а твой брат ушибся так, что два дня не мог сидеть нормально?

— Мы не будем больше пробовать, мама!

— Честное слово, мы больше не будем!

Петунья улыбнулась — дети росли, и слышать последнюю фразу, увы, приходилось все чаще. Хотя и поручать им уже кое-что можно было, например, походы в магазин. Это нравилось обоим, так что на эту «работу», в отличие от кухонной или уборки, ее мальчишки, можно сказать, стояли в очередь. Да, Дадли ходил чаще… но, в конце концов, это был ее родной сын! А значит, он должен иметь какие-то привилегии. Впрочем, не так-то их и много.

Петунья никогда и никому не поведала бы то, что произошло с ней однажды. Червячок внутри, после того как окуклился, превратился в самую дивную бабочку, и всего от одной-единственной мысли и одного воспоминания…

Она вспомнила, как мечтала о том, чтобы жить в нормальном мире, и чтобы никакой магии, даже воспоминания о ней не было. И вот теперь она — все они — жили, кажется, именно в таком мире. Здесь волшебство было только в сказках… И в ее тетради.

Значило ли это, что она… думать об этом было и страшно, и… восхитительно. Она перечитала немало сказок: и фэнтези, и даже фантастики — дети уже интересовались космосом, техникой — собственно, как и большинство мальчишек. Обычных мальчишек.

Они даже как-то разговаривали о параллельных мирах, сочиняли вместе что-то вроде того, как мальчики, став взрослыми, летали на космолете из одного мира в другой, и вот… Неужели ей все же действительно удалось попасть в такой мир — да еще в себя? Ведь это был ее Вернон, ее Дадли… ее Гарри. Верить или нет, но тогда она тоже ого-го какая волшебница…

Была волшебницей, — одернула она сама себя. И хорошо, что все это в прошлом!

* * *

На одиннадцатилетие Гарри и Дадли — дни рождения мальчиков они с Верноном давно привыкли отмечать вместе, в начале июля — это было куда как экономнее — Петунья задумала «волшебную» детскую вечеринку. Они не так давно наконец расплатились с кредитами, но привычка осталась, да и дети не думали протестовать, так что денег на сей раз было достаточно, чтобы позволить себе «что-нибудь этакое».

Петунья давно себе призналась и в зависти, и в детских мечтах, которые переплавились в злость. Но тогда пришлось самой себе признаваться еще и в том, что на самом деле, как бы ни был прекрасен ее нынешний мир, чего-то в нем не хватало.

А еще в том, что не просто так она год за годом вечерами, когда все в доме успокаивалось, или, наоборот, ранним утром, выходила в сад и вслушивалась в тишину. Что она хотела услышать? Смех сестры? Она не дала бы утвердительного ответа. Отрицательного, впрочем, тоже. Но иногда ей казалось, что сам воздух, когда в саду поднимался малейший ветерок, щекотал ноздри ароматом несбывшегося чуда. Ароматом другого, потерянного навсегда мира… И время словно останавливалось вместе с ней там, в саду.

Обычно после этого ей снилось их с сестрой детство, качели, нескладеха-Снейп… А его дом в этом мире стоял с накрепко заколоченными окнами. И их старый дом был немного другим — неуловимо, но для того, кто прожил там все детство, заметно.

От всего этого Петунью спасали ее мальчики да толстая тетрадь, в которой осталось не более десятка страниц. Все же писала она очень, очень медленно.

* * *

Гарри летел вприпрыжку в магазин: для фирменного тетиного торта нужны были и сахар, и мука, и много чего еще, а главное — много шоколада! Настроение было совершенно безоблачным — так, что он едва не подлетал над землей. И немудрено — сегодня у них с Дадли будет настоящая деньрожденная вечеринка! С фокусником!

— Мальчик, ты очень торопишься? — остановил его старик с длинной белой бородой, в которой что-то завлекательно блестело.

— Да, сэр, — Гарри нахмурился. Ему в школе говорили, что с незнакомцами стоит быть осторожнее, но что-то в этом старике располагало к нему — и к тому чтобы немного поболтать.

— Тебя же зовут Гарри Поттер?

— Да, сэр, — повторил Гарри.

— А меня Альбус Дамблдор, я… фокусник, и твоя тетя пригласила меня сегодня на вашу вечеринку.

— И вы покажете нам, как из вашей шляпы можно достать кучу всего? И спрятать тоже?

— Да, Гарри.

— А научите?

— Если ты захочешь, мой мальчик.

— Конечно, мы с Дадом захотим! А… что вы хотели от меня?

