Анна не любит волшебство (джен)

Анна не любит волшебство.

Она вздрагивает каждый раз, когда слышит это слово или подобные ему. Вся её жизнь разделилась пополам из-за этого чёртового волшебства, и Анна до сих пор просыпается по ночам от давешнего кошмара.

Сон всегда начинается одинаково.

Вот только что она с Энтони и мальчиками стоит среди шумной толпы на ярмарке, стараясь перекричать духовой оркестр, устраивающий выступления на городской площади.

Звук тромбонов заставляет учащённо биться сердце, впрыскивая радость, которая бежит по венам. Барабаны словно подгоняют прогуливающихся горожан, ноги сами несут Анну поближе к оркестру. Она тянет за собой младшего сынишку, стараясь не потерять из вида Энтони со старшим.

В эту бухающую какофонию вплетается мелодия валторны, и Анна буквально тает. Звуки проникают в душу, щекочут пузырьками; ей хочется одновременно смеяться и плакать от переполняющих эмоций, но сынишка тянет её в сторону каруселей, и Анна с большой неохотой отворачивается от оркестра.

Медный блик валторны прочерчивает небо, которое внезапно становится чёрным.

Абсолютная тишина настолько иррациональна, что тело Анны покрывается мурашками.

Теперь она знает, что во сне всегда после шума ярмарки наступает эта тишина, и каждый раз пытается убежать, спрятаться, закрыться.

Но раз за разом тишина и темнота поглощают её.

Анна оказывается одна. Нет ни Энтони, ни мальчиков.

Анна идёт вперёд — под ногами неожиданно оказывается булыжная мостовая; шаги отзываются эхом и тут же тонут в плотном тумане.

Темнота не отступает, но слабые фонари по обочине дороги дают немного света, который пытается разорвать мрак. Попытки эти обречены на провал; темнота окутывает фонари, заволакивает, съедает.

Тишина давит на уши, барабанные перепонки гудят; Анна думает, что она не выдержит, не сможет больше находиться в этой абсолютной тишине. Она пытается ускорить шаг, бежать, но ноги будто налиты свинцом, они не слушаются. Каждый шаг даётся с превеликим трудом.

Впереди брезжит слабый просвет, Анна облегчённо выдыхает, но в следующую секунду мёртвый свет бьёт в глаза, и она останавливается, словно налетая на стену.

Яркий неоновый свет стоит столпом посреди пустыря. Анна видит развалины, нагромождения руин и сотни людей в чёрных одеждах. Все они молчаливо смотрят на сверкающий столп, а Анна чувствует, что люди эти чужие. От них веет холодом и равнодушием, но Анна знает, что то, что ей нужно, совсем рядом. Она хочет добежать, успеть, но неведомая сила не даёт ей приблизиться ни на дюйм.

Руины начинают сползаться как в режиме просмотра фильма задом наперёд. Вот уже Анна видит башни и башенки, стены из кирпича и причудливый старинный замок. Он полыхает огнём, неоновый свет разрывается на сотни ярких огней и пляшет фейерверком в каждом узком окошке замка, отражаясь в мозаике витражей.

Люди в чёрных одеждах мечутся среди этого хаоса в полном беспорядке. Анна отстраненно наблюдает, как многие из них падают и больше не могут подняться.

Тишина по-прежнему жуткая. Это кажется неправильным. Не может быть, чтобы ни горящий замок, ни толпа чужих людей не издавали ни звука.

И вдруг эхо голосов раздаётся в самой голове Анны.

Два голоса, до боли родные. Она знает, что оба её сына тут, она должна спасти их, помочь; но всё, что ей остаётся, это в отчаянии пытаться преодолеть барьер неонового света и слушать голоса:

— Поклянись, что ты сейчас уйдёшь!

— Но так нечестно! Я пойду с тобой! Ты тоже несовершеннолетний!

— Со мной ничего не случится! А… а если случится, у мамы останешься ты. Она не переживёт, если нас обоих не станет.

— Нет! Я тебя не оставлю!

— Ты меня слышишь вообще! Времени нет. Давай руку. Непреложный обет ты точно не сможешь нарушить… Зато я буду уверен, что ты останешься цел.

Анна кричит.

Она набирает в лёгкие воздуха и кричит, но не слышит своего крика. Абсолютная тишина вновь поглощает её, неоновый свет взрывается ядерным грибом, и Анна понимает, что сейчас задохнётся…

Анна лежит ещё какое-то время, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Ночная рубашка прилипла к телу, её бьёт озноб.

Прошло уже десять лет, и сон с тишиной и неоновым светом теперь приходит не так часто, но с каждым разом ей всё труднее разорвать эту тишину, вырваться из лап нечеловеческой боли.

Энтони уже нет дома, он всегда встаёт раньше неё.

Анна поднимается. Не сразу, но приходит в себя. Сегодня сын обещал привезти внука, а тому она, в свою очередь, обещала поход на карусели.

Анна слабо улыбается. Воспоминания о внуке разгоняют холод внутри, звуки оживают. Она распахивает окно, с удовольствием вдыхает запах белой сирени, разросшейся по всему палисаднику.

Анна поглядывает на подъездную аллею и, чтобы скоротать время, принимается за уборку. В доме и так чисто, но Анну успокаивает рутинное избавление от пыли. Она вытирает полки в буфете, многочисленные статуэтки и фигурки, накопившиеся за многие годы, рамки с фотографиями.

Давешний сон колет иглой, когда она снимает со стены фотографию хризантем в самодельной рамке из-под конфет. Удивительно, столько лет прошло, а снимок не выгорает. Анна вздыхает, вешает подарок сыновей на место как раз в тот момент, когда за окном слышатся шум машины и призывной звук клаксона.

Привычные заботы разгоняют ночные страхи, Анна ловко накрывает на стол, слушает новости из жизни сына и невестки, просит оставить внука хотя бы на недельку и уверяет, что не будет позволять ему долго смотреть телевизор.

Какой может быть телевизор, когда в саду столько всего интересного, не то что в скучной городской квартире. Анна после отъезда детей печёт вместе с внуком пироги, а потом отправляется в город.

Езда за рулём всегда её успокаивала. Она смотрит в зеркало на четырёхлетнего внука, беззаботно щебечущего про что-то своё, и думает, что надо купить Энтони колбасок в мясной лавке, он до них большой охотник.

Они идут по широкой дорожке парка, внук подпрыгивает от нетерпения и тащит Анну вперёд, к яркой тележке со сладостями. Анна покупает ему большой леденец на палочке, совершенно не испытывая угрызений совести, и вдруг замирает.

На обочине стоит молодой паренёк с валторной. Анна вмиг вспоминает свой сон и духовой оркестр с бравурной музыкой, но паренёк начинает играть «Вокализ» Рахманинова.

Анна ничего не замечает вокруг. Слёзы катятся по щекам. Звуки проникают в самое сердце, скручивают всю её печаль в тугой узел и вытягивают по ниточке. Медный блик валторны расчерчивает синее небо, впрыскивая солнечный свет внутрь. Это волшебно...

Анна не любит волшебство. Вся её жизнь разорвалась пополам от этого чёртового волшебства.

— Бабуля, ты плачешь? — слышит Анна звонкий детский голосок.

Она вытирает тыльной стороной руки глаза, присаживается на корточки и обнимает белокурого внучка с карими глазами, такими же, как у его погибшего дяди, в честь которого его и назвали родители.

— Нет, Колин, малыш, всё хорошо.