Жёлтый яд (джен)

Каждый в детстве слушал сказки, каждый будет рассказывать сказки своим детям. Но сказки — дело непростое: кто как захотел, тот так и рассказал, кто что услышал, тот то и записал, кто что запомнил — то и правда.

Во многих сказках рассказывают про абаасы — злых великанов, что живут в Аллараа Дойду, но ходят и по Среднему миру, и по Верхнему, сея зло и беду. Одни говорят, что абаасы подобны людям, но ростом выше самой высокой лиственницы, другие говорят, что у них звериные когти и клыки, а кожа черна, словно уголь, третьи — что рука у них одна, и нога у них одна. Я помню тех, что с железными ногами и единственным красным глазом.

Абаасы живут своими родами, своими хозяйствами, но есть среди них, как и среди людей, те, кто ходит по земле без дома, не зная, куда приткнуться. Они рыщут по тайге, хватая людей и животных, чтобы сожрать мясо и душу, и их рёв можно услышать долгими зимними ночами за стенами балахана — и тогда не стоит выходить наружу, чтобы не попасть в их лапы.

И среди таких был абаасы, который звался Мохой-хаан. Ростом он был всего в два раза выше человека, были у него ноги и когти из мягкой красной меди, жёлтый глаз и ядовитое сердце. Другие абаасы презирали его за слабость, но не знали, что в ядовитом сердце течёт ядовитая жёлтая кровь. Яд этот не трогал тело, но губил Салгын-кут, разум.

Мохой-хаан ходил по тайге, встречая других абаасы. Он приветствовал их, кланялся им, подносил им еду, смоченную в жёлтой крови — и становились они его слугами. И вскоре собрал Мохой-хаан себе целую армию. И, говорят, собирался он пойти против Улуу тойона, чтобы получить власть над всеми абаасы, а потом и над светлыми Айыы.

Устроил Мохой-хаан своё стойбище на правом берегу реки Алдан.

Люди, которые жили неподалёку, начали приходить к нему. Трусливые и слабые приходили с дарами. Их Мохой-хаан принимал с улыбкой, благодарил за подарки, угощал кумысом — и не забывал добавить в него капельку своей крови. И становились слабые люди его слугами. Храбрые и сильные приходили с оружием — но даже самый могучий боотур может одолеть одного абаасы, может одолеть двух, но не может одолеть армию. И погибали сильные люди.

Жил в то время на правом берегу реки Алдан и охотник Куобах. Род его был небольшим, и долго они не могли решить — идти к абаасы с миром или воевать его. Никому не хотелось становиться верным слугой злому духу, но и погибать от железных когтей его армии — тоже радость небольшая.

Куобах думал-думал, а потом сказал:

— Соберите дары. Если прийти с дарами, не будут страшны железные когти.

А сам, пока жена с детьми собирали достойный подарок, оделся потеплее, взял рукавицы из самой плотной шкуры и пошёл в лес. Нашёл нужное место и выкопал из-под снега колючий куст шиповника — знали тогда уже люди, что абаасы шиповника боятся. Куобах срубил куст под корень и выточил из ствола острую спицу, спрятал её в меховых рукавах.

Семья его тем временем собрала на сани дары для абаасы. Были там гладкие шкуры соболей, и косматые медвежьи шкуры, и рыжие шкуры лисиц, и серые волчьи, и даже белые шкуры полярных песцов, что бегают там, где не растёт тайга — чем ещё может быть богата семья охотника?

Куобах запряг в сани свою рыжую кобылу и поехал к стойбищу Мохой-хаана.

Встретили его первые абаасы, жадно сверкнули красными глазами, оскалили острые клыки:

— Кто такой и зачем пришёл?

Куобах слез с саней и ответил:

— Я везу дары для великого Мохой-хаана: гладкие шкуры соболей, и тёплые медвежьи шкуры, и даже белые шкуры полярных лисиц, что бегают там, где не растёт тайга. И привёз я ему верность своего рода, который готов признать над собой власть самого сильного, умного и хитрого из абаасы.

Пропустили его. Прошёл Куобах по стойбищу и каждому из абаасы, который к нему обращался, давал один и тот же ответ. Так и дошёл до дома Мохой-хаана.

Абаасы мороз не страшен, поэтому построили они своему тойону вместо зимнего балахана лёгкую урасу из бересты. Куобах остановил кобылу, уронил поводья — ибо не было возле урасы коновязи-сэргэ, и это Куобах счёл добрым знаком: не простоит долго тот дом, не продлится тот род, у которого нет сэргэ.

Взял он с саней несколько шкур и зашёл в урасу, поклонился абаасы, сидящему у огня, на котором жарился целый олень, и снова сказал:

— Я привёз дары для великого Мохой-хаана.

Мохой-хаан выслушал его благосклонно, обрадовался дарам и ещё больше обрадовался хвалебным словам.

— Я приму власть над твоим родом, — довольно сказал он. — А ты устал с дальней дороги, как вижу я. Садись у моего огня, попробуй моего оленя, выпей моего кумыса, чтобы закрепить наш договор.

Куобах поклонился, протянул руку, словно бы к предложенному чорону с кумысом, но не коснулся его — потому что если не притрагиваться к яду, не будет он страшен. Вместо этого выхватил Куобах из рукава спицу, вырезанную из шиповника, и воткнул прямо в жёлтый глаз абаасы.

Взревел от боли Мохой-хаан, уронил чорон, попробовал выдернуть спицу — но вместо этого ещё больше расцарапал себе глаз медными когтями. Услышав крики своего тойона, прибежали другие абаасы — но не смогли войти в урасу, поскольку выстроена она была для самого маленького из них. Попытались абаасы протиснуться, но лишь разломали берестяные стены, и рухнула ураса. А Мохой-хаан упал и умер, так и не дождавшись помощи от своих слуг.

И в тот момент спала его власть с разума абаасы, пришли они в себя. И тут же разругались, потому что только сила жёлтого яда удерживала их вместе, начали драться, мериться силой. Куобах, спрятавшийся на время под берестяными обломками, увидел это, вылез тихонько, забрал рыжую кобылу и ушёл к своей семье. А абаасы вновь разбрелись по тайге.

Дух Мохой-хаана сбежал в Нижний мир, тело его постепенно рассыпалось, а жёлтая кровь, смешавшись с красной медью, впиталась в землю и окаменела, превратившись в металл, что народ саха зовёт кысыл кёмус, а нууча, доставшие его из-под земли — золотом. Яд утратил бо́льшую часть своей силы, но и по сей день, если прикоснётся к нему человек, слабый духом, шёпот Мохой-хаана может разрушить его разум и превратить в слугу абаасы, что будет сеять зло и беду.