— Нет-нет, Гарри, ничего. Просто получил приглашение от твоей тети и оказался неподалеку, когда ты выходил. С Дадли я уже познакомился…

— А зачем знакомиться заранее? Сюрпризы куда интересней! А борода у вас настоящая?

— Я просто хотел спросить… — Дамблдор осторожно забрал из пальцев чересчур шустрого мальчонки свою драгоценность. — Гарри, ты никогда не чувствовал чего-нибудь… Чего-нибудь особенного?

— Э… не знаю, — Гарри замялся. — Особенное — это что?

Как он мог ответить? Особенное — это когда попа чешется после того как в школе проштрафился или после того как с братом разбили мячом любимую тетину вазу? Или когда шишка на лбу заживала — вот тогда чесалось — это было что-то особенное, даже тетя так говорила. И в конце концов заклеила, чтоб он кожу не расчесал окончательно, то есть до крови.

— Ну… это трудно так сразу определить…

— А показать?

Старый фокусник тяжело вздохнул — так, что у Гарри что-то внутри словно загорчило.

— Я не могу, — он беспомощно развел руками. — У меня давно не получается сотворить хоть какое-нибудь настоящее чудо.

— Вы мечтаете о настоящем чуде? — улыбнулся Гарри. — Вам стоит поговорить с тетей, она…

— Твоя тетя? — удивился фокусник.

А Гарри прикусил губу. Ведь тетя Петунья просила держать в секрете то, что им читала. Но в конце концов, про льва, колдунью и платяной шкаф они читали давным-давно, а тетя — вот же чистая правда! — придумывает ничуть не хуже! Но не стоит, наверное, говорить об этом с первым попавшимся фокусником, пусть тетя его сама и пригласила.

«И вообще, все-таки стоит сначала посоветоваться с ней», — шепнул внутренний голос.

— А о каком чуде мечтаешь ты, Гарри?

— Ну… я бы хотел уметь летать! — выпалил он, хотя вообще, если хорошо подумать, много чего хотел — список получился бы внушительным и начинался бы, скорее всего, с космолета.

— Летать… — задумчиво и со странно болезненной тоской произнес фокусник. — Какое прекрасное было бы чудо!

Гарри улыбнулся. Фокусник нравился ему все больше, но нужно было сделать дело — ведь тетя ждала!

— Простите, сэр, я должен сделать покупки и как можно быстрей вернуться домой. Я буду вас очень ждать на празднике. Мы все вас будем очень ждать!

* * *

Петунья Дурсль побледнела, когда увидела в своей прихожей высокого белобородого чародея — точно таким, каким видела его однажды на колдографиях сестры, когда та еще делилась с домашними своими школьными делами и успехами.

— Вы?! — она была полна решимости не пускать его в дом, точнее, выгнать, вот прямо сей момент, но господи боже, как это было страшно… Она даже Вернона позвать не смогла — горло пересохло.

— Уже пять лет, как я просто фокусник, Петунья, — устало сгорбился Верховный чародей чего-то там и глава еще чего-то, а, ну и директор Хогвартса, конечно. — Обычный, самый обычный фокусник.

А потом сделал то, чего она никак не могла ожидать: попросил прощения.

Внутри Петуньи бушевала самая настоящая буря, и что ответить, она столь быстро придумать не могла. Ведь если он… оттуда же, что и она, то… И вот тут ее хваленое воображение отказывало. Точнее, выдавало столько разнообразных картин, что ее мозг, кажется, попросту не мог их не то что проанализировать — осознать.

— Мистер Дамблдор!

— Мистер фокусник!

Дети так дружно приветствовали Дамблдора, что Петунье стало не по себе. Когда он успел с ними познакомиться? Неужели пока Гарри бегал в магазин, а Дадли обрезал розы? Вот старый пройдоха! Зато ей дали такую необходимую передышку.

Пока чародей здоровался и шутил с детьми, она успела осознать, что может быть самым страшным: если Дамблдор все узнает, то может заставить ее вернуть все обратно — и ему будет все равно, что она не знает, как это сделать, и как это у нее получилось тогда. Почему-то она была уверена, что ему ничто и никто не сможет помешать.

Но если он не оттуда, откуда она, то…

То он не может знать ни о каком письме!

В этом мире его нет — она не нашла его, даже когда затеяла генеральную уборку дома с небольшим косметическим ремонтом, а выбросить такое она не могла совершенно точно.

— Так вы простите меня, уважаемая миссис Дурсль?

Вот как… даже уважаемая. Петунья привычно поджала губы.

— Не представляю, о чем вы.

— Но вы же хотели учиться вместе с вашей младшей сестрой…

Внутри у Петуньи ёкнуло. «Просто фокусник»? Ну-ну…

— С чего вы так решили? — ее артистизму могла бы позавидовать любая именитая актриса.

— Значит, я ошибся, и я в этом мире пока что один, — пробормотал себе в бороду Дамблдор, но быстро поднял голову и улыбнулся, вот только улыбка вышла жалкой и явно через силу.

— Вы… — Петунья нахмурилась, — плохо себя чувствуете?

Видит бог, приглашать его на чай и вообще в дом — последнее, что она хотела, но дети…

— Ничего, миссис Дурсль, я сейчас отработаю точно как указано в контракте. Не беспокойтесь, дети будут довольны.

— Чаю? — вырвалось-таки у нее помимо воли.

— Покорнейше благодарю, не откажусь.

— Дети, — повернулась к мальчикам Петунья. — Встречайте своих гостей, мы ненадолго. И ведите себя прилично!

* * *

Дамблдор внимательно разглядывал небольшую аккуратную кухню и… да, те самые занавески — удивительно, но они и спустя столько лет ничуть не истрепались и не поблекли.

— Но все-таки, откуда у вас такие… странные сведения?

И она узнала, что да, именно Дамблдор был директором школы, где училась Лили, школы для особо одаренных детей — будущих художников, артистов, литераторов. И по его вине ей даже не дали возможности пройти тестирование.

«Или он выдумывает на ходу, или… литератор чертов, — подумала Петунья, подливая еще чая, и окончательно укрепилась в своем решении не сознаваться ни в чем и не реагировать ни на какие намеки. Она надела на лицо самую вежливую из своих масок — «специально для миссис Фигг» и пригласила его в гостиную.

— Но почему вы вдруг стали… тем, кем стали?

— Я устал, — вздохнул волшебник — или все же бывший волшебник?

«Так я и поверила, — подумала Петунья. — Из директоров престижной школы в фокусники просто так не уходят». Но только вежливо покивала. Тем более что ее внутренний голос, считавший, что таким вообще не делятся иногда даже с самыми близкими людьми, а не только с незнакомой, в общем-то, дамой, был совершенно прав.

— Я начал писать книгу. И понял, что это… это несовместимо с административной работой. Творчество, полет, это… Вы же понимаете?

— Ничуть, — на голубом глазу заявила Петунья. — Откуда домохозяйке знать подобные… странности?

— Видите ли, моя книга, она о волшебном мире…

— Простите, мистер Дамблдор, но вам не кажется, что я давно выросла из возраста, когда читают сказки?

— Сказка прекрасна в любом возрасте…

— Мне кажется, дети уже ждут. Не пора ли вам заняться тем, для чего вы здесь оказались?

* * *

Представление, что устроил Дамблдор во дворе, оказалось воистину чудесным. А в конце он, как и обещал, раскрыл несколько фокусов — с платками и с красивым золотистым шариком, который то возникал, то исчезал в его руке. Вот только повторить это никто не смог — хотя Гарри почти удалось, но все же шарик упал в траву.

— Вы долго разрабатывали пальцы? — спросил Пирс Полкисс.

— Ежедневно, утром и вечером. Могу показать упражнения, — Дамблдор с интересом посмотрел на пятерых сгрудившихся вокруг него мальчишек, но, увы, никто из них не выказал желания заняться этим всерьез.

— Гарри, — осторожно позвал он мальчика, который, кажется, уже собирался попрощаться.

— Да, сэр?

Альбус сглотнул. Это была его последняя и, кажется, единственная надежда. За пять лет — никого и ничего, что могло бы перебросить мостик между его воспоминаниями о том мире, где он был Великим Чародеем, и этим, где ему пришлось довольствоваться столь малым, что он едва сумел выжить.

Зеленые глаза ребенка смотрели удивленно и непонимающе.

— Ты правда мечтаешь летать? Вдохни… вдохни воздух… Остановись, попробуй на вкус ветер… Почувствуй его и попробуй, разреши себе полететь…

Гарри непонимающе уставился на него, но послушно втянул воздух. Альбус заметил внезапно загоревшуюся искорку в глазах мальчика и замер, веря и не веря.

А мальчишка вдохнул еще… и еще… а потом громко и радостно рассмеялся, и Альбусу показалось, что — вот оно! — сейчас он раскинет руки и взлетит.

— Тетиными булочками пахнет! — воскликнул Гарри и… убежал.

Он и не думал оборачиваться, потому что все их с Дадли приятели знали, что стоит немного опоздать, и от знаменитых на весь Литтл Уингинг булочек останется только воспоминание. И сам будешь виноват, если оно будет не твое.

Никто не видел, как медленно, словно согнувшись под невыносимо тяжелой ношей, побрел прочь старый фокусник, даже не сменив на нормальную одежду расшитый звездами халат.